— Не думаете ли вы, что ее утащил какой-нибудь сладострастный рыцарь? — спросил Анри, ведя Алуетт по тропинке между морем и шатрами.
— С , ней все может быть, — мрачно ответила Алуетт, представляя себе, какой поднимется скандал, если узнают, что дочь Исаака, взятая заложницей, была изнасилована крестоносцем. — А если она подкупила кого-нибудь и уже плывет по направлению к Кипру?
— Успокойтесь, сестра, на это у нее не хватило бы времени… Да и денег у нее нет! — постарался успокоить ее Анри.
— Она могла заплатить своими браслетами, которые так противно звякали… Или собой! — возразила Алуетт.
Неожиданно ее мрачные размышления были прерваны веселым лаем, и она еще не успела ничего понять, как ее рука была уже облизана мокрым языком.
— Зевс! — крикнула она.
Значит…
— Рейнер! — радостно воскликнул Анри. — А я-то никак не мог понять, куда вы делись. Ну, да это к лучшему! Ваш пес может найти человека?
Рейнер только что вышел из шатра и собирался присоединиться к пирующим, чтобы отыскать там женщину, которая стояла сейчас перед ним, удивленная не меньше его самого. Он молчал, глядя на Алуетт и не слыша ее брата.
Взяв себя в руки, Рейнер поздоровался с Анри и попросил его повторить то, что он сказал раньше.
Благородный Анри де Шеневи не забыл о том, что привело его с Алуетт на берег моря.
— У вас еще будет время для амуров, — пошутил он, не зная о ссоре влюбленных. — А сейчас нам надо знать, ваш Зевс может найти Хлою, младшую кипрскую принцессу? Кажется, она сбежала от моей сестры…
Рейнер сразу все понял.
— Так я и думал, что мы не оберемся хлопот с этой красоткой. Зевс, конечно же, может найти кого угодно. Один раз он держал след разбойника через весь Хокингемский лес, а потом еще переплыл реку Меон! А у вас есть что-нибудь? Какая-нибудь ее вещица, чтобы дать Зевсу понюхать?
Алуетт от души порадовалась, что девчонка обращалась с ней, как со служанкой. Когда они садились за стол, Хлоя сбросила ей на руки легкую накидку, чтобы она не мешала ей есть и танцевать. При этом она же еще раздраженно заметила, что не надо было вовсе брать ее с собой, и Алуетт пришлось напомнить ей о холодных ночах на побережье. Торопясь разыскать Хлою, она совсем забыла, что все еще держит накидку в руках. Тенерь ей оставалось лишь протянуть руку сэру Рейнеру.
— Милорд, это пойдет?
— Будем надеяться. — Он поднес накидку к носу Зевса, и тот хорошенько обнюхал ее. Похоже было, что волк знает, чего от него ждут. — А теперь нам лучше вернуться туда, где ее видели в последний раз…
В шатре все еще пел Блондель, а из бокового выхода вынырнула пьяная парочка, решившая отметить праздник на свой лад. Алуетт слышала, как Зевс бегает то туда, то сюда, ища след. Сердце у нее едва не выскакивало из груди, и виновато в этом было не столько исчезновение Хлои, сколько присутствие Рейнера. По его голосу она не разобрала, что он думает об их ссоре. Все еще злится, что она отказалась стать его женой? Неужели он не понимает, что она всецело, душой и телом, принадлежит ему до самой смерти? Как ей убедить его, что только из любви к нему она приняла такое решение? Что она не желает портить ему жизнь?
Зевс взял след и радостно залаял, после чего быстро побежал прочь, чуть не утыкаясь носом в землю. Через несколько минут он привел их обратно на берег, где они увидели Хлою, поглощенную переговорами с матросом.
Вздохнув с облечением, Алуетт нашла в себе силы прикрикнуть на свою подопечную.
— Испорченная девчонка! Разве вы не знаете, что могло бы случиться? Да вас бы утащили сарацины!
Алуетт не видела ни обращенный на нее злой взгляд, ни недовольно скривившийся рот, но все — таки поняла, что Хлоя вне себя от ярости.
— Ну и что, леди Алуетт? Мой отец дружил с Саладином! Однако вы могли не волноваться, я всего-навсего просила Жака перевезти меня на корабль. Я устала и хочу лечь. От вашей музыки у меня голова болит! — Она стукнула крошечной ножкой. — Как вы смеете разговаривать со мной, словно с ребенком, сбежавшим из детской? Разрешите напомнить, что я принцесса.
— Тише, принцесса, а то я положу вас поперек колена и настегаю, как простую крестьянку, — прорычал Рейнер, которому надоел ее издевательский тон. — Анри, друг мой, не будете вы столь любезны и не проводите вместе с Инноценцией принцессу Хлою на корабль? Может, она тогда немного утихомирится, — сказал он, подмигивая Анри и делая вид, что не замечает злости киприотки. — Я позабочусь о том, чтобы Алуетт живой и невредимой вернулась к вам немного попозже.
Буквально через несколько мгновений Алуетт уже осталась одна с Рейнером на скалистом берегу моря. В стороне собрались у костра французские крестоносцы, и воздух время от времени взрывался оглушительным хохотом. Рейнер и Алуетт, поглощенные своими непростыми мыслями, не слышали их.
Прохладный ветерок шевелил кудри Рейнера и легкую накидку Алуетт. Солнце медленно скрывалось за горами, где прятались воины Саладина, освещая их последними золотыми лучами и оставляя позади себя алое сияние. Никакой витраж в соборе не мог бы сравниться с этой небесной красотой, но и она полиняла в глазах Рейнера, когда он взглянул на стоявшую рядом с ним прелестную Алуетт. Сегодня на ней не было обычного плата и он видел, как бьется жилка у нее на шее. Он считал, что еще не пришло время простить ее, но больше всего на свете ему хотелось поцеловать ее дрожащие губки и разгладить нахмуренный лоб, поэтому, ни о чем больше не думая он схватил ее в свои объятия.
Она хотела было спросить его, не сердится ли он на нее, но тут их губы встретились, и они мысленно сказали друг другу: «Забудь о будущем, любовь моя… Потом. Есть только сейчас, и самое главное, что я обнимаю тебя и целую тебя, и касаюсь тебя…» Она прижалась к нему, как всегда поражаясь тому, что их тела будто специально созданы друг для друга. Вырезаны из одного дерева. Однако ничего деревянного не было в их поцелуях, которые жгли ее огнем желания, в том, как он нежно взял в ладонь ее грудь и не забыл двумя пальцами приласкать сосок, тотчас затвердевший от его прикосновения. Если бы она была деревом, то наверняка сгорела бы в пламени страсти, когда он прошептал ей на ухо:
— Пойдем в шатер, любимая. Там нас никто не потревожит. Я хочу тебя.
Но они не сделали и трех шагов, как услышали в темноте голос Томаса:
— Сэр Рейнер, король Ричард приказал мне разыскать вас. Рейнер ругнулся шепотом, и Алуетт с удовольствием сделала бы то же самое. Ей не оставалось ничего другого, как, поблагодарив рыцаря, сесть в лодку и отправиться на корабль.
Пока они на Святой Земле, по крайней мере пока крестоносцы не освободили Иерусалим, им придется забыть о своих желаниях ради великой цели, уведшей их за сотни лье от дома.
Глава 23
Ричард распорядился сделать подкоп под городскую стену и заложить в него все, что может гореть. Если стена рухнет, крестоносцам не составит труда ворваться в город через пролом. Работа эта была долгой и утомительной, потому что начинать подкоп пришлось, чтоб его не заметили, далеко от города, к тому же через определенные промежутки его приходилось укреплять, чтобы он не завалился раньше времени, да и кто мог поручиться, что осажденные не копают навстречу, чтобы отразить нападение или выйти на волю? Так что Приходилось быть настороже и все время прислушиваться, не стукнет ли поблизости лопата врага. Судьба города зависела от того, кто победит под землей.
Рейнер был готов исполнить любой приказ своего сюзерена, собственно, для этого он приплыл сюда, но от души порадовался, что Ричард отстранил его от подземных работ. Если ему суждено умереть, то уж лучше не в тесном подземном туннеле.
Ричард обещал Рейнеру, что поставит его во главе одного из первых отрядов, которые должны будут ворваться в город, как только рухнет стена, а пока ему было приказано взять на себя командование английской катапультой. Катапульта Филиппа, «Malvoisin „ („Дурная соседка“), и еще одна, отлитая на общие деньги крестоносцев, «Господне наказание“, уже метали огромные камни и в город, и по воротам.
Английские катапульты были лучше. Они стреляли дальше своих старших сестер, сея ужас и панику в Акре. Да и камни можно было брать потяжелее, которые сносили до основания целые дома. Блондель сложил песню об одном таком случае, когда сразу погибли двенадцать человек.
Ричарду явно очень хотелось поссорить между собой крестоносцев разных национальностей, иначе разве стал бы он в первый же день объявлять, что будет платить четыре золотых византина в месяц тем, кто будет работать на него, великолепно зная что Филипп пообещал три. Воины собрались толпой возле штандарта с леопардом, особенно много было пизанцев и генуэзцев, правда, генуэзцам Ричард отказал, потому что они уже дали обязательство присоединиться к Филиппу.
Король Франции приехал за два месяца до Ричарда, и до сих пор никто не оспаривал его первенства. Он разбил лагерь прямо напротив Проклятой башни, той самой, в которой, если верить легенде, Иуда получил свои тридцать серебряников, и тотчас принялся метать в нее каменные ядра, правда не добиваясь особенных успехов из-за всадников Саладина, которые моментально спускались с гор и нападали на французские тылы. Теперь Филипп вынужден был с бессильной яростью смотреть, как те, кто еще недавно чуть ли не молился на него, покидали его ряды и уходили к Ричарду Львиное Сердце, чтобы петь хвалы его катапультам и военной удали.
Разобранная башня Ричарда была доставлена из Мессины через два дня после того, как он приплыл сам, и поставлена на берегу так, что воины Ричарда видели, что делается в Акре.
На этот раз ни королевы, ни их приближенные не были приглашены жить в деревянной башне, стоявшей в непосредственной близости к городской стене, и подвергавшейся опасности быть сожженной греческим огнем, то есть жидкостью, погасить которую можно было только уксусом.
Иоанна, Беренгария и их дамы дни и ночи, за редким исключением, проводили на корабле, все более нервничая по мере того, как шло время. Зной был нестерпимый, и Алуетт представить себе не могла, как крестоносцы выдерживают его в своих железных доспехах. Дамы запрятали подальше одежды из шерсти и носили легкие шелковые платья или купленные уже здесь платья из египетского полотна. Большую часть времени они проводили под навесом на палубе, ловя редкие порывы морского ветерка, который не остужал их каюты, сплетничая или занимаясь рукоделием под лютню Алуетт.
Все легко выходили из себя от жары и бесконечного ожидания. Они видели, как стреляют по стенам города, но никто из королевских особ не снизошел прийти к ним и рассказать, как идут дела.
Только Рейнер связывал их с берегом. Когда ему позволяли его многочисленные обязанности, .он брал лодку и ненадолго плыл на корабль, где его радостно встречали все без исключения дамы, изголодавшиеся по мужскому обществу. Он садился и принимался за бесконечные рассказы об осаде и о Ричарде.
Алуетт радовалась, что ее возлюбленный может немного разрядить обстановку, от которой она сама тоже чувствовала себя измученной. Из-за Иоанны, Беренгарии и других дам ей редко удавалось побыть наедине с Рейнером, и она очень страдала от этого, хотя винила себя в эгоизме.
По его голосу она понимала, что он устал и что он мало что может сказать в присутствии Беренгарии о настоящей войне, которая шла на берегу. Ей очень хотелось обнять его, утешить и хоть на несколько мгновений заставить забыть обо всем, кроме их любви.
В отсутствие Рейнера Алуетт занималась тем, что успокаивала обезумевшую от горя Беренгарию, которой ее королевский муж совершенно пренебрегал.
Ричард ни разу не разделил с ней постель после свадебной ночи. Ни разу не позвал ее в башню с тех пор, как они приплыли в Акру, и каждый раз услужливо провожал ее до лодки, отговариваясь тем, что у него назначена срочная встреча с советниками. Разве так ведут себя молодожены? Беренгария уже не только плакала, она сердилась на Ричарда. Как смеет он обходиться с ней подобным образом? С ней, с принцессой из Наваррского дома? Она ведь не каменная. Разве не обидно, что он увиливает от своих супружеских обязанностей?
— Все уладится, ваша милость, — утешала ее Алуетт, чувствуя страдальческие ноты в сердитых монологах гордой принцессы.
Интересно, неужели Беренгарии еще никто не рассказал о странных пристрастиях Ричарда? После известного покаяния в Мессине Ричард не изменился и постоянно держал при себе, судя по рассказал Рейнера, или Блонделя или какого-нибудь похожего на девочку пажа.
— Неужели я сама виновата в его холодности? — вопрошала Беренгария. — Но как мне родить ему наследника, если он не желает со мной спать? Алуетт, его жизни постоянно угрожает опасность, ведь он все время лезет в самое пекло вместо того, чтобы командовать на расстоянии.
— Миледи, Ричард всю жизнь воюет. Он просто не может быть сторонним наблюдателем.
И Алуетт принялась расчесывать длинные черные волосы королевы, что всегда действовало на Беренгарию успокаивающе.
— А что, если его убьют и он умрет, не оставив наследника?
В этом крике, сорвавшемся с губ Беренгарии, Алуетт услыхала еще кое-что. Если Ричард умрет, не оставив наследника, что будет с ней самой, с его вдовой? Но Алуетт подумала, что и с наследником она будет не в большей… если не в меньшей безопасности, ведь регентом станет принц Иоанн.
— Все в руках Божьих, миледи, — проговорила Алуетт, подумав, правда, что надо было сказать что-нибудь повеселее. — Может, вы попросите королеву Иоанну сказать ему о ваших печалях?
— О нет, нет! Никогда! Обещайте, что вы тоже ничего не скажете! Иоанна считает, что Ричард всегда прав, и подумает, будто я капризничаю. Нет, я не могу жаловаться на него!
Алуетт удивилась. У обеих королев установились добрые отношения, вероятному потому, что они оказались почти ровесницами. Иоанна, будучи все лее несколькими годами старше, наслаждалась ролью воспитательницы королевы. К тому же у нее всегда была слушательница, когда она принималась рассказывать о детстве Ричарда. Однако немного подумав, Алуетт признала правоту Беренгарии, которую Иоанна сразу же полюбила, потому что они обе боготворили Ричарда. Иоанна пронесла свою любовь незапятнанной через годы, потому что жила в отдалении и не знала многого из того, что рано или поздно становится известным жене. Она могла бы даже отвернуться от наваррки, приди ей в голову, что Беренгария недовольна Ричардом. А Беренгария боялась потерять ее, потому что была совсем чужой среди норманнов.
«Бедная маленькая принцесса, — подумала Алуетт. — Вышла за прославленного рыцаря, и что же? Теперь она еще более одинока, чем раньше. Несладко быть забытой женой в окружении чужестранцев».
Алуетт погрузилась в размышления, из которых ее вернул уже спокойный голос Беренгарии, вновь обретшей королевское достоинство.
— Алуетт, пожалуйста, забудьте, что я вам сказала. Не мое дело замечать недостатки у величайшего рыцаря христианского мира. Наверно, я просто неблагодарная… Ведь мне так повезло. Я стала женой такого человека. Пожалуй, я покаюсь в своем грехе, если вы простите меня.
Прежде чем Алуетт нашла слова утешения, Беренгария опустилась на колени и принялась перебирать четки.
Алуетт была свободна. От нечего делать она поднялась на палубу, где, взяв в руки лютню, вполуха слушала спор сицилийки, фрейлины Иоанны, и леди Районы о свойствах разных духов.
Утром Беренгария была сама не своя. Они получили известие, что Ричард заболел леонарди, загадочной местной болезнью. Многие уже умерли от нее. К тому же у него была лихорадка, которая мучила его еще в Сицилии и на Кипре. Прошел слух, что его жизнь в опасности.
Беренгария плакала и кричала, что, если он умрет, она утопится, но, если Господь спасет его, она готова отдать себя в руки Саладина!
— За мои грешные мысли достойное наказание — стать наложницей неверного, — заявила она Иоанне и Алуетт.
Иоанна, ничего не зная о жалобах Беренгарии, ответила ей довольно сухо, что Ричарду вряд ли понравится такая плата за его выздоровление, и предложила всем вместе отправиться на берег и посмотреть, не могут ли они быть чем-нибудь полезны заболевшему королю.
Ричард выказал явное недовольство их появлением, ибо не желал показываться ни сестре, ни жене в больном виде. Алуетт не могла видеть его слипшиеся золотые кудри и усталые голубые глаза, загоравшиеся в ответ на любящие взгляды Беренгарии, но она слышала, как он что-то раздраженно ответил ей на ее жалобы. Ему ничего от них не надо и пусть они оставят его в покое, пока он не поправится, нечего им слоняться по лагерю без дела. Самое лучшее для него утешение, что Филипп тоже заболел и не может опередить его, пока он валяется в постели!
Однако он не стал противоречить Беренгарии и разрешил леди Алуетт остаться и играть ему на лютне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32