Здесь их штук двадцать. Да, да, Алуетт, и почти все на землях, занятых сарацинами. Вот он вас поищет-поищет и забудет.
— Никогда!
— Надо же, вы так уверены в своем англичанине! — разозлился Фулк. — Что ж, пусть он остается верным вашей памяти, а вас он все равно не получит! Вы будете моей женой… А его я убью, если он все-таки найдет нас.
— Нет! Я не пойду с вами! Сын шлюхи! Предатель! Рейнер! — закричала Алуетт, бросаясь на Фулка.
С радостью ощутила она, что расцарапала-таки ему лицо прежде, чем чья-то рука оттащила ее за волосы. Потом ее ударили по голове и не стало ничего, кроме темноты еще более непроницаемой, чем слепота… а потом совсем ничего.
. Перонелла солгала, сказав Алуетт, что видела Инноценцию с Анри де Шеневи. Служанка вышла из дворца, чтобы отдать вещи своей госпожи в стирку, поэтому, когда вернулся Рейнер, она была в комнате Алуетт и мечтала, как будет танцевать с Анри на свадьбе его сестры.
— Нет, ее нет. Я думала, она с вами, милорд, — сказала Инноценция в ответ на вопрос Рейнера.
Странно, Инноценция знала, что сегодняшний вечер Алуетт хотела провести с Рейнером и насладиться последним незаконным счастьем, потому что завтра отходят французские корабли, а потом надо будет причаститься и приготовиться к венчанию. Сама познав тайные радости страсти, Инноценция упивалась необыкновенностью происходящего. Вместе с Рейнером они обыскали дворец, заглянули даже на кухню. В саду ее тоже не оказалось. Никто ее не видел… даже Иоанна, которая вернулась рано и выглядела слишком сонной и смущенной, когда открыла дверь своей комнаты.
— Вам надо спросить у Беренгарии.
— Она сказала, чтобы ее сегодня не беспокоили, ваша милость… Она ждет Ричарда, — мрачно проговорил Рейнер. — Значит, ее и там нет.
— Кто знает… Может, Беренгария позвала ее расчесать ей волосы или спеть вместе с Блонделем, чтобы порадовать Ричарда, — предположила Иоанна без особой уверенности. — Вы вправду беспокоитесь, Рейнер? Тогда скажите Беренгарии, что всю ответственность за ваше вторжение я беру на себя. Смелее, и дайте мне знать, если Алуетт там нет, — крикнула она вдогонку быстро удалявшемуся Рейнеру.
У Беренгарии Алуетт тоже не было (не было и Ричарда). Рейнер старался держать себя в руках, пока они не прибежали к его дому.
«Алуетт там, — говорил он себе, спеша на улицу Ангелов. — Она просто решила не ждать. Наверно, хотела обрадовать, что пришла пораньше. Где-то мы разминулись, вот и все. Я приду, а она будет себе сидеть в кресле на крыше и вместе с Зевсом ждать меня».
Однако ждал его один Зевс, и тот сердито лаял, как это с ним бывало только, когда случалось что-нибудь нехорошее. Еще он царапал дверь, пока Рейнер открывал ее. Зевс обнюхал его, потом Инноценцию и принялся выть, еще больше пугая своего хозяина.
Рейнер быстро взбежал по лестнице на крышу, где они с Алуетт обычно проводили вечера. Там никого не было, и все вещи стояли на своих местах, как он их оставил. Спустившись вниз, он только и смог что приказать Зевсу:
— Ищи Алуетт.
Зевс взял след возле дворца и повел их в город, пригнув морду к земле и поминутно останавливаясь и оглядываясь, не отстали ли от него Рейнер и Инноценция. Вот они уже миновали центр города и вошли в пизанский квартал, где почти все дома были kurkar, местного камня, образовавшегося когда-то из крупного песка и морской гальки.
Торговец-пизанец, которому принадлежал дом, знал от Фулка, что может прийти английский рыцарь, но он не ждал его так скоро. Тем не менее он уже замел все следы, оставшиеся после неожиданного нападения слепой женщины на франка, который со всеми своими людьми ушел с час назад, унося с собой потерявшую сознание добычу.
Пизанец тоже ушел из дома, однако не мог отказать себе в желании посмотреть, что будет дальше, поэтому он спрятался на крыше дома напротив и стал ждать. Увидав Рейнера, он облегченно вздохнул, что не стоит с ним лицом к лицу. И обнаженный меч, и угрожающе лающая собака, и выражение лица самого рыцаря — все говорило о том, что он не прекратит поиски.
— …Потом я все-таки вошел в дом, сир, но Алуетт там уже не было, хотя она там была, ваша милость, я это знаю, и Зевс ее учуял. А когда мы опять вышли на улицу, то он уже не смог взять следа.
Ричард отвернулся, не в силах выдержать гневный и несчастный взгляд своего рыцаря, и почесал рыжую бороду.
— Все очень серьезно. Что ты хочешь от меня? Вряд ли ты поднял меня с постели, чтобы только пожаловаться, — сказал он, ласково взглянув на растерянного Рейнера.
Рейнер обрадовался, когда узнал, что Ричард примет его, хотя он даже не смел думать ни о чем большем. Вряд ли король согласится поддержать его.
— Я жду от вас милости, сир… Сегодня утром, когда вы пойдете провожать французского короля, я хочу обыскать его корабли.
Ричард долго молчал. Он не ожидал от своего вассала такой наглости.
— Ты всего-навсего хочешь моей поддержки, когда будешь обвинять Филиппа Капета в похищении своей нареченной? — спросил король, не повышая голоса.
Рейнер только кивнул, понимая, что просит невозможного. Подобное обвинение грозило серьезными последствиями. Например, Филипп мог забрать с собой все свои войска.
Как ни странно, Ричард не вспылил. Он чесал бороду и обдумывал сложившуюся ситуацию.
— Да, кажется, это все-таки Филипп украл ее… Ему никогда не нравилось, что его сестра выходит замуж за англичанина. А для меня это последний шанс… по крайней мере пока я не вернусь домой… утереть Филиппу нос.
Было слишком заманчиво насолить королю Франции, удовлетворив просьбу своего вассала, чтобы не воспользоваться такой возможностью.
Если Филипп и был раздражен, то не показывал этого, когда стоял на другой день в окружении крестоносцев всех национальностей, пришедших проводить его.
— Вы, милый мой, заболели, — сказал Филипп, обращаясь к Рейнеру и изображая на губах улыбку, предназначенную для толпы, тогда как в его глазах стоял могильный холод. — Ну ничего, со мной Ричард Львиное Сердце, а с ним мне нечего бояться. Помолчав немного, он добавил:
— Да, кстати, а зачем мне умыкать певичку, да еще против ее воли?.. Разве она сама не могла сделать выбор, как вы думаете? Трубадуров полдюжины на су, так стоит ли тратить столько сил всего на одну? К тому же у меня прелестная спутница, и с ней мне не нужна даже музыка, — сказал он, прижимая к себе Перонеллу и поглаживая ее затянутое в шелк плечо.
Блондинка засопела и, прильнув к королю, вызывающе поглядела на Рейнера.
Англичанин не поверил своим глазам. Обычно она смотрела на него без всякого интереса, а сейчас он уловил торжество в ее взгляде. Неужели это правда?
— Ваше величество, клянусь, у меня нет намерения порочить Францию, но я должен осмотреть корабли, чтобы удостовериться в том, что никто не прячет на одном из них мою невесту, — постаравшись не выдать своих чувств, сказал Рейнер.
— Наверно, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение, — промурлыкала Перонелла, с глумливой жалостью подпуская ему шпильку. Рейнер побелел как мел и сам не знал как удержался, чтобы не ударить любовницу Филиппа на глазах всех собравшихся. Но это бы ничего не решило… Только тогда уж Ричард не спас бы его никакими силами.
— Все возможно, — мрачно проговорил он, не глядя на торжествующую Перонеллу. — Но я хотел бы услышать это от нее самой. Ваше величество, вы позволите…
Филипп с насмешливой покорностью склонил голову.
— Прошу вас только, не задерживайте нас надолго, сэр Рейнер. Приливы, отливы, сами знаете… Он ее не нашел. В лодку спустился постаревший на много лет человек, вслед которому неслись шуточки и ругань с французских кораблей. Не видел он и одетого по-восточному человека, следившего за ним с того самого мгновения, как он вместе с Ричардом вышел из дворца. А тот с интересом смотрел и слушал, чтобы потом незаметно раствориться в толпе и вернуться к своему господину с подробным донесением.
Глава 27
Весь день Рейнер рыскал по узким улочкам Акры. Вместе с Зевсом он заглядывал во все таверны, церкви, бани, бордели, частные дома, спрашивал, у кого только можно, не видели ли его возлюбленную, и все больше нервничал и задирался по мере того, как время шло, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Сначала он читал жалость в глазах людей, потом презрение. Слухи опережали его. Люди говорили друг другу: «Бойтесь рыжего англичанина с холодным взглядом голубых глаз и его пса… он только и ищет с кем бы ему подраться! Не удивительно, что женщина убежала от него!»
Инноценция отыскала Рейнера на крыше его дома. Был поздний вечер. Рейнер пил уже два часа, оплакивая себя, свою свадьбу, свое будущее. Из головы у него не шли слова Перонеллы: «Наверное, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение…» Черт бы ее побрал за то, что она заронила сомнение в его голову, и черт бы побрал служанку Алуетт вместе с ее проклятым письмом!
— Милорд, — жалобно сказала она, протягивая ему какую-то бумагу. — Вот, я нашла, когда перебирала вещи госпожи. Оно адресовано вам, сэр Рейнер…
Он чуть было не спросил Инноценцию, добрые ли в нем новости… Может, она просто решила покапризничать, и сейчас все разрешится. Вот уж она посмеются! Однако отчаянное выражение на лице сицилийки удержало его от расспросов.
— Я. ..Я… простите меня… Я его прочитала… Мне не терпелось узнать, куда она пропала… Ох, про — стите меня, милорд…
Он так и не понял, за что должен простить ее, то ли за то, что она не сдержала любопытства, то ли за то, что было в письме, но, стоило ему прочитать первые строчки, и это стало неважно.
Сэру Рейнеру, рыцарю короля Ричарда:
Если я когда и любила земного мужчину, то это вас, Рейнер, но мне было видение и я отказываюсь от венчания, чтобы стать невестой нашего Господа. Ничего хорошего все равно бы не вышло, если бы я нарушила данную Ему клятву. Не надо искать меня. Я нашла монастырь, где буду недоступна мирским соблазнам. Мир и покой снизошли на меня, чего я и вам желаю. Простите меня за боль, которую я, не желая того, причиняю вам.
Алуетт де Шеневи.
Рейнер смял письмо в кулаке. Гнев и отчаяние боролись в нем.
— Нет! — прошептал он наконец. — Нет! Она бы не сделала этого во второй раз! Она любит меня. Она радовалась нашей свадьбе. Нет, ей не хотелось той жизни, которую она попробовала в Сицилии.
Однако в руке у него было неопровержимое доказательство того, что Алуетт все-таки испугалась и не решилась стать частью живого мира, его мира. Нет, она предпочла башню из слоновой кости и давно умерших святых, и Самого Господа, который, будь он подобрее, наверняка хоть бы раз явился к людям за почти двенадцать веков… Разве распятие Плотника не говорит о том, что Он был добрым?
— Итак, она все-таки решила сбежать и спрятаться от меня в монастыре, — рявкнул Рейнер. — Очень хорошо. Так тому и быть. Зачем мне ломать свою жизнь? В конце концов, я здесь, чтобы убивать сарацин, а не заводить шашни с девицами.
Инноценция попятилась к лестнице, испугавшись его взгляда, в котором больше не было ни доброты, ни дружелюбия, отличавших его от озверевших от крови разбойников, тоже носивших на спине и груди крест. Огонь погас в его глазах, и теперь в них было пусто…
На почтительном расстоянии Инноценция шла за Рейнером и его псом, когда они покинули каменный дом и направились в центр города. Изредка пес оглядывался и лаял, посматривая, не собирается ли кто обидеть девушку, а его хозяин шел вперед не разбирая дороги, словно в каком-то кошмарном сне. В конце концов он остановился возле маленькой таверны, каких было полным-полно по всему городу, и уселся за первый же стоявший на его пути стол. Бросив хозяину горсть монет, он заказал вина для всех.
Фулк де Лангр все еще не мог прийти в себя от того, как удачно все вышло. Алуетт принесли на корабль, пока она была без чувств, и это тоже было хорошо, потому что, приди она в себя, и ее крики и возня могли бы вызвать ненужное любопытство и привлечь внимание людей на улицах города. Но она не пришла в себя, когда простыню сняли, а ее положили на койку в его каюте. Он даже прикоснулся к ее груди, чтобы убедиться, не перестала ли она дышать. Успокоившись, Фулк задумался над тем, как ему добиться от нее покорности, когда она проснется.
Чтобы скрасить себе ожидание, он вышел на палубу и радостно улыбнулся при виде удалявшейся с глаз Акры и садившегося за горой Кармель солнца. Ощутив вдруг прилив щедрости, он предложил выпить капитану-генуэзцу, не обращая внимания на то, что тот посматривает на него не совсем дружелюбно. Черт с ним! Может, ревнует? Наверняка он заметил, что Фулк с солдатами пронес в каюту завернутую в простыню женщину. Пусть его! Фулк заплатил два золотых византина сверху, чтобы на ночь занять каюту капитана и избежать вопросов настырных пассажиров, если им что померещится.
Несмотря на успокаивающее действие вина, Фулк совсем разволновался, когда спустился вниз и обнаружил, что Алуетт все еще без сознания.
Тихонько прижав ладонь к ее носу, он облегченно вздохнул, но, чтобы окончательно удостовериться, поднял ей веки и заглянул в слепые глаза. Зрачки сократились, когда он поднес поближе свечу.
Взяв нож, Фулк разрезал шелковый корсаж и сорочку из великолепного египетского полотна.
В сгущающихся сумерках он смотрел на поднимавшиеся и опадавшие в синих прожилках груди, потом протянул руки и стал ласкать розовые соски, но Алуетт ничем не выдала, что чувствует его прикосновение.
Несколько минут он размышлял, не взять ли ее, как она есть…бесчувственную и бессловесную. Войти в нее и излить в нее свое семя, пока она лежит, ни о чем не ведая. И сам удивился тому, насколько равнодушно воспринял эту мысль, словно он не мужчина, а евнух. Нет, ему надо, чтобы она ожила, чтобы сопротивлялась и восставала против него всем своим женским естеством, все равно ей с ним де справиться. Вот тогда, с Божьей помощью, он ей докажет! Он прикрыл ее простыней и сел рядом. Лет, надо подождать… Она этого стоит!
На рассвете, когда показался Тир, Фулк совсем отчаялся. Алуетт де Шеневи не пришла в себя, и не было никакой надежды, что ее состояние улучшится. Неужели он слишком сильно ударил ее? Господи, да он только прикоснулся к ней, чтобы она замолчала.
Вот будет дело, если Филипп узнает, что его сестра умерла от удара, расколовшего ей череп. Да сам ад не сравнится с тем, что устроит ему Филипп Капет!
Пока Фулк высаживался на берег, ему пришло в голову, что удача все-таки пока не оставила его. Филиппа еще не было, и его не ждали раньше назначенного времени. «Прекрасно, — подумал Фулк. — Надо поискать какого-нибудь сарацинского лекаря… или еврейского… и пусть он ее вылечит до приезда Филиппа».
— Эй! Ты там! — окликнул он темнокожего сарацина. — Мне нужен лекарь. Я тебе заплачу… И ему тоже… Хорошо заплачу.
— Кому лекарь, эфенди? — спросил сарацин, поднимая на него наглые глаза. Несмотря на почтительное «эфенди», никакой почтительности в его голосе не было.
— Ну, конечно, не мне! — огрызнулся Фулк, чувствуя, как его захлестывает ярость. — Ты что, не видишь? Это для госпожи… Для моей жены, — торопливо добавил он.
Зачем неверному псу знать слишком много!
Однако сарацин даже не пошевелился. Как стоял, прислонившись к столбу, так и остался стоять, смотря на него, не мигая, словно ящерица.
В конце концов Фулк достал золотую монету, которую сарацин небрежно попробовал на зуб прежде, чем спрятать в карман своего просторного а грязного одеяния.
— Иди за мной, — сказал он.
— С женой? — спросил Фулк.
Сарацин, уже удалившийся на довольно большое расстояние, остановился и обернулся.
— Да, — ответил он, глядя на франка с откровенной издевкой.
Когда же по кивку Фулка рядом с ним выросли два вооруженных воина, ему это не понравилось.
— Мы пойдем одни, иначе я не поведу тебя. Идти без провожатых по незнакомому городу?
Вдруг Фулк понял, что ему воздается за то, что он пытался сотворить с Рейнером в Генуе. Однако выбора у него не было. Он думал об этом, глядя на безжизненное тело. Если он хочет вырваться из этой проклятой страны и вернуться в прохладные зеленые леса Франции и Англии, Алуетт надо вылечить. Если же она умрет, самое малое, что может сделать с ним Филипп, — это отрубить ему голову. Ненадолго его заняла мысль, почему Филипп так привязан к своей незаконной сестре. Может, он сам испытывает к ней нечто вроде противоестественной страсти?
— Ладно, только не вздумай меня надуть, — сказал он, постаравшись придать своему голосу властность. — Я тоже вооружен.
Фулк сразу же понял, что сглупил. Да он не успеет даже вынуть меч или кинжал, если будет нести Алуетт. Глаза сарацина сказали ему, что тот подумал о том же, но, не говоря ни слова, он повернулся и зашагал в город.
Поначалу нести хрупкую Алуетт было не тяжело, однако время и жаркое солнце делали свое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Никогда!
— Надо же, вы так уверены в своем англичанине! — разозлился Фулк. — Что ж, пусть он остается верным вашей памяти, а вас он все равно не получит! Вы будете моей женой… А его я убью, если он все-таки найдет нас.
— Нет! Я не пойду с вами! Сын шлюхи! Предатель! Рейнер! — закричала Алуетт, бросаясь на Фулка.
С радостью ощутила она, что расцарапала-таки ему лицо прежде, чем чья-то рука оттащила ее за волосы. Потом ее ударили по голове и не стало ничего, кроме темноты еще более непроницаемой, чем слепота… а потом совсем ничего.
. Перонелла солгала, сказав Алуетт, что видела Инноценцию с Анри де Шеневи. Служанка вышла из дворца, чтобы отдать вещи своей госпожи в стирку, поэтому, когда вернулся Рейнер, она была в комнате Алуетт и мечтала, как будет танцевать с Анри на свадьбе его сестры.
— Нет, ее нет. Я думала, она с вами, милорд, — сказала Инноценция в ответ на вопрос Рейнера.
Странно, Инноценция знала, что сегодняшний вечер Алуетт хотела провести с Рейнером и насладиться последним незаконным счастьем, потому что завтра отходят французские корабли, а потом надо будет причаститься и приготовиться к венчанию. Сама познав тайные радости страсти, Инноценция упивалась необыкновенностью происходящего. Вместе с Рейнером они обыскали дворец, заглянули даже на кухню. В саду ее тоже не оказалось. Никто ее не видел… даже Иоанна, которая вернулась рано и выглядела слишком сонной и смущенной, когда открыла дверь своей комнаты.
— Вам надо спросить у Беренгарии.
— Она сказала, чтобы ее сегодня не беспокоили, ваша милость… Она ждет Ричарда, — мрачно проговорил Рейнер. — Значит, ее и там нет.
— Кто знает… Может, Беренгария позвала ее расчесать ей волосы или спеть вместе с Блонделем, чтобы порадовать Ричарда, — предположила Иоанна без особой уверенности. — Вы вправду беспокоитесь, Рейнер? Тогда скажите Беренгарии, что всю ответственность за ваше вторжение я беру на себя. Смелее, и дайте мне знать, если Алуетт там нет, — крикнула она вдогонку быстро удалявшемуся Рейнеру.
У Беренгарии Алуетт тоже не было (не было и Ричарда). Рейнер старался держать себя в руках, пока они не прибежали к его дому.
«Алуетт там, — говорил он себе, спеша на улицу Ангелов. — Она просто решила не ждать. Наверно, хотела обрадовать, что пришла пораньше. Где-то мы разминулись, вот и все. Я приду, а она будет себе сидеть в кресле на крыше и вместе с Зевсом ждать меня».
Однако ждал его один Зевс, и тот сердито лаял, как это с ним бывало только, когда случалось что-нибудь нехорошее. Еще он царапал дверь, пока Рейнер открывал ее. Зевс обнюхал его, потом Инноценцию и принялся выть, еще больше пугая своего хозяина.
Рейнер быстро взбежал по лестнице на крышу, где они с Алуетт обычно проводили вечера. Там никого не было, и все вещи стояли на своих местах, как он их оставил. Спустившись вниз, он только и смог что приказать Зевсу:
— Ищи Алуетт.
Зевс взял след возле дворца и повел их в город, пригнув морду к земле и поминутно останавливаясь и оглядываясь, не отстали ли от него Рейнер и Инноценция. Вот они уже миновали центр города и вошли в пизанский квартал, где почти все дома были kurkar, местного камня, образовавшегося когда-то из крупного песка и морской гальки.
Торговец-пизанец, которому принадлежал дом, знал от Фулка, что может прийти английский рыцарь, но он не ждал его так скоро. Тем не менее он уже замел все следы, оставшиеся после неожиданного нападения слепой женщины на франка, который со всеми своими людьми ушел с час назад, унося с собой потерявшую сознание добычу.
Пизанец тоже ушел из дома, однако не мог отказать себе в желании посмотреть, что будет дальше, поэтому он спрятался на крыше дома напротив и стал ждать. Увидав Рейнера, он облегченно вздохнул, что не стоит с ним лицом к лицу. И обнаженный меч, и угрожающе лающая собака, и выражение лица самого рыцаря — все говорило о том, что он не прекратит поиски.
— …Потом я все-таки вошел в дом, сир, но Алуетт там уже не было, хотя она там была, ваша милость, я это знаю, и Зевс ее учуял. А когда мы опять вышли на улицу, то он уже не смог взять следа.
Ричард отвернулся, не в силах выдержать гневный и несчастный взгляд своего рыцаря, и почесал рыжую бороду.
— Все очень серьезно. Что ты хочешь от меня? Вряд ли ты поднял меня с постели, чтобы только пожаловаться, — сказал он, ласково взглянув на растерянного Рейнера.
Рейнер обрадовался, когда узнал, что Ричард примет его, хотя он даже не смел думать ни о чем большем. Вряд ли король согласится поддержать его.
— Я жду от вас милости, сир… Сегодня утром, когда вы пойдете провожать французского короля, я хочу обыскать его корабли.
Ричард долго молчал. Он не ожидал от своего вассала такой наглости.
— Ты всего-навсего хочешь моей поддержки, когда будешь обвинять Филиппа Капета в похищении своей нареченной? — спросил король, не повышая голоса.
Рейнер только кивнул, понимая, что просит невозможного. Подобное обвинение грозило серьезными последствиями. Например, Филипп мог забрать с собой все свои войска.
Как ни странно, Ричард не вспылил. Он чесал бороду и обдумывал сложившуюся ситуацию.
— Да, кажется, это все-таки Филипп украл ее… Ему никогда не нравилось, что его сестра выходит замуж за англичанина. А для меня это последний шанс… по крайней мере пока я не вернусь домой… утереть Филиппу нос.
Было слишком заманчиво насолить королю Франции, удовлетворив просьбу своего вассала, чтобы не воспользоваться такой возможностью.
Если Филипп и был раздражен, то не показывал этого, когда стоял на другой день в окружении крестоносцев всех национальностей, пришедших проводить его.
— Вы, милый мой, заболели, — сказал Филипп, обращаясь к Рейнеру и изображая на губах улыбку, предназначенную для толпы, тогда как в его глазах стоял могильный холод. — Ну ничего, со мной Ричард Львиное Сердце, а с ним мне нечего бояться. Помолчав немного, он добавил:
— Да, кстати, а зачем мне умыкать певичку, да еще против ее воли?.. Разве она сама не могла сделать выбор, как вы думаете? Трубадуров полдюжины на су, так стоит ли тратить столько сил всего на одну? К тому же у меня прелестная спутница, и с ней мне не нужна даже музыка, — сказал он, прижимая к себе Перонеллу и поглаживая ее затянутое в шелк плечо.
Блондинка засопела и, прильнув к королю, вызывающе поглядела на Рейнера.
Англичанин не поверил своим глазам. Обычно она смотрела на него без всякого интереса, а сейчас он уловил торжество в ее взгляде. Неужели это правда?
— Ваше величество, клянусь, у меня нет намерения порочить Францию, но я должен осмотреть корабли, чтобы удостовериться в том, что никто не прячет на одном из них мою невесту, — постаравшись не выдать своих чувств, сказал Рейнер.
— Наверно, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение, — промурлыкала Перонелла, с глумливой жалостью подпуская ему шпильку. Рейнер побелел как мел и сам не знал как удержался, чтобы не ударить любовницу Филиппа на глазах всех собравшихся. Но это бы ничего не решило… Только тогда уж Ричард не спас бы его никакими силами.
— Все возможно, — мрачно проговорил он, не глядя на торжествующую Перонеллу. — Но я хотел бы услышать это от нее самой. Ваше величество, вы позволите…
Филипп с насмешливой покорностью склонил голову.
— Прошу вас только, не задерживайте нас надолго, сэр Рейнер. Приливы, отливы, сами знаете… Он ее не нашел. В лодку спустился постаревший на много лет человек, вслед которому неслись шуточки и ругань с французских кораблей. Не видел он и одетого по-восточному человека, следившего за ним с того самого мгновения, как он вместе с Ричардом вышел из дворца. А тот с интересом смотрел и слушал, чтобы потом незаметно раствориться в толпе и вернуться к своему господину с подробным донесением.
Глава 27
Весь день Рейнер рыскал по узким улочкам Акры. Вместе с Зевсом он заглядывал во все таверны, церкви, бани, бордели, частные дома, спрашивал, у кого только можно, не видели ли его возлюбленную, и все больше нервничал и задирался по мере того, как время шло, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Сначала он читал жалость в глазах людей, потом презрение. Слухи опережали его. Люди говорили друг другу: «Бойтесь рыжего англичанина с холодным взглядом голубых глаз и его пса… он только и ищет с кем бы ему подраться! Не удивительно, что женщина убежала от него!»
Инноценция отыскала Рейнера на крыше его дома. Был поздний вечер. Рейнер пил уже два часа, оплакивая себя, свою свадьбу, свое будущее. Из головы у него не шли слова Перонеллы: «Наверное, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение…» Черт бы ее побрал за то, что она заронила сомнение в его голову, и черт бы побрал служанку Алуетт вместе с ее проклятым письмом!
— Милорд, — жалобно сказала она, протягивая ему какую-то бумагу. — Вот, я нашла, когда перебирала вещи госпожи. Оно адресовано вам, сэр Рейнер…
Он чуть было не спросил Инноценцию, добрые ли в нем новости… Может, она просто решила покапризничать, и сейчас все разрешится. Вот уж она посмеются! Однако отчаянное выражение на лице сицилийки удержало его от расспросов.
— Я. ..Я… простите меня… Я его прочитала… Мне не терпелось узнать, куда она пропала… Ох, про — стите меня, милорд…
Он так и не понял, за что должен простить ее, то ли за то, что она не сдержала любопытства, то ли за то, что было в письме, но, стоило ему прочитать первые строчки, и это стало неважно.
Сэру Рейнеру, рыцарю короля Ричарда:
Если я когда и любила земного мужчину, то это вас, Рейнер, но мне было видение и я отказываюсь от венчания, чтобы стать невестой нашего Господа. Ничего хорошего все равно бы не вышло, если бы я нарушила данную Ему клятву. Не надо искать меня. Я нашла монастырь, где буду недоступна мирским соблазнам. Мир и покой снизошли на меня, чего я и вам желаю. Простите меня за боль, которую я, не желая того, причиняю вам.
Алуетт де Шеневи.
Рейнер смял письмо в кулаке. Гнев и отчаяние боролись в нем.
— Нет! — прошептал он наконец. — Нет! Она бы не сделала этого во второй раз! Она любит меня. Она радовалась нашей свадьбе. Нет, ей не хотелось той жизни, которую она попробовала в Сицилии.
Однако в руке у него было неопровержимое доказательство того, что Алуетт все-таки испугалась и не решилась стать частью живого мира, его мира. Нет, она предпочла башню из слоновой кости и давно умерших святых, и Самого Господа, который, будь он подобрее, наверняка хоть бы раз явился к людям за почти двенадцать веков… Разве распятие Плотника не говорит о том, что Он был добрым?
— Итак, она все-таки решила сбежать и спрятаться от меня в монастыре, — рявкнул Рейнер. — Очень хорошо. Так тому и быть. Зачем мне ломать свою жизнь? В конце концов, я здесь, чтобы убивать сарацин, а не заводить шашни с девицами.
Инноценция попятилась к лестнице, испугавшись его взгляда, в котором больше не было ни доброты, ни дружелюбия, отличавших его от озверевших от крови разбойников, тоже носивших на спине и груди крест. Огонь погас в его глазах, и теперь в них было пусто…
На почтительном расстоянии Инноценция шла за Рейнером и его псом, когда они покинули каменный дом и направились в центр города. Изредка пес оглядывался и лаял, посматривая, не собирается ли кто обидеть девушку, а его хозяин шел вперед не разбирая дороги, словно в каком-то кошмарном сне. В конце концов он остановился возле маленькой таверны, каких было полным-полно по всему городу, и уселся за первый же стоявший на его пути стол. Бросив хозяину горсть монет, он заказал вина для всех.
Фулк де Лангр все еще не мог прийти в себя от того, как удачно все вышло. Алуетт принесли на корабль, пока она была без чувств, и это тоже было хорошо, потому что, приди она в себя, и ее крики и возня могли бы вызвать ненужное любопытство и привлечь внимание людей на улицах города. Но она не пришла в себя, когда простыню сняли, а ее положили на койку в его каюте. Он даже прикоснулся к ее груди, чтобы убедиться, не перестала ли она дышать. Успокоившись, Фулк задумался над тем, как ему добиться от нее покорности, когда она проснется.
Чтобы скрасить себе ожидание, он вышел на палубу и радостно улыбнулся при виде удалявшейся с глаз Акры и садившегося за горой Кармель солнца. Ощутив вдруг прилив щедрости, он предложил выпить капитану-генуэзцу, не обращая внимания на то, что тот посматривает на него не совсем дружелюбно. Черт с ним! Может, ревнует? Наверняка он заметил, что Фулк с солдатами пронес в каюту завернутую в простыню женщину. Пусть его! Фулк заплатил два золотых византина сверху, чтобы на ночь занять каюту капитана и избежать вопросов настырных пассажиров, если им что померещится.
Несмотря на успокаивающее действие вина, Фулк совсем разволновался, когда спустился вниз и обнаружил, что Алуетт все еще без сознания.
Тихонько прижав ладонь к ее носу, он облегченно вздохнул, но, чтобы окончательно удостовериться, поднял ей веки и заглянул в слепые глаза. Зрачки сократились, когда он поднес поближе свечу.
Взяв нож, Фулк разрезал шелковый корсаж и сорочку из великолепного египетского полотна.
В сгущающихся сумерках он смотрел на поднимавшиеся и опадавшие в синих прожилках груди, потом протянул руки и стал ласкать розовые соски, но Алуетт ничем не выдала, что чувствует его прикосновение.
Несколько минут он размышлял, не взять ли ее, как она есть…бесчувственную и бессловесную. Войти в нее и излить в нее свое семя, пока она лежит, ни о чем не ведая. И сам удивился тому, насколько равнодушно воспринял эту мысль, словно он не мужчина, а евнух. Нет, ему надо, чтобы она ожила, чтобы сопротивлялась и восставала против него всем своим женским естеством, все равно ей с ним де справиться. Вот тогда, с Божьей помощью, он ей докажет! Он прикрыл ее простыней и сел рядом. Лет, надо подождать… Она этого стоит!
На рассвете, когда показался Тир, Фулк совсем отчаялся. Алуетт де Шеневи не пришла в себя, и не было никакой надежды, что ее состояние улучшится. Неужели он слишком сильно ударил ее? Господи, да он только прикоснулся к ней, чтобы она замолчала.
Вот будет дело, если Филипп узнает, что его сестра умерла от удара, расколовшего ей череп. Да сам ад не сравнится с тем, что устроит ему Филипп Капет!
Пока Фулк высаживался на берег, ему пришло в голову, что удача все-таки пока не оставила его. Филиппа еще не было, и его не ждали раньше назначенного времени. «Прекрасно, — подумал Фулк. — Надо поискать какого-нибудь сарацинского лекаря… или еврейского… и пусть он ее вылечит до приезда Филиппа».
— Эй! Ты там! — окликнул он темнокожего сарацина. — Мне нужен лекарь. Я тебе заплачу… И ему тоже… Хорошо заплачу.
— Кому лекарь, эфенди? — спросил сарацин, поднимая на него наглые глаза. Несмотря на почтительное «эфенди», никакой почтительности в его голосе не было.
— Ну, конечно, не мне! — огрызнулся Фулк, чувствуя, как его захлестывает ярость. — Ты что, не видишь? Это для госпожи… Для моей жены, — торопливо добавил он.
Зачем неверному псу знать слишком много!
Однако сарацин даже не пошевелился. Как стоял, прислонившись к столбу, так и остался стоять, смотря на него, не мигая, словно ящерица.
В конце концов Фулк достал золотую монету, которую сарацин небрежно попробовал на зуб прежде, чем спрятать в карман своего просторного а грязного одеяния.
— Иди за мной, — сказал он.
— С женой? — спросил Фулк.
Сарацин, уже удалившийся на довольно большое расстояние, остановился и обернулся.
— Да, — ответил он, глядя на франка с откровенной издевкой.
Когда же по кивку Фулка рядом с ним выросли два вооруженных воина, ему это не понравилось.
— Мы пойдем одни, иначе я не поведу тебя. Идти без провожатых по незнакомому городу?
Вдруг Фулк понял, что ему воздается за то, что он пытался сотворить с Рейнером в Генуе. Однако выбора у него не было. Он думал об этом, глядя на безжизненное тело. Если он хочет вырваться из этой проклятой страны и вернуться в прохладные зеленые леса Франции и Англии, Алуетт надо вылечить. Если же она умрет, самое малое, что может сделать с ним Филипп, — это отрубить ему голову. Ненадолго его заняла мысль, почему Филипп так привязан к своей незаконной сестре. Может, он сам испытывает к ней нечто вроде противоестественной страсти?
— Ладно, только не вздумай меня надуть, — сказал он, постаравшись придать своему голосу властность. — Я тоже вооружен.
Фулк сразу же понял, что сглупил. Да он не успеет даже вынуть меч или кинжал, если будет нести Алуетт. Глаза сарацина сказали ему, что тот подумал о том же, но, не говоря ни слова, он повернулся и зашагал в город.
Поначалу нести хрупкую Алуетт было не тяжело, однако время и жаркое солнце делали свое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32