Он может быть в сговоре с демонами ада. Если эти твари придут освобождать его, они схватят нас и убьют. Мы не можем терять ни минуты!
Повернувшись к пленнику, Хасан в третий раз за ночь схватился за рукоятку сабли. Он заметил, что узник смотрит ему прямо в глаза. Потом бедолага поднял голову и воздел руки к небу. Эта была его последняя молитва. Хасан взмахнул саблей. Клинок сверкнул в воздухе… Через мгновение все было кончено.
Закрыв глаза, Хасан перевел дух.
«Хвала тебе, Аллах! Свершилось! После стольких лет…»
Когда он взглянул на стражников, то с удивлением увидел, что те прижались к стене, как дети во время землетрясения. Их неподвижные взоры были прикованы к покойнику. Ни один из них не шевельнул пальцем, чтобы убрать его отсюда.
– Болваны! – зарычал Хасан. – Что вы стоите как истуканы и пялитесь, будто сейчас у него из глотки выползет змея? Этот негодяй получил по заслугам. Кто знает, что он мог натворить еще?
– Ваша правда, господин, – сказал один из стражников. Другой стоял в оцепенении. Над его верхней губой поблескивали капельки пота, глаза были широко раскрыты, будто он окаменел. – Но этот… этот…
– Что еще? – вскричал Хасан. – Живо убрать его отсюда!
– Господин, как нам его…
– Болваны! Вам объяснить, как это делается?
Один берет за туловище, другой…
– Но, господин, смотрите сами! Его лицо! Вы только посмотрите на его лицо!
Хасан закатил глаза. Послали же ему на голову этих тупых солдафонов! Никого сообразительнее не нашлось в городской страже?
Он двинулся в угол, куда откатилась голова, и, наклонившись, всмотрелся в лицо. Глаза убитого были широко раскрыты, как это обычно бывает после казни. Но не это поразило Хасана. Он понял, от чего пришли в ужас стражники: убитый смотрел ему прямо в глаза, но в этом взгляде не было ни гнева, ни укора. Наоборот, он выражал удовлетворение и облегчение. Более того – радость.
– Уберите его отсюда, – прохрипел Хасан, схватившись за горло, – воротник давил ему шею. Он выпрямился и ощутил свинцовую тяжесть в плечах. – Возьмите мешки, если боитесь до него дотронуться. Отнесите за городские ворота. Труп надо тайно сжечь, а пепел развеять по ветру. – Солдаты не шевельнулись. – Клянусь бородой Пророка, это приказ! – Хасан рычал так, что дрожали стены ветхого дома. – Если сейчас же не выполните мой приказ, я велю вас выпороть.
Угроза подействовала. Стражники сдвинулись с места. Один из них куда-то побежал и вскоре вернулся с двумя мешками, в которые они, бормоча молитвы, сложили останки убитого. Хасан стоял, опершись о стену, и безучастно глядел на происходящее.
Тарик – так звали убитого – был мертв. Это он, когда они были еще совсем мальчишками, чуть было не увел его на ложный путь, далекий от чистого учения Корана. Его наконец постигла заслуженная кара. Но Хасан не испытывал удовлетворения и торжества.
Наоборот. Он словно напился мутной и затхлой воды, не утолявшей жажды. У него было дурное предчувствие, будто он что-то упустил или забыл сделать, а может, даже совершил непоправимую ошибку. Хасан тряхнул головой, чтобы избавиться от этих мыслей.
Проклятый Тарик… Его смерть навеяла ненужные воспоминания о далеком прошлом, когда он по своей наивности еще называл этого гнусного вероотступника другом. Наверное, дело в этом. В чем же еще?
– Готово, господин. – Стражники закончили свое дело, смыв даже пятна крови на стенах и на полу.
Хасан одобрительно кивнул. У него были все основания быть довольным. Но несмотря на это…
– Прежде чем вы уйдете, чтобы закончить свое дело в пустыне, поклянитесь Аллахом, что никому не скажете, что видели этой ночью, – ни другу, ни хозяину, ни жене, ни детям. – Последнее было явно лишним: у солдат не было ни жен, ни детей. – Держите язык за зубами, даже если сам Субуктакин спросит об этом. Понятно? Поклянитесь!
Стражники вскинули вверх левую руку.
– Клянемся, господин!
Хасан с удивлением взглянул на второго стражника – оказывается, он тоже умел говорить.
– И помните, что ваши души никогда не попадут в рай, если вы нарушите эту клятву.
Переглянувшись, они побледнели.
– Наш священный долг – хранить в строжайшей тайне все, что мы увидели сегодня ночью. Всемилостивейший и всемогущий Аллах доверил нам задачу охранять души правоверных от мерзопакостной заразы святотатства. – Стражники рьяно тряхнули головами. – Да провалиться нам на этом месте, если мы ослушаемся вашего приказа. Вы можете на нас положиться, господин.
– Ладно. Забирайте этот поганый труп и уносите его вон из города. Да поживее. И чтобы ни одна живая душа вас не видела!
– Слушаемся, господин!
Взвалив мешки на плечи, солдаты удалились. Хасан остался один.
Окинув пристальным взором помещение, он не заметил никаких следов убийства.
Потом перевел взгляд на пергамент с тщательно выписанным портретом. Теперь он мог вздохнуть с облегчением. В его руках был портрет Ибн Сины. В самое ближайшее время с помощью надежных соглядатаев он может начать его розыск.
Художник мертв, следы его казни уничтожены, свидетелей нет – не считая нескольких пауков в доме, которые видели его в минуту слабости. А эти солдафоны слишком запуганы, чтобы болтать об этом – если они вообще что-то поняли своими куриными мозгами. И тем не менее эта загадочная улыбка на лице убитого не выходила у него из головы.
– Аллах! – шептал Хасан, в молитве воздевая руки к небу. – Скажи, что я упустил? В чем моя ошибка?
Но ответа не было. Вместо него раздался голос муэдзина, призывая верующих к утренней молитве. Повернувшись в сторону Мекки, Хасан опустился на колени на грязные доски пола.
Он не рассчитывал, что его встреча с Тариком так затянется, и не захватил с собой молельный коврик. Аллах простит ему эту оплошность. Хасан наклонился, и его лоб коснулся пола. Но молитва не принесла утешения, как это было всегда. Его мысли были обращены к убитому.
«Тарик, – думал Хасан, – какую страшную тайну ты скрыл от меня? Какой дьявольский план замышлял, если даже перед лицом смерти посмел смеяться надо мной?»
XVI
Беатриче стояла на балконе одной из самых высоких башен дворца: отсюда открывался вид на грандиозный ансамбль из куполов, городских стен и дворцовых парков Газны. Было темно и тихо. Ни в одном окне не горел свет. Даже сторожевые фонари на дворцовой стене были погашены. Казалось, спят все, кроме нее и звезд на небе. Беатриче не могла объяснить даже себе самой, как она оказалась здесь. Неужто во сне блуждала по дворцу? Может, она тоже заразилась той ядовитой пылью, которая лишила рассудка библиотекаря Резу? Думая об этом, она вдруг ощутила до боли знакомый аромат амбры и сандала, будивший в ней сложную гамму переживаний.
– Саддин? – обернувшись, прошептала она.
Неужели это сон? На расстоянии вытянутой руки действительно стоял Саддин. Он был одет в светлый балахон; его густые волосы были стянуты узлом на затылке; на поясе покачивалась тонкая сабля. Он глядел на нее своими черными глазами и улыбался неповторимой улыбкой. И одного этого было достаточно, чтобы ее сердце в волнении забилось. Так чувствует себя девочка-подросток, случайно увидев на улице любимого артиста.
– Саддин? Как ты здесь оказался? Почему?..
Она осеклась, не зная, с чего начать. Ей надо было задать ему столько вопросов! Давно ли он в Газне? Как попал во дворец? В Бухаре все было в его руках. Ничего не происходило без ведома или согласия кочевника. Но каково было его влияние в Газне, что он мог беспрепятственно проникнуть во дворец? Откуда вообще узнал, что она здесь?
И вдруг Беатриче все осознала. В действительности она находится не в этой башне, а в своей постели. Она грезит. Другого просто не могло быть. Это всего лишь сон, как тогда, в Шангду, в котором Саддин поведал ей о Марко Поло.
– Ты права, Беатриче, – сказал Саддин, словно прочтя ее мысли. Как и тогда, в Бухаре, ее обволакивал его бархатистый волнующий голос, вызывающий благостную дрожь. Она могла наслаждаться им часами. Даже смертный приговор звучал в устах Саддина как объяснение в любви. – Ты грезишь.
– Да, – ответила она, сопротивляясь чарам сна. В Шангду Саддин хотел ее предостеречь. Может быть, и в этот раз у него были причины явиться ей во сне? Она повернулась к нему спиной. Так было легче сохранить ясную голову и собраться с мыслями. – Что ты на этот раз хочешь мне сообщить, Саддин?
Беатриче слышала легкий шелест его одежды. Когда он подошел ближе, она почувствовала теплое дыхание и даже ощутила, как его волосы щекочут ее по щеке. Он слегка коснулся рукой ее плеча. Неужели сон может быть таким реальным? Закрыв глаза, Беатриче представила себя в Бухаре, у ворот города – в шатре Саддина, на мягкой, устланной мехами постели…
– Ты права, Беатриче. – Она вздрогнула от его слов, будто ей в лицо плеснули холодной водой. Саддин стоял рядом. Своими красивыми руками, украшенными двумя массивными серебряными кольцами, он опирался на перила балкона. – У нас мало времени. Слушай меня внимательно. Ты должна покинуть Газну. Здесь теперь небезопасно. Хасан что-то подозревает. Он еще ничего точно не знает, но уже не доверяет тебе. Это вопрос времени. Кроме того, он вот-вот выйдет на след Али аль-Хусейна, и тогда…
Но Беатриче не дала ему договорить.
– Так, значит, это правда? – вскричала она. – Али жив?
Саддин посмотрел на нее долгим взглядом.
– Да, – проговорил он наконец, и ответ его больше походил на вздох. – Он жив.
– И что дальше? – Беатриче схватила Саддина за руку. Странно, как живо она ощущает его руку – твердую и теплую, как прежде. Это было совсем иное ощущение, не похожее на те, что бывают во сне. – Что с Мишель? Она с ним?
– Да. Я сам ее…
– Так, значит, ты и есть тот самый кочевник, которого видели с моей девочкой в Куме? Да?
– Она так хотела к нему, – с улыбкой произнес Саддин, словно извиняясь перед Беатриче. – Он отец Мишель. Как же я мог отговаривать ее?
– Я знала, – сказала Беатриче, сжав руку в кулак. Ей хотелось кричать от радости. – Я знала, что Мишель хочет к нему! Я должна их найти.
– Да, ты права. – Лицо Саддина вдруг стало серьезным. – И чем раньше, тем лучше. Когда я только привез ее к Али, ей ничто не угрожало. Но сейчас все изменилось. Хасан сбился с ног в поисках Мишель. А сейчас ему нужен и Али. Сгорая от ненависти, он приказал написать портрет Ибн Сины. Его ищейки шныряют повсюду, выспрашивая всех об Али. Тебе надо срочно уходить из Газны.
– Ты говоришь, его объявили в розыск? – в крайнем удивлении воскликнула Беатриче. – Но разве ислам не запрещает изображать человека?
– Это так, но, как любой безумец, Хасан уверен, что цель оправдывает средства. Кроме того, он уже казнил человека, который написал портрет Али. – Саддин нахмурился. – Тарик аль-Саид был мужественным и умным человеком. Он знал Али и преклонялся перед ним. Возможно, он был его другом.
Саддин протянул ей кусок пергамента. Беатриче с удивлением рассматривала рисунок.
– Но это… – она наморщила лоб. На рисунке был изображен совершенно незнакомый человек. – Это не Али аль-Хусейн!
– Конечно, нет! – Саддин удивился, что она до сих пор не догадалась, в чем дело. – Этот портрет имеет такое же сходство с Али, как и со мной. Но Хасан убежден, что это Али. С таким портретом ему ни за что на свете его не найти.
Беатриче втайне благодарила незнакомого ей Тарика за мужество и благородство, которые он проявил в последние минуты своей жизни.
– Значит, Али в безопасности?
– Пока да. Но Хасан не дурак. Он скоро поймет, что Тарик обвел его вокруг пальца. У тебя еще есть время, чтобы предупредить Али. Вам троим, вместе с Мишель, надо срочно искать безопасное место.
Беатриче снова взглянула на рисунок.
– Как бы я хотела отблагодарить этого человека, – тихо сказала она. – Он спас жизнь не только Али, но и Мишель.
– Да, это так. Риск был большой – гораздо больший, чем можно себе представить. – Саддин скрестил руки на груди. И тебе придется доказать, что жертва Тарика не была напрасной.
Беатриче задумчиво прикусила губу. Она чувствовала угрызения совести. В словах Саддина ей слышался укор, словно это она была виновна в смерти Тарика. Но неужели ее вина в том, что когда-то в клинике старая арабка фрау Ализаде незаметно подложила ей камень Фатимы? Великое множество людей мечтают о том, чтобы завладеть этим сокровищем. Она же не приложила к этому никаких усилий. И упрекать Беатриче было вопиющей несправедливостью.
– Я знаю, ты не собиралась брать на себя такую ответственность – в отличие от многих других, готовых пожертвовать всем ради обладания волшебным камнем. – Саддин будто читал ее мысли. – Но ты не права в том, что ропщешь на судьбу. Никто не заставлял тебя хранить сапфир. Ты могла от него отказаться в любой момент.
Беатриче перевела дух.
– Ты так считаешь? У меня был выбор? Этот камень буквально свалился мне на голову. Я обнаружила его в своем кармане, после того как осмотрела старую арабку. Стоило мне на него взглянуть, как я оказалась в далеком прошлом, а когда я смирилась со своей участью, он снова перенес меня в настоящее. И…
– А ты никогда не думала отдать кому-нибудь этот камень? – прервал ее Саддин. В его голосе звучали насмешливые нотки. – Или просто «потерять» его и посмотреть, что будет дальше?
– Как ты смеешь так говорить?! – крикнула она, в ярости топнув ногой. – Разве я могла отдать камень человеку, зная, что он может сотворить с ним то же, что и со мной – занести его неведомо куда, в далекое прошлое, в чужую страну?
– Никто не заставлял тебя хранить камень, – решительно возразил Саддин. – Ты поступила так, как тебе подсказали твоя совесть и твое сердце.
Беатриче не скрывала недовольства.
– Если, по-твоему, я поступила добровольно…
– Добровольно – не значит «по доброй воле», дарованной Аллахом, – перебил ее Саддин. – Ты приняла решение, которое тебе подсказала совесть. И перестань жаловаться, что это повлекло за собой неприятные последствия.
– Но…
Он жестом заставил ее замолчать.
– Успокойся и выслушай меня. Скоро взойдет солнце. У нас не так много времени.
Беатриче молчала. Она злилась на Саддина. Кто дал ему право так разговаривать с ней?
– Уходи из Газны сегодня же ночью. Направляйся в Казвин. Али и Мишель сейчас там. Разыщи вместе с Али торговца маслом по имени Моше Бен Маймон. Али уже был у него, но… – Он нетерпеливо тряхнул головой. – Ты его знаешь. Он ученый, книжный червь. Он часто задает не те вопросы. Моше, как и ты, хранит камни и знает о них больше, чем кто-либо другой. Он совершил так много путешествий, что его жизни хватило бы на несколько человек. Он расскажет о камнях и объяснит, как уберечь их от фидави. Сделай все так, как он скажет.
– И мы с Мишель сможем вернуться домой?
Саддин тяжело вздохнул.
– Откуда мне знать? Моя задача – опекать тебя и Мишель.
«И что тебе с того?» – хотелось спросить Беатриче. Саддин не делал ничего просто так или из любви к человечеству. Но она промолчала – тот и без того был разражен. К тому же это всего лишь сон. Он явился, чтобы сообщить ей, где находятся Мишель и Али. И она должна быть ему благодарна.
– Хорошо. Я буду следовать твоим советам. – В знак примирения Беатриче протянула ему руку. – Я обещаю.
– Ты самая упрямая из всех женщин, которых я когда-либо встречал. – Он с улыбкой взял ее за руку. – Но я знал, что ты примешь такое решение.
– Ты подскажешь мне, как выбраться из Газны, чтобы не напороться на ищеек Субуктакина?
– Беатриче, ты умная женщина. Придумай что-нибудь сама, – ответил он. – Тут я не…
Он вдруг смолк и, слегка наклонив голову, прислушался: ему почудился какой-то шум.
– Мне пора уходить. – Он взглянул в глаза Беатриче. – Запомни все, что я тебе сказал. – Саддин прикоснулся к ее лицу, провел рукой по бровям, скулам, носу. Она не могла оторвать взгляда от его прекрасных темных глаз, в которых отражались звезды. – Да хранит тебя Аллах!
Он приблизился и нежно поцеловал ее в губы.
– Мы скоро увидимся? – спросила Беатриче.
– Этого я тебе не скажу, но обещаю, что всегда буду рядом с тобой. Воистину, Али счастливый человек.
Он исчез так же внезапно, как и появился.
– Господин, проснитесь!
Кто-то тормошил Беатриче за плечо, и она узнала тихий голос Ясира.
– Просыпайтесь! Время утренней молитвы закончилось.
Беатриче вскочила как ошпаренная. Ясир в испуге отпрянул назад.
– Извините, господин, что разбудил вас, – проговорил он, смущаясь. – Но день давно настал. Если не хотите навлечь на себя гнев нашего повелителя, благороднейшего Махмуда ибн Субуктакина, вам нужно быстро собираться. С вами желает говорить Абу Рейхан. Он ожидает вас в своей башне.
Ничего не понимая, Беатриче уставилась на слугу. Значит, это был не сон?
– Абу Рейхан? – переспросила она, стараясь привести в порядок свои мысли. Какой еще Абу Рейхан? И куда подевался Саддин?
– Вам надо освежиться, господин, – сказал Ясир, поставив большой медный таз на маленький столик рядом с кроватью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Повернувшись к пленнику, Хасан в третий раз за ночь схватился за рукоятку сабли. Он заметил, что узник смотрит ему прямо в глаза. Потом бедолага поднял голову и воздел руки к небу. Эта была его последняя молитва. Хасан взмахнул саблей. Клинок сверкнул в воздухе… Через мгновение все было кончено.
Закрыв глаза, Хасан перевел дух.
«Хвала тебе, Аллах! Свершилось! После стольких лет…»
Когда он взглянул на стражников, то с удивлением увидел, что те прижались к стене, как дети во время землетрясения. Их неподвижные взоры были прикованы к покойнику. Ни один из них не шевельнул пальцем, чтобы убрать его отсюда.
– Болваны! – зарычал Хасан. – Что вы стоите как истуканы и пялитесь, будто сейчас у него из глотки выползет змея? Этот негодяй получил по заслугам. Кто знает, что он мог натворить еще?
– Ваша правда, господин, – сказал один из стражников. Другой стоял в оцепенении. Над его верхней губой поблескивали капельки пота, глаза были широко раскрыты, будто он окаменел. – Но этот… этот…
– Что еще? – вскричал Хасан. – Живо убрать его отсюда!
– Господин, как нам его…
– Болваны! Вам объяснить, как это делается?
Один берет за туловище, другой…
– Но, господин, смотрите сами! Его лицо! Вы только посмотрите на его лицо!
Хасан закатил глаза. Послали же ему на голову этих тупых солдафонов! Никого сообразительнее не нашлось в городской страже?
Он двинулся в угол, куда откатилась голова, и, наклонившись, всмотрелся в лицо. Глаза убитого были широко раскрыты, как это обычно бывает после казни. Но не это поразило Хасана. Он понял, от чего пришли в ужас стражники: убитый смотрел ему прямо в глаза, но в этом взгляде не было ни гнева, ни укора. Наоборот, он выражал удовлетворение и облегчение. Более того – радость.
– Уберите его отсюда, – прохрипел Хасан, схватившись за горло, – воротник давил ему шею. Он выпрямился и ощутил свинцовую тяжесть в плечах. – Возьмите мешки, если боитесь до него дотронуться. Отнесите за городские ворота. Труп надо тайно сжечь, а пепел развеять по ветру. – Солдаты не шевельнулись. – Клянусь бородой Пророка, это приказ! – Хасан рычал так, что дрожали стены ветхого дома. – Если сейчас же не выполните мой приказ, я велю вас выпороть.
Угроза подействовала. Стражники сдвинулись с места. Один из них куда-то побежал и вскоре вернулся с двумя мешками, в которые они, бормоча молитвы, сложили останки убитого. Хасан стоял, опершись о стену, и безучастно глядел на происходящее.
Тарик – так звали убитого – был мертв. Это он, когда они были еще совсем мальчишками, чуть было не увел его на ложный путь, далекий от чистого учения Корана. Его наконец постигла заслуженная кара. Но Хасан не испытывал удовлетворения и торжества.
Наоборот. Он словно напился мутной и затхлой воды, не утолявшей жажды. У него было дурное предчувствие, будто он что-то упустил или забыл сделать, а может, даже совершил непоправимую ошибку. Хасан тряхнул головой, чтобы избавиться от этих мыслей.
Проклятый Тарик… Его смерть навеяла ненужные воспоминания о далеком прошлом, когда он по своей наивности еще называл этого гнусного вероотступника другом. Наверное, дело в этом. В чем же еще?
– Готово, господин. – Стражники закончили свое дело, смыв даже пятна крови на стенах и на полу.
Хасан одобрительно кивнул. У него были все основания быть довольным. Но несмотря на это…
– Прежде чем вы уйдете, чтобы закончить свое дело в пустыне, поклянитесь Аллахом, что никому не скажете, что видели этой ночью, – ни другу, ни хозяину, ни жене, ни детям. – Последнее было явно лишним: у солдат не было ни жен, ни детей. – Держите язык за зубами, даже если сам Субуктакин спросит об этом. Понятно? Поклянитесь!
Стражники вскинули вверх левую руку.
– Клянемся, господин!
Хасан с удивлением взглянул на второго стражника – оказывается, он тоже умел говорить.
– И помните, что ваши души никогда не попадут в рай, если вы нарушите эту клятву.
Переглянувшись, они побледнели.
– Наш священный долг – хранить в строжайшей тайне все, что мы увидели сегодня ночью. Всемилостивейший и всемогущий Аллах доверил нам задачу охранять души правоверных от мерзопакостной заразы святотатства. – Стражники рьяно тряхнули головами. – Да провалиться нам на этом месте, если мы ослушаемся вашего приказа. Вы можете на нас положиться, господин.
– Ладно. Забирайте этот поганый труп и уносите его вон из города. Да поживее. И чтобы ни одна живая душа вас не видела!
– Слушаемся, господин!
Взвалив мешки на плечи, солдаты удалились. Хасан остался один.
Окинув пристальным взором помещение, он не заметил никаких следов убийства.
Потом перевел взгляд на пергамент с тщательно выписанным портретом. Теперь он мог вздохнуть с облегчением. В его руках был портрет Ибн Сины. В самое ближайшее время с помощью надежных соглядатаев он может начать его розыск.
Художник мертв, следы его казни уничтожены, свидетелей нет – не считая нескольких пауков в доме, которые видели его в минуту слабости. А эти солдафоны слишком запуганы, чтобы болтать об этом – если они вообще что-то поняли своими куриными мозгами. И тем не менее эта загадочная улыбка на лице убитого не выходила у него из головы.
– Аллах! – шептал Хасан, в молитве воздевая руки к небу. – Скажи, что я упустил? В чем моя ошибка?
Но ответа не было. Вместо него раздался голос муэдзина, призывая верующих к утренней молитве. Повернувшись в сторону Мекки, Хасан опустился на колени на грязные доски пола.
Он не рассчитывал, что его встреча с Тариком так затянется, и не захватил с собой молельный коврик. Аллах простит ему эту оплошность. Хасан наклонился, и его лоб коснулся пола. Но молитва не принесла утешения, как это было всегда. Его мысли были обращены к убитому.
«Тарик, – думал Хасан, – какую страшную тайну ты скрыл от меня? Какой дьявольский план замышлял, если даже перед лицом смерти посмел смеяться надо мной?»
XVI
Беатриче стояла на балконе одной из самых высоких башен дворца: отсюда открывался вид на грандиозный ансамбль из куполов, городских стен и дворцовых парков Газны. Было темно и тихо. Ни в одном окне не горел свет. Даже сторожевые фонари на дворцовой стене были погашены. Казалось, спят все, кроме нее и звезд на небе. Беатриче не могла объяснить даже себе самой, как она оказалась здесь. Неужто во сне блуждала по дворцу? Может, она тоже заразилась той ядовитой пылью, которая лишила рассудка библиотекаря Резу? Думая об этом, она вдруг ощутила до боли знакомый аромат амбры и сандала, будивший в ней сложную гамму переживаний.
– Саддин? – обернувшись, прошептала она.
Неужели это сон? На расстоянии вытянутой руки действительно стоял Саддин. Он был одет в светлый балахон; его густые волосы были стянуты узлом на затылке; на поясе покачивалась тонкая сабля. Он глядел на нее своими черными глазами и улыбался неповторимой улыбкой. И одного этого было достаточно, чтобы ее сердце в волнении забилось. Так чувствует себя девочка-подросток, случайно увидев на улице любимого артиста.
– Саддин? Как ты здесь оказался? Почему?..
Она осеклась, не зная, с чего начать. Ей надо было задать ему столько вопросов! Давно ли он в Газне? Как попал во дворец? В Бухаре все было в его руках. Ничего не происходило без ведома или согласия кочевника. Но каково было его влияние в Газне, что он мог беспрепятственно проникнуть во дворец? Откуда вообще узнал, что она здесь?
И вдруг Беатриче все осознала. В действительности она находится не в этой башне, а в своей постели. Она грезит. Другого просто не могло быть. Это всего лишь сон, как тогда, в Шангду, в котором Саддин поведал ей о Марко Поло.
– Ты права, Беатриче, – сказал Саддин, словно прочтя ее мысли. Как и тогда, в Бухаре, ее обволакивал его бархатистый волнующий голос, вызывающий благостную дрожь. Она могла наслаждаться им часами. Даже смертный приговор звучал в устах Саддина как объяснение в любви. – Ты грезишь.
– Да, – ответила она, сопротивляясь чарам сна. В Шангду Саддин хотел ее предостеречь. Может быть, и в этот раз у него были причины явиться ей во сне? Она повернулась к нему спиной. Так было легче сохранить ясную голову и собраться с мыслями. – Что ты на этот раз хочешь мне сообщить, Саддин?
Беатриче слышала легкий шелест его одежды. Когда он подошел ближе, она почувствовала теплое дыхание и даже ощутила, как его волосы щекочут ее по щеке. Он слегка коснулся рукой ее плеча. Неужели сон может быть таким реальным? Закрыв глаза, Беатриче представила себя в Бухаре, у ворот города – в шатре Саддина, на мягкой, устланной мехами постели…
– Ты права, Беатриче. – Она вздрогнула от его слов, будто ей в лицо плеснули холодной водой. Саддин стоял рядом. Своими красивыми руками, украшенными двумя массивными серебряными кольцами, он опирался на перила балкона. – У нас мало времени. Слушай меня внимательно. Ты должна покинуть Газну. Здесь теперь небезопасно. Хасан что-то подозревает. Он еще ничего точно не знает, но уже не доверяет тебе. Это вопрос времени. Кроме того, он вот-вот выйдет на след Али аль-Хусейна, и тогда…
Но Беатриче не дала ему договорить.
– Так, значит, это правда? – вскричала она. – Али жив?
Саддин посмотрел на нее долгим взглядом.
– Да, – проговорил он наконец, и ответ его больше походил на вздох. – Он жив.
– И что дальше? – Беатриче схватила Саддина за руку. Странно, как живо она ощущает его руку – твердую и теплую, как прежде. Это было совсем иное ощущение, не похожее на те, что бывают во сне. – Что с Мишель? Она с ним?
– Да. Я сам ее…
– Так, значит, ты и есть тот самый кочевник, которого видели с моей девочкой в Куме? Да?
– Она так хотела к нему, – с улыбкой произнес Саддин, словно извиняясь перед Беатриче. – Он отец Мишель. Как же я мог отговаривать ее?
– Я знала, – сказала Беатриче, сжав руку в кулак. Ей хотелось кричать от радости. – Я знала, что Мишель хочет к нему! Я должна их найти.
– Да, ты права. – Лицо Саддина вдруг стало серьезным. – И чем раньше, тем лучше. Когда я только привез ее к Али, ей ничто не угрожало. Но сейчас все изменилось. Хасан сбился с ног в поисках Мишель. А сейчас ему нужен и Али. Сгорая от ненависти, он приказал написать портрет Ибн Сины. Его ищейки шныряют повсюду, выспрашивая всех об Али. Тебе надо срочно уходить из Газны.
– Ты говоришь, его объявили в розыск? – в крайнем удивлении воскликнула Беатриче. – Но разве ислам не запрещает изображать человека?
– Это так, но, как любой безумец, Хасан уверен, что цель оправдывает средства. Кроме того, он уже казнил человека, который написал портрет Али. – Саддин нахмурился. – Тарик аль-Саид был мужественным и умным человеком. Он знал Али и преклонялся перед ним. Возможно, он был его другом.
Саддин протянул ей кусок пергамента. Беатриче с удивлением рассматривала рисунок.
– Но это… – она наморщила лоб. На рисунке был изображен совершенно незнакомый человек. – Это не Али аль-Хусейн!
– Конечно, нет! – Саддин удивился, что она до сих пор не догадалась, в чем дело. – Этот портрет имеет такое же сходство с Али, как и со мной. Но Хасан убежден, что это Али. С таким портретом ему ни за что на свете его не найти.
Беатриче втайне благодарила незнакомого ей Тарика за мужество и благородство, которые он проявил в последние минуты своей жизни.
– Значит, Али в безопасности?
– Пока да. Но Хасан не дурак. Он скоро поймет, что Тарик обвел его вокруг пальца. У тебя еще есть время, чтобы предупредить Али. Вам троим, вместе с Мишель, надо срочно искать безопасное место.
Беатриче снова взглянула на рисунок.
– Как бы я хотела отблагодарить этого человека, – тихо сказала она. – Он спас жизнь не только Али, но и Мишель.
– Да, это так. Риск был большой – гораздо больший, чем можно себе представить. – Саддин скрестил руки на груди. И тебе придется доказать, что жертва Тарика не была напрасной.
Беатриче задумчиво прикусила губу. Она чувствовала угрызения совести. В словах Саддина ей слышался укор, словно это она была виновна в смерти Тарика. Но неужели ее вина в том, что когда-то в клинике старая арабка фрау Ализаде незаметно подложила ей камень Фатимы? Великое множество людей мечтают о том, чтобы завладеть этим сокровищем. Она же не приложила к этому никаких усилий. И упрекать Беатриче было вопиющей несправедливостью.
– Я знаю, ты не собиралась брать на себя такую ответственность – в отличие от многих других, готовых пожертвовать всем ради обладания волшебным камнем. – Саддин будто читал ее мысли. – Но ты не права в том, что ропщешь на судьбу. Никто не заставлял тебя хранить сапфир. Ты могла от него отказаться в любой момент.
Беатриче перевела дух.
– Ты так считаешь? У меня был выбор? Этот камень буквально свалился мне на голову. Я обнаружила его в своем кармане, после того как осмотрела старую арабку. Стоило мне на него взглянуть, как я оказалась в далеком прошлом, а когда я смирилась со своей участью, он снова перенес меня в настоящее. И…
– А ты никогда не думала отдать кому-нибудь этот камень? – прервал ее Саддин. В его голосе звучали насмешливые нотки. – Или просто «потерять» его и посмотреть, что будет дальше?
– Как ты смеешь так говорить?! – крикнула она, в ярости топнув ногой. – Разве я могла отдать камень человеку, зная, что он может сотворить с ним то же, что и со мной – занести его неведомо куда, в далекое прошлое, в чужую страну?
– Никто не заставлял тебя хранить камень, – решительно возразил Саддин. – Ты поступила так, как тебе подсказали твоя совесть и твое сердце.
Беатриче не скрывала недовольства.
– Если, по-твоему, я поступила добровольно…
– Добровольно – не значит «по доброй воле», дарованной Аллахом, – перебил ее Саддин. – Ты приняла решение, которое тебе подсказала совесть. И перестань жаловаться, что это повлекло за собой неприятные последствия.
– Но…
Он жестом заставил ее замолчать.
– Успокойся и выслушай меня. Скоро взойдет солнце. У нас не так много времени.
Беатриче молчала. Она злилась на Саддина. Кто дал ему право так разговаривать с ней?
– Уходи из Газны сегодня же ночью. Направляйся в Казвин. Али и Мишель сейчас там. Разыщи вместе с Али торговца маслом по имени Моше Бен Маймон. Али уже был у него, но… – Он нетерпеливо тряхнул головой. – Ты его знаешь. Он ученый, книжный червь. Он часто задает не те вопросы. Моше, как и ты, хранит камни и знает о них больше, чем кто-либо другой. Он совершил так много путешествий, что его жизни хватило бы на несколько человек. Он расскажет о камнях и объяснит, как уберечь их от фидави. Сделай все так, как он скажет.
– И мы с Мишель сможем вернуться домой?
Саддин тяжело вздохнул.
– Откуда мне знать? Моя задача – опекать тебя и Мишель.
«И что тебе с того?» – хотелось спросить Беатриче. Саддин не делал ничего просто так или из любви к человечеству. Но она промолчала – тот и без того был разражен. К тому же это всего лишь сон. Он явился, чтобы сообщить ей, где находятся Мишель и Али. И она должна быть ему благодарна.
– Хорошо. Я буду следовать твоим советам. – В знак примирения Беатриче протянула ему руку. – Я обещаю.
– Ты самая упрямая из всех женщин, которых я когда-либо встречал. – Он с улыбкой взял ее за руку. – Но я знал, что ты примешь такое решение.
– Ты подскажешь мне, как выбраться из Газны, чтобы не напороться на ищеек Субуктакина?
– Беатриче, ты умная женщина. Придумай что-нибудь сама, – ответил он. – Тут я не…
Он вдруг смолк и, слегка наклонив голову, прислушался: ему почудился какой-то шум.
– Мне пора уходить. – Он взглянул в глаза Беатриче. – Запомни все, что я тебе сказал. – Саддин прикоснулся к ее лицу, провел рукой по бровям, скулам, носу. Она не могла оторвать взгляда от его прекрасных темных глаз, в которых отражались звезды. – Да хранит тебя Аллах!
Он приблизился и нежно поцеловал ее в губы.
– Мы скоро увидимся? – спросила Беатриче.
– Этого я тебе не скажу, но обещаю, что всегда буду рядом с тобой. Воистину, Али счастливый человек.
Он исчез так же внезапно, как и появился.
– Господин, проснитесь!
Кто-то тормошил Беатриче за плечо, и она узнала тихий голос Ясира.
– Просыпайтесь! Время утренней молитвы закончилось.
Беатриче вскочила как ошпаренная. Ясир в испуге отпрянул назад.
– Извините, господин, что разбудил вас, – проговорил он, смущаясь. – Но день давно настал. Если не хотите навлечь на себя гнев нашего повелителя, благороднейшего Махмуда ибн Субуктакина, вам нужно быстро собираться. С вами желает говорить Абу Рейхан. Он ожидает вас в своей башне.
Ничего не понимая, Беатриче уставилась на слугу. Значит, это был не сон?
– Абу Рейхан? – переспросила она, стараясь привести в порядок свои мысли. Какой еще Абу Рейхан? И куда подевался Саддин?
– Вам надо освежиться, господин, – сказал Ясир, поставив большой медный таз на маленький столик рядом с кроватью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33