Они хорошо обращались с ней, она относилась к ним, как к родным. Она потребовала, чтобы их освободили, покормили и оказали им помощь.Она сказала Родерику, что очень ему обязана, ведь он приехал, чтобы ее спасти, попросила не считать ее неблагодарной. Он поразительно похож на своего отца, заверила она его: такой же порывистый, такой же одаренный и такой же красивый. И как это предусмотрительно с его стороны — привезти с собой ее дорогую Мару! Она страшно тревожилась о своей внучке и теперь могла спокойно перевести дух. Она просит его называть ее бабушкой. Он не возражает против лука и козьего сыра в омлете?Родерик был очарован. Он сидел в кухне и беседовал с пожилой дамой, пока она хлопотала у плиты. Они поговорили о том времени, когда его отец был с визитом в Луизиане, о его матери Анжелине, с которой Элен была очень хорошо знакома. Постепенно он перевел разговор на Мару и ее отца, внимательно выслушивая рассказ старушки об их жизни.Мара, помогавшая бабушке собирать на стол, не могла не заметить растущей взаимной симпатии между ней и принцем. У самой Мары эта симпатия вызвала смешанные чувства: ей показалось, что с обеих сторон имеет место некий умысел. В чем он состоял, она не знала, но опасалась, что причина кроется в ней самой.Утро перешло в день. Казалось, принц не торопится покидать неожиданно обнаруженный буколический уголок. Гвардейцы собрались в холле, украшенном оленьими рогами, и развели большущий огонь в камине, использовав несколько цельных стволов деревьев. Они вытряхнули пыль из подушек на деревянных скамьях и растянулись на них, чтобы отдохнуть после долгой ночной скачки. Плотно поев и согревшись, они вскоре уснули. Даже Демон зевнул, положив голову на лапы, и закрыл глаза. Он лениво приоткрыл их, когда у него под боком устроилась Софи, собачка Джулианы, и снова задремал.А вот Мара никак не могла успокоиться и прилечь отдохнуть. Ей казалось, что им следовало бы как можно скорее покинуть замок. Де Ланде мог появиться в любую минуту. Ей не хотелось даже гадать, что он может сделать, обнаружив Родерика в своих владениях.Она подошла к двойным застекленным дверям, ведущим на балкон в фасадной части здания. Через двери открывался вид на уходящую вдаль аллею — любимую французскими садоводами деталь парковой архитектуры. С обеих сторон к аллее примыкал парк, заросший диким подлеском, загроможденный стволами поваленных деревьев, в которых гнездились совы и соколы. На глазах у Мары сокол взмыл в небо и сделал круг, пронзительным криком приветствуя несущий его ветер.Сокол был свободен, а она нет.— Погруженная в задумчивость и меланхолию… нуждаешься ли ты в утешении? Или сочтешь это нескромностью?Голос Родерика ударил по ее и без того напряженным нервам. А может быть, ее встревожила его близость? Он подошел и встал у нее за спиной, положив руку на оконный переплет.— Ты спас мою бабушку, за это я тебе очень обязана. Больше я ни о чем не прошу.— Стало быть, я тебе больше не нужен? Какой удар по моему самолюбию!— Вряд ли оно сильно пострадает.— Ты так думаешь? — Его голос вдруг зазвучал отрывисто и резко. — Я всего лишь человек, Мара, мне свойственны все человеческие потребности и слабости. Я никогда не притворялся иным.— Ты принц крови. Ты привык, чтобы все склонялись перед твоей волей.— Было бы глупо отказываться от привилегий, принадлежащих мне по праву рождения, но не забудь: не бывает прав без соответствующих обязанностей, а любой источник власти всегда находится под угрозой. И даже принцы — всего лишь люди.Он резко отвернулся от нее и ушел, не дождавшись ответа.На рассвете следующего дня они тронулись в обратный путь. Дамы ехали в карете, окруженной верховыми гвардейцами. Этторе замыкал шествие: он был нагружен седельной сумкой с козьим сыром, изготовленным бабушкой Элен. Она категорически отказалась оставить его в замке. Сыр, находившийся как раз в процессе созревания, «благоухал» довольно резко, поэтому Демон, мудрый пес, не захотел путешествовать в своей корзине и напросился в карету к дамам и Софи.Родерик проявлял чрезвычайную заботу о бабушке Элен. Он помогал ей выйти из кареты на остановках, усаживал ее в карету и заботливо укутывал ей ноги полостью, когда они снова трогались в путь, подбадривал ее шутками, заметив, что она падает духом от усталости. Раз или два он спрыгивал с седла и пересаживался в карету, чтобы развлечь дам рассказом о местах, мимо которых они проезжали, причем сообщаемые им сведения носили скандальный и восхитительно непристойный оттенок, приводивший бабушку Элен в восторг. Его усилия были вознаграждены: к тому времени, как они въехали в город, старая женщина приняла его приглашение остановиться в Доме Рутении. При этом подразумевалось, что ее внучка, конечно, останется с ней.Все было проделано так ловко, что Маре просто не дали возможности вежливо, под благовидным предлогом отклонить это приглашение. Она могла бы крикнуть, что отказывается, могла прямо у всех на глазах устроить шумную, слезливую, скандальную ссору, но единственная веская причина для отказа, которую она могла бы привести своей бабушке, носила столь личный характер, что Мара не решилась даже заикнуться о ней. Однако она твердо решила не оставаться под одной крышей с принцем. Она все объяснит, как только останется с бабушкой наедине, тем дело и кончится.Малодушие, а также не умирающая надежда на то, что объяснение не понадобится, заставили ее отложить разговор. Попав в замок и увидев, что никаких гостей, кроме нее, нет и не предвидится, бабушка Элен сразу догадалась, что де Ланде держал ее в заложницах, чтобы обеспечить участие Мары в его интригах. Но при этом она приняла как должное, что принц, придя к ней на помощь, действовал из благородных побуждений, что он просто откликнулся на просьбу Мары. А почему он не освободил ее раньше? На этот вопрос старая женщина, по-видимому, нашла для себя следующий ответ: ее внучке потребовалось время, чтобы поближе узнать Родерика, прежде чем довериться ему.Невозможно было предугадать, как бабушка отнесется к известию о жертве, которую Маре пришлось принести ради нее. Она оказалась куда крепче духом, чем Мара могла бы предположить, что и доказала своим мужественным поведением во время заточения в замке, но известие о грехопадении внучки не могло не причинить ей боль. И тем не менее придется сказать ей правду.Мара решила рассказать всю правду по прибытии, как только они останутся наедине. Однако она не ожидала, что будет так трудно объяснить старой женщине сложившееся положение.— Что значит — ты не можешь остаться, дорогая?— Я больше ни одной минуты не останусь под одной крышей с Родериком и не буду его любовницей. Простите, если я выражаюсь слишком прямо, я не хотела вас смутить, но…— Смутить меня? Я не фрейлина английской королевы Виктории! Уверяю тебя, мы выражались куда более прямо, даже когда я сама еще была девицей на выданье. Я хочу понять одно: почему ты считаешь, что не можешь выносить общество этого человека?— Он… О, вы наверняка меня понимаете! Он и не помышляет о браке.— Он так и сказал?— Он принц!— Его отец был принцем, но это не помешало ему жениться на Анжелине. Судя по твоим словам, ты соблазнила принца не потому, что он тебе нравится, а совсем по другим причинам. Дай ему время смириться с этим.— Все было не совсем так.— Многообещающее заявление. Как же все было на самом деле?— Это было… Не важно! О, бабушка, неужели вы не понимаете? Мы не можем здесь оставаться! Это было бы безнравственно.— Ты боишься, что можешь пострадать. Вот и собираешься сбежать, хотя больше всего на свете тебе хотелось бы остаться.— Если вы намекаете, что я неравнодушна к Родерику…— А разве это не так?Мара торопливо отвернулась.— Разумеется, нет.Это было неправдой, но, если она постарается себя убедить, со временем это может стать правдой.— Ты использовала его, Мара. Подумай, что это значит для него.— Для него это не было тайной. Он все знал, но позволил мне продолжать… просто из любопытства, — она не смогла сдержать горечь, прорвавшуюся в голосе.— Возможно, он догадывался. Но, что бы он ни говорил, он не мог знать наверняка. Он мог бы тебя убить или бросить в ту самую минуту, как обнаружил правду. Удивительно, что он этого не сделал. Я нахожу это… знаменательным. Вместо этого он предложил свои услуги…— По захвату вас в заложницы.— По моему освобождению.— Он будет использовать вас, чтобы подчинить меня своей воле. Он сам так сказал. Вы находите его обворожительным, но он может быть безжалостным. Вы не знаете его, как знаю я.— Ты смотришь на него с иной точки зрения, что само по себе совершенно естественно.Мара повернулась к бабушке и, чеканя слова, сказала:— Я больше не буду его любовницей.— Ну вот и слава богу! Разумеется, ты будешь спать в своей спальне, рядом с моей. Но мне бы не хотелось покидать Дом Рутении. Только не сейчас. Кстати, я уже послала к кузине за нашими вещами. Мы остаемся.— Я не могу, вы должны понять, я не могу!Но бабушка была неумолима.— В таком случае тебе придется покинуть этот дом одной, и что ты скажешь нашей кузине, когда она спросит, в чем дело?Мысль о том, что придется снова что-то объяснять, вызывая непристойный интерес, а возможно, осуждение, была невыносима. Родерик проникся симпатией к ее бабушке; возможно, он не захочет разочаровать ее в первый же момент. Словом, Мара все же согласилась остаться до следующего утра, но не дольше.Она не ожидала, что ей удастся уснуть под одной крышей с принцем. Она думала, что будет лежать без сна, опасаясь приглашения от Родерика или даже его ночного визита, но, сморенная усталостью после долгого путешествия, обуреваемая противоречивыми чувствами, уснула и спала до самого полудня, когда Лила принесла ей шоколад и горячие булочки.Мара неохотно встала и позволила горничной помочь себе одеться. У нее не было ни малейшего желания вновь приниматься за работу по дому — это было бы признанием своего поражения. Но еще меньше ей хотелось изображать из себя гостью, сидеть в гостиной и вести пустую беседу. Она не знала, что собирается делать Родерик, как он будет себя вести по отношению к ней. Неужели ей придется вновь и вновь отражать его атаки? Это было бы слишком тяжело. Да и откуда ей знать, что он теперь собирается предпринять? Ей совсем не хотелось становиться мишенью его гнева, его язвительных и колких замечаний. Именно таким был их последний разговор. Но тяжелее всего было бы выносить его равнодушие.В конце концов она все-таки покинула свои апартаменты. Сидеть взаперти и гадать, как ее примут, оказалось труднее, чем выйти и проверить на практике. Лила с застенчивой улыбкой сказала ей, что ее бабушка давно уже встала, она принимает посетителей в парадной гостиной и просит Мару присоединиться к ней в любое время, когда ей будет удобно.Приток утренних посетителей пошел на убыль. Бабушка Элен и Родерик как раз прощались с последними гостями. Никто не остался на второй завтрак, хотя трудно было сказать, почему так вышло — по простому совпадению или из-за того, что их не пригласили. Джулиана блистала отсутствием, как, впрочем, и гвардия.— Ты сегодня прелестно выглядишь, — протягивая руку Маре, воскликнула бабушка Элен, сидевшая в кресле у камина. — Не правда ли, Родерик?— В самом деле прелестно, — согласился Родерик, придвигая ей кресло.— Спасибо, — сухо поблагодарила Мара.Как банально прозвучали его слова! Как это было не похоже на его обычное красноречие! Ну конечно, он согласился с бабушкой только из вежливости. Зря она наряжалась к выходу с такой тщательностью.Она старалась только для того, чтобы чувствовать себя увереннее, других причин у нее не было. И, уж конечно, она вовсе не хотела, чтобы Родерик решил, будто это ради него. А самое главное — надетое ею платье было ее собственным. Еще накануне вечером карету отправили в дом их престарелой парижской кузины с запиской от бабушки, содержавшей просьбу упаковать и передать вознице их вещи. Утром Лила принесла Маре это платье, уже отглаженное, а сейчас развешивала в гардеробе у нее в спальне остальные вещи. Платье серо-голубого шалли было заткано крошечными золотыми геральдическими лилиями. Поверх платья Мара надела специально для него сшитый жакет голубовато-серого бархата. Собственные вещи придавали ей уверенности в себе: она твердо знала, что Родерик не заплатил за них ни сантима.Родерик пододвинул для нее кресло ближе к огню. Она бросила на него быстрый взгляд, бормоча обычные вежливые слова благодарности, и вспыхнула до корней волос, встретив его горящий восхищением взор. Он вел себя так, словно нарочно собирался ее смутить, и прекрасно понимал, что это ему удалось. Такой человек мог бы запросто заманить к себе в постель женщину, опекаемую целым орденом монахинь, не то что одной старушкой. Почему бабушка Элен этого не видит, Маре не дано было понять.Мара лихорадочно подыскивала какую-нибудь тему для разговора, которую нельзя было бы использовать против нее. Но не успела она ничего придумать, как со двора донесся звон копыт скачущей во весь опор лошади. Бабушка сказала что-то, чего Мара не уловила, прислушиваясь к топоту сапог на лестнице. Бросив взгляд на Родерика, она убедилась, что он тоже все слышал и теперь смотрит на дверь.Вошел Михал. Его волосы растрепались, на скулах горели пятна гневного румянца. Он стремительным шагом пересек гостиную и подошел к ним, размахивая газетным листом, напечатанным на дешевой желтой бумаге. Протянув листок Родерику, он отрывисто произнес:— Прочти.Принц взял газету. Тем временем в комнату друг за другом ворвались Труди, Жак и Жорж, а за ними Этторе. Трое из четверых стискивали в руках тот же листок.— В чем дело? — спросила Мара, переводя взгляд с одного на другого.Труди решительно протянула свой экземпляр Маре, а сама застыла возле подлокотника ее кресла в позе часового. Этторе, пожав плечами, отдал свою газету бабушке Элен. Старая женщина взглянула на напечатанный огромными буквами заголовок, ахнула и бессильно откинулась на спинку кресла.«ПРИНЦ СОБЛАЗНИЛ СЕСТРУ! КРЕСТНИЦА КОРОЛЕВЫ ОТДАЛА НЕВИННОСТЬ ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ!»Мара слепо смотрела на печатную страницу. В течение нескольких бесконечных секунд ее мозг отказывался воспринять увиденное. И вдруг она все поняла. Ее губы сами собой выговорили ненавистное имя.— Де Ланде, — прошептала она.— Де Ланде, — подтвердил Родерик, и такая жгучая ненависть прозвучала в его голосе, что бабушка Элен побледнела от страха.Мара с трудом перевела дух и, вскинув голову, встретилась взглядом с принцем.— Это должно стать, судя по всему, новым делом Пралена.— Делом Пралена? — возмутилась бабушка Элен. — Как это тебе в голову взбрело? Здесь речь не идет об убийстве!— Дело не в убийстве. Это скандал в благородном семействе, такой же губительный для нынешнего режима, как и дело Пралена.— Родерик не француз!— Но он носит титул, он общественный деятель, хорошо известный в городе и близкий к трону.— Тонкое умозаключение, моя дорогая, — как ни в чем не бывало заметил Родерик. — Кто подсказал его тебе?— Никто.Мара с гордостью отметила про себя, что ее голос не дрожит.— Неужели? А я-то думал, это наш ночной кошмар, наш друг, вообразивший себя князем тьмы. Неужели не де Ланде подсказал его тебе?— Нет.Родерик покачал головой, и опять его губы искривила холодная улыбка, не отражавшаяся в глазах.— Это упущение с его стороны. Он мог бы также подсказать единственно правильный и праведный способ опровергнуть столь неслыханное и непристойное обвинение, он мог бы объяснить, как рассечь гордиев узел одним ударом сверкающего клинка. Он мог бы посоветовать тебе, что надо требовать брака.Он ждал ее ответа, затаив дыхание, сам понимая, что требует от нее невозможного: чтобы она отказала ему, руководствуясь правильными побуждениями, а он потом смог бы убедить ее принять предложение, исходя из неверных оснований. Он встал навытяжку, держа руки по швам, не желая даже жестом повлиять на ее решение.— Никогда, — отчеканила Мара, поднимаясь на ноги. Ее глаза потемнели от отвращения. Она отвернулась от него.Родерик перевел дух.— Но почему? Разве ты не хочешь стать принцессой?— Только не с таким принцем, как ты.— Хотя вокруг нас рушатся правительства, а короли теряют короны вместе с головой? Это, конечно, прекрасно — столь высоко ценить независимость, но ты должна спросить себя: «Достойна ли я этого?»Что он задумал? Его голос звучал слишком легко и беспечно. Он нарочно выводит ее из себя — во всяком случае, ей так казалось. Но с какой целью? Гнев помешал ей это понять. Она была охвачена всепоглощающим желанием нанести ему удар, который заставил бы его ответить от чистого сердца, позабыв о холодных расчетах разума.Она повернулась к нему лицом, ее голос зазвенел:— Я американка. Для меня титулы и все эти бесполезные побрякушки, столь милые сердцу королей, ничего не значат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42