— Ну почему ты так решила? Даже валаамова ослица однажды изрекла истину. Я считаю, что он был совершенно прав, хотя и не понимаю, с какой стати я должен выслушивать проповеди о тонкой женской натуре и о священной обязанности мужчин исполнять заветные женские желания. Не понимаю, почему о твоих желаниях я должен узнавать от него. — Откинувшись на спинку кушетки, Родерик вытянул перед собой длинные ноги и скрестил руки на груди. — Почему ты сама не могла мне сказать?— Я… даже не знала, что это возможно.— Оноре мне так и сказал. Вопрос в другом: почему этот бал кажется тебе таким привлекательным?Мара беспомощно развела руками:— Это будет великолепный придворный бал.Тут к ним подошла Джулиана и села, широким жестом расправив шлейф своей амазонки.— Разумеется, бал кажется Шери привлекательным! А почему бы и нет? Там будет король и все сиятельные лица Парижа. К тому же с тех самых пор, как ты подобрал Шери на обочине проселочной дороги, она только и делала, что ишачила на тебя. Неудивительно, что ей захотелось развлечься.— Какая жалость, — вздохнул Родерик, бросив убийственный взгляд на сестру, — что Луи Филипп в прошлом году уже устроил брак между герцогом Монпансье и инфантой Марией Луизой! Монпансье был бы как раз подходящим женихом для тебя. Впрочем, граф Парижский тоже подойдет. Правда, он несколько молод, ему всего семь лет, но зато он наследный принц, и это искупает все остальные недостатки. Надо будет переговорить с отцом: для тебя это будет блестящая партия. После отъезда Эрвина тебе нечем заняться, вот ты и вмешиваешься в разговоры, которые тебя не касаются.Джулиана воинственно подняла бровь.— На твоем месте я бы поостереглась заговаривать с отцом о браках. Как бы он не начал сватать подходящую принцессу для тебя.— Этот дамоклов меч несколько заржавел. Отец составляет список невест для меня с тех самых пор, как я появился на свет.— До сих пор тебе удавалось избежать династического брака без любви, удела всех принцев, но эта участь тебя еще настигнет. Как и этот бедный малыш граф Парижский, ты тоже наследный принц.— Твоя забота меня просто подкупает. Может быть, ты все-таки соизволишь оставить нас и дашь мне тихо и мирно побеседовать с Шери?— Чтобы ты убедил ее, что поездка на бал ей вовсе не нужна? Не надейся. Мне самой что-то вдруг захотелось музыки и танцев. Тут у вас слишком скучно. Я уверена, что выход в свет пойдет на пользу Шери, и — кто знает? — вдруг на балу будет кто-то, способный разрешить для тебя загадку дамы без имени.— Предел моих мечтаний, — ответил ее брат самым бесстрастным тоном.— На случай, если ты не поняла, — Джулиана повернулась к Маре, — объясняю: это называется капитуляцией. Так, что же мы наденем на этот бал? Решать надо немедленно и тут же отправляться к портнихе, если мы хотим, чтобы наряды были готовы вовремя.Все оказалось даже слишком просто. Мара готовилась пустить в ход все свои чары, призвать на помощь все возможные доводы, даже умолять. Вместо этого согласие принца было добыто без всяких усилий. Она этого хотела, ей только это и было нужно, она любой ценой собиралась этого добиться. Легкость одержанной победы не воодушевила, а, напротив, насторожила ее.Это было не похоже на Родерика: так быстро изменить свое решение. Он не собирался принимать приглашение на бал. Она не могла поверить, что он пошел навстречу ее желаниям просто ради ее объятий или в угоду сестре. Но какую цель он преследовал?Она хотела бы посмеяться над своими страхами, уверить себя, что никакой скрытой цели у него нет, что созданный ею образ человека, наделенного сверхъестественной проницательностью, всего лишь иллюзия, но никакие уговоры не помогали. Мара не могла избавиться от подозрения, что это не она заманивает принца в ловушку, а он ее.Поездка за покупками увенчалась успехом. Мара боялась, что Джулиана захочет обратиться к мадам Пальмире, и настояла, чтобы первым делом их отвезли в магазин тканей Гажлена, а оказавшись там, попросила пригласить продавца по фамилии Уорт. Она намеревалась посоветоваться с ним о выборе тканей, но еще больше ей хотелось познакомить Джулиану с его взглядами на излишества современных фасонов.Уорт ее не подвел. Он извлек на свет божий великолепный атлас цвета морской волны для Джулианы, буквально высекавший искры из ее глаз, и набросал эскиз изящного платья с удлиненным лифом. Такой фасон подчеркивал ее царственно высокий рост и красоту фигуры, не утяжеляя ее пышными бантами, розетками, кружевными оборками и нашивками из искусственных цветов.Для Мары он выбрал нежнейший китайский шелк — белый, чуть розоватый на сгибах — и предложил искусно задрапированный лиф, благодаря которому ее тонкая, восемнадцать дюймов Дюйм равен примерно 2,54 см.
в обхвате, талия казалась еще тоньше. Кроме того, он рекомендовал портниху, бывшую белошвейку, которой можно было доверить раскрой дорогих тканей, и заверил, что она исполнит заказ в срок. По настоянию Джулианы, он продал ей несколько перьев белой цапли — их предстояло покрасить в цвет платья и использовать как головное украшение, — но убедил Мару, что ей ничего не нужно вплетать в волосы, кроме одного-двух розовых бутонов. Когда англичанин с поклоном проводил их к выходу из магазина, очарованная Джулиана пообещала непременно заглянуть к нему еще раз.Они вернулись в карету, и Джулиана приказала отвезти их к знаменитому сапожнику, специалисту по пошиву бальных туфель.— А знаешь, — сказала она, — нам надо было взять с собой Труди.— Ты хочешь сказать…— Я хочу сказать, что хватит ей изображать из себя мужчину. Под этим мундиром, который она носит, не снимая, скрывается женское тело и женское сердце. Наверняка она хотела бы пойти на бал в платье, а не в мужских штанах!— Возможно. С Труди никогда ничего не знаешь наверняка, — ответила Мара.— Она довольно скрытная, это верно. Особенно с тобой — по вполне понятным причинам.— Ты хочешь сказать, потому что я теперь делю спальню с твоим братом, — отчеканила Мара, решив не щадить себя.— Ну конечно, — нетерпеливо подтвердила Джулиана. — Она всю жизнь с самого детства следовала за Родериком, и он не протестовал, потому что не хотел ранить ее чувства, и к тому же — давай говорить начистоту — потому, что она ему полезна. Но если бы только она позволила себе быть женщиной, она могла бы обнаружить, что в мире есть и другие мужчины.— Могла бы, но вдруг ей было бы все равно?— Этого мы никогда не узнаем, если не поможем ей стать женщиной.— Ее нелегко будет убедить, — заметила Мара.— Я умею убеждать, — простодушно заявила Джулиана.— О да, я тебя еще не поблагодарила за то, что ты убедила Родерика взять нас на бал.— Думаешь, он сделал это ради меня? — Джулиана с удивленной улыбкой покачала головой. — Какая ты скромница, Шери!Мара бросила на нее быстрый взгляд и отвернулась.— Ты не против, что я стала женщиной твоего брата?— Против? С какой стати я должна быть против? Нет, ты на него благотворно влияешь. Не помню, когда я видела его таким увлеченным. Ему всегда все давалось слишком легко. У него и внешность, и ум, и сила, и безграничные способности, и благородное происхождение. Мать души в нем не чает, отец тоже его любит, хотя он слишком требователен, и они вечно сцепляются, как кошка с собакой. У него всегда было много женщин — из тех, кто оказывает лишь символическое сопротивление… или вообще никакого. Они такие поверхностные, их и ребенок может раскусить. Но ты для него загадка. У тебя нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Он не может понять тебя, не может постичь твой ум, вот и бесится. Возможно, ты сама пожалеешь, если когда-нибудь вернешь себе память.Неужели Джулиана полагает, что Родерик утратит всякий интерес к ней, как только узнает, кто она такая? Это не имеет значения, она сама скоро его покинет. Сразу после бала. И все-таки при мысли об этом ей стало больно.Труди отказалась от бального платья. Выпрямившись во весь рост, — а она была на добрых два дюйма выше Джулианы, — она сказала:— Я член гвардии. Зачем мне прятаться за юбками?— Прятаться за юбками? — воскликнула Джулиана. — Юбки существуют не для того, чтобы за ними прятаться, а для того, чтобы показать, что ты женщина!— Я женщина, с юбками или без юбок.— Да, но…— Прошу вас, оставьте ее в покое, принцесса Джулиана.Эти слова принадлежали Этторе. Он подошел к ним, когда Джулиана и Мара отвели Труди в сторонку — в дальний конец длинной галереи.Джулиана повернулась к итальянцу:— Ну так поговори с ней сам! Она понятия не имеет, чего лишает себя. Она ни разу в жизни не танцевала, не флиртовала, не назначала свиданий на балу!— Меня все эти вещи не интересуют! — вскричала Труди.— Значит, ты окончательно загрубела и превратилась в мужчину. И во всем виноват мой брат.— Он ни в чем не виноват. Не все женщины мечтают о танцах и свиданиях, о поклонниках и флирте.— Откуда ты знаешь, что тебе все это не нужно, если ты ни разу не пробовала?— Знаю. Я довольно тем, что у меня есть.— Ты не понимаешь…— Со всем уважением, принцесса Джулиана, — вновь вмешался Этторе, — это вы не понимаете. У некоторых женщин иные нужды, отличные от ваших. Они черпают удовлетворение из иных источников.— А кроме того, — добавила Труди, — как я смогу служить принцу, если мне будут мешать юбки?— Если ты все это делаешь ради него…— Это не жертва. Это мой долг перед принцем Родериком и перед гвардией. Они рассчитывают на меня.Вот откуда проистекает гордость Труди, подумала Мара. Она чувствует себя нужной. Ей этого довольно, во всяком случае пока. К тому же у Труди появился заступник. Когда Мара и Джулиана вышли из галереи, валькирия и маленький итальянец остались вдвоем, занятые тихим разговором.Дни неслись с головокружительной скоростью. Погода по-прежнему стояла холодная, серая и унылая. Шел снег с дождем. Тем не менее поток гостей в Доме Рутении не иссякал. Приходили прославленные и скандально известные, влиятельные и ничтожные. Каждый вечер за обеденный стол садилось по двадцать-тридцать человек, многие оставались допоздна. Но когда гости наконец расходились, Родерик удалялся в свои апартаменты и уводил Мару с собой. Ее вещи постепенно перекочевывали в его спальню и оседали там, а сама она понемногу привыкла раздеваться и одеваться в его присутствии, привыкла к его ласкам, привыкла лежать рядом с ним в его огромной постели. Она начала верить, что он ищет не только телесных радостей в ее объятиях, но отдыха от забот и обязанностей, ни на минуту не дававших ему покоя в дневные часы.Он начал понемногу рассказывать ей о себе, и Мара уже видела мысленным взором ребенка с льняными волосами, которым он был когда-то, непослушного мальчишку-бунтаря, вечно ссорящегося с властным отцом, вечно встающего на защиту матери, прекрасной и доброй Анжелины. Она видела горы и поросшие лесом долины Рутении; стремительно бегущие ледяные речки, деревушки и окруженные каменными стенами средневековые городки со старинными мостами, с которых смотрели скульптурные изображения святых или древних королей.Иногда он пытался застать ее врасплох, задавая вопросы о ее прошлом, о ее собственном детстве. Но она наловчилась уходить от прямого ответа, молчать и многозначительно улыбаться. Порой ей начинало казаться, что у нее и впрямь нет никакого прошлрго, что она всегда жила в Доме Рутении с принцем и его свитой, всегда засыпала в объятиях Родерика и всегда будет в них засыпать. Она знала, что опасно привыкать к подобным мыслям, но ничего не могла с собой поделать.Настал вечер бала. Наряды, заказанные Марой и Джулианой, прибыли накануне, и Мара повесила свое платье в шкаф в гардеробной Родерика. Там же было выложено ее белье, шелковые чулки и белые атласные бальные башмачки, расшитые жемчугом. Она пораньше приняла ванну, чтобы волосы успели высохнуть. Лила отполировала ее ногти. Перед балом ей полагалось отдохнуть, прилечь в шезлонге в спальне Родерика. Вместо этого она сидела, уставившись в огонь, стиснув руки перед собой, пытаясь ни о чем не думать.Вот он и настал, этот вечер. Вот он — момент, ради которого она работала неделями. Вечер бала, тот самый вечер, когда она должна заманить принца в западню, устроенную де Ланде. Доверенное ей поручение будет выполнено, как только она войдет в двери резиденции виконтессы под руку с Родериком. Все, что произойдет потом, от нее уже не зависит. Но она всей душой желала знать, что же должно произойти. Ей приходило в голову, что Родерик может быть публично опозорен, хотя она и не представляла себе, в какой именно форме это может случиться. А вдруг его убьют? Или объявят главарем Корпуса Смерти, арестуют и бросят в тюрьму?Она попыталась заставить себя думать о более благоприятном исходе. Вдруг речь идет о каком-то сюрпризе, розыгрыше, о каких-то почестях, награде, а может быть, даже о негласном смотре сил на предмет будущего союза между Францией и Рутенией? Нет, последнее было маловероятно. Дочери Луи Филиппа были замужем, его внучки еще лежали в колыбелях. А если бы речь шла о награде, принца просто пригласили бы к королю в Тюильри.Дверь открылась у нее за спиной, и в комнату вошел Родерик.— Хандришь в темноте? Бесполезное занятие, хотя многим оно нравится, насколько мне известно.Мара подняла голову и бросила взгляд в окно. В самом деле, на дворе уже совсем стемнело. Она поднялась на ноги и повернулась к нему лицом.— Я ждала, когда будет пора одеваться к балу.— Не похоже, что ты радостно предвкушаешь это событие. Можешь не ехать, если ты передумала.О, как велик был соблазн воспользоваться благовидным предлогом и отказаться от поездки! Если бы они вместе просто взяли и остались дома, с ним ничего бы не случилось. Он был бы в безопасности. Но тогда в опасности оказалась бы ее бабушка.— Джулиана будет разочарована.— Ничего, она это переживет.А вот переживет ли Родерик эту ночь? Вот что не давало ей покоя. Она должна поехать на бал вместе с ним, но если предупредить его об опасности, может быть, все обойдется? Мара шагнула вперед и положила руку ему на рукав.— Родерик… — начала она и запнулась.— Говори, — настойчиво попросил он.Она молча смотрела на него, ее глаза казались огромными на бледном лице. Сколько в нем жизни, сколько энергии… даже сейчас, когда он стоит неподвижно и смотрит на нее, склонив голову! Маре была невыносима мысль о том, что он отправится на бал в полном неведении, но как его предупредить? Она не могла. Стоит ей начать объяснять, что он должен быть осторожен, как придется выложить всю историю. Она не могла это сделать. Риск был слишком велик.— Нет, ничего, — сказала она, выпустив его рукав, и отвернулась.Родерик следил за ней, не спуская глаз. Вот опустились черными шелковыми веерами ее ресницы, волосы блестящими черными волнами окутывали ее до пояса, отблески огня вспыхнули в них, когда она отвернулась от него. Он глубоко вздохнул, преодолевая тяжесть в груди, вызванную разочарованием. Был момент, когда он подумал, что она готова довериться ему, рассказать все. Во всяком случае, она хотела все рассказать, в этом он не сомневался.Что ж, можно считать, что это сигнал, хотя он не нуждался в сигналах. Этой ночью все должно решиться. Он догадался в тот самый момент, когда зашел разговор о бале, хотя и сам не смог бы сказать, что именно его насторожило. Должно быть, некое шестое чувство. А может быть, напряжение, которое он заметил в Маре, когда она заговорила о бале. Как будто речь шла о жизни и смерти.Ладно, будь что будет. Он давно уже был готов ко всему, постарался предвосхитить любую случайность и теперь мог рассчитывать на успех. Больше ему ничего не оставалось.И все же он не мог противиться настоятельной потребности завоевать ее доверие, каким-то образом развеять или подтвердить свои подозрения. Родерик подошел к Маре и положил руку ей на плечо.— С тобой все в порядке?Этот тихий вопрос, проникнутый подлинным участием, чуть было не погубил Мару. Она судорожно сглотнула и повернула к нему горящее краской стыда лицо.— О да. Правда, я немного волнуюсь, ведь на балу будет такое изысканное общество! Я ни за что не пропущу такой случай.Она держалась с таким мужеством, что в душе у Родерика вспыхнуло негодование, направленное против того, что заставляет ее так поступать. В тот же миг он понял, что, хотя ему небезразлично ее благополучие, больше всего на свете он боится ее потерять. Это открытие потрясло его. Ему хотелось, чтобы она принадлежала только ему одному до того самого момента в неопределенном и не представимом будущем, когда связывающее их волшебство исчезнет. Он мог бы этого добиться, если бы увез ее с собой прямо сейчас. Но поедет ли она с ним? Станет ли она его женщиной, захочет ли вести кочевую жизнь цыганской королевы? Отправится ли она с ним в Рутению? Если она откажется, он может заставить ее силой. Да, он может силой удерживать ее рядом с собой. Не имеет значения, скажет ли она ему когда-нибудь по собственной воле, кто она такая;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
в обхвате, талия казалась еще тоньше. Кроме того, он рекомендовал портниху, бывшую белошвейку, которой можно было доверить раскрой дорогих тканей, и заверил, что она исполнит заказ в срок. По настоянию Джулианы, он продал ей несколько перьев белой цапли — их предстояло покрасить в цвет платья и использовать как головное украшение, — но убедил Мару, что ей ничего не нужно вплетать в волосы, кроме одного-двух розовых бутонов. Когда англичанин с поклоном проводил их к выходу из магазина, очарованная Джулиана пообещала непременно заглянуть к нему еще раз.Они вернулись в карету, и Джулиана приказала отвезти их к знаменитому сапожнику, специалисту по пошиву бальных туфель.— А знаешь, — сказала она, — нам надо было взять с собой Труди.— Ты хочешь сказать…— Я хочу сказать, что хватит ей изображать из себя мужчину. Под этим мундиром, который она носит, не снимая, скрывается женское тело и женское сердце. Наверняка она хотела бы пойти на бал в платье, а не в мужских штанах!— Возможно. С Труди никогда ничего не знаешь наверняка, — ответила Мара.— Она довольно скрытная, это верно. Особенно с тобой — по вполне понятным причинам.— Ты хочешь сказать, потому что я теперь делю спальню с твоим братом, — отчеканила Мара, решив не щадить себя.— Ну конечно, — нетерпеливо подтвердила Джулиана. — Она всю жизнь с самого детства следовала за Родериком, и он не протестовал, потому что не хотел ранить ее чувства, и к тому же — давай говорить начистоту — потому, что она ему полезна. Но если бы только она позволила себе быть женщиной, она могла бы обнаружить, что в мире есть и другие мужчины.— Могла бы, но вдруг ей было бы все равно?— Этого мы никогда не узнаем, если не поможем ей стать женщиной.— Ее нелегко будет убедить, — заметила Мара.— Я умею убеждать, — простодушно заявила Джулиана.— О да, я тебя еще не поблагодарила за то, что ты убедила Родерика взять нас на бал.— Думаешь, он сделал это ради меня? — Джулиана с удивленной улыбкой покачала головой. — Какая ты скромница, Шери!Мара бросила на нее быстрый взгляд и отвернулась.— Ты не против, что я стала женщиной твоего брата?— Против? С какой стати я должна быть против? Нет, ты на него благотворно влияешь. Не помню, когда я видела его таким увлеченным. Ему всегда все давалось слишком легко. У него и внешность, и ум, и сила, и безграничные способности, и благородное происхождение. Мать души в нем не чает, отец тоже его любит, хотя он слишком требователен, и они вечно сцепляются, как кошка с собакой. У него всегда было много женщин — из тех, кто оказывает лишь символическое сопротивление… или вообще никакого. Они такие поверхностные, их и ребенок может раскусить. Но ты для него загадка. У тебя нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Он не может понять тебя, не может постичь твой ум, вот и бесится. Возможно, ты сама пожалеешь, если когда-нибудь вернешь себе память.Неужели Джулиана полагает, что Родерик утратит всякий интерес к ней, как только узнает, кто она такая? Это не имеет значения, она сама скоро его покинет. Сразу после бала. И все-таки при мысли об этом ей стало больно.Труди отказалась от бального платья. Выпрямившись во весь рост, — а она была на добрых два дюйма выше Джулианы, — она сказала:— Я член гвардии. Зачем мне прятаться за юбками?— Прятаться за юбками? — воскликнула Джулиана. — Юбки существуют не для того, чтобы за ними прятаться, а для того, чтобы показать, что ты женщина!— Я женщина, с юбками или без юбок.— Да, но…— Прошу вас, оставьте ее в покое, принцесса Джулиана.Эти слова принадлежали Этторе. Он подошел к ним, когда Джулиана и Мара отвели Труди в сторонку — в дальний конец длинной галереи.Джулиана повернулась к итальянцу:— Ну так поговори с ней сам! Она понятия не имеет, чего лишает себя. Она ни разу в жизни не танцевала, не флиртовала, не назначала свиданий на балу!— Меня все эти вещи не интересуют! — вскричала Труди.— Значит, ты окончательно загрубела и превратилась в мужчину. И во всем виноват мой брат.— Он ни в чем не виноват. Не все женщины мечтают о танцах и свиданиях, о поклонниках и флирте.— Откуда ты знаешь, что тебе все это не нужно, если ты ни разу не пробовала?— Знаю. Я довольно тем, что у меня есть.— Ты не понимаешь…— Со всем уважением, принцесса Джулиана, — вновь вмешался Этторе, — это вы не понимаете. У некоторых женщин иные нужды, отличные от ваших. Они черпают удовлетворение из иных источников.— А кроме того, — добавила Труди, — как я смогу служить принцу, если мне будут мешать юбки?— Если ты все это делаешь ради него…— Это не жертва. Это мой долг перед принцем Родериком и перед гвардией. Они рассчитывают на меня.Вот откуда проистекает гордость Труди, подумала Мара. Она чувствует себя нужной. Ей этого довольно, во всяком случае пока. К тому же у Труди появился заступник. Когда Мара и Джулиана вышли из галереи, валькирия и маленький итальянец остались вдвоем, занятые тихим разговором.Дни неслись с головокружительной скоростью. Погода по-прежнему стояла холодная, серая и унылая. Шел снег с дождем. Тем не менее поток гостей в Доме Рутении не иссякал. Приходили прославленные и скандально известные, влиятельные и ничтожные. Каждый вечер за обеденный стол садилось по двадцать-тридцать человек, многие оставались допоздна. Но когда гости наконец расходились, Родерик удалялся в свои апартаменты и уводил Мару с собой. Ее вещи постепенно перекочевывали в его спальню и оседали там, а сама она понемногу привыкла раздеваться и одеваться в его присутствии, привыкла к его ласкам, привыкла лежать рядом с ним в его огромной постели. Она начала верить, что он ищет не только телесных радостей в ее объятиях, но отдыха от забот и обязанностей, ни на минуту не дававших ему покоя в дневные часы.Он начал понемногу рассказывать ей о себе, и Мара уже видела мысленным взором ребенка с льняными волосами, которым он был когда-то, непослушного мальчишку-бунтаря, вечно ссорящегося с властным отцом, вечно встающего на защиту матери, прекрасной и доброй Анжелины. Она видела горы и поросшие лесом долины Рутении; стремительно бегущие ледяные речки, деревушки и окруженные каменными стенами средневековые городки со старинными мостами, с которых смотрели скульптурные изображения святых или древних королей.Иногда он пытался застать ее врасплох, задавая вопросы о ее прошлом, о ее собственном детстве. Но она наловчилась уходить от прямого ответа, молчать и многозначительно улыбаться. Порой ей начинало казаться, что у нее и впрямь нет никакого прошлрго, что она всегда жила в Доме Рутении с принцем и его свитой, всегда засыпала в объятиях Родерика и всегда будет в них засыпать. Она знала, что опасно привыкать к подобным мыслям, но ничего не могла с собой поделать.Настал вечер бала. Наряды, заказанные Марой и Джулианой, прибыли накануне, и Мара повесила свое платье в шкаф в гардеробной Родерика. Там же было выложено ее белье, шелковые чулки и белые атласные бальные башмачки, расшитые жемчугом. Она пораньше приняла ванну, чтобы волосы успели высохнуть. Лила отполировала ее ногти. Перед балом ей полагалось отдохнуть, прилечь в шезлонге в спальне Родерика. Вместо этого она сидела, уставившись в огонь, стиснув руки перед собой, пытаясь ни о чем не думать.Вот он и настал, этот вечер. Вот он — момент, ради которого она работала неделями. Вечер бала, тот самый вечер, когда она должна заманить принца в западню, устроенную де Ланде. Доверенное ей поручение будет выполнено, как только она войдет в двери резиденции виконтессы под руку с Родериком. Все, что произойдет потом, от нее уже не зависит. Но она всей душой желала знать, что же должно произойти. Ей приходило в голову, что Родерик может быть публично опозорен, хотя она и не представляла себе, в какой именно форме это может случиться. А вдруг его убьют? Или объявят главарем Корпуса Смерти, арестуют и бросят в тюрьму?Она попыталась заставить себя думать о более благоприятном исходе. Вдруг речь идет о каком-то сюрпризе, розыгрыше, о каких-то почестях, награде, а может быть, даже о негласном смотре сил на предмет будущего союза между Францией и Рутенией? Нет, последнее было маловероятно. Дочери Луи Филиппа были замужем, его внучки еще лежали в колыбелях. А если бы речь шла о награде, принца просто пригласили бы к королю в Тюильри.Дверь открылась у нее за спиной, и в комнату вошел Родерик.— Хандришь в темноте? Бесполезное занятие, хотя многим оно нравится, насколько мне известно.Мара подняла голову и бросила взгляд в окно. В самом деле, на дворе уже совсем стемнело. Она поднялась на ноги и повернулась к нему лицом.— Я ждала, когда будет пора одеваться к балу.— Не похоже, что ты радостно предвкушаешь это событие. Можешь не ехать, если ты передумала.О, как велик был соблазн воспользоваться благовидным предлогом и отказаться от поездки! Если бы они вместе просто взяли и остались дома, с ним ничего бы не случилось. Он был бы в безопасности. Но тогда в опасности оказалась бы ее бабушка.— Джулиана будет разочарована.— Ничего, она это переживет.А вот переживет ли Родерик эту ночь? Вот что не давало ей покоя. Она должна поехать на бал вместе с ним, но если предупредить его об опасности, может быть, все обойдется? Мара шагнула вперед и положила руку ему на рукав.— Родерик… — начала она и запнулась.— Говори, — настойчиво попросил он.Она молча смотрела на него, ее глаза казались огромными на бледном лице. Сколько в нем жизни, сколько энергии… даже сейчас, когда он стоит неподвижно и смотрит на нее, склонив голову! Маре была невыносима мысль о том, что он отправится на бал в полном неведении, но как его предупредить? Она не могла. Стоит ей начать объяснять, что он должен быть осторожен, как придется выложить всю историю. Она не могла это сделать. Риск был слишком велик.— Нет, ничего, — сказала она, выпустив его рукав, и отвернулась.Родерик следил за ней, не спуская глаз. Вот опустились черными шелковыми веерами ее ресницы, волосы блестящими черными волнами окутывали ее до пояса, отблески огня вспыхнули в них, когда она отвернулась от него. Он глубоко вздохнул, преодолевая тяжесть в груди, вызванную разочарованием. Был момент, когда он подумал, что она готова довериться ему, рассказать все. Во всяком случае, она хотела все рассказать, в этом он не сомневался.Что ж, можно считать, что это сигнал, хотя он не нуждался в сигналах. Этой ночью все должно решиться. Он догадался в тот самый момент, когда зашел разговор о бале, хотя и сам не смог бы сказать, что именно его насторожило. Должно быть, некое шестое чувство. А может быть, напряжение, которое он заметил в Маре, когда она заговорила о бале. Как будто речь шла о жизни и смерти.Ладно, будь что будет. Он давно уже был готов ко всему, постарался предвосхитить любую случайность и теперь мог рассчитывать на успех. Больше ему ничего не оставалось.И все же он не мог противиться настоятельной потребности завоевать ее доверие, каким-то образом развеять или подтвердить свои подозрения. Родерик подошел к Маре и положил руку ей на плечо.— С тобой все в порядке?Этот тихий вопрос, проникнутый подлинным участием, чуть было не погубил Мару. Она судорожно сглотнула и повернула к нему горящее краской стыда лицо.— О да. Правда, я немного волнуюсь, ведь на балу будет такое изысканное общество! Я ни за что не пропущу такой случай.Она держалась с таким мужеством, что в душе у Родерика вспыхнуло негодование, направленное против того, что заставляет ее так поступать. В тот же миг он понял, что, хотя ему небезразлично ее благополучие, больше всего на свете он боится ее потерять. Это открытие потрясло его. Ему хотелось, чтобы она принадлежала только ему одному до того самого момента в неопределенном и не представимом будущем, когда связывающее их волшебство исчезнет. Он мог бы этого добиться, если бы увез ее с собой прямо сейчас. Но поедет ли она с ним? Станет ли она его женщиной, захочет ли вести кочевую жизнь цыганской королевы? Отправится ли она с ним в Рутению? Если она откажется, он может заставить ее силой. Да, он может силой удерживать ее рядом с собой. Не имеет значения, скажет ли она ему когда-нибудь по собственной воле, кто она такая;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42