— предложила Аврора Дюдеван.Мара внимательно слушала собеседников, хотя после первых же слов вспомнила, что о деле Пралена ей рассказывала бабушка Элен. Но теперь ей захотелось вернуться к началу разговора, и она спросила:— Какое отношение все это имеет к господину Гюго?— Его до такой степени заворожили детали дела, — любезно объяснил Бальзак, — что почтеннейшая мадам Гюго встревожилась. Боюсь, что именно этого он и добивался, хотя, конечно, не могу утверждать наверняка. Трудно сказать, какая часть эгоизма Гюго свойственна ему от природы и какая является всего лишь маской.— «Эго Гюго», — с улыбкой вспомнила Мара девиз писателя, бросив взгляд на Виктора Гюго, который, взмахивая руками в особо драматических местах, продолжал безостановочно вещать что-то собравшимся у его ног слушателям.— Совершенно верно. В младенчестве он был большеголовым уродом, а теперь, когда вырос и стал вполне презентабельным мужчиной, продолжает вести себя как большое дитя в пеленках.— Но он великий человек, великий писатель, — возразил Этторе.— Об этом никто не спорит, — пожала плечами мадам Дюдеван. — Кто еще мог бы так написать простую историю о горбуне и соборе, чтобы в одиночку изменить направление в архитектуре на целое столетие, не говоря уж о том, чтобы спасти Нотр-Дам от полного разрушения?— Мне кажется, здесь нет мадам Джульетты, а я столько слыхал о ее красоте. Насколько мне известно, они с мадам Гюго находятся в дружеских отношениях, — и Этторе с надеждой огляделся вокруг.— Вы ошибаетесь. Это другая любовница, мадам Леони, навещает мадам Гюго. Это с Леони ее муж застал Гюго в весьма пикантной ситуации. Это из-за нее он был арестован по обвинению в адюльтере.— Ах да! Этот случай наделал много шуму.— Кто о нем не слыхал? Но, как заметил в то время Ламартин, «Франция проявляет гибкость: подняться можно даже с дивана».— Французы все еще покупают его книги, — сказала Мара.— И даже охотнее, чем раньше. Куда больше, чем заслуживает человек, прославившийся своими супружескими изменами.— Да будет вам, Аврора! — примирительно воскликнул Бальзак.Этторе насмешливо поднял бровь:— Вот уж не ожидал услышать такое от вас, драгоценная мадам Жорж Санд.— Вы намекаете, что меня можно упрекнуть в супружеской измене?На лбу у итальянца россыпью выступил пот.— У меня этого и в мыслях не было! Но ходят слухи…— Мужчины такие сплетники! Я всегда поклонялась верности! Я ее проповедовала, я сама ее придерживалась и требовала ее от других. Когда другие изменяли, изменяла и я. Но я никогда не ощущала угрызений совести, потому что при каждой измене меня охватывало чувство обреченности, я действовала из инстинктивного стремления к идеалу, заставлявшего меня оставить то, что несовершенно, в поисках того, что, как мне казалось, было ближе к совершенству.— Вы не считаете супружескую клятву священной? — спросила Мара, воспользовавшись откровенностью писательницы.— С какой стати? Я освободилась от мужа, который видел во мне едва ли нечто большее, чем крепостную рабыню. Нет, тут речь не идет о верности. Простая гуманность и здравый смысл подсказывают, что нельзя принуждать женщину оставаться с мужчиной, которого она презирает. Женщинам, как и мужчинам, следует дать право любить свободно, идти туда, куда влечет их сердце. А здесь речь идет не о любви, здесь обыкновенная похоть — беспечно порхать из дома в дом, как это делает Виктор, заниматься любовью с тремя женщинами в один и тот же день да еще и содержать нескольких актрис в придачу.— В его оправдание, — вставил Бальзак, — хочу напомнить вам о скандальной связи его жены с Сен-Бевом. Мне кажется, он разочаровался в любви с того самого дня, как узнал о ее измене.— Это не оправдание.— Ну не скажите! Наставить рога мужу с самым злобным из его литературных критиков! Мужчина на многое может закрыть глаза, но подобное предательство ни простить, ни забыть нельзя.Предательство. Маре стало не по себе от такого поворота разговора. Ей даже подумать было страшно о том, что сделает Родерик, когда узнает, что она его использовала. Было время, когда она думала, что это не имеет значения, но давно уже поняла, что ошиблась.Тут ее внимание привлек мужчина в странном плаще из бордового бархата, окантованного золотой тесьмой. Откинутый назад капюшон с кисточками болтался у него за спиной. Он был наделен впечатляющей внешностью — высокий, смуглый и мрачный.— Кто этот человек в странном плаще?— В бурнусе? Это Делакруа, художник. Не правда ли, он великолепен? Мысль о бурнусе пришла к нему во время путешествия по Алжиру. Поездки на Восток в последнее время стали входить в моду.За спиной у Делакруа, который не был ее родственником, насколько Маре было известно, находилась входная дверь. Как раз в эту минуту вновь прибывший гость отдавал горничной свою шляпу и трость. Он тоже был высокий и смуглый, но носил тонкие усики и заостренную бородку. Это был де Лан-де. Он окинул зал нетерпеливым взглядом и, заметив Мару, кивком головы сделал ей знак подойти.Ее нервы натянулись, как скрипичные струны. Де Ланде здесь! Это значит, что он следит за каждым ее движением. Известно ли ему, что она еще не выполнила его приказ? И что он на это скажет?Трудно было, не вызывая подозрений, оторваться от компании, в которой она находилась, но иного выбора у Мары не было.— Извините, — вставила она при первой же возможности, — мне кажется, меня зовет принцесса Джулиана.Она прошла через комнату, остановилась, чтобы поговорить с принцессой, отпустив какое-то веселое замечание по поводу собрания, а затем пробралась сквозь толпу туда, где стоял де Ланде. Он выбрал укромное место — за плакучей ивой в лакированной деревянной кадке. Рядом у стены стояли рыцарские доспехи. С трудом сохраняя на лице светскую улыбку, Мара заговорила без всяких предисловий:— Что вам надо?— Вы прелестно выглядите! Продавец был прав: вам идут яркие цвета.— Вы не затем сюда пришли, чтобы делать мне комплименты.— Нет, но я начинаю спрашивать себя, не глупо ли я поступил, послав вас сразу к принцу. Надо было дать вам несколько частных уроков в том, как наилучшим способом заручиться… ну, скажем, расположением мужчины.— Принц очень проницателен. Ему не следует нас видеть, ведь предполагается, что я не помню своих знакомых. Повторяю: что вам надо?Он посмотрел не нее долгим, пронизывающим взглядом, но в конце концов кивнул.— Бал виконтессы Бозире почтит своим присутствием сам король. Луи Филипп прибудет ровно в десять вечера. Вы позаботитесь не только о том, чтобы принц присутствовал на балу, но чтобы он стоял у входа, когда войдет король. Вам ясно?— У входа? Но где именно? Я не знаю ни дома, ни расположения комнат!— Это не имеет значения. Просто позаботьтесь, чтобы он оказался у главного входа ровно в десять вечера.— В десять. У главного входа. Что с моей бабушкой?— Пока с ней все в порядке.Де Ланде поклонился и отошел. Мара не сразу поняла, что его спугнуло приближение Родерика. Принц решительным шагом направлялся к ней. Он улыбался, но эта улыбка ее не обманула.— Разве я… нет, все мы — разве мы проявили к вам недостаточно внимания? Почему вы считаете нужным рыскать здесь среди зелени и разговаривать с незнакомцами?Она вздернула подбородок:— Рыскать?— Может, мне следовало сказать «скрываться»?— Я не знала, что есть что-то незаконное в разговоре с гостем на литературной вечеринке. Вы могли бы меня предупредить.— Мог бы, но не счел нужным.— Как, по-вашему, я должна была себя вести? Держаться рядом с вами? Но у меня создалось впечатление, что вы пытались предостеречь меня от подобного поведения.— И вас это задело? — прищурился он.Мара слишком поздно поняла, что вступать с ним в словесную пикировку — себе дороже. Конечно, ее задело, что он с такой легкостью преодолел свое влечение к ней и даже счел нужным мягко и деликатно оттолкнуть ее. Но лучше уж признаться в этом сейчас, чем позволить ему продолжать расспросы о де Ланде.Мара опустила ресницы.— Ни одной женщине не хочется думать, что она вела себя слишком откровенно.— Не хочется?Ее смутила и встревожила веселая искорка, вспыхнувшая в его глазах, словно ему вспомнилось что-то приятное.— Мне кажется, мужчинам это тоже не нравится.— Ну, это зависит от мужчины… и от женщины, конечно. — Он протянул руку, поднял забрало рыцарского шлема и с лязгом дал ему упасть.У Мары вдруг возникло впечатление, что ему неловко за свои слова и он хотел бы взять их назад. Значит, он о них сожалеет. Но почему? Может быть, потому, что в них прозвучало больше правды, чем он хотел ей открыть? Однако обдумать как следует эту мысль она не успела: он опять повернулся к ней.— Вы знакомы с Ламартином? У него лицо аристократа и душа мясника. Поэт, ставший политиком, — самый страшный человек на свете.Бабушка Элен и ее престарелая кузина дружно осуждали Альфонса де Ламартина за радикализм, проявлявшийся в его речах в палате депутатов, а также за публикацию на протяжении нескольких последних лет восьмитомной «Истории жирондистов», где он отстаивал права пролетариата. Они называли его предателем интересов своего класса, отъявленным негодяем, пытающимся свергнуть самое стабильное и миролюбивое правительство Франции за последние сто лет.По внешности он был настоящим аристократом, как и говорил Родерик: прямая, стройная фигура, удлиненное умное лицо, светло-каштановые волосы, седеющие на висках. Кроме того, Мара обнаружила, что он остроумен и у него приятные, мягкие манеры. Поболтать с ним было истинным удовольствием, особенно после тяжелых объяснений с де Ланде и Родериком.Вниманием Родерика завладела весьма решительная дама в сногсшибательном шелковом туалете цвета шартрез с черными горошинами, расшитом целыми милями черной шелковой тесьмы. Однако он почти не прислушивался к тому, что она говорила. Его взгляд был устремлен на женщину в темно-синем платье, которую он называл Шери. Она перестала болезненно краснеть и улыбалась легко и естественно, без натянутости, вызванной страхом или чувством вины. Странная боль вспыхнула у него в сердце, когда он увидел ее веселой и беспечной: ведь в разговоре с ним она всегда была настороже. Но она была прекрасна. Игра газового света над головой придавала особую матовость ее коже, подчеркивала безупречный овал и тонкие черты ее лица, серые глаза казались особенно глубокими благодаря цвету платья. С каждым днем она все больше разжигала его любопытство. И дело было не только в том, что у нее не было прошлого; некая загадка заключалась в ней самой, он это чувствовал.Ему хотелось позволить ей остаться загадкой, дождаться, пока она сама вспомнит свое прошлое или начнет доверять ему настолько, что откроет ему свою тайну. Раз или два ему даже приходило в голову, что он предпочел бы ничего не знать. Возвращение памяти означало бы, что она должна покинуть его и вернуться к себе домой. А если выяснится, что она что-то скрывает, что она пришла к нему с какой-то тайной целью, лучше бы ему этого не знать.И все же он должен был все выяснить. Слишком многое было поставлено на карту, он не мог позволить себе таких донкихотских жестов, как укрывательство под своей крышей женщины, которая могла его предать.Лука указал ему на де Ланде, узнав в нем человека, который говорил с Шери в магазине тканей. И в этот вечер он заговорил с ней еще раз. Родерик решил, что это не может быть простым совпадением. Де Ланде был хорошо известен не только как служащий министерства иностранных дел, но и как светский человек, любитель гризеток, разбивший немало сердец. Им следовало заняться вплотную, выяснить, что он собой представляет на самом деле.Родерик бросил взгляд на Луку. Цыган мотнул головой в сторону двери, давая понять, что де Ланде покинул салон. Родерик едва заметно кивнул. Лицо его было мрачным. Лука, стремительный и бесшумный как тень, выскользнул из зала следом за французом.Гости разошлись уже за полночь. Выйдя на Королевскую площадь, они обнаружили, что идет снег. Снежинки уже укрыли булыжную мостовую пушистой мантией в дюйм толщиной и образовали мягкое золотистое сияние вокруг газовых фонарей. Редкие порывы ветра взметали их, заставляли плясать в воздухе, собираться в кучки у тротуаров и у корней голых деревьев в середине площади.— Как это прекрасно! — воскликнула Мара, раскинув руки и пытаясь поймать ускользающие снежинки. В южной части Луизианы, откуда она была родом, снег шел раз в пять лет или того реже, да и тогда это был всего лишь жиденький мокрый снежок, который таял, не достигая земли.— Прекрасно? Чушь! — фыркнул Этторе, дрожавший от холода в своем мундире.— Ступайте осторожно по этому булыжнику, — предупредил Жорж, взяв Мару под руку. Но она все же поскользнулась, и он обхватил ее за талию.Джулиана огляделась кругом.— А где Лука?— Ушел по делу, — ледяным тоном ответил Родерик.Жак наклонился, зачерпнул пригоршню снега рукой в перчатке и слепил снежок. Его глаза блеснули озорством, когда он огляделся вокруг, но, встретив взгляд принца, бросил снежок и со старательной небрежностью отряхнул ладони.— Гм-гм, — расслышала Мара рядом с собой осторожное покашливание Жоржа. Он тоже посмотрел на Родерика и увидел в его лице нечто такое, что заставило его убрать руку с талии Мары, предоставив ей для опоры только локоть.Они молча направились к Дому Рутении.
Неужели Родерик приревновал ее к своему гвардейцу? Этот вопрос занимал Мару, пока Лила помогала ей готовиться ко сну. Он стала вспоминать тот момент, когда он подошел к ней после ее разговора с де Ланде, и перебрала в уме все детали того, как он выглядел и что говорил. Потом она так же подробно вспомнила, что произошло на Королевской площади, вспомнила даже тот день, когда он застал ее за акробатическими упражнениями со своей гвардией. Она изображала вершину пирамиды, а они рассыпались и поймали ее на руки. Неужели его действительно влекло к ней, но он противился своему желанию? Неужели именно по этой причине он в этот вечер был в дурном настроении?Маре в это не верилось. Она готова была признать, что сумела пробудить в нем интерес, легкое, преходящее влечение, но его стойкость к ее чарам была вызвана, по ее мнению, какими-то скрытыми от нее причинами. Он мог сколько угодно уверять, что хочет избавить ее от будущих сожалений или в том, что у него нет времени на женщин, но истинная причина, в этом она не сомневалась, лежала гораздо глубже. Он относился к ней с опаской. Он ей не доверял, вот и все.В случае с Деннисом само ее физическое присутствие, прикосновение ее тела заставило его потерять голову. Родерик тоже, когда она оказалась в его объятиях, не стал размышлять о последствиях и колебаться, он уже готов был заняться с ней любовью, но ему помешало внезапное появление сестры. Если бы их не прервали, она стала бы любовницей принца и ей больше не пришлось терзаться сомнениями.Ее совсем не прельщало положение любовницы принца, она вовсе не жаждала заводить с ним роман, но больше всего на свете ей хотелось положить конец мучительному ожиданию того, что неизбежно должно было случиться.Мара замерла с гребнем в руке, черные волосы струились у нее по плечам. Что, если она просто придет к нему ночью? Может быть, ее присутствие, ее женское тепло заставят его забыть о сомнениях?При мысли об этом сердце замерло у нее в груди, а руки задрожали так сильно, что она торопливо положила щетку. Как на это решиться? Посмеет ли она? После того, как он расправился с Труди, после его предупреждения, после того, как он продемонстрировал в этот вечер свое дурное настроение, как же ей решиться на такое?— Что случилось, мадемуазель?— Все в порядке, Лила, — ответила она, заставив себя улыбнуться. — Ты можешь идти.Дверь за горничной закрылась. Мара выждала, пока шаги девушки не стихли в коридоре, а затем подхватила подол ночной рубашки и, не давая себе времени передумать, вышла из спальни.Пол холодил ее босые ступни, холодные сквозняки пробирались под рубашку. Большинство свечей в жирандолях, освещавших путь, уже выгорело, ей пришлось идти почти в полной темноте. За высокими окнами лежала глубокая тьма и тишина снежной ночи. Мара видела лишь свое собственное смутное отражение в свинцовых стеклах окон.Она прошла через самую середину дома, где анфилады комнат образовывали косой крест, разделявший четыре двора. Перед ней открылась маленькая прихожая, ведущая в восточное крыло, где располагались апартаменты принца. Дверь налево вела в смежные спальни гвардии. Прямо по ходу лежала личная гостиная принца, а за ней — его спальня и гардеробная. Далее шел его кабинет с письменным столом, заваленным книгами и бумагами, а еще левее, под углом, находились апартаменты короля и королевы. Мара помедлила всего секунду, чтобы убедиться, что у дверей нет часового, повернула тяжелую бронзовую дверную ручку и вошла в личную гостиную Родерика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42