В нем было много чужого, от прежнего Джека остался как бы полутруп, и это давило на Агнессу, причиняло невыносимую боль.
— Что с тобой? — сказала она минутой позже, заметив кровь. — Ты ранен?
— Так, немножко… ерунда, — ответил он, обрадованный ее неподдельному испугу. — Не беспокойся, Агнес.
Ему захотелось, чтобы Агнесса дотронулась до него, но она продолжала сидеть спокойно, сложив руки на коленях.
— Как же это случилось, Джек? — тихо спросила она, имея в виду историю на прииске.
Он понял.
— Не знаю. Сам не знаю. Я тебе не говорил просто потому, что боялся тебя потерять. Но все равно это случилось… Я сейчас расскажу.
Его рассказ длился совсем недолго, он не стал излагать свою историю в подробностях, тем более в таких, какие вряд ли смогла бы спокойно выслушать Агнесса.
— Так вот, я сбежал с каторги, и меня ищут, Агнес. И если найдут, повесят.
— О Господи, нет! — Его вновь обрадовал отчаянный страх, с которым она произнесла последние слова, и, ободренный надеждой, он спросил, прорываясь за рамки, негласно установленные с самого начала, ибо она была женой другого, и он не имел права ни на что посягать!
— Скажи, Агнес, а если б ты знала, что я жив, ты бы смогла меня забыть? Вышла бы замуж?
Он думал, что она скажет «Не стоит об этом говорить» или «Все в прошлом», но Агнесса со странно задумчивым выражением, словно не понимая саму себя, произнесла:
— Я никогда тебя не забывала, такое не забывается, Джек. И я не вышла бы замуж, если б знала, что ты не погиб.
— Но я осужден пожизненно.
Она молчала.
— Даже за Орвила? — тихо спросил он, слегка наклоняясь к ней.
— Ни за кого. Я бы, наверное, просто не смогла…
Она представила себе скупо нарисованные Джеком картины: невидимая жизнь тянулась рядом многие годы, и только сейчас вышел из подземелья этот тайный поток. Да, все было бы совершенно иначе, если бы она знала о нем, раньше-тяжелее, но зато теперь в чем-то проще. Хотя… смог ли бы опять стать по-настоящему близким ей этот человек? Вряд ли. Наверное, нет.
— А ты как жила?
— Плохо, — просто ответила Агнесса. — Очень бедно. Тяжелая была жизнь. Работала посудомойкой в ресторане.
— Ты?! — удивился он.
— Да. Пока не…— Агнесса запнулась. — Орвил мне очень помог.
Лицо Джека потемнело, и на мгновение появилась на нем нехорошая улыбка. Вообще, в разговоре с Агнессой он инстинктивно стремился поддерживать образ того человека, которого она когда-то знала, и лишь временами пробивалось в нем другое, новое… хотя, может, и не новое, а то, что всегда маячило в нем на втором плане. А Агнесса смотрела на него, живого, все еще будто не веря в то, что видит перед собой.
— Я рада, что ты не умер, Джек.
Лицо его исказила болезненная улыбка, и он глуховато произнес:
— Что ж, спасибо и на этом.
Кругом все цвело белым-белым, а он думал: никогда им не быть вместе, никогда, никогда, никогда!
Агнесса же вспоминала, что она чувствовала, когда узнала, что на самом деле творил Джек: он ведь обманывал ее! Он — убивал людей! И столько лет провел на каторге… Ей не пришло в голову, что она умышленно воскрешает в памяти воспоминания, которые позволили бы зачеркнуть первоначальный образ этого человека.
— Я была сильно потрясена, узнав о случившемся, — сказала она, и в ее тоне Джеку почудилось обвинение. — Никак не могла поверить, что ты… Мне казалось, ты не был жестоким.
— Значит, был, — небрежно произнес он. — Не стоит это ворошить: что было, то было. Не может человек всю жизнь платить один долг, это я и мужу твоему сказал. Я жалею, что так поступил, Агнес, в конце концов, мне несладко пришлось потом. Да и ты, как я теперь знаю, хлебнула горя. Долго ты… жила одна?
— Шесть лет, — сказала Агнесса. — И, честно говоря, думала, всегда так и будет. Орвил…— она опять запнулась. — Мы встретились случайно, когда я искала в Новом Орлеане свою мать.
— Нашла?
— Тогда нет. Я только недавно узнала, где она живет. Мы с Орвилом хотели съездить к ней.
— Ты любишь его? — внезапно спросил он, и Агнесса вздрогнула.
— Да, — ответила она как можно спокойнее, подавляя мучившие ее чувства. — Я думаю, не надо нам об этом говорить…
— Конечно. Ведь меня тебе, выходит, не за что любить! — произнес Джек, подводя итог своим наблюдениям и мыслям. Вышло это у него тоже как-то безразлично.
— Любят ведь не за что-то, Джек, — возразила Агнесса. — Просто любят или нет.
В этих спокойно произнесенных словах Джек услышал свой приговор. Он понял, что так и не вышел из тюрьмы, так и остался там, судьба тоже осудила его на пожизненное заключение, на вечные мучения души — жизнь сама была тюрьмой, из которой выход был, наверное, только один.
— У меня тоже были женщины после тебя, — сказал он, будто желая сделать ей больно, но сделал больно себе, ибо с этими женщинами ему было плохо, пусто, неуютно, точно в могиле.
Агнесса промолчала.
— Слушай, миссис Лемб, а ты и твой Орвил, вы знаете, что такое тюрьма, что чувствует человек, знающий, что он никогда оттуда не выйдет? Вы можете представить, что было там со мной?
Он хотел рассказать ей, как жил эти восемь лет, ужасные восемь лет: впроголодь, постоянно недосыпая, терпя холод, грязь, побои и изнурительный труд; хотел, но не сказал, подумав, что вызовет у нее, может быть, только жалость, то, о чем говорил Орвил, а это казалось ему унизительным.
— Мне действительно трудно это вообразить, Джек, — отвечала Агнесса. — И хотя многие сказали бы, наверное, что раз ты совершил тяжкое преступление, то и наказан справедливо, будь моя воля, я никогда не осудила бы тебя на муки. Мне правда очень жаль. Это все, что я могу тебе ответить.
Она сидела в бордовом, облегающем фигуру платье, волосы были собраны в узел и сколоты шпильками, нежная кожа слегка загорела, а зеленые глаза были совсем прежними; она сидела здесь, рядом, далекая-далекая, устремив взгляд в неизвестность, и. Джек ощутил вдруг нечто странное, такое с ним уже бывало иногда, но не так сильно: звон, бесконечный звон в голове, там будто что-то накренилось, мешая ему понимать происходящее вокруг. Он почувствовал, что может… что-нибудь сделать.
— Что с тобой, Джек? — спросила Агнесса, уловив в его состоянии некую перемену. Она участливо наклонилась к нему и, когда он поднял голову, с трудом удержалась, чтобы не отшатнуться: такие странные были у него глаза. — Тебе плохо?
— Да, — выдавил он. — Уходи.
Но она не сделала этого; напротив, взяла его за руку, очень мягко и осторожно, а потом принялась ласково гладить.
— Давай я расскажу тебе что-нибудь, — сказала она, сделав усилие, чтобы голос не дрожал. — Давай поговорим о хорошем? Помнишь, как мы с тобой познакомились? Я хорошо помню этот день, даже то, какая была сильная жара, какое было небо, и все-все свои ощущения. Я очень боялась к тебе подойти, ты мне казался таким необыкновенным, красивым! И ты так здорово объезжал лошадей! А потом учил меня ездить верхом, помнишь, как это было? И во мне было такое удивительное, какая-то восторженность, мир казался огромным, прекрасным — даже сердце щемило. Я чувствовала, что жизнь моя будет необыкновенной и долгой, что я по звездам пройду, стоит только захотеть. Тогда ты казался мне таким взрослым, да и я сама себе тоже, а ведь мы на самом деле оба были очень юными, мне — семнадцать, а тебе — около двадцати. Помнишь, мы бродили по портовым улочкам, заходили в кабачок? С нами случались разные приключения! — Она говорила весело, но Джек, придя в себя окончательно, увидел, что она украдкой вытерла слезы. — Тебе лучше? — она и, когда он кивнул, отняла руку.
Разлетевшиеся было в сознании кусочки воспринимаемой реальности соединялись вновь, и он начал постигать то тайное, что неудержимо влекло его именно к Агнессе, к ней одной: сознание того, что никакая другая женщина не сможет полюбить его таким, каков он есть.
«Но Агнесса, — сказал он себе, — видимо, теперь тоже не сможет».
— Пойдем на берег, — позвал он, — это недалеко.
— Нет, извини, Джек, Мой сын скоро проснется.
— У тебя двое детей? — сказал Джек и, внезапно обозлившись, добавил: — Вы, я вижу, времени даром не теряли!
Агнесса покраснела, и тогда Джек, опомнившись, сказал:
— Прости, Агнес, сорвалось с языка. Вот у нас с тобой не было детей. И теперь, получается, ничего общего.
— Разве тебе хотелось бы иметь ребенка, Джек?
— Не знаю. Я никогда раньше об этом не думал. И теперь… какая разница!
Она не успела обдумать и решить, стоит ли это делать, потому получилось естественно и просто, когда она произнесла:
— Не знаю, обрадую тебя или нет, но у тебя есть дочь, Джек.
Он уставился на нее, точно не понимая, что она такое говорит.
— Что ты сказала? — он подумал, что ослышался.
— У тебя есть дочь, — повторила Агнесса и тут же с беспокойством подумала о Джессике. Они с Орвилом отсутствовали так долго… Как там она?
Известие, по-видимому, так ошеломило Джека своей неожиданностью, что он несколько минут изумленно и растерянно смотрел на Агнессу.
— Но… каким образом? — сказал он, пытаясь постичь смысл этого удивительного явления — появления на свете существа, в котором соединились два человека — он и Агнесса.
— Вскоре после отъезда с прииска я поняла, что у меня будет ребенок. Я сказала, что жила одна, но не совсем, — она улыбнулась. — Вернее, совсем не одна, а с Джессикой.
— Ее зовут Джессика?
— Да. Я назвала так.
— Красивое имя, — Джек все еще с изумлением смотрел на нее. — А какая она, Джессика, маленькая?
Агнесса знала, что Джек никогда не общался с детьми и, наверное, даже плохо представлял, какие они вообще бывают. Она рассмеялась.
— Не такая уж маленькая, ей почти восемь лет. Она очень милая, добрая и умная девочка. Мы все ее сильно любим.
Джек наблюдал, как исчезает ее скованность, как она словно оживает, сама не замечая того. И она уже не казалась ему чужой и холодной.
Он помнил, что Оливия советовала ему чаще улыбаться, и он улыбался все время, пока Агнесса говорила о Джессике.
— Конечно, — он, — такая, как ты. Так и должно быть!
— О нет, она совсем другая! А внешне очень похожа на тебя.
— Ну да? — Джек недоверчиво усмехнулся.
— Можешь не сомневаться, Джекки.
— Тогда твой муж вряд ли любит ее, — подумав, ответил он.
Агнесса нахмурилась.
— Для Орвила это не имеет значения. Он очень хорошо относится к Джессике. Как…— хотела сказать «как к родной дочери», но, не в силах предугадать реакцию Джека, промолчала.
— Я хочу увидеть ее, — заявил Джек. — Можно?
— Да, — Агнесса, глядя на него с теми же мыслями, так же сравнивая его с Джессикой, как и Орвил… Однако чувства она при этом испытывала другие. — Только вот…
— Что? — Джек, пытливо всматриваясь в ее лицо.
— Можешь ты обещать мне, Джек, что не скажешь Джессике, кто ты на самом деле? — произнесла Агнесса.
— А что, она обо мне не знает?
— Нет. Я… еще не рассказывала ей.
— Выходит, она считает себя дочерью Орвила?
— Думаю, что так. Видишь ли, она еще ребенок, дети с трудом понимают такие вещи. Обещай мне, пожалуйста!
Он внимательно смотрел на нее, казалось, понимая все. Было так на самом деле или нет, но Агнессе, жившей последние годы с Орвилом, легко было обмануться.
— Хорошо, Агнес, я обещаю.
Наступила пауза, во время которой Агнесса размышляла о том, как все объяснить Орвилу, а так же о том, правильно ли она, собственно говоря, поступает. Но иначе, наверное, было нельзя… Самый же главный вопрос «а что делать потом?» она себе пока не задавала, во многом полагаясь на обстоятельства, что, конечно же, было ошибкой. Ей не раз приходилось выбирать, и она не задумывалась сейчас о том, что нередко раньше в выборе этом помогала судьба, но теперь, теперь-то было другое. Она не собиралась менять, Орвила на Джека, но должна была определить свое отношение к этим людям, ко всем людям, кто был как-то близок ей, причем определить достаточно четко, и она боялась, что не сумеет это сделать.
«Да, — решила она, — Орвил прав: самое страшное, когда судьба предоставляет человеку право делать выбор, все решать самому, хотя на первый взгляд это кажется благом».
А Джек думал о том, что Агнесса, окунувшись в воспоминания о днях, проведенных когда-то с ним, упустила определенные моменты: то, как они признались друг другу в любви, как поцеловались впервые, как нежны были друг с другом, как провели свою первую ночь и все последующие. Что она — не хотела растравлять его душу? Или боялась самой себя, боялась, что если вспомнить о прошлом, то придется кое о чем задуматься?
Он подумал, что надо бы напомнить ей все это, тогда, быть может, в ее душе шевельнутся какие-то чувства, которых он так жаждал! Ведь существовали же силы, что влекли ее к нему раньше! Конечно, он многое потерял, но… Нет, не может быть у нее с Орвилом так, как было когда-то с ним, в это он ни за что не хотел верить! Джек решил сказать все это Агнессе, но вместо этого внезапно обнял ее, и Агнесса, от неожиданности не успев отстраниться, испуганно почувствовала, что Джеком владеет безумная страсть. И это мгновение напомнило ей прошлое, то, что она гнала из памяти прочь и о чем, любя Орвила, почти позабыла.
Джек поцеловал ее, и Агнесса на несколько секунд позволила, сознательно позволила ему это, но после решительно и с усилием отстранилась.
Джек отпустил ее и увидел в глазах Агнессы только растерянность и страх, и — ничего больше. Но он не был уверен, что ее чувства исчерпывались только этим.
— Никогда больше не делай так, Джек! — срывающимся, изменившимся голосом произнесла она. — Никогда, никогда, никогда!
Он отступил на шаг, лицо его окаменело, как и взгляд, и только губы дрогнули в полуусмешке.
— Не бойся, Агнес, я больше не буду. Не буду, если ты… не захочешь.
Агнесса отвернулась и пошла к дому, но Джек удержал ее, схватив за рукав.
— Агнес, постой! Не уходи так!
Она, помедлив секунду, повернулась и увидела, что взгляд у него уже совсем другой — умоляющий и виноватый.
— Прости меня, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть! Не уходи…
— Мой сын ждет меня, Джек. Извини.
Она повела плечом, и Джек отпустил ее руку.
— Я не задержу тебя больше, только… Скажи, просто скажи, чтобы я знал: ты ведь все та же, прежняя Агнес?
Она молчала несколько секунд, глядя на него, понимая, что он вкладывает в этот вопрос свой особый смысл, а потом, вздохнув, ответила:
— Да, Джек. Хотя я, конечно же, в чем-то изменилась.
Он улыбнулся.
— Мы еще поговорим, правда?
— Не знаю, — сказала Агнесса. — Но сейчас мне пора.
Она пошла к дому; войдя в свою комнату, никак не могла успокоиться: дрожали руки и бешено колотилось сердце.
— Господи, ну за что, за что! — прошептала она, глотая слезы. — За что, ну за что, скажи!
И, конечно, Орвил был рассержен и обижен: Агнесса даже не могла понять, что больше.
— Почему ты сердишься, Орвил? — спросила она его, взволнованно ходившего взад и вперед по комнате. Он обернулся к ней: темные глаза его горели. А ведь Орвил редко выходил из себя!
— Потому что ты не отказала этому человеку сразу, потому что позволяешь ему ехать с нами в Вирджинию да еще собираешься показывать его Джессике! Ты понимаешь, что можешь ранить ребенка?! Джессика очень чувствительная девочка, как ей такое пережить? Об этом ты подумала, Агнесса?
— Он обещал мне ничего не говорить ей, — защищалась Агнесса.
— И ты веришь? — с горькой насмешкой произнес Орвил. — Господи, милая, как ты наивна! Ты сама даешь ему карту в руки! Ему, может, и не нужна Джессика, но то обстоятельство, что у вас есть общий ребенок, он попытается использовать в своих целях. Ты сознательно позволяешь ему разрушать нашу жизнь.
— Неправда!
— Правда! Я считал, все будет не так. Не думай, что я неблагодарный: он помог нам, и я собирался помочь ему. Я никогда не нарушал закон, Агнесса, но сейчас я готов был на это пойти, хотя любой из моих знакомых, узнав об этом, счел бы меня сумасшедшим. Я использовал бы все свои связи, чтобы помочь этому человеку уехать из страны туда, где он был бы в безопасности. Дал бы ему денег, чтобы он мог жить безбедно.
Агнесса покачала головой.
— Он не уедет.
«Не уедет, — подумала она, — потому что здесь солнце и океан, здесь то, чего нет нигде. И потому, что здесь я».
— Конечно, поскольку ты даешь ему надежду.
Орвил остановился, глядя на нее, сидящую на кровати все в том же бордовом платье, очень юную на вид, привлекательную и желанную не только для него. Агнесса неохотно рассказывала, о чем говорила с Джеком, и — Орвил был уверен — рассказала далеко не все.
— Я не даю надежды. Но это его право — увидеть ребенка. Я же не сказала, что он претендует на большее. В конце концов Джессика — его дочь,
— Он и не знал бы об этом, если б ты не сказала!
Агнесса недоуменно посмотрела на него честными зелеными глазами.
— Но как ты себе это представляешь, Орвил? Я не могла не сказать. Сам подумай!
Орвил вздохнул.
— Да, — произнес он, — мужчина может и не вспоминать, что ребенок, которого он воспитывает, рожден от другого, но женщина никогда не забывает об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Что с тобой? — сказала она минутой позже, заметив кровь. — Ты ранен?
— Так, немножко… ерунда, — ответил он, обрадованный ее неподдельному испугу. — Не беспокойся, Агнес.
Ему захотелось, чтобы Агнесса дотронулась до него, но она продолжала сидеть спокойно, сложив руки на коленях.
— Как же это случилось, Джек? — тихо спросила она, имея в виду историю на прииске.
Он понял.
— Не знаю. Сам не знаю. Я тебе не говорил просто потому, что боялся тебя потерять. Но все равно это случилось… Я сейчас расскажу.
Его рассказ длился совсем недолго, он не стал излагать свою историю в подробностях, тем более в таких, какие вряд ли смогла бы спокойно выслушать Агнесса.
— Так вот, я сбежал с каторги, и меня ищут, Агнес. И если найдут, повесят.
— О Господи, нет! — Его вновь обрадовал отчаянный страх, с которым она произнесла последние слова, и, ободренный надеждой, он спросил, прорываясь за рамки, негласно установленные с самого начала, ибо она была женой другого, и он не имел права ни на что посягать!
— Скажи, Агнес, а если б ты знала, что я жив, ты бы смогла меня забыть? Вышла бы замуж?
Он думал, что она скажет «Не стоит об этом говорить» или «Все в прошлом», но Агнесса со странно задумчивым выражением, словно не понимая саму себя, произнесла:
— Я никогда тебя не забывала, такое не забывается, Джек. И я не вышла бы замуж, если б знала, что ты не погиб.
— Но я осужден пожизненно.
Она молчала.
— Даже за Орвила? — тихо спросил он, слегка наклоняясь к ней.
— Ни за кого. Я бы, наверное, просто не смогла…
Она представила себе скупо нарисованные Джеком картины: невидимая жизнь тянулась рядом многие годы, и только сейчас вышел из подземелья этот тайный поток. Да, все было бы совершенно иначе, если бы она знала о нем, раньше-тяжелее, но зато теперь в чем-то проще. Хотя… смог ли бы опять стать по-настоящему близким ей этот человек? Вряд ли. Наверное, нет.
— А ты как жила?
— Плохо, — просто ответила Агнесса. — Очень бедно. Тяжелая была жизнь. Работала посудомойкой в ресторане.
— Ты?! — удивился он.
— Да. Пока не…— Агнесса запнулась. — Орвил мне очень помог.
Лицо Джека потемнело, и на мгновение появилась на нем нехорошая улыбка. Вообще, в разговоре с Агнессой он инстинктивно стремился поддерживать образ того человека, которого она когда-то знала, и лишь временами пробивалось в нем другое, новое… хотя, может, и не новое, а то, что всегда маячило в нем на втором плане. А Агнесса смотрела на него, живого, все еще будто не веря в то, что видит перед собой.
— Я рада, что ты не умер, Джек.
Лицо его исказила болезненная улыбка, и он глуховато произнес:
— Что ж, спасибо и на этом.
Кругом все цвело белым-белым, а он думал: никогда им не быть вместе, никогда, никогда, никогда!
Агнесса же вспоминала, что она чувствовала, когда узнала, что на самом деле творил Джек: он ведь обманывал ее! Он — убивал людей! И столько лет провел на каторге… Ей не пришло в голову, что она умышленно воскрешает в памяти воспоминания, которые позволили бы зачеркнуть первоначальный образ этого человека.
— Я была сильно потрясена, узнав о случившемся, — сказала она, и в ее тоне Джеку почудилось обвинение. — Никак не могла поверить, что ты… Мне казалось, ты не был жестоким.
— Значит, был, — небрежно произнес он. — Не стоит это ворошить: что было, то было. Не может человек всю жизнь платить один долг, это я и мужу твоему сказал. Я жалею, что так поступил, Агнес, в конце концов, мне несладко пришлось потом. Да и ты, как я теперь знаю, хлебнула горя. Долго ты… жила одна?
— Шесть лет, — сказала Агнесса. — И, честно говоря, думала, всегда так и будет. Орвил…— она опять запнулась. — Мы встретились случайно, когда я искала в Новом Орлеане свою мать.
— Нашла?
— Тогда нет. Я только недавно узнала, где она живет. Мы с Орвилом хотели съездить к ней.
— Ты любишь его? — внезапно спросил он, и Агнесса вздрогнула.
— Да, — ответила она как можно спокойнее, подавляя мучившие ее чувства. — Я думаю, не надо нам об этом говорить…
— Конечно. Ведь меня тебе, выходит, не за что любить! — произнес Джек, подводя итог своим наблюдениям и мыслям. Вышло это у него тоже как-то безразлично.
— Любят ведь не за что-то, Джек, — возразила Агнесса. — Просто любят или нет.
В этих спокойно произнесенных словах Джек услышал свой приговор. Он понял, что так и не вышел из тюрьмы, так и остался там, судьба тоже осудила его на пожизненное заключение, на вечные мучения души — жизнь сама была тюрьмой, из которой выход был, наверное, только один.
— У меня тоже были женщины после тебя, — сказал он, будто желая сделать ей больно, но сделал больно себе, ибо с этими женщинами ему было плохо, пусто, неуютно, точно в могиле.
Агнесса промолчала.
— Слушай, миссис Лемб, а ты и твой Орвил, вы знаете, что такое тюрьма, что чувствует человек, знающий, что он никогда оттуда не выйдет? Вы можете представить, что было там со мной?
Он хотел рассказать ей, как жил эти восемь лет, ужасные восемь лет: впроголодь, постоянно недосыпая, терпя холод, грязь, побои и изнурительный труд; хотел, но не сказал, подумав, что вызовет у нее, может быть, только жалость, то, о чем говорил Орвил, а это казалось ему унизительным.
— Мне действительно трудно это вообразить, Джек, — отвечала Агнесса. — И хотя многие сказали бы, наверное, что раз ты совершил тяжкое преступление, то и наказан справедливо, будь моя воля, я никогда не осудила бы тебя на муки. Мне правда очень жаль. Это все, что я могу тебе ответить.
Она сидела в бордовом, облегающем фигуру платье, волосы были собраны в узел и сколоты шпильками, нежная кожа слегка загорела, а зеленые глаза были совсем прежними; она сидела здесь, рядом, далекая-далекая, устремив взгляд в неизвестность, и. Джек ощутил вдруг нечто странное, такое с ним уже бывало иногда, но не так сильно: звон, бесконечный звон в голове, там будто что-то накренилось, мешая ему понимать происходящее вокруг. Он почувствовал, что может… что-нибудь сделать.
— Что с тобой, Джек? — спросила Агнесса, уловив в его состоянии некую перемену. Она участливо наклонилась к нему и, когда он поднял голову, с трудом удержалась, чтобы не отшатнуться: такие странные были у него глаза. — Тебе плохо?
— Да, — выдавил он. — Уходи.
Но она не сделала этого; напротив, взяла его за руку, очень мягко и осторожно, а потом принялась ласково гладить.
— Давай я расскажу тебе что-нибудь, — сказала она, сделав усилие, чтобы голос не дрожал. — Давай поговорим о хорошем? Помнишь, как мы с тобой познакомились? Я хорошо помню этот день, даже то, какая была сильная жара, какое было небо, и все-все свои ощущения. Я очень боялась к тебе подойти, ты мне казался таким необыкновенным, красивым! И ты так здорово объезжал лошадей! А потом учил меня ездить верхом, помнишь, как это было? И во мне было такое удивительное, какая-то восторженность, мир казался огромным, прекрасным — даже сердце щемило. Я чувствовала, что жизнь моя будет необыкновенной и долгой, что я по звездам пройду, стоит только захотеть. Тогда ты казался мне таким взрослым, да и я сама себе тоже, а ведь мы на самом деле оба были очень юными, мне — семнадцать, а тебе — около двадцати. Помнишь, мы бродили по портовым улочкам, заходили в кабачок? С нами случались разные приключения! — Она говорила весело, но Джек, придя в себя окончательно, увидел, что она украдкой вытерла слезы. — Тебе лучше? — она и, когда он кивнул, отняла руку.
Разлетевшиеся было в сознании кусочки воспринимаемой реальности соединялись вновь, и он начал постигать то тайное, что неудержимо влекло его именно к Агнессе, к ней одной: сознание того, что никакая другая женщина не сможет полюбить его таким, каков он есть.
«Но Агнесса, — сказал он себе, — видимо, теперь тоже не сможет».
— Пойдем на берег, — позвал он, — это недалеко.
— Нет, извини, Джек, Мой сын скоро проснется.
— У тебя двое детей? — сказал Джек и, внезапно обозлившись, добавил: — Вы, я вижу, времени даром не теряли!
Агнесса покраснела, и тогда Джек, опомнившись, сказал:
— Прости, Агнес, сорвалось с языка. Вот у нас с тобой не было детей. И теперь, получается, ничего общего.
— Разве тебе хотелось бы иметь ребенка, Джек?
— Не знаю. Я никогда раньше об этом не думал. И теперь… какая разница!
Она не успела обдумать и решить, стоит ли это делать, потому получилось естественно и просто, когда она произнесла:
— Не знаю, обрадую тебя или нет, но у тебя есть дочь, Джек.
Он уставился на нее, точно не понимая, что она такое говорит.
— Что ты сказала? — он подумал, что ослышался.
— У тебя есть дочь, — повторила Агнесса и тут же с беспокойством подумала о Джессике. Они с Орвилом отсутствовали так долго… Как там она?
Известие, по-видимому, так ошеломило Джека своей неожиданностью, что он несколько минут изумленно и растерянно смотрел на Агнессу.
— Но… каким образом? — сказал он, пытаясь постичь смысл этого удивительного явления — появления на свете существа, в котором соединились два человека — он и Агнесса.
— Вскоре после отъезда с прииска я поняла, что у меня будет ребенок. Я сказала, что жила одна, но не совсем, — она улыбнулась. — Вернее, совсем не одна, а с Джессикой.
— Ее зовут Джессика?
— Да. Я назвала так.
— Красивое имя, — Джек все еще с изумлением смотрел на нее. — А какая она, Джессика, маленькая?
Агнесса знала, что Джек никогда не общался с детьми и, наверное, даже плохо представлял, какие они вообще бывают. Она рассмеялась.
— Не такая уж маленькая, ей почти восемь лет. Она очень милая, добрая и умная девочка. Мы все ее сильно любим.
Джек наблюдал, как исчезает ее скованность, как она словно оживает, сама не замечая того. И она уже не казалась ему чужой и холодной.
Он помнил, что Оливия советовала ему чаще улыбаться, и он улыбался все время, пока Агнесса говорила о Джессике.
— Конечно, — он, — такая, как ты. Так и должно быть!
— О нет, она совсем другая! А внешне очень похожа на тебя.
— Ну да? — Джек недоверчиво усмехнулся.
— Можешь не сомневаться, Джекки.
— Тогда твой муж вряд ли любит ее, — подумав, ответил он.
Агнесса нахмурилась.
— Для Орвила это не имеет значения. Он очень хорошо относится к Джессике. Как…— хотела сказать «как к родной дочери», но, не в силах предугадать реакцию Джека, промолчала.
— Я хочу увидеть ее, — заявил Джек. — Можно?
— Да, — Агнесса, глядя на него с теми же мыслями, так же сравнивая его с Джессикой, как и Орвил… Однако чувства она при этом испытывала другие. — Только вот…
— Что? — Джек, пытливо всматриваясь в ее лицо.
— Можешь ты обещать мне, Джек, что не скажешь Джессике, кто ты на самом деле? — произнесла Агнесса.
— А что, она обо мне не знает?
— Нет. Я… еще не рассказывала ей.
— Выходит, она считает себя дочерью Орвила?
— Думаю, что так. Видишь ли, она еще ребенок, дети с трудом понимают такие вещи. Обещай мне, пожалуйста!
Он внимательно смотрел на нее, казалось, понимая все. Было так на самом деле или нет, но Агнессе, жившей последние годы с Орвилом, легко было обмануться.
— Хорошо, Агнес, я обещаю.
Наступила пауза, во время которой Агнесса размышляла о том, как все объяснить Орвилу, а так же о том, правильно ли она, собственно говоря, поступает. Но иначе, наверное, было нельзя… Самый же главный вопрос «а что делать потом?» она себе пока не задавала, во многом полагаясь на обстоятельства, что, конечно же, было ошибкой. Ей не раз приходилось выбирать, и она не задумывалась сейчас о том, что нередко раньше в выборе этом помогала судьба, но теперь, теперь-то было другое. Она не собиралась менять, Орвила на Джека, но должна была определить свое отношение к этим людям, ко всем людям, кто был как-то близок ей, причем определить достаточно четко, и она боялась, что не сумеет это сделать.
«Да, — решила она, — Орвил прав: самое страшное, когда судьба предоставляет человеку право делать выбор, все решать самому, хотя на первый взгляд это кажется благом».
А Джек думал о том, что Агнесса, окунувшись в воспоминания о днях, проведенных когда-то с ним, упустила определенные моменты: то, как они признались друг другу в любви, как поцеловались впервые, как нежны были друг с другом, как провели свою первую ночь и все последующие. Что она — не хотела растравлять его душу? Или боялась самой себя, боялась, что если вспомнить о прошлом, то придется кое о чем задуматься?
Он подумал, что надо бы напомнить ей все это, тогда, быть может, в ее душе шевельнутся какие-то чувства, которых он так жаждал! Ведь существовали же силы, что влекли ее к нему раньше! Конечно, он многое потерял, но… Нет, не может быть у нее с Орвилом так, как было когда-то с ним, в это он ни за что не хотел верить! Джек решил сказать все это Агнессе, но вместо этого внезапно обнял ее, и Агнесса, от неожиданности не успев отстраниться, испуганно почувствовала, что Джеком владеет безумная страсть. И это мгновение напомнило ей прошлое, то, что она гнала из памяти прочь и о чем, любя Орвила, почти позабыла.
Джек поцеловал ее, и Агнесса на несколько секунд позволила, сознательно позволила ему это, но после решительно и с усилием отстранилась.
Джек отпустил ее и увидел в глазах Агнессы только растерянность и страх, и — ничего больше. Но он не был уверен, что ее чувства исчерпывались только этим.
— Никогда больше не делай так, Джек! — срывающимся, изменившимся голосом произнесла она. — Никогда, никогда, никогда!
Он отступил на шаг, лицо его окаменело, как и взгляд, и только губы дрогнули в полуусмешке.
— Не бойся, Агнес, я больше не буду. Не буду, если ты… не захочешь.
Агнесса отвернулась и пошла к дому, но Джек удержал ее, схватив за рукав.
— Агнес, постой! Не уходи так!
Она, помедлив секунду, повернулась и увидела, что взгляд у него уже совсем другой — умоляющий и виноватый.
— Прости меня, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть! Не уходи…
— Мой сын ждет меня, Джек. Извини.
Она повела плечом, и Джек отпустил ее руку.
— Я не задержу тебя больше, только… Скажи, просто скажи, чтобы я знал: ты ведь все та же, прежняя Агнес?
Она молчала несколько секунд, глядя на него, понимая, что он вкладывает в этот вопрос свой особый смысл, а потом, вздохнув, ответила:
— Да, Джек. Хотя я, конечно же, в чем-то изменилась.
Он улыбнулся.
— Мы еще поговорим, правда?
— Не знаю, — сказала Агнесса. — Но сейчас мне пора.
Она пошла к дому; войдя в свою комнату, никак не могла успокоиться: дрожали руки и бешено колотилось сердце.
— Господи, ну за что, за что! — прошептала она, глотая слезы. — За что, ну за что, скажи!
И, конечно, Орвил был рассержен и обижен: Агнесса даже не могла понять, что больше.
— Почему ты сердишься, Орвил? — спросила она его, взволнованно ходившего взад и вперед по комнате. Он обернулся к ней: темные глаза его горели. А ведь Орвил редко выходил из себя!
— Потому что ты не отказала этому человеку сразу, потому что позволяешь ему ехать с нами в Вирджинию да еще собираешься показывать его Джессике! Ты понимаешь, что можешь ранить ребенка?! Джессика очень чувствительная девочка, как ей такое пережить? Об этом ты подумала, Агнесса?
— Он обещал мне ничего не говорить ей, — защищалась Агнесса.
— И ты веришь? — с горькой насмешкой произнес Орвил. — Господи, милая, как ты наивна! Ты сама даешь ему карту в руки! Ему, может, и не нужна Джессика, но то обстоятельство, что у вас есть общий ребенок, он попытается использовать в своих целях. Ты сознательно позволяешь ему разрушать нашу жизнь.
— Неправда!
— Правда! Я считал, все будет не так. Не думай, что я неблагодарный: он помог нам, и я собирался помочь ему. Я никогда не нарушал закон, Агнесса, но сейчас я готов был на это пойти, хотя любой из моих знакомых, узнав об этом, счел бы меня сумасшедшим. Я использовал бы все свои связи, чтобы помочь этому человеку уехать из страны туда, где он был бы в безопасности. Дал бы ему денег, чтобы он мог жить безбедно.
Агнесса покачала головой.
— Он не уедет.
«Не уедет, — подумала она, — потому что здесь солнце и океан, здесь то, чего нет нигде. И потому, что здесь я».
— Конечно, поскольку ты даешь ему надежду.
Орвил остановился, глядя на нее, сидящую на кровати все в том же бордовом платье, очень юную на вид, привлекательную и желанную не только для него. Агнесса неохотно рассказывала, о чем говорила с Джеком, и — Орвил был уверен — рассказала далеко не все.
— Я не даю надежды. Но это его право — увидеть ребенка. Я же не сказала, что он претендует на большее. В конце концов Джессика — его дочь,
— Он и не знал бы об этом, если б ты не сказала!
Агнесса недоуменно посмотрела на него честными зелеными глазами.
— Но как ты себе это представляешь, Орвил? Я не могла не сказать. Сам подумай!
Орвил вздохнул.
— Да, — произнес он, — мужчина может и не вспоминать, что ребенок, которого он воспитывает, рожден от другого, но женщина никогда не забывает об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47