Ведь семь лет паны иезуиты толковали мне о «демосе» и «кратосе» — народе и народоправии. Не пора ли и за дело браться… Но гетман, гетман!.. Сколько добрых пожеланий я слышал от этого старого шляхтича! И напоследок — вырвал сердце из груди своего добросовестного ученика… А ты, Максим, говоришь: «сам справлюсь». Поймать и судить нужно не только Селима. И одному тебе не справиться…— Когда шел этот позорный торг, гетман промолчал, — попытался Максим защитить Жолкевского. — Пусть уж старика земля осудит. Нужно браться за шляхту в целом. Паны комиссары не посчитались с разумным и резким протестом региментара Украины пана Хмелевского… Но ты не кипятись, успокойся. Тут такого наговорил… А пан Хмелевский обещал своевременно предупредить Джулая на хуторе. Я с ним разговаривал за три дня до страшного ночного происшествия с монашкой. Наверное, его джура предупредил семью Джулая, чтобы остерегались, — с тревогой выслушав взволнованного Богдана, говорил Кривонос, стараясь успокоить друга.Но Богдана теперь трудно было утихомирить словами. Встревоженное сердце его кипело лютой ненавистью к тем, кто смертельно оскорбил его человеческое достоинство и причинил такую невозместимую утрату…— Пан Джулай тоже казак, — понизив голос, продолжал Богдан, нисколько не поддаваясь уговорам друга. — Знаю об этом по рассказам старика Богуна. Но я должен ехать вместе с тобой, брат Максим. Это мой священный долг — долг человека, чью любимую девушку постигла такая ужасная судьба! Мать разрешит мне. Ведь она же… мать! 9 Неожиданное горе, постигшее Богдана, так ошеломило Матрену, что какое-то время она не могла и слова вымолвить. Она крепко прижала к груди своего взрослого сына, обливая горькими слезами его малиновый кунтуш. В несчастье сына она увидела тяжелую долю своей родной страны. Будто люди, живущие по Днепру, на Подолии, в степи, только для того живут и трудятся, чтобы быть приманкой для людоловов. Словно хищные звери, во все времена года, днем и ночью, они подстерегают несчастных людей. Неси яйца, как курица на насесте, чтобы вкусной яичницей удовлетворить ненасытного людолова, покуда ему не захочется еще и курятинки. Тогда схватит он, растерзает твою душу, покалечит жизнь! Живешь по-человечески, обрабатываешь землю, свиваешь себе гнездышко, создаешь семью… А о том не ведаешь, что пан Жолкевский или Данилович ведут счет дням жизни твоих детей, намечают сроки продажи твоей семьи поганому хану…Не женского ума дело подсказывать мужчинам, как поступать им, чтобы избавиться от такой беды. Она сама готова прицепить саблю к поясу и отправиться сначала, может быть, к… королевской Варшаве, а потом уже и к Крымскому ханству…Всем» своим материнским сердцем Матрена чувствовала, что ее сыну, ее крови, нанесли глубокую, незаживающую рану. Она должна радоваться тому, что ее сын теперь взрослый, что он способен защитить не только мать, но и всю страну. То, что ее убитый горем сын нашел в себе силы решиться на отважный поступок — идти разыскивать вместе с казаками мерзкого злодея, — она считала проявлением не только сердечного порыва, но и большого мужского ума и призвания казацкого.— Что же, Богдан, каждая мать провожает своего сына в поход с чувством великой печали… Нет, не годится тебе, сынок, изнывать от тоски в Субботове. Благословляю тебя на подвиги, ты должен спасти несчастную девушку!.. Поедешь с нашими славными казаками, пусть вас хранит пресвятая дева… — И дрожащей рукой она благословила сына, не скрывая своих слез.
Солнце уже поднялось из-за леса, согревая своими теплыми лучами землю, когда отряд Максима Кривоноса вброд переправлялся через реку Тясьмин. А потом казаки понеслись вскачь на Боровицу, где была переправа через Днепр. По левую руку Кривоноса ехал, все на том же подаренном коне с царапиной на боку, казак Зиновий-Богдан Хмельницкий. На лице его светились отвага и печаль. То ли ветер с Днепра, то ли что-то иное наполняло его глаза крупными слезами, солеными капельками скатывавшимися по щекам, увлажнявшими его сжатые губы.Это были первые слезы ненависти, они смешались со слезами матери, благословившей глубоко оскорбленного юношу. Только стал на ноги, только начинал жить — и вот…Проносясь в походном казацком седле по пескам и перелескам, Богдан отчетливо представлял себе оскорбленных людей, которые вместе с ним ходили по этой же священной земле родной страны. Прощай, беззаботное детство, прощай и нерасцветшее, золотое юношество! А счастье должен завоевать сам…Стояла весна, — на удивление теплые дни предвещали скорое приближение лета. Отряд Кривоноса скрылся в перелесках — казалось, растаял в теплых солнечных лучах. Даже птицы в лесу не успевали вспорхнуть, когда между деревьями проносились всадники, спешившие на север, к Днепру. 10 Возле селения Боровица, в прибрежных перелесках, отряд Максима Кривоноса встретил группу встревоженных крестьян. До этого, проезжая через село, всадники не заметили ни одной женщины с детьми, и вообще оно казалось безлюдным. По дороге же, что вела к переправе, бродили мужики, парни, вооруженные чем попало.Максим Кривонос, не отдыхая, направился со своим отрядом к Днепру. Кое-кто из местных жителей, те, что помоложе, присоединились к отряду.Мусий Горленко, первым заезжавший в Боровицу, расспросил поселян и о результатах своей разведки доложил атаману.— Неужели мы опоздали? — забеспокоился Максим, когда Горленко рассказал ему, что поселяне слышали отзвуки выстрелов, видели страшные зарева пожаров, бушевавших за лугами, на Засулье.Наскоро сколоченный паром использовали только для перевозки людей, оружия и продовольствия. Коней привязывали к парому, и они переплывали реку. И все же переправа двух сотен вооруженных казаков заняла немало времени.Максим велел своим людям соблюдать полную тишину. Сам он прислушивался к тому, что творилось на противоположном берегу, не доносится ли хоть какой-нибудь звук оттуда, где поднимался в небо черный дым пожара. «Опоздали!» Эта мысль тяжелым камнем ложилась ему на душу. Переправившись на левый берег Днепра, он даже не дал коням обсохнуть, велел казакам вытереть их спины травой или полами своих жупанов и седлать.Перед закатом солнца казаки, выбравшись из цепи луговых озер, прискакали к пылающему хутору.Ни одной живой души! Рушащиеся стропила хат еще облизывал десятками языков утомившийся, но ненасытившийся огонь. Смрад и треск пожарища навевали на вооруженных всадников невыразимую скорбь. Они застали лишь следы разрушений; враг же поспешил скрыться, и, должно быть, давно, так как уже успели сгореть почти все хуторские строения.Кривонос послал в разведку Мусия вместе с Силантием и Юркевичем, приказав им постараться найти хоть одного живого человека, чтобы разузнать, в каком направлении скрылись захватчики.— Мартынко рассказывал мне, что хутор Джулая находится недалеко от Сулы, он окружен большим лесом и со стороны степи к нему нет никакой дороги, — сообщил Богдан Максиму.— Никакой дороги? — переспросил удивленный Кривонос, направляя коня по старым следам колес, тянувшимся к лесу. — Не мог же хозяин лететь в Веремеевку по воздуху и жить там отшельником. Возможно, вон это и есть тот самый лес. Судя по рассказу Мартынка, хутор Джулай должен размещаться где-то там, среди вон тех потухающих костров, следов чудовищного пиршества басурман. К сожалению, Богдан, вижу, что теперь уже нечего думать о хуторе. Людей там нету. Их нужно искать в лесу; не всех же захватили басурмане…— Убитый лежит… — донеслось из чащи.Все всадники ринулись к лесу.Богдан пробивался сквозь толпу всадников, чтобы увидеть жертву звериного нападения людоловов.В глубине леса на угловатом пне лежал навзничь человек с рассеченной окровавленной головой. В стороне, рядом с отрубленной рукой, лежал не нужный теперь топор, покрытый засохшими черными сгустками крови. Даже радостно стало на душе! Значит, не во время позорного бегства, а в жестоком бою погиб бедняга!Труп убитого еще раз подтверждал, что сегодня этот клочок украинской земли подвергся зверскому нападению, что захваченные врасплох люди сами защищались и защищали своих родных, жертвуя жизнью, задерживали захватчиков, давая возможность близким убежать, скрыться.Отряд медленно продвигался вдоль лесной опушки, ожидая донесений разведки. Приближался вечер, с каждой минутой возрастала опасность внезапного нападения притаившихся в лесу крымчаков. Наконец пришлось остановить отряд, когда подошли к тому месту, где была намечена встреча с разведкой Горленко.Неизвестность угнетающе действовала на Богдана, и он не находил себе места. Несколько раз он порывался поскакать туда, вдаль, где дымились догоравшие селения. Кривонос, все время следил за Богданом и каждый раз окликал его:— Куда ты? А ну-ка, воротись, воротись…Богдан подчинялся старшему другу, хотя в душе негодовал на него. Юноше казалось, что нужно использовать каждую минуту, чтобы поскорее приблизиться к пожарищам, где, быть может, ожидают помощи пострадавшие хуторяне.Неожиданный конский топот, донесшийся из лесу, заставил всех насторожиться. Разведчик Юркевич, размахивая руками, точно крыльями, скакал к Кривоносу. Казаки тоже приблизились к своему атаману. Подъехал к нему и Богдан.— С чем приехал, пан Юзя? — вырвался навстречу всаднику встревоженный Кривонос.— Мы нашли зарубленного саблями жолнера, — запыхавшись, докладывал разведчик.— Жолнера? Откуда же тут взялся польский жолнер? — недоуменно воскликнул Кривонос. И тут же перешел к делу: — Погоди, пан Юзеф. Это далеко отсюда?— Разве заметишь, пан Максим, при такой спешке? Вон туда ведет эта тропинка, по которой и прискакал я… Пан Мусий остался там…— И Ганджа?— Пан Иван напал на конский след, должно быть, след неверных. Он отправился дальше и теперь находится возле пана Мусия.Тем временем Кривонос вспомнил пожилого жолнера, который, выполняя наказ полковника Хмелевского, охотно согласился поехать на хутор Джулая предупредить о грозящей беде…— Поехали к Мусию, показывай дорогу, пан Юзеф! Там сложил свою голову жолнер пана региментара Хмелевского, спасая семью Джулая.Богдан поскакал следом за Юркевичем, опережая, даже Кривоноса.В лесу уже сгустилась темнота. Казаки поспешно разжигали костер возле убитого жолнера. Кривонос полой жупана осторожно смахнул песок с лица убитого, а кто-то из казаков горящей веткой осветил покойника. Максим, посмотрев на него, безнадежно махнул рукой и отошел в сторону.— Он… Бедняга! Добровольно вызвался поехать на хутор Джулая. Герой поляк!.. Снять оружие с убитого, отослать его с гонцом в регимент! Пан Богдан на польском языке напишет письмо семье героя и от имени казаков выразит соболезнование…Ни у кого не было сомнения в том, что жолнер, защищая хутор Джулая, погиб от кровавой руки Селима…Жолнер лежал скорчившись, поджав под себя руку с карабелей. Нельзя было понять, в какое место он получил смертельный удар саблей иди пикой. Но опытный в боях Мусий Горленко, который еще засветло успел присмотреться к убитому и изучить окружающую обстановку, сказал, что жолнер свалился с коня уже мертвым.— Нога его зацепилась в стремени, — объяснил Мусий, — и конь потащил убитого по земле. Вот здесь есть следы, хорошо видно, где его коня повернули обратно. Бой начался еще вон там, у раскидистого дуба, где жолнер, по-видимому, не одного басурмана сразил своей карабелей, как это умеют делать польские кавалеристы! Вон лежит труп басурмана, а дальше валяется отрубленная рука другого; в яме же, возле дуба, остался труп татарского коня, наверно зарубленного жолнером во время этой страшной битвы… Куски крестьянской одежды лежат на земле, затоптанные конскими копытами. Там и погиб славный воин, вступивший в единоборство с десятком басурманов.— Да, очевидно, там… — задумчиво повторил Максим. — Жолнер, надо думать, погиб, защищая беглецов хуторян. А эти несчастные…Он не успел закончить свою мысль, как Богдан соскочил с седла. В свете костра он с ужасом узнал в одном из кусков оторванную полу Мелашкиной корсетки. В отчаянии и гневе он закричал:— Панове казаки, Пушкариха в руках басурман!.. Эй, эй, скорее к Суде, к Суде!И в тот же момент юноша с разбегу вскочил в седло так, что конь даже присел на задние ноги. Направляя коня по едва заметным на песчаной почве следам, Богдан проскочил между деревьев и скрылся в густом сумраке притихшего леса.Кривонос больше не раздумывал. Он оставил Мусия Горленко хоронить погибшего жолнера, а сам помчался за Хмельницким.Ночной мрак сгущался, и это еще более ухудшало и без того тяжелое настроение народных защитников. 11 Ночью отряд Кривоноса осторожно продвигался к Суле. Выбравшись из леса и перелесков, казаки с юга обошли село Веремеевку и уже в долине реки наскочили на лагерь вооруженных крестьян. Кривонос решил заночевать с ними и подробнее разузнать о нападении басурман. Рассказы жителей рисовали ясную, отчетливую картину. На рассвете небольшой отряд татар и турок напал на прибрежные хутора. Дозорные заметили их уже на этом берегу и подняли тревогу. Первый бой с захватчиками произошел, когда хуторские хаты уже пылали. Захватчики умышленно напали сначала на хутора, чтобы обмануть вооруженную охрану, расположившуюся на берегу Суды. Казаки и крестьяне действительно бросились перехватывать захватчиков на хуторах, а в тот же миг из прибрежных камышей выскочили татары и турки с арканами в руках и напали на безоружных жителей села.— Отбили их? — взволнованно спросил Кривонос.— Но не без урона, конечно. Четверо наших погибли в бою, несколько казаков было ранено.— Много людей схватили басурмане в селе?— Господь его знает, разве в такой суматохе подсчитаешь? Иные убежали в лес, и теперь неизвестно, схватили их басурмане или кому-нибудь удалось укрыться, — объяснил один из мужиков.Но другой перебил его:— Чего там, на опушке леса схватили проклятые много женщин и детей. А было их там больше четырех десятков. Запорожца Демьяна, Надежду, Парасю, молодицу Феди с мальчиком, батюшки Саливона наймичку Докию…— А из жителей прибрежных хуторов? — нетерпеливо спросил Богдан, который с душевным трепетом прислушивался к каждому имени.— Да кто знает, казаче, были и хуторские, — снова отозвался первый мужик. — Вон Лыгорь был возле хутора, сам все видел, это правда, панове казаки…— Что именно видели вы, пан Лыгорь, на хуторах во время боя? — Максим искал глазами этого затерявшегося среди людей очевидца.При скупом освещении костра даже лица близ сидящих крестьян трудно было различить.— Расскажи, Лыгорь, казакам, чего молчишь? — подбадривали его из толпы.Позади Максима поднялся, выпрямившись во весь свой богатырский рост, крепкий мужчина, с ружьем в руках, с саблей на красном поясе. Свет от костра осветил его немолодое лицо, выделявшееся среди ночной тьмы, словно нарисованное на черном бархате. Длинные, толстые усы ниспадали на выдающуюся вперед челюсть, на угловатый подбородок. Гордое и вместе с тем печальное выражение лица, скорбно опущенные веки вызывали сочувствие и расположение к этому человеку.— Ну что же, расскажу еще раз, — раздался его зычный голос, с легкой хрипотцой. — Вместе с другими женщинами, из тех, что жили неподалеку от леса, басурмане схватили и мою дочь Олену… На семнадцатом годку бедную постигла такая горькая доля… Это случилось тогда, когда мы бросились на хутора, как только загорелись хаты. Выписчик Джулай, сын выкреста из крымчаков, первым подвергся нападению. А мы с ним вместе казаковали, он меня раненого вынес с поля боя, кумом я ему был, крестил Филонка… Бросились мы это к хутору, а навстречу нам галопом скачут с десяток басурман. Они, понятно, на конях, а мы пешие. Да увидели, что нас с полсотни, хотя и пеших, но вооруженных, побоялись вступать с нами в бой, повернули назад, пришпорив коней. А там крик, вопли женщин. Вижу — один привязанный арканом к седлу бежит рядом с конем. Наверно, услышал, что мы закричали, подскочил, хотел схватить врага, но поймал только поводья и рванул на себя занузданного коня… Ну, а сверху со свистом обрушилась сабля, турок рассек ему голову… Человек зашатался, повис на аркане. Басурман отвязал аркан и бросил, человек упал. Это был слепой кобзарь с хутора Джулая…— Богун? — Еще одно неожиданное горе, как тяжелая глыба, упавшая вслед за другими, навалилось на Богдана. Но нужно было сдерживать себя: ведь он теперь казак.— Стало быть, казаче, кобзарь Карпо Богун… Наши крестьяне похоронили покойника еще в тот день, когда басурман отогнали за Сулу. Жара, опасность нового нападения захватчиков… Нужно было спешить! На кладбище в селе и похоронили вместе с теми, что полегли в бою… А в этот раз, наверное, немало наших людей — особенно детворы и молодиц — попало в неволю… Из Лубен передали, что полк королевских войск выступил против людоловов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Солнце уже поднялось из-за леса, согревая своими теплыми лучами землю, когда отряд Максима Кривоноса вброд переправлялся через реку Тясьмин. А потом казаки понеслись вскачь на Боровицу, где была переправа через Днепр. По левую руку Кривоноса ехал, все на том же подаренном коне с царапиной на боку, казак Зиновий-Богдан Хмельницкий. На лице его светились отвага и печаль. То ли ветер с Днепра, то ли что-то иное наполняло его глаза крупными слезами, солеными капельками скатывавшимися по щекам, увлажнявшими его сжатые губы.Это были первые слезы ненависти, они смешались со слезами матери, благословившей глубоко оскорбленного юношу. Только стал на ноги, только начинал жить — и вот…Проносясь в походном казацком седле по пескам и перелескам, Богдан отчетливо представлял себе оскорбленных людей, которые вместе с ним ходили по этой же священной земле родной страны. Прощай, беззаботное детство, прощай и нерасцветшее, золотое юношество! А счастье должен завоевать сам…Стояла весна, — на удивление теплые дни предвещали скорое приближение лета. Отряд Кривоноса скрылся в перелесках — казалось, растаял в теплых солнечных лучах. Даже птицы в лесу не успевали вспорхнуть, когда между деревьями проносились всадники, спешившие на север, к Днепру. 10 Возле селения Боровица, в прибрежных перелесках, отряд Максима Кривоноса встретил группу встревоженных крестьян. До этого, проезжая через село, всадники не заметили ни одной женщины с детьми, и вообще оно казалось безлюдным. По дороге же, что вела к переправе, бродили мужики, парни, вооруженные чем попало.Максим Кривонос, не отдыхая, направился со своим отрядом к Днепру. Кое-кто из местных жителей, те, что помоложе, присоединились к отряду.Мусий Горленко, первым заезжавший в Боровицу, расспросил поселян и о результатах своей разведки доложил атаману.— Неужели мы опоздали? — забеспокоился Максим, когда Горленко рассказал ему, что поселяне слышали отзвуки выстрелов, видели страшные зарева пожаров, бушевавших за лугами, на Засулье.Наскоро сколоченный паром использовали только для перевозки людей, оружия и продовольствия. Коней привязывали к парому, и они переплывали реку. И все же переправа двух сотен вооруженных казаков заняла немало времени.Максим велел своим людям соблюдать полную тишину. Сам он прислушивался к тому, что творилось на противоположном берегу, не доносится ли хоть какой-нибудь звук оттуда, где поднимался в небо черный дым пожара. «Опоздали!» Эта мысль тяжелым камнем ложилась ему на душу. Переправившись на левый берег Днепра, он даже не дал коням обсохнуть, велел казакам вытереть их спины травой или полами своих жупанов и седлать.Перед закатом солнца казаки, выбравшись из цепи луговых озер, прискакали к пылающему хутору.Ни одной живой души! Рушащиеся стропила хат еще облизывал десятками языков утомившийся, но ненасытившийся огонь. Смрад и треск пожарища навевали на вооруженных всадников невыразимую скорбь. Они застали лишь следы разрушений; враг же поспешил скрыться, и, должно быть, давно, так как уже успели сгореть почти все хуторские строения.Кривонос послал в разведку Мусия вместе с Силантием и Юркевичем, приказав им постараться найти хоть одного живого человека, чтобы разузнать, в каком направлении скрылись захватчики.— Мартынко рассказывал мне, что хутор Джулая находится недалеко от Сулы, он окружен большим лесом и со стороны степи к нему нет никакой дороги, — сообщил Богдан Максиму.— Никакой дороги? — переспросил удивленный Кривонос, направляя коня по старым следам колес, тянувшимся к лесу. — Не мог же хозяин лететь в Веремеевку по воздуху и жить там отшельником. Возможно, вон это и есть тот самый лес. Судя по рассказу Мартынка, хутор Джулай должен размещаться где-то там, среди вон тех потухающих костров, следов чудовищного пиршества басурман. К сожалению, Богдан, вижу, что теперь уже нечего думать о хуторе. Людей там нету. Их нужно искать в лесу; не всех же захватили басурмане…— Убитый лежит… — донеслось из чащи.Все всадники ринулись к лесу.Богдан пробивался сквозь толпу всадников, чтобы увидеть жертву звериного нападения людоловов.В глубине леса на угловатом пне лежал навзничь человек с рассеченной окровавленной головой. В стороне, рядом с отрубленной рукой, лежал не нужный теперь топор, покрытый засохшими черными сгустками крови. Даже радостно стало на душе! Значит, не во время позорного бегства, а в жестоком бою погиб бедняга!Труп убитого еще раз подтверждал, что сегодня этот клочок украинской земли подвергся зверскому нападению, что захваченные врасплох люди сами защищались и защищали своих родных, жертвуя жизнью, задерживали захватчиков, давая возможность близким убежать, скрыться.Отряд медленно продвигался вдоль лесной опушки, ожидая донесений разведки. Приближался вечер, с каждой минутой возрастала опасность внезапного нападения притаившихся в лесу крымчаков. Наконец пришлось остановить отряд, когда подошли к тому месту, где была намечена встреча с разведкой Горленко.Неизвестность угнетающе действовала на Богдана, и он не находил себе места. Несколько раз он порывался поскакать туда, вдаль, где дымились догоравшие селения. Кривонос, все время следил за Богданом и каждый раз окликал его:— Куда ты? А ну-ка, воротись, воротись…Богдан подчинялся старшему другу, хотя в душе негодовал на него. Юноше казалось, что нужно использовать каждую минуту, чтобы поскорее приблизиться к пожарищам, где, быть может, ожидают помощи пострадавшие хуторяне.Неожиданный конский топот, донесшийся из лесу, заставил всех насторожиться. Разведчик Юркевич, размахивая руками, точно крыльями, скакал к Кривоносу. Казаки тоже приблизились к своему атаману. Подъехал к нему и Богдан.— С чем приехал, пан Юзя? — вырвался навстречу всаднику встревоженный Кривонос.— Мы нашли зарубленного саблями жолнера, — запыхавшись, докладывал разведчик.— Жолнера? Откуда же тут взялся польский жолнер? — недоуменно воскликнул Кривонос. И тут же перешел к делу: — Погоди, пан Юзеф. Это далеко отсюда?— Разве заметишь, пан Максим, при такой спешке? Вон туда ведет эта тропинка, по которой и прискакал я… Пан Мусий остался там…— И Ганджа?— Пан Иван напал на конский след, должно быть, след неверных. Он отправился дальше и теперь находится возле пана Мусия.Тем временем Кривонос вспомнил пожилого жолнера, который, выполняя наказ полковника Хмелевского, охотно согласился поехать на хутор Джулая предупредить о грозящей беде…— Поехали к Мусию, показывай дорогу, пан Юзеф! Там сложил свою голову жолнер пана региментара Хмелевского, спасая семью Джулая.Богдан поскакал следом за Юркевичем, опережая, даже Кривоноса.В лесу уже сгустилась темнота. Казаки поспешно разжигали костер возле убитого жолнера. Кривонос полой жупана осторожно смахнул песок с лица убитого, а кто-то из казаков горящей веткой осветил покойника. Максим, посмотрев на него, безнадежно махнул рукой и отошел в сторону.— Он… Бедняга! Добровольно вызвался поехать на хутор Джулая. Герой поляк!.. Снять оружие с убитого, отослать его с гонцом в регимент! Пан Богдан на польском языке напишет письмо семье героя и от имени казаков выразит соболезнование…Ни у кого не было сомнения в том, что жолнер, защищая хутор Джулая, погиб от кровавой руки Селима…Жолнер лежал скорчившись, поджав под себя руку с карабелей. Нельзя было понять, в какое место он получил смертельный удар саблей иди пикой. Но опытный в боях Мусий Горленко, который еще засветло успел присмотреться к убитому и изучить окружающую обстановку, сказал, что жолнер свалился с коня уже мертвым.— Нога его зацепилась в стремени, — объяснил Мусий, — и конь потащил убитого по земле. Вот здесь есть следы, хорошо видно, где его коня повернули обратно. Бой начался еще вон там, у раскидистого дуба, где жолнер, по-видимому, не одного басурмана сразил своей карабелей, как это умеют делать польские кавалеристы! Вон лежит труп басурмана, а дальше валяется отрубленная рука другого; в яме же, возле дуба, остался труп татарского коня, наверно зарубленного жолнером во время этой страшной битвы… Куски крестьянской одежды лежат на земле, затоптанные конскими копытами. Там и погиб славный воин, вступивший в единоборство с десятком басурманов.— Да, очевидно, там… — задумчиво повторил Максим. — Жолнер, надо думать, погиб, защищая беглецов хуторян. А эти несчастные…Он не успел закончить свою мысль, как Богдан соскочил с седла. В свете костра он с ужасом узнал в одном из кусков оторванную полу Мелашкиной корсетки. В отчаянии и гневе он закричал:— Панове казаки, Пушкариха в руках басурман!.. Эй, эй, скорее к Суде, к Суде!И в тот же момент юноша с разбегу вскочил в седло так, что конь даже присел на задние ноги. Направляя коня по едва заметным на песчаной почве следам, Богдан проскочил между деревьев и скрылся в густом сумраке притихшего леса.Кривонос больше не раздумывал. Он оставил Мусия Горленко хоронить погибшего жолнера, а сам помчался за Хмельницким.Ночной мрак сгущался, и это еще более ухудшало и без того тяжелое настроение народных защитников. 11 Ночью отряд Кривоноса осторожно продвигался к Суле. Выбравшись из леса и перелесков, казаки с юга обошли село Веремеевку и уже в долине реки наскочили на лагерь вооруженных крестьян. Кривонос решил заночевать с ними и подробнее разузнать о нападении басурман. Рассказы жителей рисовали ясную, отчетливую картину. На рассвете небольшой отряд татар и турок напал на прибрежные хутора. Дозорные заметили их уже на этом берегу и подняли тревогу. Первый бой с захватчиками произошел, когда хуторские хаты уже пылали. Захватчики умышленно напали сначала на хутора, чтобы обмануть вооруженную охрану, расположившуюся на берегу Суды. Казаки и крестьяне действительно бросились перехватывать захватчиков на хуторах, а в тот же миг из прибрежных камышей выскочили татары и турки с арканами в руках и напали на безоружных жителей села.— Отбили их? — взволнованно спросил Кривонос.— Но не без урона, конечно. Четверо наших погибли в бою, несколько казаков было ранено.— Много людей схватили басурмане в селе?— Господь его знает, разве в такой суматохе подсчитаешь? Иные убежали в лес, и теперь неизвестно, схватили их басурмане или кому-нибудь удалось укрыться, — объяснил один из мужиков.Но другой перебил его:— Чего там, на опушке леса схватили проклятые много женщин и детей. А было их там больше четырех десятков. Запорожца Демьяна, Надежду, Парасю, молодицу Феди с мальчиком, батюшки Саливона наймичку Докию…— А из жителей прибрежных хуторов? — нетерпеливо спросил Богдан, который с душевным трепетом прислушивался к каждому имени.— Да кто знает, казаче, были и хуторские, — снова отозвался первый мужик. — Вон Лыгорь был возле хутора, сам все видел, это правда, панове казаки…— Что именно видели вы, пан Лыгорь, на хуторах во время боя? — Максим искал глазами этого затерявшегося среди людей очевидца.При скупом освещении костра даже лица близ сидящих крестьян трудно было различить.— Расскажи, Лыгорь, казакам, чего молчишь? — подбадривали его из толпы.Позади Максима поднялся, выпрямившись во весь свой богатырский рост, крепкий мужчина, с ружьем в руках, с саблей на красном поясе. Свет от костра осветил его немолодое лицо, выделявшееся среди ночной тьмы, словно нарисованное на черном бархате. Длинные, толстые усы ниспадали на выдающуюся вперед челюсть, на угловатый подбородок. Гордое и вместе с тем печальное выражение лица, скорбно опущенные веки вызывали сочувствие и расположение к этому человеку.— Ну что же, расскажу еще раз, — раздался его зычный голос, с легкой хрипотцой. — Вместе с другими женщинами, из тех, что жили неподалеку от леса, басурмане схватили и мою дочь Олену… На семнадцатом годку бедную постигла такая горькая доля… Это случилось тогда, когда мы бросились на хутора, как только загорелись хаты. Выписчик Джулай, сын выкреста из крымчаков, первым подвергся нападению. А мы с ним вместе казаковали, он меня раненого вынес с поля боя, кумом я ему был, крестил Филонка… Бросились мы это к хутору, а навстречу нам галопом скачут с десяток басурман. Они, понятно, на конях, а мы пешие. Да увидели, что нас с полсотни, хотя и пеших, но вооруженных, побоялись вступать с нами в бой, повернули назад, пришпорив коней. А там крик, вопли женщин. Вижу — один привязанный арканом к седлу бежит рядом с конем. Наверно, услышал, что мы закричали, подскочил, хотел схватить врага, но поймал только поводья и рванул на себя занузданного коня… Ну, а сверху со свистом обрушилась сабля, турок рассек ему голову… Человек зашатался, повис на аркане. Басурман отвязал аркан и бросил, человек упал. Это был слепой кобзарь с хутора Джулая…— Богун? — Еще одно неожиданное горе, как тяжелая глыба, упавшая вслед за другими, навалилось на Богдана. Но нужно было сдерживать себя: ведь он теперь казак.— Стало быть, казаче, кобзарь Карпо Богун… Наши крестьяне похоронили покойника еще в тот день, когда басурман отогнали за Сулу. Жара, опасность нового нападения захватчиков… Нужно было спешить! На кладбище в селе и похоронили вместе с теми, что полегли в бою… А в этот раз, наверное, немало наших людей — особенно детворы и молодиц — попало в неволю… Из Лубен передали, что полк королевских войск выступил против людоловов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55