И она посоветовала Львовскому магистрату наградить храбреца и патриота… К тому же и Потоцкому уже не только смерть какого-то валашского слуги, но даже и крупный выкуп не могли помочь вырваться из турецкого плена. А крымчаки уже прошли через Перекоп… Таким образом, казнь этих двух несчастных могла повлечь за собой только нежелательные последствия, лишний раз напомнила бы всемогущему султану о преступлениях Потоцкого, о намерениях польской Короны присоединить к себе Молдавию. Чрезвычайное событие, происшедшее на Рынке, постепенно стало забываться. Ганджу и Юркевича не стали больше разыскивать, сняв с них intamacja судимость, позор, бесчестие (польск.)
.Но люди другого круга, в котором теперь вращался скрывающийся Богдан, — дальновидные купцы армяне и греки, особенно старый, опытный Корнъякт, считали, что и недавним осужденным надо бежать из Львова, и Богдану следует уйти от мщения раздраженной шляхты.Уже установились погожие майские дни, подсохли дороги. Львовские купцы отправились в свое ежегодное торговое путешествие в Стамбул. К их каравану и присоединился Богдан в качестве купеческого челядинца при караван-баше. Серебковиче, еще не старом, но уже бывалом торговце. Молодой Хмельницкий и его покровители предполагали, что так и начнется неспокойная, но заманчивая карьера молодого купца. Чего еще лучше желать сыну чигиринского подстаросты, образованному, как шляхтич, но обездоленному, как и всякий простолюдин в краю, где безраздельно господствуют своенравные и жестокие магнаты?..В Кривичах, что находятся неподалеку от Львова, к этому каравану присоединился и переяславский купец Семен Сомко. Во Львов уже доходили слухи о нападении крымских татар на Приднепровье. Сомко хотелось поскорее добраться до Киева, надежно защищенного казаками, возглавляемыми Сагайдачным. Хотя бы до Каменец-Подольска спокойно доехать под охраной караван-баши Серебковича… В Кривичах с караваном прощались родственники, да и просто местные жители, привыкшие торжественно встречать и провожать купцов.В толпе провожающих был и Стась Хмелевский. В течение последних двух месяцев они встречались с Богданом только однажды, в лесу, раскинувшемся в долине за Высоким Замком. Свидание их было кратким и грустным. Друзья молча смотрели друг на друга, стараясь улыбнуться и с трудом сдерживая слезы. Богдан сказал Стасю, что, несмотря на объявленную амнистию, возвращаться в коллегию он не намерен, так как окончательно решил строить свою судьбу по-иному. Тогда же они условились встретиться еще раз в Кривичах, на публичных проводах каравана.— Неужели, Богдась, ты окончательно решил стать купцом? Изучали мудрость Платона, поэтику Вергилия, военное искусство Александра… И так… Будь проклят Рынок и наглядное знакомство на нем с государственным правом… — возмущался шляхтич Хмелевский, обнимая друга.— Не следует, Стась, так охаивать ремесло, на котором держится вся государственная казна. Платон, Александр Македонский… Останемся живы, будем чтить эти имена. А главное, Стась, не будем омрачать нашу дружбу твоим недоброжелательным отношением к купеческому ремеслу. Как первая любовь, эта дружба соединила нас, и пусть только смерть нарушит ее.— Богдась!— Не нужно, не нужно, Стась!.. Летом будешь у родных, наведайся в Киев. Мы еще не знаем, куда забросит нас судьба. У тебя есть имя, а я… сам должен обеспечить себя, пусть торговлей, чтобы жить хотя бы не хуже киевлян…— Счастливого тебе пути! Не забывай и ты нашей верной, многолетней дружбы. Да присматривай за Мартынком, помоги ему доучиться…Они молча обнялись снова. А впереди уже раздались голоса погонщиков, заскрипели мажары, зашумели родственники и друзья купцов.Богдан еще раз обернулся к расстроенному другу, протянул ему руку.— Никогда в жизни не забуду тебя, Стась! Мы только начинаем становиться на ноги. Ты поляк, а я украинец. Ты шляхтич, а я… казак. Но оба мы — сыновья человечества. Сколько раз еще нам обоим нужна будет дружеская поддержка!Они крепко расцеловались. Богдан побежал нагонять мажару Серебковича. А Стась глядел ему вслед, и глаза его туманила слеза. 5 В Каменке попрощались и с караваном. Пан Серебкович отвел Богдана в сторону от мажар и посоветовал:— Я уже говорил Семену, должен предупредить и вас, мой юный друг: будьте осторожны в пути. Прошел слух, что крымские татары напали на Приднепровье, воспользовавшись походом королевича со своими войсками на Москву. Возможно, что с ними идет и отряд турок — дорог у них много, домой могут возвращаться и через Днестр. Езжайте не по большаку, а обходите его стороной, через лес, и лучше всего ночью… Ведя торговлю, вы должны всегда помнить о ее благородной высокой цели, о служении народу. Пусть вас не искушает жадность, не гонитесь за ничтожной наживой. Ибо, поддавшись жадности, превратитесь в мелкого шинкаря и утратите человеческий облик, а для общества… погибнете.— Искренне благодарю уважаемого пана за отеческий совет! — ответил Богдан, прощаясь со своими учителями и покровителями.Сомко стоял около мажары, на которой ехал слепой кобзарь Богун, и разговаривал с ним, по-хозяйски поставив ногу на толстую ступицу колеса, обод которого поблескивал свежими подтеками дегтя.— Как вы думаете, пан Федор, осмелятся захватчики напасть на Киев, если они и впрямь перешли уже Буг?— Думать, конечно, думаю, пан Семен. Редко когда басурмане осмеливались нападать на Киев. Но пути господни неисповедимы! Слух, говоришь, идет, что поход возглавляет хан Мухамед Гирей? Сказывают, что Киев защищают казаки Петра Сагайдака. Осмелятся ли неверные сразиться с такой силой? Мухамед со своим братцем Шагинем четыре года отсидел в тюрьме за участие в бунте, теперь выслуживается, опытный людолов… А дороги пан Семен, наверное, лучше меня знает. Армяне советуют обойти стороной Бар и Хмельник. А им все известно…Мелашка и Мартынко слезли с мажары, чтобы размять ноги. Когда Мартынко увидел, что Богдан направился от караван-баши к обозу Сомко, он так и рванулся к нему навстречу. Детская привязанность его к Богдану превращалась в искреннюю юношескую дружбу.Нежно, по-матерински любила Мелашка обоих ребят. Мартынко был родной, его любила, будто воскресшего из мертвых после известного их похода к Болотникову вместе с кобзарем. А Богдана поручила ей воспитывать добрейшая из матерей!.. Богдан стремился к справедливой жизни, которую так хотелось увидеть и этой женщине. Мелашка сердцем чувствовала в молодом «Хмеле» дух Наливайко, забывая о том, что сама же и прививала его юноше, как умела, более шести лет присматривая за ним, как за своим собственным ребенком.Обоз переяславских и киевских купцов двинулся от Замка по высокому мосту через ущелье, затем выехал на взгорье и свернул влево, углубляясь в чащу безграничного леса.Подолье! Сомко ехал на передней мажаре, при случае расспрашивая у встречных людей о дороге на Бар, на Умань, скрывая, что собирается ехать в Белую Церковь. Пожилые люди долго провожали глазами обоз купцов, удивляясь, почему пробирались они с товарами по таким глухим дорогам.Теплые, порой даже душные дни сменялись холодными ночами. Сомко часто разбивал лагерь днем на зеленом лугу, в безопасном месте, где лошади и волы могли свободно попастись, а люди поесть. Но зато к вечеру они выезжали на большак и почти всю короткую майскую ночь двигались на северо-восток, к Днепру. Обильно смазывали березовым дегтем колеса мажар, чтобы они не скрипели. Разговаривали шепотом, а скотину подгоняли, даже не взмахивая кнутом. Купцы заботились о том, чтобы их не услышали, и сами чутко прислушивались к тому, что творится в притихшей ночной степи.Чем дальше они удалялись от Каменца, тем настойчивее распространялись слухи о продвижении татарских и турецких орд в глубь Украины. На четвертый день путешествия встретили спасавшихся от татарского набега. Люди со своими убогими пожитками за плечами, на возку или в сумках на оседланных конях бежали в чащу леса, в топкие болота, куда не осмелятся ступить басурмане. Искренне и горячо они убеждали:— Куда вас несет нечистая сила, прости господи! Неверные тысячами снуют по дорогам, словно злой рок свалились они на наши головы. Переждали бы где-нибудь в глубине леса…А другие добавляли:— Сам пан Сагайдачный не в силах преградить путь неверным. Под Белой Церковью разгромил войска их Мухамеда Гирея, тысячи невольников отбил у них. Теперь они настолько озверели, что все Подолье заполнили, точно саранча, прости господи… Где-то будто бы Васильке Босый с могилевцами промышляет, гоняясь за татарскими отрядами по тракту Могилев — Паволочь. Да разве вырвутся хитрющие крымчаки на тракт? Этот Мухамед — змея подколодная, прости господи…Сомко был не такой человек, чтобы прийти в замешательство от вестей, нагоняющих страх. Он не повернул обоз обратно на запад — разве убежишь от конников? Челядинцам роздал оружие: кому саблю, кому копье на деревянном древке. На весь обоз было два немецких ружья, приобретенных во Львове; одно Сомко взял себе, а второе отдал сыну, самому искусному стрелку, ехавшему на мажаре, замыкавшей обоз. Он решил в случае нападения поставить все мажары в круг и отбиваться от врага. Единственной женщине в обозе, Мелашке, велел позаботиться о слепом Богуне. Богдан и Мартынко не имели никаких поручений.И впрямь, что можно было поручать бурсаку, пусть уже и с черным пушком на губе? Ведь он человек не военный, с оружием обращаться не умеет. А Мартынко — тот и вовсе мальчишка.— Хлопцам лучше всего спрятаться где-нибудь и не попадаться на глаза басурманам, — посоветовал кто-то из путников.Стало уже светать, когда слева зачернел густой лес. Сомко свернул туда и по удобной прогалине стал углубляться в чащу. Подъехали к реке и направились вдоль берега, выбирая удобную полянку для привала.Уже в лесу начало светать, когда они разбили свой лагерь. Распрягли лошадей и волов, поставили в круг мажары, приготовились варить уху из сухой рыбы.Богдан и Мартынко, не спросив разрешения старших, отошли от обоза и углубились в чащу леса. Молодого, еще не испытавшего горя Богдана все радовало и возбуждало, его совсем не беспокоила тревожная, опасная поездка. Бывалый купец Семен Сомко порадовал вестью о том, что они подъезжают к могилевскому тракту, — ну и хорошо. Ведь на этом тракте отряды пана Босого зорко следят за передвижением басурман. Богдан беззаботно цеплялся за гибкие деревца, шаловливо раскачивая их. Изредка они с Мартынком перебрасывались словами. Каждый раз Мартынко предупреждал его, чтобы он не говорил громко, но и сам смеялся над своей осторожностью, поддерживаемый бесстрашным Богданом.Они поднялись на высокий лесной курган. Но и с него были видны только густые кроны деревьев. Правда, отсюда было ближе к солнцу, вдруг выглянувшему из-за вершин дубов и сосен и позолотившему их. Над лесом стлалась туманная дымка.— Чудесно! — произнес мечтательно Богдан. — Мартынко, тебе известно, что не солнце вращается вокруг земли, а…И тут же они резко обернулись. В лесу, с той стороны, где проходила дорога, по которой совсем недавно проехал обоз Семена Сомко, под копытами вооруженных всадников зашелестели прошлогодние листья, затрещали ветки, и вдруг послышалась турецкая речь. К несчастью, турки заметили ребят, стоявших на кургане и освещенных лучами солнца, и бросились к ним.— Мартынко, беги скорей, предупреди наших!.. — крикнул Богдан, столкнув мальчика с кургана.Как поступить самому — еще не знал. Ясно было одно: должен отвлечь неверных, дав возможность Мартынку добежать до обоза и предупредить Сомко. И тут же молниеносно промелькнула мысль о слепом Богуне и Мелашке, ухаживавшей за ним.Всадники галопом мчались к кургану. Кони тяжело сопели, взбираясь по крутому подъему, обходя деревья. А Богдан стоял, словно околдованный, глядя на приближавшихся турок.Минуты ожидания казались вечностью, на устах еще звучали имена, о которых хотел рассказать Мартынку: Птоломей, Коперник… И вдруг бросился бежать прочь, в колючие заросли терновника и орешника. Не добежав до подножия кургана, он ловко стал взбираться по стволу ветвистой сосны. Турки свирепо кричали. Богдан отчетливо слышал отдельные бранные слова. Чем выше он взбирался, тем гуще были ветви, и ему легче было подниматься, цепляясь за них. Взглянув туда, где он впервые заметил врага, увидел, как один из всадников поскакал с кургана вниз, объезжая кусты терна и ореха, за ним последовали и другие, опережая друг друга.Турки были уверены, что паренек побежит от кургана к реке. До их ушей донесся шум боя. Всадники осадили коней и повернули в сторону завязавшейся около обоза сечи. У них уже не было времени гнаться за парнем, убежавшим с кургана. Там, в долине, в камышах, росших на берегу реки, они надеялись захватить богатый ясырь.Гул схватки прорезал выстрел из ружья, следом за ним второй. Смертельный крик сраженного, топот коней и снова беспорядочная свалка, крики, звон сабель. Богдан весь дрожал, Прижимаясь к колючим ветвям сосны. Но юношеская любознательность была сильнее страха. Он пробовал развести ветви и посмотреть туда, где люди боролись за свою жизнь. Наверное, будут убитые с обеих сторон. Врагов было в два раза больше, к тому же они нападали, а это тоже увеличивало их силы, как мудро говорил Александр Македонский… Но что будет делать слепой, спасет ли его тетя Мелашка, озабоченная судьбой ребят?.. Успел ли добежать туда Мартынко?..После третьего, в этот раз одиночного, выстрела бой стал утихать. Теперь доносились победные возгласы турок, захватывавших добычу. Вопли, призывы о помощи, стоны. И весь этот шум, словно мечом, прорезал душераздирающий женский крик.— Мелашка!.. Тетя Мелашка в опасности… Нашу матушку бесчестят неверные… — вырвалось, словно стон, из груди Богдана.Не теряя времени, юноша оставил спасительные ветки и быстро спустился на землю. Он пробирался сквозь колючий кустарник, не обращая внимания на царапины, думая только об одном:«Нашу матушку бесчестят басурмане!..»Несколько оседланных коней без всадников, запутавшись в поводьях, поворачивали назад по собственному следу. Между деревьями, прямо на Богдана, скакал рыжий конь, неся в своем седле смертельно раненного турка. От резкого поворота коня, обходившего большой старый дуб, всадник потерял равновесие. С разгона он ударился грудью о ствол, болезненно крякнул, выплевывая сгусток крови, и упал на землю. Нога его еще держалась в стремени, одна рука держала окровавленную саблю, а вторая запуталась в длинных свисавших поводьях.Конь встал на дыбы и попятился назад, таща за собой безжизненное тело турка. Потом остановился, тяжело дыша, как человек. Богдану казалось, что животное, глядя на него своими умными глазами, умоляло освободить от умирающего и взять его в свои крепкие, твердые руки.Богдан, словно одержимый, подскочил к турку, нагнулся над ним, схватился за рукоятку его сабли.— Гит вердан! Кюпак огли… Гит, гяур!.. Прочь поди! Щенок неверный!.. (турецк.)
— закричал раненый враг.Метким выстрелом он был ранен в голову, с виска стекала густая кровь. Рука с саблей беспомощно тащилась по земле, ноги судорожно корчились, у поверженного уже не было сил вытащить их из куста ежевики.— Юзинь гяур, дюзак юлсин сана!.. Сам ты неверный, иди в пекло!.. (турецк.)
— невольно по-турецки выругался сквозь зубы и Богдан. Быстро наступил ногой на правую руку врага, державшую саблю. — Отдай, нечисть паршивая! — свирепо закричал юноша. Вырвал саблю, не раздумывая замахнулся ею и в то же мгновение понял, что это лишнее… — Вот тебе и ясырь, мерзавец, — словно оправдывался перед мертвым Богдан, взбираясь на его рыжего коня.И какой бы горькой ни была эта минута, оказавшись в седле, на резвом турецком коне, юноша прежде всего с детской радостью вспомнил о своих поездках в окрестностях Чигирина. Так и хотелось поскакать между деревьев, крикнув Мартынку: «Агов, догоняй!..»Однако Мартынко, Мелашка, кобзарь, Сомко…Сидя на коне, он видел, как вдали, отдаленные от него несколькими рядами деревьев, суетились захватчики, грабившие купеческое добро. Нескольких мужчин, привязанных друг к другу на аркане, всадники выводили из лесу прямо на дорогу. Другие грабители привязывали к седлам товары, имущество… Богдан стоял, натягивая правой рукой поводья, левой сжимая опущенную саблю. Он задумался, настойчиво ища ответа, как ему лучше всего поступить в такой сложной обстановке. Впервые в жизни он не бросился вперед сломя голову, поддавшись настроению. Нет, он должен действовать сейчас рассудительно, наверняка. 6 Это событие произошло неподалеку от тракта, который пересекал известный Черный шлях, шедший из Могилев-Подольска на Паволочь, на Белую Церковь. Отряд турецкой гвардии, во главе со своим энергичным беем, отбившись от распыленных, разгромленных под Белой Церковью крымских орд, прорываясь к Днестру, намеревался укрыться на молдавской земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
.Но люди другого круга, в котором теперь вращался скрывающийся Богдан, — дальновидные купцы армяне и греки, особенно старый, опытный Корнъякт, считали, что и недавним осужденным надо бежать из Львова, и Богдану следует уйти от мщения раздраженной шляхты.Уже установились погожие майские дни, подсохли дороги. Львовские купцы отправились в свое ежегодное торговое путешествие в Стамбул. К их каравану и присоединился Богдан в качестве купеческого челядинца при караван-баше. Серебковиче, еще не старом, но уже бывалом торговце. Молодой Хмельницкий и его покровители предполагали, что так и начнется неспокойная, но заманчивая карьера молодого купца. Чего еще лучше желать сыну чигиринского подстаросты, образованному, как шляхтич, но обездоленному, как и всякий простолюдин в краю, где безраздельно господствуют своенравные и жестокие магнаты?..В Кривичах, что находятся неподалеку от Львова, к этому каравану присоединился и переяславский купец Семен Сомко. Во Львов уже доходили слухи о нападении крымских татар на Приднепровье. Сомко хотелось поскорее добраться до Киева, надежно защищенного казаками, возглавляемыми Сагайдачным. Хотя бы до Каменец-Подольска спокойно доехать под охраной караван-баши Серебковича… В Кривичах с караваном прощались родственники, да и просто местные жители, привыкшие торжественно встречать и провожать купцов.В толпе провожающих был и Стась Хмелевский. В течение последних двух месяцев они встречались с Богданом только однажды, в лесу, раскинувшемся в долине за Высоким Замком. Свидание их было кратким и грустным. Друзья молча смотрели друг на друга, стараясь улыбнуться и с трудом сдерживая слезы. Богдан сказал Стасю, что, несмотря на объявленную амнистию, возвращаться в коллегию он не намерен, так как окончательно решил строить свою судьбу по-иному. Тогда же они условились встретиться еще раз в Кривичах, на публичных проводах каравана.— Неужели, Богдась, ты окончательно решил стать купцом? Изучали мудрость Платона, поэтику Вергилия, военное искусство Александра… И так… Будь проклят Рынок и наглядное знакомство на нем с государственным правом… — возмущался шляхтич Хмелевский, обнимая друга.— Не следует, Стась, так охаивать ремесло, на котором держится вся государственная казна. Платон, Александр Македонский… Останемся живы, будем чтить эти имена. А главное, Стась, не будем омрачать нашу дружбу твоим недоброжелательным отношением к купеческому ремеслу. Как первая любовь, эта дружба соединила нас, и пусть только смерть нарушит ее.— Богдась!— Не нужно, не нужно, Стась!.. Летом будешь у родных, наведайся в Киев. Мы еще не знаем, куда забросит нас судьба. У тебя есть имя, а я… сам должен обеспечить себя, пусть торговлей, чтобы жить хотя бы не хуже киевлян…— Счастливого тебе пути! Не забывай и ты нашей верной, многолетней дружбы. Да присматривай за Мартынком, помоги ему доучиться…Они молча обнялись снова. А впереди уже раздались голоса погонщиков, заскрипели мажары, зашумели родственники и друзья купцов.Богдан еще раз обернулся к расстроенному другу, протянул ему руку.— Никогда в жизни не забуду тебя, Стась! Мы только начинаем становиться на ноги. Ты поляк, а я украинец. Ты шляхтич, а я… казак. Но оба мы — сыновья человечества. Сколько раз еще нам обоим нужна будет дружеская поддержка!Они крепко расцеловались. Богдан побежал нагонять мажару Серебковича. А Стась глядел ему вслед, и глаза его туманила слеза. 5 В Каменке попрощались и с караваном. Пан Серебкович отвел Богдана в сторону от мажар и посоветовал:— Я уже говорил Семену, должен предупредить и вас, мой юный друг: будьте осторожны в пути. Прошел слух, что крымские татары напали на Приднепровье, воспользовавшись походом королевича со своими войсками на Москву. Возможно, что с ними идет и отряд турок — дорог у них много, домой могут возвращаться и через Днестр. Езжайте не по большаку, а обходите его стороной, через лес, и лучше всего ночью… Ведя торговлю, вы должны всегда помнить о ее благородной высокой цели, о служении народу. Пусть вас не искушает жадность, не гонитесь за ничтожной наживой. Ибо, поддавшись жадности, превратитесь в мелкого шинкаря и утратите человеческий облик, а для общества… погибнете.— Искренне благодарю уважаемого пана за отеческий совет! — ответил Богдан, прощаясь со своими учителями и покровителями.Сомко стоял около мажары, на которой ехал слепой кобзарь Богун, и разговаривал с ним, по-хозяйски поставив ногу на толстую ступицу колеса, обод которого поблескивал свежими подтеками дегтя.— Как вы думаете, пан Федор, осмелятся захватчики напасть на Киев, если они и впрямь перешли уже Буг?— Думать, конечно, думаю, пан Семен. Редко когда басурмане осмеливались нападать на Киев. Но пути господни неисповедимы! Слух, говоришь, идет, что поход возглавляет хан Мухамед Гирей? Сказывают, что Киев защищают казаки Петра Сагайдака. Осмелятся ли неверные сразиться с такой силой? Мухамед со своим братцем Шагинем четыре года отсидел в тюрьме за участие в бунте, теперь выслуживается, опытный людолов… А дороги пан Семен, наверное, лучше меня знает. Армяне советуют обойти стороной Бар и Хмельник. А им все известно…Мелашка и Мартынко слезли с мажары, чтобы размять ноги. Когда Мартынко увидел, что Богдан направился от караван-баши к обозу Сомко, он так и рванулся к нему навстречу. Детская привязанность его к Богдану превращалась в искреннюю юношескую дружбу.Нежно, по-матерински любила Мелашка обоих ребят. Мартынко был родной, его любила, будто воскресшего из мертвых после известного их похода к Болотникову вместе с кобзарем. А Богдана поручила ей воспитывать добрейшая из матерей!.. Богдан стремился к справедливой жизни, которую так хотелось увидеть и этой женщине. Мелашка сердцем чувствовала в молодом «Хмеле» дух Наливайко, забывая о том, что сама же и прививала его юноше, как умела, более шести лет присматривая за ним, как за своим собственным ребенком.Обоз переяславских и киевских купцов двинулся от Замка по высокому мосту через ущелье, затем выехал на взгорье и свернул влево, углубляясь в чащу безграничного леса.Подолье! Сомко ехал на передней мажаре, при случае расспрашивая у встречных людей о дороге на Бар, на Умань, скрывая, что собирается ехать в Белую Церковь. Пожилые люди долго провожали глазами обоз купцов, удивляясь, почему пробирались они с товарами по таким глухим дорогам.Теплые, порой даже душные дни сменялись холодными ночами. Сомко часто разбивал лагерь днем на зеленом лугу, в безопасном месте, где лошади и волы могли свободно попастись, а люди поесть. Но зато к вечеру они выезжали на большак и почти всю короткую майскую ночь двигались на северо-восток, к Днепру. Обильно смазывали березовым дегтем колеса мажар, чтобы они не скрипели. Разговаривали шепотом, а скотину подгоняли, даже не взмахивая кнутом. Купцы заботились о том, чтобы их не услышали, и сами чутко прислушивались к тому, что творится в притихшей ночной степи.Чем дальше они удалялись от Каменца, тем настойчивее распространялись слухи о продвижении татарских и турецких орд в глубь Украины. На четвертый день путешествия встретили спасавшихся от татарского набега. Люди со своими убогими пожитками за плечами, на возку или в сумках на оседланных конях бежали в чащу леса, в топкие болота, куда не осмелятся ступить басурмане. Искренне и горячо они убеждали:— Куда вас несет нечистая сила, прости господи! Неверные тысячами снуют по дорогам, словно злой рок свалились они на наши головы. Переждали бы где-нибудь в глубине леса…А другие добавляли:— Сам пан Сагайдачный не в силах преградить путь неверным. Под Белой Церковью разгромил войска их Мухамеда Гирея, тысячи невольников отбил у них. Теперь они настолько озверели, что все Подолье заполнили, точно саранча, прости господи… Где-то будто бы Васильке Босый с могилевцами промышляет, гоняясь за татарскими отрядами по тракту Могилев — Паволочь. Да разве вырвутся хитрющие крымчаки на тракт? Этот Мухамед — змея подколодная, прости господи…Сомко был не такой человек, чтобы прийти в замешательство от вестей, нагоняющих страх. Он не повернул обоз обратно на запад — разве убежишь от конников? Челядинцам роздал оружие: кому саблю, кому копье на деревянном древке. На весь обоз было два немецких ружья, приобретенных во Львове; одно Сомко взял себе, а второе отдал сыну, самому искусному стрелку, ехавшему на мажаре, замыкавшей обоз. Он решил в случае нападения поставить все мажары в круг и отбиваться от врага. Единственной женщине в обозе, Мелашке, велел позаботиться о слепом Богуне. Богдан и Мартынко не имели никаких поручений.И впрямь, что можно было поручать бурсаку, пусть уже и с черным пушком на губе? Ведь он человек не военный, с оружием обращаться не умеет. А Мартынко — тот и вовсе мальчишка.— Хлопцам лучше всего спрятаться где-нибудь и не попадаться на глаза басурманам, — посоветовал кто-то из путников.Стало уже светать, когда слева зачернел густой лес. Сомко свернул туда и по удобной прогалине стал углубляться в чащу. Подъехали к реке и направились вдоль берега, выбирая удобную полянку для привала.Уже в лесу начало светать, когда они разбили свой лагерь. Распрягли лошадей и волов, поставили в круг мажары, приготовились варить уху из сухой рыбы.Богдан и Мартынко, не спросив разрешения старших, отошли от обоза и углубились в чащу леса. Молодого, еще не испытавшего горя Богдана все радовало и возбуждало, его совсем не беспокоила тревожная, опасная поездка. Бывалый купец Семен Сомко порадовал вестью о том, что они подъезжают к могилевскому тракту, — ну и хорошо. Ведь на этом тракте отряды пана Босого зорко следят за передвижением басурман. Богдан беззаботно цеплялся за гибкие деревца, шаловливо раскачивая их. Изредка они с Мартынком перебрасывались словами. Каждый раз Мартынко предупреждал его, чтобы он не говорил громко, но и сам смеялся над своей осторожностью, поддерживаемый бесстрашным Богданом.Они поднялись на высокий лесной курган. Но и с него были видны только густые кроны деревьев. Правда, отсюда было ближе к солнцу, вдруг выглянувшему из-за вершин дубов и сосен и позолотившему их. Над лесом стлалась туманная дымка.— Чудесно! — произнес мечтательно Богдан. — Мартынко, тебе известно, что не солнце вращается вокруг земли, а…И тут же они резко обернулись. В лесу, с той стороны, где проходила дорога, по которой совсем недавно проехал обоз Семена Сомко, под копытами вооруженных всадников зашелестели прошлогодние листья, затрещали ветки, и вдруг послышалась турецкая речь. К несчастью, турки заметили ребят, стоявших на кургане и освещенных лучами солнца, и бросились к ним.— Мартынко, беги скорей, предупреди наших!.. — крикнул Богдан, столкнув мальчика с кургана.Как поступить самому — еще не знал. Ясно было одно: должен отвлечь неверных, дав возможность Мартынку добежать до обоза и предупредить Сомко. И тут же молниеносно промелькнула мысль о слепом Богуне и Мелашке, ухаживавшей за ним.Всадники галопом мчались к кургану. Кони тяжело сопели, взбираясь по крутому подъему, обходя деревья. А Богдан стоял, словно околдованный, глядя на приближавшихся турок.Минуты ожидания казались вечностью, на устах еще звучали имена, о которых хотел рассказать Мартынку: Птоломей, Коперник… И вдруг бросился бежать прочь, в колючие заросли терновника и орешника. Не добежав до подножия кургана, он ловко стал взбираться по стволу ветвистой сосны. Турки свирепо кричали. Богдан отчетливо слышал отдельные бранные слова. Чем выше он взбирался, тем гуще были ветви, и ему легче было подниматься, цепляясь за них. Взглянув туда, где он впервые заметил врага, увидел, как один из всадников поскакал с кургана вниз, объезжая кусты терна и ореха, за ним последовали и другие, опережая друг друга.Турки были уверены, что паренек побежит от кургана к реке. До их ушей донесся шум боя. Всадники осадили коней и повернули в сторону завязавшейся около обоза сечи. У них уже не было времени гнаться за парнем, убежавшим с кургана. Там, в долине, в камышах, росших на берегу реки, они надеялись захватить богатый ясырь.Гул схватки прорезал выстрел из ружья, следом за ним второй. Смертельный крик сраженного, топот коней и снова беспорядочная свалка, крики, звон сабель. Богдан весь дрожал, Прижимаясь к колючим ветвям сосны. Но юношеская любознательность была сильнее страха. Он пробовал развести ветви и посмотреть туда, где люди боролись за свою жизнь. Наверное, будут убитые с обеих сторон. Врагов было в два раза больше, к тому же они нападали, а это тоже увеличивало их силы, как мудро говорил Александр Македонский… Но что будет делать слепой, спасет ли его тетя Мелашка, озабоченная судьбой ребят?.. Успел ли добежать туда Мартынко?..После третьего, в этот раз одиночного, выстрела бой стал утихать. Теперь доносились победные возгласы турок, захватывавших добычу. Вопли, призывы о помощи, стоны. И весь этот шум, словно мечом, прорезал душераздирающий женский крик.— Мелашка!.. Тетя Мелашка в опасности… Нашу матушку бесчестят неверные… — вырвалось, словно стон, из груди Богдана.Не теряя времени, юноша оставил спасительные ветки и быстро спустился на землю. Он пробирался сквозь колючий кустарник, не обращая внимания на царапины, думая только об одном:«Нашу матушку бесчестят басурмане!..»Несколько оседланных коней без всадников, запутавшись в поводьях, поворачивали назад по собственному следу. Между деревьями, прямо на Богдана, скакал рыжий конь, неся в своем седле смертельно раненного турка. От резкого поворота коня, обходившего большой старый дуб, всадник потерял равновесие. С разгона он ударился грудью о ствол, болезненно крякнул, выплевывая сгусток крови, и упал на землю. Нога его еще держалась в стремени, одна рука держала окровавленную саблю, а вторая запуталась в длинных свисавших поводьях.Конь встал на дыбы и попятился назад, таща за собой безжизненное тело турка. Потом остановился, тяжело дыша, как человек. Богдану казалось, что животное, глядя на него своими умными глазами, умоляло освободить от умирающего и взять его в свои крепкие, твердые руки.Богдан, словно одержимый, подскочил к турку, нагнулся над ним, схватился за рукоятку его сабли.— Гит вердан! Кюпак огли… Гит, гяур!.. Прочь поди! Щенок неверный!.. (турецк.)
— закричал раненый враг.Метким выстрелом он был ранен в голову, с виска стекала густая кровь. Рука с саблей беспомощно тащилась по земле, ноги судорожно корчились, у поверженного уже не было сил вытащить их из куста ежевики.— Юзинь гяур, дюзак юлсин сана!.. Сам ты неверный, иди в пекло!.. (турецк.)
— невольно по-турецки выругался сквозь зубы и Богдан. Быстро наступил ногой на правую руку врага, державшую саблю. — Отдай, нечисть паршивая! — свирепо закричал юноша. Вырвал саблю, не раздумывая замахнулся ею и в то же мгновение понял, что это лишнее… — Вот тебе и ясырь, мерзавец, — словно оправдывался перед мертвым Богдан, взбираясь на его рыжего коня.И какой бы горькой ни была эта минута, оказавшись в седле, на резвом турецком коне, юноша прежде всего с детской радостью вспомнил о своих поездках в окрестностях Чигирина. Так и хотелось поскакать между деревьев, крикнув Мартынку: «Агов, догоняй!..»Однако Мартынко, Мелашка, кобзарь, Сомко…Сидя на коне, он видел, как вдали, отдаленные от него несколькими рядами деревьев, суетились захватчики, грабившие купеческое добро. Нескольких мужчин, привязанных друг к другу на аркане, всадники выводили из лесу прямо на дорогу. Другие грабители привязывали к седлам товары, имущество… Богдан стоял, натягивая правой рукой поводья, левой сжимая опущенную саблю. Он задумался, настойчиво ища ответа, как ему лучше всего поступить в такой сложной обстановке. Впервые в жизни он не бросился вперед сломя голову, поддавшись настроению. Нет, он должен действовать сейчас рассудительно, наверняка. 6 Это событие произошло неподалеку от тракта, который пересекал известный Черный шлях, шедший из Могилев-Подольска на Паволочь, на Белую Церковь. Отряд турецкой гвардии, во главе со своим энергичным беем, отбившись от распыленных, разгромленных под Белой Церковью крымских орд, прорываясь к Днестру, намеревался укрыться на молдавской земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55