– В ту ночь ты ничего такого не говорила. Ты тогда сказала… Зачем ты мне морочишь голову?
– Я тогда не знала. Сегодня день получки, забыл? – терпеливо объясняла она. – Я за один такой день могу набрать вот этих жетонов, – она помахала перед ним белой пластмассовой фишкой, – больше, чем за весь оставшийся месяц. А сегодня здесь будет гулять большое начальство из Шафтера, и они заранее сняли чуть ли не весь дом. Утром позвонили миссис Кипфер и специально просили, чтоб она меня на ночь не занимала.
– Но ты же мне обещала, черт возьми! – возмутился он. – Почему ты ей не сказала? – Остановись, подумал он, зачем ты клянчишь? Разве ты не чувствуешь, когда тебе не рады? Ты уже потерял почти все, хочешь потерять и это?
– Послушай, – у Лорен лопнуло терпение, – неужели ты не можешь понять? Когда приезжает начальство, миссис Кипфер все закрывает. Думаешь, офицерам понравится, если их здесь увидят солдаты?
Ну и стерва, подумал он, ну и подлюга эта миссис Кипфер, все ведь знала!
– А мне наплевать, понравится им или не понравится! Я на это плевал, поняла?
Здоровенный солдат в гражданском, такой толстый, что вполне мог бы быть первым поваром, энергично работая локтями, протиснулся между ними и двинулся дальше. Пруит с надеждой посмотрел на него.
– Эй, ты, рожа! Ослеп, что ли? Куда прешь, болван?! – рявкнул Пруит, но толстый даже не обернулся. Паразиты! – подумал он, – и не облаешь никого, чтоб они все сдохли!
– Тебя бы все равно сюда не впустили, – говорила Лорен, – даже если бы я отказалась. А я бы только потеряла на этом деньги. Шафтерские всегда платят много. Кидают деньги пачками. Что им какие-то пятнадцать долларов? Девушки за одну такую ночь зарабатывают больше, чем за целую неделю. Мне самой обидно, Пру, но что я могла сделать?
– Тебе обидно? А мне, думаешь, как? Ей обидно, – повторил он. – Ей очень обидно. Я ждал этой ночи как не знаю чего! – Что с тобой, Пруит? – подумал он. – Заткнись. Где твоя гордость?
– Ну извини. А вообще, почему ты вдруг решил, что у тебя на меня какие-то права? Ты мне, между прочим, не муж.
– Да уж, это я как-нибудь понимаю. Господи, Лорен, но почему?
– Мы тут с тобой разговариваем, а мне каждая минута стоит восемьдесят центов…
– Какие большие деньги! Ай-я-яй!
– …и на ночь меня все равно никто не отпустит. Я тебе предлагаю, давай пропущу тебя без очереди. Только говори быстро, хочешь или нет? Мне из-за этого и так придется чуть ли не на уши встать.
Все правильно, подумал он. Женщины очень практичный народ.
– Ну? Что ты молчишь? – торопила она.
Он смотрел на нее, на ее рот, слишком большой на худом, почти детском лице, которое сейчас нетерпеливо хмурилось, и ему хотелось сказать ей, чтобы она шла со своим предложением куда подальше, сказать, чтоб она катилась к черту, а потом повернуться и уйти из этого сумасшедшего дома. Но вместо этого он услышал свой голос, произнесший: «Хорошо», и возненавидел себя за это слово.
– Вот и отлично. Иди в девятый номер. И раздевайся. Я только сдам жетон и вернусь.
И тотчас ушла, очень быстро, а он смотрел, как она торопливо несется по коридору, лавируя в толпе, словно бегун, огибающий препятствия в кроссе по пересеченной местности. Какой-то солдат протянул руку и остановил ее, она улыбнулась, что-то ему сказала, потом рассердилась и побежала дальше.
Еще один Пруит, подумал он. Потом прошел в девятую комнату, чувствуя, как пустота в нем постепенно заполняется гневом, но гнев непрерывно просачивается наружу. Он сел на кровать. Картина, которую он рисовал себе, когда шел сюда, до сих пор стояла у него перед глазами, и от этого в душе все было мертво.
Он услышал в коридоре ее шаги. Но когда он поднял глаза, дверь уже захлопнулась, чиркнула молния, и платье полетело на стул. Она вдруг остановилась и непонимающе посмотрела на него.
– Ты даже не разделся?
– Что? А, да, действительно. – Он встал с кровати.
Казалось, Лорен сейчас расплачется.
– Я же тебе сказала, чтобы ты разделся, пока я хожу. Господи! Я тебя пустила вперед, без очереди, просто по знакомству, а ты даже не хочешь мне помочь.
Пруит стоял и глядел на нее. Он не мог выдавить из себя ни слова.
– Ладно, не сердись, – наконец сказал он. – Дай мне на тебя посмотреть.
– Хорошо.
Он протянул ей три доллара.
Она откинула влажные волосы, падавшие на неспокойные, торопливые глаза, плоский островок между тугими маленькими грудями поблескивал от пота.
– Ты же знаешь, в день получки время ограничивают. Гортензия может постучать в любую минуту.
Он выпрямился, глядя на нее. Глухая боль, от которой занемели скулы, поползла вниз, опустилась по спине вдоль позвоночника и тяжело осела в желудке кислым комком. Она лежала раздетая на кровати, нетерпеливо ждала и, повернув голову, с раздражением смотрела на него.
– Ты мог бы прийти ко мне завтра. И остался бы на всю ночь… Миленький, постарайся побыстрее. Иначе придется отложить до следующего раза.
И тотчас, будто в подтверждение ее слов, в дверь бесцеремонно постучали, и Гортензия заорала:
– Девятый номер, закругляйтесь! Мисс Лорен, время вышло.
– Сейчас! – крикнула Лорен. – Ну постарайся же, – задыхаясь, шепнула она. – Иначе я должна отдать тебе корешок чека и перенести это на другой день.
Стараться ради чего?
– К черту. – Он встал, вынул из брюк носовой платок в вытер пот со лба.
– Что с тобой сегодня?
– Наверно, слишком много выпил. – Он надел брюки. Потом надел рубашку. Потом снова вытер платком лицо. Ботинки надевать было не надо.
– Очень жалко, что так получилось, Пру. Правда.
– Чего ты извиняешься? Ты сделала, что могла. Все очень профессионально.
Когда Лорен протянула ему картонную карточку – корешок чека – и сдачу, она была похожа на школьницу, которая провалилась на экзаменах и попала в список исключенных. Ей хотелось восстановить свою репутацию.
– Придешь завтра?
– Вряд ли. – Пруит поглядел на лежащие у него на ладони полтора доллара: завтра хватило бы заплатить за такси. – Не завтра, так в другой раз, в монастырь можешь пока во уходить.
Он порвал картонную карточку пополам и аккуратно положил на кровать.
– Отдай это какому-нибудь другому трехминутнику. Я насчет своей потенции не волнуюсь.
– Если ты так решил, то пожалуйста.
– Да, я так решил.
– Ладно. Все. Я должна идти. Может, еще увидимся.
Глядя, как она одевается и уходит, он надеялся, она скажет что-нибудь еще, что-то важное, ему хотелось, чтобы она сделала попытку к примирению, которую сам он сделать не мог. Даже в минуту гнева он не хотел разрушать то, что между ними было. Она остановилась у двери, оглянулась на него, и он понял, что она ждет от него первого шага. Но он не мог. Это должна была сделать она. Но она тоже не могла. И ушла.
Он кончил одеваться в одиночестве. От испарений пота воздух в комнате был душный и влажный, как перед грозой, но, когда он вышел в коридор, там оказалось не лучше, и тяжелая, так и не выплеснувшая накопленную энергию, слишком густая кровь стучала у него в висках и глазах. Его лицо было налито этой кровью, на спине рубашки и сзади на брюках уже расплылись пятна пота. Да, подумал он, раньше с тобой такого не случалось. Что-то в тебе изменилось. То ли ты стал хуже, то ли лучше. Он чувствовал себя разбитым и был очень зол.
Проходя по коридору, он увидел Морин. Она вышла из своей комнаты передохнуть и стояла в дверях. Кто-то сумел пронести ей бутылку, и Морин была сильно навеселе.
– Ха! Посмотрите, кто пришел, – пробасила она. – Привет, малютка. Чего это мы такие мрачные? Не можешь попасть к своей единственной и неповторимой?
– Хочешь, зайду к тебе?
– К кому? Ко мне?! Малютка, а что случилось с твоей Принцессой-на-горошине?
– Ну ее к черту. Я лучше пойду к тебе.
– Принцессу, бедняжку, сегодня на части рвут. Солдатики по любви истосковались. Черт, почему я не похожа на девственницу? Мужикам нынче требуются не шлюхи, а матери. Чтоб было за кого прятаться. Тебе надо жениться, малютка, вот что.
– Хорошо. Давай поженимся.
Морин перестала зубоскалить и внимательно посмотрела на него.
– Нет, жена тебе не нужна. А вот выпить тебе надо, ой как надо! Я же вижу, что с тобой.
– Чего ты там видишь? Ты даже не знаешь, в чем дело.
– Со мной такое тоже бывает, только у меня это раза два-три в неделю. А в году пятьдесят две недели, вот и умножь на пятьдесят два. И так всю жизнь. Ты мне голову не морочь, малютка. Старуха Морин соображает.
– Так ты пойдешь со мной? Или не хочешь?
– Пойти можно, только легче тебе от этого не станет. Бери-ка ты, малютка, свои денежки, чеши в ближайший бар и надерись в доску. Тебе только это поможет. Я знаю.
– Ты что, ясновидящая? Я у тебя совета не прошу.
– А я его все равно тебе даю.
– Можешь оставить себе.
– Помолчи. И слушай, что я говорю.
– Хорошо, молчу. Говори.
– Вот я и говорю. Я знаю, что это такое. Как будто тебя запихнули в ящик, а он тебе на два размера мал, и воздуха там ни черта, и ты уже задыхаешься, а вокруг все смеются, веселятся, тру-ля-ля, песни, пляски. Вот что сейчас с тобой.
Она посмотрела на него.
– Ну предположим, – смущенно сказал Пруит. – Валяй дальше.
– Дальше? Значит, так… Со мной это все время. И выход только один – напиться в доску. Я на себе проверила. Ты, главное, усвой: никто в этом не виноват. Это все система. И винить некого.
– Такое не очень-то усвоишь.
– Точно. Это трудно. Потому и надо расслабиться и напиться. А иначе никогда не усвоишь. Понял?
– Ладно. Пойду напьюсь. Только по дороге попрощаюсь с миссис Кипфер. Скажу ей все, что я думаю насчет бандерш с хорошими манерами. Старая курва!
– Ни в коем случае. С миссис Кипфер даже не связывайся, понял? Ты и рта раскрыть не успеешь, как она вызовет патруль. Хочешь прокуковать месяц в тюрьме? Лучше иди и напейся.
– Ладно, – сказал он. – Ладно. Слушай, и что, неужели ничего нельзя сделать? Может, все-таки…
– Нет. Ничего. Потому что никто не виноват. Все дело в нашей системе. Ты должен усвоить: никто не виноват.
– Я в это не верю. – Он положил трешку назад в бумажник. – Но все равно. Я тебя понял.
– Вот и хорошо. А теперь давай чеши. Ты, может, думаешь, я тебя усыновила? Мне тут некогда с тобой лясы точить.
– Иди к черту, – улыбнулся он.
– Следующий! – заорала Морин, едва он закрыл дверь.
Он все еще улыбался, когда миссис Кипфер любезно открыла ему дверь на лестницу, и он без всякого труда сдержал себя, не сказал ей ни слова и только ухмыльнулся.
Ты должен запомнить: никто не виноват, все дело в системе, внушал он себе. Чего ты ждал в день получки? Что тебя встретят с духовым оркестром? Что будет эскорт мотоциклистов? Она просто занята, вот и все. Представь себе, что в день большой распродажи ты зашел в универмаг к своей девушке и хочешь поболтать с ней за прилавком, а вокруг покупатели вот-вот измордуют друг друга до смерти.
– Все дело только в этом, – сказал он ступенькам лестницы. – Она должна зарабатывать себе на жизнь. Как того требует наша система. Что, не правда?
Все дело только в этом, сказал он себе.
Но жесткий, плотный, кислый комок гнева, осевший в желудке, так и лежал там, непереваренный.
Наверное, Морин права. Тебе надо напиться. Надо напиться и успеть рассиропиться, пока ты не перестал верить ее словам. И нечего заговаривать себе зубы, не поможет. Чего ж удивляться, что в этой треклятой стране, в этом треклятом Двадцатом Веке столько алкоголиков!
Какое все-таки имя! Лорен! Идеальное имя для проститутки – романтичное, аристократическое и очень женственное. Лорен прелестная, девушка честная, Лорен – жемчужина Хоутел-стрит! Как тебе могло прийти в голову, что это – красивое имя, что это – имя женщины? – ядовито подумал он.
Что ж, раз так, он пойдет на угол к ресторану «У-Фа», вот куда. Он пойдет в бар, тот, что в подвале, и пропьет там свои тринадцать пятьдесят, тогда посмотрим, как мы будем себя чувствовать. А как мы будем себя чувствовать? Великолепно – вот как. А потом он сядет на автобус и поедет на Ваикики, где обещал быть Маджио, у того там сегодня встреча с его голубым приятелем Хэлом, потому что сегодня день получки, а Маджио уже раздал долги и остался без гроша. Вот мы их и проведаем. И еще слегка выпьем за их счет. Чем черт не шутит, если он здорово напьется, то, может, тоже сумеет подцепить себе какого-нибудь «клиента»? Все остальное он уже пробовал. Что ему мешает провести разведку и в этом направлении?
24
Искать Маджио на Ваикики ему не понадобилось. Маджио сидел у стойки в баре ресторана «У-Фа». Когда Пруит остановился в дверях битком набитого, пьяно орущего бара, ему захотелось расхохотаться во все горло от безумной радости, как хохочет смертник, которому неожиданно отсрочили казнь: маленький итальяшка восседал на кожаном загривке высокого табурета, точно жокей-победитель, окруженный болельщиками, и, снисходительно улыбаясь неистовствующей у его ног толпе, о чем-то спорил с барменом по-итальянски. Пруит глядел на Маджио, и на душе у него теплело. Лекарство, прописанное Морин, не смогло бы так согреть.
– Эй, салага! – крикнул ему Анджело и помахал рукой. – Эй! Я здесь. Иди сюда. Это я!
Пруит с трудом протиснулся ближе к стойке, чувствуя, как губы у него расползаются в улыбке.
– Дышать-то хоть можешь? – спросил Анджело.
– Нет.
– Залезай ко мне на плечи. Отсюда все видно. И есть чем дышать. Шикарно я устроился, да?
– Ты же собирался поехать на Ваикики.
– А я и поеду. Это пока просто так, маленькая артподготовка. Сам-то не хочешь слегка подготовиться, салага?
– Не возражаю, – пропыхтел Пруит, все еще проталкиваясь к стойке.
– Эй, бамбино! – крикнул Анджело бармену. – Принеси-ка этому бамбино стаканчик артподготовки. Этот бамбино мой лучший друг. Ему срочно нужна артподготовка.
Потный ухмыляющийся бармен приветливо кивнул и отошел к другому концу стойки.
– Этот бамбино тоже воевал с Гарибальди! – крикнул Анджело ему вдогонку. – Обслужи по первому классу, он иначе не привык.
Я его уже выдрессировал, – сказал он Пруиту. – Мыс этим бамбино вместе воевали у Гарибальди. Я ему сейчас рассказывал, какой отличный памятник отгрохали нашему Гарибальди американцы на Вашингтон-сквер.
– Откуда у тебя деньги, шпана? Днем ты, по-моему, говорил, что гол как сокол.
– Так и было. Честно. Просто случайно встретил одного из пятой роты, а он мне был пятерку должен, я у него в сортире выиграл. Я ему и говорю, давай два пятьдесят, будем квиты. Теперь вот маленькая артподготовка, а потом поеду на Ваикики, там будет работа посерьезней.
– Рассказывай своей бабушке.
– Не веришь? Посмотри мне в глаза. Такие глаза могут врать? Эй, бамбино, – крикнул он, перегнувшись через стойку. – Давай быстрее! Можешь спросить у бамбино, – он снова повернулся к Пруиту, – спроси его, такие глаза могут врать? Мы с ним вместе воевали у Гарибальди.
– Чего ты несешь? Этот твой бамбино еще молодой мужик, он даже у Муссолини не успел бы повоевать, не то что у Гарибальди. А ты, между прочим, уже косой.
– Ну и что? При чем тут косой? Заткнись, он сюда идет, – Маджио кивнул на приближающегося бармена. – Этот, бамбино – бамбино что надо, – громко сказал он Пруиту, когда бармен поставил на стойку стакан.
– Привет, бамбино, – сказал Пруит. – Ну как, много голубых нынче выгнал?
– Нет, нет. Нет, – бармен развел руками, показывая, какая в баре толпа. – Сегодня их нет. День получки. Большая работа, видишь?
– Бамбино, – сказал Анджело, – это прекрасный памятник. Невероятной красоты.
Бармен покачал мокрой от пота головой:
– Хорошо бы увидеть.
– Как мне тебе его описать? – продолжал Анджело. – Такая красота! Когда я работал на складе «Гимбела», я каждую получку, в субботу, возлагал к этому памятнику венок, вот до чего он красивый.
– Гарибальди, – бармен улыбнулся. – Хороший человек. Мой дед воевал с Гарибальди.
– Вот, пожалуйста, – Анджело поглядел на Пруита. – Понял? – Он повернулся к бармену и показал пальцем на Пруита: – Этот бамбино тоже с ним воевал.
– Говоришь, клал к памятнику цветочки? – ехидно улыбнулся Пруит. – Может, заодно и голубиное дерьмо соскабливал?
– Нет. Дерьмо я поручил своему ассистенту.
– Гарибальди воевал за свободу, – сказал бармен.
– Правильно, бамбино, – кивнул Анджело. – Заткнись, – прошептал он Пруиту, когда бармен отошел от них. – Хочешь мне все испортить? Я же настраиваю бамбино, чтобы он выдал нам артподготовку за бесплатно.
– Пошел твой бамбино к черту. У меня тринадцать пятьдесят в кармане. Настрой его, чтобы напоил нас на все.
– Это другой разговор. Чего ж ты сразу не предупредил?
– Нужно только оставить восемьдесят центов на такси, а остальное можем пропить. Если я снова опоздаю утром на построение – мне гроб.
– Гроб с музыкой, – поправил Анджело. – Старик, ты ведь прав. Без трепа. Эта наша армия у меня в печенках сидит. Только подумать! Гарибальди… Джордж Вашингтон… Авраам Линкольн… Франклин Делано Рузвельт… Гарри Купер… А с другой стороны – наша армия!
– Или, к примеру, генерал Макартур, – сказал Пруит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Я тогда не знала. Сегодня день получки, забыл? – терпеливо объясняла она. – Я за один такой день могу набрать вот этих жетонов, – она помахала перед ним белой пластмассовой фишкой, – больше, чем за весь оставшийся месяц. А сегодня здесь будет гулять большое начальство из Шафтера, и они заранее сняли чуть ли не весь дом. Утром позвонили миссис Кипфер и специально просили, чтоб она меня на ночь не занимала.
– Но ты же мне обещала, черт возьми! – возмутился он. – Почему ты ей не сказала? – Остановись, подумал он, зачем ты клянчишь? Разве ты не чувствуешь, когда тебе не рады? Ты уже потерял почти все, хочешь потерять и это?
– Послушай, – у Лорен лопнуло терпение, – неужели ты не можешь понять? Когда приезжает начальство, миссис Кипфер все закрывает. Думаешь, офицерам понравится, если их здесь увидят солдаты?
Ну и стерва, подумал он, ну и подлюга эта миссис Кипфер, все ведь знала!
– А мне наплевать, понравится им или не понравится! Я на это плевал, поняла?
Здоровенный солдат в гражданском, такой толстый, что вполне мог бы быть первым поваром, энергично работая локтями, протиснулся между ними и двинулся дальше. Пруит с надеждой посмотрел на него.
– Эй, ты, рожа! Ослеп, что ли? Куда прешь, болван?! – рявкнул Пруит, но толстый даже не обернулся. Паразиты! – подумал он, – и не облаешь никого, чтоб они все сдохли!
– Тебя бы все равно сюда не впустили, – говорила Лорен, – даже если бы я отказалась. А я бы только потеряла на этом деньги. Шафтерские всегда платят много. Кидают деньги пачками. Что им какие-то пятнадцать долларов? Девушки за одну такую ночь зарабатывают больше, чем за целую неделю. Мне самой обидно, Пру, но что я могла сделать?
– Тебе обидно? А мне, думаешь, как? Ей обидно, – повторил он. – Ей очень обидно. Я ждал этой ночи как не знаю чего! – Что с тобой, Пруит? – подумал он. – Заткнись. Где твоя гордость?
– Ну извини. А вообще, почему ты вдруг решил, что у тебя на меня какие-то права? Ты мне, между прочим, не муж.
– Да уж, это я как-нибудь понимаю. Господи, Лорен, но почему?
– Мы тут с тобой разговариваем, а мне каждая минута стоит восемьдесят центов…
– Какие большие деньги! Ай-я-яй!
– …и на ночь меня все равно никто не отпустит. Я тебе предлагаю, давай пропущу тебя без очереди. Только говори быстро, хочешь или нет? Мне из-за этого и так придется чуть ли не на уши встать.
Все правильно, подумал он. Женщины очень практичный народ.
– Ну? Что ты молчишь? – торопила она.
Он смотрел на нее, на ее рот, слишком большой на худом, почти детском лице, которое сейчас нетерпеливо хмурилось, и ему хотелось сказать ей, чтобы она шла со своим предложением куда подальше, сказать, чтоб она катилась к черту, а потом повернуться и уйти из этого сумасшедшего дома. Но вместо этого он услышал свой голос, произнесший: «Хорошо», и возненавидел себя за это слово.
– Вот и отлично. Иди в девятый номер. И раздевайся. Я только сдам жетон и вернусь.
И тотчас ушла, очень быстро, а он смотрел, как она торопливо несется по коридору, лавируя в толпе, словно бегун, огибающий препятствия в кроссе по пересеченной местности. Какой-то солдат протянул руку и остановил ее, она улыбнулась, что-то ему сказала, потом рассердилась и побежала дальше.
Еще один Пруит, подумал он. Потом прошел в девятую комнату, чувствуя, как пустота в нем постепенно заполняется гневом, но гнев непрерывно просачивается наружу. Он сел на кровать. Картина, которую он рисовал себе, когда шел сюда, до сих пор стояла у него перед глазами, и от этого в душе все было мертво.
Он услышал в коридоре ее шаги. Но когда он поднял глаза, дверь уже захлопнулась, чиркнула молния, и платье полетело на стул. Она вдруг остановилась и непонимающе посмотрела на него.
– Ты даже не разделся?
– Что? А, да, действительно. – Он встал с кровати.
Казалось, Лорен сейчас расплачется.
– Я же тебе сказала, чтобы ты разделся, пока я хожу. Господи! Я тебя пустила вперед, без очереди, просто по знакомству, а ты даже не хочешь мне помочь.
Пруит стоял и глядел на нее. Он не мог выдавить из себя ни слова.
– Ладно, не сердись, – наконец сказал он. – Дай мне на тебя посмотреть.
– Хорошо.
Он протянул ей три доллара.
Она откинула влажные волосы, падавшие на неспокойные, торопливые глаза, плоский островок между тугими маленькими грудями поблескивал от пота.
– Ты же знаешь, в день получки время ограничивают. Гортензия может постучать в любую минуту.
Он выпрямился, глядя на нее. Глухая боль, от которой занемели скулы, поползла вниз, опустилась по спине вдоль позвоночника и тяжело осела в желудке кислым комком. Она лежала раздетая на кровати, нетерпеливо ждала и, повернув голову, с раздражением смотрела на него.
– Ты мог бы прийти ко мне завтра. И остался бы на всю ночь… Миленький, постарайся побыстрее. Иначе придется отложить до следующего раза.
И тотчас, будто в подтверждение ее слов, в дверь бесцеремонно постучали, и Гортензия заорала:
– Девятый номер, закругляйтесь! Мисс Лорен, время вышло.
– Сейчас! – крикнула Лорен. – Ну постарайся же, – задыхаясь, шепнула она. – Иначе я должна отдать тебе корешок чека и перенести это на другой день.
Стараться ради чего?
– К черту. – Он встал, вынул из брюк носовой платок в вытер пот со лба.
– Что с тобой сегодня?
– Наверно, слишком много выпил. – Он надел брюки. Потом надел рубашку. Потом снова вытер платком лицо. Ботинки надевать было не надо.
– Очень жалко, что так получилось, Пру. Правда.
– Чего ты извиняешься? Ты сделала, что могла. Все очень профессионально.
Когда Лорен протянула ему картонную карточку – корешок чека – и сдачу, она была похожа на школьницу, которая провалилась на экзаменах и попала в список исключенных. Ей хотелось восстановить свою репутацию.
– Придешь завтра?
– Вряд ли. – Пруит поглядел на лежащие у него на ладони полтора доллара: завтра хватило бы заплатить за такси. – Не завтра, так в другой раз, в монастырь можешь пока во уходить.
Он порвал картонную карточку пополам и аккуратно положил на кровать.
– Отдай это какому-нибудь другому трехминутнику. Я насчет своей потенции не волнуюсь.
– Если ты так решил, то пожалуйста.
– Да, я так решил.
– Ладно. Все. Я должна идти. Может, еще увидимся.
Глядя, как она одевается и уходит, он надеялся, она скажет что-нибудь еще, что-то важное, ему хотелось, чтобы она сделала попытку к примирению, которую сам он сделать не мог. Даже в минуту гнева он не хотел разрушать то, что между ними было. Она остановилась у двери, оглянулась на него, и он понял, что она ждет от него первого шага. Но он не мог. Это должна была сделать она. Но она тоже не могла. И ушла.
Он кончил одеваться в одиночестве. От испарений пота воздух в комнате был душный и влажный, как перед грозой, но, когда он вышел в коридор, там оказалось не лучше, и тяжелая, так и не выплеснувшая накопленную энергию, слишком густая кровь стучала у него в висках и глазах. Его лицо было налито этой кровью, на спине рубашки и сзади на брюках уже расплылись пятна пота. Да, подумал он, раньше с тобой такого не случалось. Что-то в тебе изменилось. То ли ты стал хуже, то ли лучше. Он чувствовал себя разбитым и был очень зол.
Проходя по коридору, он увидел Морин. Она вышла из своей комнаты передохнуть и стояла в дверях. Кто-то сумел пронести ей бутылку, и Морин была сильно навеселе.
– Ха! Посмотрите, кто пришел, – пробасила она. – Привет, малютка. Чего это мы такие мрачные? Не можешь попасть к своей единственной и неповторимой?
– Хочешь, зайду к тебе?
– К кому? Ко мне?! Малютка, а что случилось с твоей Принцессой-на-горошине?
– Ну ее к черту. Я лучше пойду к тебе.
– Принцессу, бедняжку, сегодня на части рвут. Солдатики по любви истосковались. Черт, почему я не похожа на девственницу? Мужикам нынче требуются не шлюхи, а матери. Чтоб было за кого прятаться. Тебе надо жениться, малютка, вот что.
– Хорошо. Давай поженимся.
Морин перестала зубоскалить и внимательно посмотрела на него.
– Нет, жена тебе не нужна. А вот выпить тебе надо, ой как надо! Я же вижу, что с тобой.
– Чего ты там видишь? Ты даже не знаешь, в чем дело.
– Со мной такое тоже бывает, только у меня это раза два-три в неделю. А в году пятьдесят две недели, вот и умножь на пятьдесят два. И так всю жизнь. Ты мне голову не морочь, малютка. Старуха Морин соображает.
– Так ты пойдешь со мной? Или не хочешь?
– Пойти можно, только легче тебе от этого не станет. Бери-ка ты, малютка, свои денежки, чеши в ближайший бар и надерись в доску. Тебе только это поможет. Я знаю.
– Ты что, ясновидящая? Я у тебя совета не прошу.
– А я его все равно тебе даю.
– Можешь оставить себе.
– Помолчи. И слушай, что я говорю.
– Хорошо, молчу. Говори.
– Вот я и говорю. Я знаю, что это такое. Как будто тебя запихнули в ящик, а он тебе на два размера мал, и воздуха там ни черта, и ты уже задыхаешься, а вокруг все смеются, веселятся, тру-ля-ля, песни, пляски. Вот что сейчас с тобой.
Она посмотрела на него.
– Ну предположим, – смущенно сказал Пруит. – Валяй дальше.
– Дальше? Значит, так… Со мной это все время. И выход только один – напиться в доску. Я на себе проверила. Ты, главное, усвой: никто в этом не виноват. Это все система. И винить некого.
– Такое не очень-то усвоишь.
– Точно. Это трудно. Потому и надо расслабиться и напиться. А иначе никогда не усвоишь. Понял?
– Ладно. Пойду напьюсь. Только по дороге попрощаюсь с миссис Кипфер. Скажу ей все, что я думаю насчет бандерш с хорошими манерами. Старая курва!
– Ни в коем случае. С миссис Кипфер даже не связывайся, понял? Ты и рта раскрыть не успеешь, как она вызовет патруль. Хочешь прокуковать месяц в тюрьме? Лучше иди и напейся.
– Ладно, – сказал он. – Ладно. Слушай, и что, неужели ничего нельзя сделать? Может, все-таки…
– Нет. Ничего. Потому что никто не виноват. Все дело в нашей системе. Ты должен усвоить: никто не виноват.
– Я в это не верю. – Он положил трешку назад в бумажник. – Но все равно. Я тебя понял.
– Вот и хорошо. А теперь давай чеши. Ты, может, думаешь, я тебя усыновила? Мне тут некогда с тобой лясы точить.
– Иди к черту, – улыбнулся он.
– Следующий! – заорала Морин, едва он закрыл дверь.
Он все еще улыбался, когда миссис Кипфер любезно открыла ему дверь на лестницу, и он без всякого труда сдержал себя, не сказал ей ни слова и только ухмыльнулся.
Ты должен запомнить: никто не виноват, все дело в системе, внушал он себе. Чего ты ждал в день получки? Что тебя встретят с духовым оркестром? Что будет эскорт мотоциклистов? Она просто занята, вот и все. Представь себе, что в день большой распродажи ты зашел в универмаг к своей девушке и хочешь поболтать с ней за прилавком, а вокруг покупатели вот-вот измордуют друг друга до смерти.
– Все дело только в этом, – сказал он ступенькам лестницы. – Она должна зарабатывать себе на жизнь. Как того требует наша система. Что, не правда?
Все дело только в этом, сказал он себе.
Но жесткий, плотный, кислый комок гнева, осевший в желудке, так и лежал там, непереваренный.
Наверное, Морин права. Тебе надо напиться. Надо напиться и успеть рассиропиться, пока ты не перестал верить ее словам. И нечего заговаривать себе зубы, не поможет. Чего ж удивляться, что в этой треклятой стране, в этом треклятом Двадцатом Веке столько алкоголиков!
Какое все-таки имя! Лорен! Идеальное имя для проститутки – романтичное, аристократическое и очень женственное. Лорен прелестная, девушка честная, Лорен – жемчужина Хоутел-стрит! Как тебе могло прийти в голову, что это – красивое имя, что это – имя женщины? – ядовито подумал он.
Что ж, раз так, он пойдет на угол к ресторану «У-Фа», вот куда. Он пойдет в бар, тот, что в подвале, и пропьет там свои тринадцать пятьдесят, тогда посмотрим, как мы будем себя чувствовать. А как мы будем себя чувствовать? Великолепно – вот как. А потом он сядет на автобус и поедет на Ваикики, где обещал быть Маджио, у того там сегодня встреча с его голубым приятелем Хэлом, потому что сегодня день получки, а Маджио уже раздал долги и остался без гроша. Вот мы их и проведаем. И еще слегка выпьем за их счет. Чем черт не шутит, если он здорово напьется, то, может, тоже сумеет подцепить себе какого-нибудь «клиента»? Все остальное он уже пробовал. Что ему мешает провести разведку и в этом направлении?
24
Искать Маджио на Ваикики ему не понадобилось. Маджио сидел у стойки в баре ресторана «У-Фа». Когда Пруит остановился в дверях битком набитого, пьяно орущего бара, ему захотелось расхохотаться во все горло от безумной радости, как хохочет смертник, которому неожиданно отсрочили казнь: маленький итальяшка восседал на кожаном загривке высокого табурета, точно жокей-победитель, окруженный болельщиками, и, снисходительно улыбаясь неистовствующей у его ног толпе, о чем-то спорил с барменом по-итальянски. Пруит глядел на Маджио, и на душе у него теплело. Лекарство, прописанное Морин, не смогло бы так согреть.
– Эй, салага! – крикнул ему Анджело и помахал рукой. – Эй! Я здесь. Иди сюда. Это я!
Пруит с трудом протиснулся ближе к стойке, чувствуя, как губы у него расползаются в улыбке.
– Дышать-то хоть можешь? – спросил Анджело.
– Нет.
– Залезай ко мне на плечи. Отсюда все видно. И есть чем дышать. Шикарно я устроился, да?
– Ты же собирался поехать на Ваикики.
– А я и поеду. Это пока просто так, маленькая артподготовка. Сам-то не хочешь слегка подготовиться, салага?
– Не возражаю, – пропыхтел Пруит, все еще проталкиваясь к стойке.
– Эй, бамбино! – крикнул Анджело бармену. – Принеси-ка этому бамбино стаканчик артподготовки. Этот бамбино мой лучший друг. Ему срочно нужна артподготовка.
Потный ухмыляющийся бармен приветливо кивнул и отошел к другому концу стойки.
– Этот бамбино тоже воевал с Гарибальди! – крикнул Анджело ему вдогонку. – Обслужи по первому классу, он иначе не привык.
Я его уже выдрессировал, – сказал он Пруиту. – Мыс этим бамбино вместе воевали у Гарибальди. Я ему сейчас рассказывал, какой отличный памятник отгрохали нашему Гарибальди американцы на Вашингтон-сквер.
– Откуда у тебя деньги, шпана? Днем ты, по-моему, говорил, что гол как сокол.
– Так и было. Честно. Просто случайно встретил одного из пятой роты, а он мне был пятерку должен, я у него в сортире выиграл. Я ему и говорю, давай два пятьдесят, будем квиты. Теперь вот маленькая артподготовка, а потом поеду на Ваикики, там будет работа посерьезней.
– Рассказывай своей бабушке.
– Не веришь? Посмотри мне в глаза. Такие глаза могут врать? Эй, бамбино, – крикнул он, перегнувшись через стойку. – Давай быстрее! Можешь спросить у бамбино, – он снова повернулся к Пруиту, – спроси его, такие глаза могут врать? Мы с ним вместе воевали у Гарибальди.
– Чего ты несешь? Этот твой бамбино еще молодой мужик, он даже у Муссолини не успел бы повоевать, не то что у Гарибальди. А ты, между прочим, уже косой.
– Ну и что? При чем тут косой? Заткнись, он сюда идет, – Маджио кивнул на приближающегося бармена. – Этот, бамбино – бамбино что надо, – громко сказал он Пруиту, когда бармен поставил на стойку стакан.
– Привет, бамбино, – сказал Пруит. – Ну как, много голубых нынче выгнал?
– Нет, нет. Нет, – бармен развел руками, показывая, какая в баре толпа. – Сегодня их нет. День получки. Большая работа, видишь?
– Бамбино, – сказал Анджело, – это прекрасный памятник. Невероятной красоты.
Бармен покачал мокрой от пота головой:
– Хорошо бы увидеть.
– Как мне тебе его описать? – продолжал Анджело. – Такая красота! Когда я работал на складе «Гимбела», я каждую получку, в субботу, возлагал к этому памятнику венок, вот до чего он красивый.
– Гарибальди, – бармен улыбнулся. – Хороший человек. Мой дед воевал с Гарибальди.
– Вот, пожалуйста, – Анджело поглядел на Пруита. – Понял? – Он повернулся к бармену и показал пальцем на Пруита: – Этот бамбино тоже с ним воевал.
– Говоришь, клал к памятнику цветочки? – ехидно улыбнулся Пруит. – Может, заодно и голубиное дерьмо соскабливал?
– Нет. Дерьмо я поручил своему ассистенту.
– Гарибальди воевал за свободу, – сказал бармен.
– Правильно, бамбино, – кивнул Анджело. – Заткнись, – прошептал он Пруиту, когда бармен отошел от них. – Хочешь мне все испортить? Я же настраиваю бамбино, чтобы он выдал нам артподготовку за бесплатно.
– Пошел твой бамбино к черту. У меня тринадцать пятьдесят в кармане. Настрой его, чтобы напоил нас на все.
– Это другой разговор. Чего ж ты сразу не предупредил?
– Нужно только оставить восемьдесят центов на такси, а остальное можем пропить. Если я снова опоздаю утром на построение – мне гроб.
– Гроб с музыкой, – поправил Анджело. – Старик, ты ведь прав. Без трепа. Эта наша армия у меня в печенках сидит. Только подумать! Гарибальди… Джордж Вашингтон… Авраам Линкольн… Франклин Делано Рузвельт… Гарри Купер… А с другой стороны – наша армия!
– Или, к примеру, генерал Макартур, – сказал Пруит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111