Я не мог оставить вас, не сказав ни слова.
Бедняга больше не мог говорить, потому что глаза его наполнились слезами, а голос прервался.
– Слово, которое разлучит нас, – сказал Николас, дружески беря его за плечо, – никогда не будет сказано мною, потому что вы единственное мое утешение и опора. Ни за какие блага в мире не согласился бы я потерять вас теперь, Смайк. Мысль о вас поддерживала меня во всех моих сегодняшних испытаниях и еще пятьдесят раз поддержит во всяких бедах. Дайте мне вашу руку. Я привязался к вам всем сердцем. Еще до конца недели мы вместе уйдем из этих мест. Я беден – ну так что ж? Вы облегчаете мне бремя бедности, и мы будем нести его вдвоем.
Глава XXI,
Мадам Манталини остается в довольно затруднительном положении, а мисс Никльби остается без всякого положения
Волнение, испытанное Кэт Никльби, три дня не давало ей возможности вновь приступить к работе у портнихи; по истечении этого срока она в обычный час направилась усталыми шагами к храму моды, где правила самодержавно мадам Манталини.
За это время недоброжелательство мисс Нэг отнюдь не потеряло своей силы. По-прежнему молодые леди добросовестно избегали всякого общения с опороченной товаркой, а эта примерная особа, мисс Нэг, нимало не потрудилась скрыть неудовольствие по поводу возвращения Кэт.
– Честное слово, – сказала она, когда ее поклонницы столпились вокруг, помогая ей снять шляпку и шаль,я думала, что у иных людей должно хватить духу удаляться окончательно, раз они знают, какой помехой является их присутствие для порядочных особ. Но странный у нас мир, ох, какой странный!
Высказав это суждение о мире таким тоном, каким обычно высказывают суждение о мире люди, находящиеся в дурном расположении духа, – то есть так, словно они не имеют к нему никакого отношения, – мисс Нэг испустила глубокий вздох, как бы смиренно сокрушаясь о греховности рода человеческого.
Свита не замедлила повторить этот вздох, и мисс Нэг готовилась одарить ее еще некоторыми моральными поучениями, но тут голос мадам Манталини, дошедший по переговорной трубке, потребовал мисс Никльби наверх привести в порядок выставку моделей – честь, заставившая мисс Нэг так сильно тряхнуть головой и так крепко закусить губы, что способность вести разговор была временно ею утрачена.
– Ну как, мисс Никльби? – спросила мадам Манталини, когда Кэт предстала перед ней. – Вы совсем выздоровели, дитя?
– Мне гораздо лучше, благодарю вас, – ответила Кэт.
– Хотела бы я сказать то же самое о себе, – заметила мадам Манталини, садясь с усталым видом.
– Вы больны? – спросила Кэт. – Меня это очень огорчает.
– Собственно, не больна, дитя, а встревожена… встревожена, – ответила мадам.
– Это меня огорчает еще больше, – кротко сказала Кэт. – Физическую боль гораздо легче выносить, чем душевную.
– Да, а еще легче говорить, чем выносить ту или другую, – заявила мадам с величайшей досадой, потирая себе нос. – Принимайтесь за работу, дитя, и приведите все в порядок.
Пока Кэт размышляла о том, что могут предвещать эти симптомы необычного раздражения, мистер Манталини просунул в полуоткрытую дверь сначала кончики бакенбардов, а затем голову и нежным голосом осведомился:
– Здесь ли моя жизнь и душа?
– Нет, – ответила его жена.
– Можно ли так говорить, если она цветет здесь в салоне, словно маленькая роза в дьявольском цветочном горшке! – настаивал Манталини. – Можно ли ее крошке войти и побеседовать?
– Разумеется, нет, – ответила мадам. – Ты знаешь, что я тебя никогда не пускаю сюда. Уходи!
Однако крошка, ободренный, быть может, более мягким тоном ответа, осмелился взбунтоваться и, прокравшись в комнату, на цыпочках направился к мадам Манталини, посылая ей на ходу воздушный поцелуй.
– Почему она себя мучает и кривит свое личико, превращая его в очаровательного щелкунчика? – вопросил Манталини, левой рукой обвивая талию своей жизни и души, а правой притягивая ее к себе.
– О, я тебя не выношу! – ответила жена.
– Не выно… как, не выносить меня? – воскликнул Манталини. – Выдумки, выдумки! Этого быть не может. Нет женщины на свете, которая могла бы сказать такую вещь мне в лицо – в лицо мне!
Говоря это, мистер Манталини погладил свой подбородок и самодовольно посмотрел в зеркало.
– Какая пагубная расточительность! – тихо промолвила жена.
– Все это от радости, что я завоевал такое прелестное создание, такую маленькую Венеру, такую чертовски очаровательную, обворожительную, обаятельную, пленительную маленькую Венеру, – сказал Манталини.
– Подумай, в какое положение ты меня поставил! – упорствовала мадам.
– Никакой беды не будет, никакой беды не может быть с милочкой,возразил мистер Манталини. – Все прошло, ничего плохого не случится, деньги будут получены, а если они заставят ждать, старому Никльби придется снова приковылять сюда, а не то ему вскроют вены на шее, если он осмелится мучить и обижать маленькую…
– Тише! – перебила мадам. – Разве ты не видишь? Мистер Манталини, который под влиянием горячего желания уладить дело с женой либо не замечал до сих пор, либо притворился, будто не замечает мисс Никльби, понял намек и, приложив палец к губам, понизил голос еще больше. Тогда началось перешептывание, продолжавшееся долгое время, в течение коего мадам Манталини, по-видимому, не раз упоминала о некоторых долгах, сделанных мистером Манталини до того дня, как она очутилась под покровительством мужа, а также о непредвиденных издержках на уплату указанных долгов; и, наконец, о некоторых приятных слабостях этого джентльмена, вроде пристрастия к картам, мотовства, лени и любви к лошадям. Каждый из этих пунктов мистер Манталини опровергал одним или несколькими поцелуями, в зависимости от степени важности. Результатом всего этого было то, что мадам Манталини осталась в восторге от своего супруга, и они отправились наверх завтракать.
Кэт занималась своим делом и молча размещала всевозможные уборы, по мере своих сил самым лучшим образом, как вдруг вздрогнула, услышав в комнате незнакомый голос, и вздрогнула снова, когда, оглянувшись, обнаружила, что некая белая шляпа, красный галстук, широкая круглая физиономия, большая голова и часть зеленого пальто также находятся в комнате.
– Не пугайтесь, мисс, – сказал обладатель вышеописанной наружности.Послушайте, здесь торговля модным товаром?
– Да, – с величайшим изумлением ответила Кэт. – Что вам нужно?
Незнакомец ничего не ответил, но, сначала оглянувшись, словно для того, чтобы поманить кого-то за дверью, преспокойно вошел в комнату, а за ним по пятам следовал маленький человечек в коричневом костюме, чрезвычайно пострадавшем от времени, который принес с собой смешанный запах затхлого табака и свежего лука. Костюм этого джентльмена был весь в пуху, а башмаки, чулки и нижняя половина одеяния, от пяток до пуговиц на спине фрака включительно, были густо разрисованы брызгами грязи, попавшей сюда две недели назад, когда еще не установилась хорошая погода.
У Кэт мелькнула догадка, что эти привлекательные субъекты явились с целью завладеть незаконным образом теми удобоносимыми вещами, какие поразят их воображение. Она не пыталась скрыть свои опасения и сделала шаг к двери.
– Подождите минутку, – сказал человек в зеленом пальто, тихо прикрывая дверь и прислоняясь к ней спиной. – Это дело неприятное. Где ваш главный?
– Мой – кто, как вы сказали? – дрожа, спросила Кэт, ибо ей пришло в голову, что «главный» может означать на воровском жаргоне часы или деньги.
– Мистер Мунтльхини, – сказал пришедший. – Где он обретается? Он дома?
– Кажется, он наверху, – ответила Кэт, слегка успокоенная этим вопросом. – Он вам нужен?
– Нет, – ответил посетитель. – Он мне, собственно, не нужен. Вы только передайте ему вот эту карточку и скажите, что если он хочет поговорить со мной и избежать хлопот, так я здесь, – вот и все.
С этими словами незнакомец сунул в руку Кэт квадратную карточку из плотной бумаги и, повернувшись к своему приятелю, заметил с развязным видом, что «комнаты здорово высокие», с чем приятель согласился, добавив в виде иллюстрации, что «здесь за глаза хватит места мальчику вырасти в мужчину, не опасаясь, что он когда-нибудь заденет головой потолок».
Позвонив в колокольчик, чтобы вызвать мадам Манталини, Кэт взглянула на карточку и увидела, что на ней красуется фамилия «Скели» и еще какие-то сведения. с которыми она не успела ознакомиться, так как ее внимание было привлечено самим мистером Скели, который. подойдя к одному из трюмо, сильно ткнул его в середину своею тростью с таким хладнокровием, словно оно было сделано из чугуна.
– Хорошее зеркало, Тике, – сказал мистер Скели своему другу.
– Да, – отозвался мистер Тике, оставляя следы четырех пальцев я двойной отпечаток большого пальца на куске небесно-голубого шелка. – И заметьте, сделать эту штуку тоже денег стоило.
С шелка мистер Тике перенес свое восхищение на некоторые элегантные принадлежности туалета, а мистер Скели не спеша поправил галстук перед зеркалом, а затем с помощью того же зеркала приступил к тщательному исследованию прыщика на подбородке. Он еще занимался этим увлекательным делом, когда мадам Манталини, войдя в комнату, испустила изумленный возглас, который привлек его внимание.
– О! Так это хозяйка? – осведомился Скели.
– Это мадам Манталини, – сказала Кэт.
– В таком случае, – сказал мистер Скели, извлекая из кармана какой-то небольшой документ и медленно его разворачивая, – вот приказ о наложении ареста на имущество, и, если вы не уплатите, мы сейчас же обойдем весь дом и составим опись.
Бедная мадам Манталини в горе начала ломать руки и позвонила, призывая мужа; покончив с этим, она упала в кресло и в обморок одновременно. Однако джентльмены отнюдь не были обескуражены этим событием, и мистер Скели, облокотившись на манекен в нарядном платье (плечи мистера Скели были видны над ним, как видны были бы плечи леди, для которой предназначалось платье, если бы она его надела), сдвинул шляпу набекрень и почесал голову с полным равнодушием; его друг, мистер Тике, воспользовавшись случаем обозреть помещение, прежде чем приступить к делу, стоял с инвентарной книгой под мышкой и со шляпой в руке, мысленно определяя цену каждой вещи, находившейся в поле зрения.
Таково было положение дел, когда в комнату вбежал мистер Манталини. А так как сей отменный джентльмен в дни своей холостой жизни поддерживал близкое общение с собратьями мистера Скели и вдобавок отнюдь не был застигнут врасплох только что случившимся волнующим событием, то он только пожал плечами, засунул руки поглубже в карманы, поднял брови, просвистал два-три такта, изрыгнул два-три проклятия и, усевшись верхом на стул, с великим спокойствием и выдержкой постарался наилучшим образом встретить такой оборот дел.
– Сколько всего, черт побери? – был первый заданный им вопрос.
– Тысяча пятьсот двадцать семь фунтов четыре шиллинга девять пенсов и полпенни, – ответил мистер Скели, оставаясь совершенно неподвижным.
– К черту полпенни! – нетерпеливо сказал мистер Манталини.
– Разумеется, если вам угодно, – отозвался мистер Спели, – а также и девять пенсов.
– Нам-то все равно, хотя бы и тысяча пятьсот двадцать семь фунтов отправились туда же, – заметил мистер Тике.
– Нам наплевать, – подтвердил Спели.
– Ну-с, – помолчав, продолжал этот джентльмен, – что нам предпринять? Что это – только маленький крах или полное разорение? Банкротство – вот что это такое. Прекрасно! В таком случае, мистер Том Тикс, эсквайр, вы должны уведомить вашего ангела-жену и любезное семейство, что три ночи не будете ночевать дома и займетесь своим делом здесь. И зачем только леди так терзается? – продолжал мистер Скели. – Вероятно, за добрую половину того, что здесь есть, не уплачено, а это должно послужить ей утешением!
С такими замечаниями, в которых приятная шутливость сочеталась с разумной моральной поддержкой в затруднительных обстоятельствах, мистер Скели приступил к описи имущества, и в этой деликатной работе ему существенно помогли необыкновенный такт и опытность мистера Тикса, оценщика.
– Усладительная чаша моего счастья! – вымолвил мистер Манталини, с покаянным видом подходя к жене. – Согласна ли ты слушать меня в течение двух минут?
– О, не говори со мной! – рыдая, ответила жена. – Ты меня разорил, и этого достаточно!
Едва услышав эти слова, произнесенные тоном скорбным и суровым, мистер Манталини, который несомненно хорошо обдумал свою роль, отступил на несколько шагов, придал своему лицу выражение беспредельной душевной муки и опрометью выбежал из комнаты, а вскоре после этого услышали, как наверху, в туалетной комнате, с силой захлопнулась дверь.
– Мисс Никльби! – вскричала мадам Манталини, когда этот звук коснулся ее слуха. – Ради бога, скорее! Он покончит с собой! Я говорила с ним сурово, и он этого не перенесет! Альфред, мой ненаглядный Альфред!
С такими возгласами она бросилась наверх, а следом за ней Кэт, которая хотя и не вполне разделяла опасения нежной жены, была тем не менее слегка встревожена. Когда они быстро распахнули дверь туалетной комнаты их взорам предстал мистер Манталини с симметрично отвернутым воротничком сорочки, точивший столовый нож о ремень для правки бритв.
– Ах! – воскликнул мистер Манталини. – Помешали! – И столовый нож мгновенно исчез в кармане халата мистера Манталини, в то время как глаза мистера Манталини дико выкатились, а волосы, развевавшиеся в диком беспорядке, перепутались с бакенбардами.
– Альфред! – вскричала жена, обвивая его руками. – Я не то хотела сказать, не то!
– Разорил! – вскричал мистер Манталини. – Неужели я довел до разорения самое лучшее и чистое создание, какое когда-либо благословляло жизнь проклятого бродяги? Проклятье! Пустите меня!
В порыве безумия мистер Манталини снова полез за столовым ножом, а когда жена удержала его, схватив за руку, он сделал попытку размозжить себе голову о стену, хорошенько позаботившись о том, чтобы находиться от нее на расстоянии по крайней мере шести футов.
– Успокойся, мой ангел, – сказала мадам. – Никто в этом не виноват, это столько же моя вина, сколько и твоя. Мы еще поживем хорошо. Приди в себя, Альфред, приди в себя!
Мистер Манталини не считал удобным прийти в себя сразу, но, после того как несколько раз потребовал яду и попросил какую-нибудь леди или какого-нибудь джентльмена пустить ему пулю в лоб, более нежные чувства нахлынули на него, и он трогательно расплакался. В таком размягченном состоянии духа он отдал нож – от которого, сказать по правде, пожалуй, рад был избавиться, как от предмета неудобного и опасного для кармана халата, – и в конце концов позволил нежной спутнице жизни увести его.
По прошествии двух или трех часов молодым леди сообщили, что без их услуг будут обходиться вплоть до особого распоряжения, а по истечении двух дней фамилия Манталини появилась в списке банкротов. В то же утро мисс Никльби получила уведомление по почте, что в дальнейшем фирма будет значиться под фамилией мисс Нэг и что в ее помощи больше не нуждаются,известие, которое заставило миссис Никльби заявить, едва эта славная леди о нем узнала, что она все время этого ждала, и привести ряд никому неведомых случаев, когда она предсказывала именно такие последствия.
– И я повторяю, – заявила миссис Никльби (вряд ли нужно упоминать, что раньше она никогда этого не говорила), – я повторяю, Кэт, что ремесло портнихи или модистки-тот род занятий, за который тебе следовало бы браться в самую последнюю очередь. Я тебя не упрекаю, моя милая, но все-таки я должна сказать, что если бы ты посоветовалась с родной матерью…
– Хорошо, мама, хорошо, – кротко сказала Кэт. – А что бы вы мне теперь посоветовали?
– Что бы я посоветовала! – воскликнула миссис Никльби. – Ну, разве не очевидно, дорогая моя, что из всех занятий для молодой леди и при таких обстоятельствах, в каких находишься ты, быть компаньонкой у какой-нибудь приятной леди – самая подходящая должность, к которой ты прекрасно подготовлена благодаря твоему образованию, манерам, наружности и всему прочему? Разве ты никогда не слыхала, как твой бедный дорогой папа рассказывал об одной молодой леди, которая была дочерью одной старой леди, жившей в том самом пансионе, где жил когда-то он в бытность свою холостяком… Ах, как ее фамилия?.. Начинается на «Б», а кончается на «г». Не Уотерс ли это, или… нет, тоже не то! Но как бы ее там ни звали, разве ты не знаешь, что эта молодая леди поступила компаньонкой к замужней даме, которая вскоре после этого умерла, а она вышла замуж за ее мужа, и у нее родился прелестный мальчик, – и все это за полтора года?
Кэт прекрасно звала, что этот поток воспоминаний вызвав какими-то перспективами, реальными или воображаемыми, которые открыла ее мать на жизненной стезе компаньонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Бедняга больше не мог говорить, потому что глаза его наполнились слезами, а голос прервался.
– Слово, которое разлучит нас, – сказал Николас, дружески беря его за плечо, – никогда не будет сказано мною, потому что вы единственное мое утешение и опора. Ни за какие блага в мире не согласился бы я потерять вас теперь, Смайк. Мысль о вас поддерживала меня во всех моих сегодняшних испытаниях и еще пятьдесят раз поддержит во всяких бедах. Дайте мне вашу руку. Я привязался к вам всем сердцем. Еще до конца недели мы вместе уйдем из этих мест. Я беден – ну так что ж? Вы облегчаете мне бремя бедности, и мы будем нести его вдвоем.
Глава XXI,
Мадам Манталини остается в довольно затруднительном положении, а мисс Никльби остается без всякого положения
Волнение, испытанное Кэт Никльби, три дня не давало ей возможности вновь приступить к работе у портнихи; по истечении этого срока она в обычный час направилась усталыми шагами к храму моды, где правила самодержавно мадам Манталини.
За это время недоброжелательство мисс Нэг отнюдь не потеряло своей силы. По-прежнему молодые леди добросовестно избегали всякого общения с опороченной товаркой, а эта примерная особа, мисс Нэг, нимало не потрудилась скрыть неудовольствие по поводу возвращения Кэт.
– Честное слово, – сказала она, когда ее поклонницы столпились вокруг, помогая ей снять шляпку и шаль,я думала, что у иных людей должно хватить духу удаляться окончательно, раз они знают, какой помехой является их присутствие для порядочных особ. Но странный у нас мир, ох, какой странный!
Высказав это суждение о мире таким тоном, каким обычно высказывают суждение о мире люди, находящиеся в дурном расположении духа, – то есть так, словно они не имеют к нему никакого отношения, – мисс Нэг испустила глубокий вздох, как бы смиренно сокрушаясь о греховности рода человеческого.
Свита не замедлила повторить этот вздох, и мисс Нэг готовилась одарить ее еще некоторыми моральными поучениями, но тут голос мадам Манталини, дошедший по переговорной трубке, потребовал мисс Никльби наверх привести в порядок выставку моделей – честь, заставившая мисс Нэг так сильно тряхнуть головой и так крепко закусить губы, что способность вести разговор была временно ею утрачена.
– Ну как, мисс Никльби? – спросила мадам Манталини, когда Кэт предстала перед ней. – Вы совсем выздоровели, дитя?
– Мне гораздо лучше, благодарю вас, – ответила Кэт.
– Хотела бы я сказать то же самое о себе, – заметила мадам Манталини, садясь с усталым видом.
– Вы больны? – спросила Кэт. – Меня это очень огорчает.
– Собственно, не больна, дитя, а встревожена… встревожена, – ответила мадам.
– Это меня огорчает еще больше, – кротко сказала Кэт. – Физическую боль гораздо легче выносить, чем душевную.
– Да, а еще легче говорить, чем выносить ту или другую, – заявила мадам с величайшей досадой, потирая себе нос. – Принимайтесь за работу, дитя, и приведите все в порядок.
Пока Кэт размышляла о том, что могут предвещать эти симптомы необычного раздражения, мистер Манталини просунул в полуоткрытую дверь сначала кончики бакенбардов, а затем голову и нежным голосом осведомился:
– Здесь ли моя жизнь и душа?
– Нет, – ответила его жена.
– Можно ли так говорить, если она цветет здесь в салоне, словно маленькая роза в дьявольском цветочном горшке! – настаивал Манталини. – Можно ли ее крошке войти и побеседовать?
– Разумеется, нет, – ответила мадам. – Ты знаешь, что я тебя никогда не пускаю сюда. Уходи!
Однако крошка, ободренный, быть может, более мягким тоном ответа, осмелился взбунтоваться и, прокравшись в комнату, на цыпочках направился к мадам Манталини, посылая ей на ходу воздушный поцелуй.
– Почему она себя мучает и кривит свое личико, превращая его в очаровательного щелкунчика? – вопросил Манталини, левой рукой обвивая талию своей жизни и души, а правой притягивая ее к себе.
– О, я тебя не выношу! – ответила жена.
– Не выно… как, не выносить меня? – воскликнул Манталини. – Выдумки, выдумки! Этого быть не может. Нет женщины на свете, которая могла бы сказать такую вещь мне в лицо – в лицо мне!
Говоря это, мистер Манталини погладил свой подбородок и самодовольно посмотрел в зеркало.
– Какая пагубная расточительность! – тихо промолвила жена.
– Все это от радости, что я завоевал такое прелестное создание, такую маленькую Венеру, такую чертовски очаровательную, обворожительную, обаятельную, пленительную маленькую Венеру, – сказал Манталини.
– Подумай, в какое положение ты меня поставил! – упорствовала мадам.
– Никакой беды не будет, никакой беды не может быть с милочкой,возразил мистер Манталини. – Все прошло, ничего плохого не случится, деньги будут получены, а если они заставят ждать, старому Никльби придется снова приковылять сюда, а не то ему вскроют вены на шее, если он осмелится мучить и обижать маленькую…
– Тише! – перебила мадам. – Разве ты не видишь? Мистер Манталини, который под влиянием горячего желания уладить дело с женой либо не замечал до сих пор, либо притворился, будто не замечает мисс Никльби, понял намек и, приложив палец к губам, понизил голос еще больше. Тогда началось перешептывание, продолжавшееся долгое время, в течение коего мадам Манталини, по-видимому, не раз упоминала о некоторых долгах, сделанных мистером Манталини до того дня, как она очутилась под покровительством мужа, а также о непредвиденных издержках на уплату указанных долгов; и, наконец, о некоторых приятных слабостях этого джентльмена, вроде пристрастия к картам, мотовства, лени и любви к лошадям. Каждый из этих пунктов мистер Манталини опровергал одним или несколькими поцелуями, в зависимости от степени важности. Результатом всего этого было то, что мадам Манталини осталась в восторге от своего супруга, и они отправились наверх завтракать.
Кэт занималась своим делом и молча размещала всевозможные уборы, по мере своих сил самым лучшим образом, как вдруг вздрогнула, услышав в комнате незнакомый голос, и вздрогнула снова, когда, оглянувшись, обнаружила, что некая белая шляпа, красный галстук, широкая круглая физиономия, большая голова и часть зеленого пальто также находятся в комнате.
– Не пугайтесь, мисс, – сказал обладатель вышеописанной наружности.Послушайте, здесь торговля модным товаром?
– Да, – с величайшим изумлением ответила Кэт. – Что вам нужно?
Незнакомец ничего не ответил, но, сначала оглянувшись, словно для того, чтобы поманить кого-то за дверью, преспокойно вошел в комнату, а за ним по пятам следовал маленький человечек в коричневом костюме, чрезвычайно пострадавшем от времени, который принес с собой смешанный запах затхлого табака и свежего лука. Костюм этого джентльмена был весь в пуху, а башмаки, чулки и нижняя половина одеяния, от пяток до пуговиц на спине фрака включительно, были густо разрисованы брызгами грязи, попавшей сюда две недели назад, когда еще не установилась хорошая погода.
У Кэт мелькнула догадка, что эти привлекательные субъекты явились с целью завладеть незаконным образом теми удобоносимыми вещами, какие поразят их воображение. Она не пыталась скрыть свои опасения и сделала шаг к двери.
– Подождите минутку, – сказал человек в зеленом пальто, тихо прикрывая дверь и прислоняясь к ней спиной. – Это дело неприятное. Где ваш главный?
– Мой – кто, как вы сказали? – дрожа, спросила Кэт, ибо ей пришло в голову, что «главный» может означать на воровском жаргоне часы или деньги.
– Мистер Мунтльхини, – сказал пришедший. – Где он обретается? Он дома?
– Кажется, он наверху, – ответила Кэт, слегка успокоенная этим вопросом. – Он вам нужен?
– Нет, – ответил посетитель. – Он мне, собственно, не нужен. Вы только передайте ему вот эту карточку и скажите, что если он хочет поговорить со мной и избежать хлопот, так я здесь, – вот и все.
С этими словами незнакомец сунул в руку Кэт квадратную карточку из плотной бумаги и, повернувшись к своему приятелю, заметил с развязным видом, что «комнаты здорово высокие», с чем приятель согласился, добавив в виде иллюстрации, что «здесь за глаза хватит места мальчику вырасти в мужчину, не опасаясь, что он когда-нибудь заденет головой потолок».
Позвонив в колокольчик, чтобы вызвать мадам Манталини, Кэт взглянула на карточку и увидела, что на ней красуется фамилия «Скели» и еще какие-то сведения. с которыми она не успела ознакомиться, так как ее внимание было привлечено самим мистером Скели, который. подойдя к одному из трюмо, сильно ткнул его в середину своею тростью с таким хладнокровием, словно оно было сделано из чугуна.
– Хорошее зеркало, Тике, – сказал мистер Скели своему другу.
– Да, – отозвался мистер Тике, оставляя следы четырех пальцев я двойной отпечаток большого пальца на куске небесно-голубого шелка. – И заметьте, сделать эту штуку тоже денег стоило.
С шелка мистер Тике перенес свое восхищение на некоторые элегантные принадлежности туалета, а мистер Скели не спеша поправил галстук перед зеркалом, а затем с помощью того же зеркала приступил к тщательному исследованию прыщика на подбородке. Он еще занимался этим увлекательным делом, когда мадам Манталини, войдя в комнату, испустила изумленный возглас, который привлек его внимание.
– О! Так это хозяйка? – осведомился Скели.
– Это мадам Манталини, – сказала Кэт.
– В таком случае, – сказал мистер Скели, извлекая из кармана какой-то небольшой документ и медленно его разворачивая, – вот приказ о наложении ареста на имущество, и, если вы не уплатите, мы сейчас же обойдем весь дом и составим опись.
Бедная мадам Манталини в горе начала ломать руки и позвонила, призывая мужа; покончив с этим, она упала в кресло и в обморок одновременно. Однако джентльмены отнюдь не были обескуражены этим событием, и мистер Скели, облокотившись на манекен в нарядном платье (плечи мистера Скели были видны над ним, как видны были бы плечи леди, для которой предназначалось платье, если бы она его надела), сдвинул шляпу набекрень и почесал голову с полным равнодушием; его друг, мистер Тике, воспользовавшись случаем обозреть помещение, прежде чем приступить к делу, стоял с инвентарной книгой под мышкой и со шляпой в руке, мысленно определяя цену каждой вещи, находившейся в поле зрения.
Таково было положение дел, когда в комнату вбежал мистер Манталини. А так как сей отменный джентльмен в дни своей холостой жизни поддерживал близкое общение с собратьями мистера Скели и вдобавок отнюдь не был застигнут врасплох только что случившимся волнующим событием, то он только пожал плечами, засунул руки поглубже в карманы, поднял брови, просвистал два-три такта, изрыгнул два-три проклятия и, усевшись верхом на стул, с великим спокойствием и выдержкой постарался наилучшим образом встретить такой оборот дел.
– Сколько всего, черт побери? – был первый заданный им вопрос.
– Тысяча пятьсот двадцать семь фунтов четыре шиллинга девять пенсов и полпенни, – ответил мистер Скели, оставаясь совершенно неподвижным.
– К черту полпенни! – нетерпеливо сказал мистер Манталини.
– Разумеется, если вам угодно, – отозвался мистер Спели, – а также и девять пенсов.
– Нам-то все равно, хотя бы и тысяча пятьсот двадцать семь фунтов отправились туда же, – заметил мистер Тике.
– Нам наплевать, – подтвердил Спели.
– Ну-с, – помолчав, продолжал этот джентльмен, – что нам предпринять? Что это – только маленький крах или полное разорение? Банкротство – вот что это такое. Прекрасно! В таком случае, мистер Том Тикс, эсквайр, вы должны уведомить вашего ангела-жену и любезное семейство, что три ночи не будете ночевать дома и займетесь своим делом здесь. И зачем только леди так терзается? – продолжал мистер Скели. – Вероятно, за добрую половину того, что здесь есть, не уплачено, а это должно послужить ей утешением!
С такими замечаниями, в которых приятная шутливость сочеталась с разумной моральной поддержкой в затруднительных обстоятельствах, мистер Скели приступил к описи имущества, и в этой деликатной работе ему существенно помогли необыкновенный такт и опытность мистера Тикса, оценщика.
– Усладительная чаша моего счастья! – вымолвил мистер Манталини, с покаянным видом подходя к жене. – Согласна ли ты слушать меня в течение двух минут?
– О, не говори со мной! – рыдая, ответила жена. – Ты меня разорил, и этого достаточно!
Едва услышав эти слова, произнесенные тоном скорбным и суровым, мистер Манталини, который несомненно хорошо обдумал свою роль, отступил на несколько шагов, придал своему лицу выражение беспредельной душевной муки и опрометью выбежал из комнаты, а вскоре после этого услышали, как наверху, в туалетной комнате, с силой захлопнулась дверь.
– Мисс Никльби! – вскричала мадам Манталини, когда этот звук коснулся ее слуха. – Ради бога, скорее! Он покончит с собой! Я говорила с ним сурово, и он этого не перенесет! Альфред, мой ненаглядный Альфред!
С такими возгласами она бросилась наверх, а следом за ней Кэт, которая хотя и не вполне разделяла опасения нежной жены, была тем не менее слегка встревожена. Когда они быстро распахнули дверь туалетной комнаты их взорам предстал мистер Манталини с симметрично отвернутым воротничком сорочки, точивший столовый нож о ремень для правки бритв.
– Ах! – воскликнул мистер Манталини. – Помешали! – И столовый нож мгновенно исчез в кармане халата мистера Манталини, в то время как глаза мистера Манталини дико выкатились, а волосы, развевавшиеся в диком беспорядке, перепутались с бакенбардами.
– Альфред! – вскричала жена, обвивая его руками. – Я не то хотела сказать, не то!
– Разорил! – вскричал мистер Манталини. – Неужели я довел до разорения самое лучшее и чистое создание, какое когда-либо благословляло жизнь проклятого бродяги? Проклятье! Пустите меня!
В порыве безумия мистер Манталини снова полез за столовым ножом, а когда жена удержала его, схватив за руку, он сделал попытку размозжить себе голову о стену, хорошенько позаботившись о том, чтобы находиться от нее на расстоянии по крайней мере шести футов.
– Успокойся, мой ангел, – сказала мадам. – Никто в этом не виноват, это столько же моя вина, сколько и твоя. Мы еще поживем хорошо. Приди в себя, Альфред, приди в себя!
Мистер Манталини не считал удобным прийти в себя сразу, но, после того как несколько раз потребовал яду и попросил какую-нибудь леди или какого-нибудь джентльмена пустить ему пулю в лоб, более нежные чувства нахлынули на него, и он трогательно расплакался. В таком размягченном состоянии духа он отдал нож – от которого, сказать по правде, пожалуй, рад был избавиться, как от предмета неудобного и опасного для кармана халата, – и в конце концов позволил нежной спутнице жизни увести его.
По прошествии двух или трех часов молодым леди сообщили, что без их услуг будут обходиться вплоть до особого распоряжения, а по истечении двух дней фамилия Манталини появилась в списке банкротов. В то же утро мисс Никльби получила уведомление по почте, что в дальнейшем фирма будет значиться под фамилией мисс Нэг и что в ее помощи больше не нуждаются,известие, которое заставило миссис Никльби заявить, едва эта славная леди о нем узнала, что она все время этого ждала, и привести ряд никому неведомых случаев, когда она предсказывала именно такие последствия.
– И я повторяю, – заявила миссис Никльби (вряд ли нужно упоминать, что раньше она никогда этого не говорила), – я повторяю, Кэт, что ремесло портнихи или модистки-тот род занятий, за который тебе следовало бы браться в самую последнюю очередь. Я тебя не упрекаю, моя милая, но все-таки я должна сказать, что если бы ты посоветовалась с родной матерью…
– Хорошо, мама, хорошо, – кротко сказала Кэт. – А что бы вы мне теперь посоветовали?
– Что бы я посоветовала! – воскликнула миссис Никльби. – Ну, разве не очевидно, дорогая моя, что из всех занятий для молодой леди и при таких обстоятельствах, в каких находишься ты, быть компаньонкой у какой-нибудь приятной леди – самая подходящая должность, к которой ты прекрасно подготовлена благодаря твоему образованию, манерам, наружности и всему прочему? Разве ты никогда не слыхала, как твой бедный дорогой папа рассказывал об одной молодой леди, которая была дочерью одной старой леди, жившей в том самом пансионе, где жил когда-то он в бытность свою холостяком… Ах, как ее фамилия?.. Начинается на «Б», а кончается на «г». Не Уотерс ли это, или… нет, тоже не то! Но как бы ее там ни звали, разве ты не знаешь, что эта молодая леди поступила компаньонкой к замужней даме, которая вскоре после этого умерла, а она вышла замуж за ее мужа, и у нее родился прелестный мальчик, – и все это за полтора года?
Кэт прекрасно звала, что этот поток воспоминаний вызвав какими-то перспективами, реальными или воображаемыми, которые открыла ее мать на жизненной стезе компаньонки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109