Если сохранилась у вас хоть искра благородства, оставьте меня.
– Но почему? – осведомился сэр Мальбери. – Почему вы, нежное мое создание, представляетесь такой суровой? Ну, будьте же более непосредственны… милая моя мисс Никльби, будьте более непосредственны… прошу вас.
Кэт быстро встала, но, когда она поднималась, сэр Мальбери ухватился за ее платье и насильно удержал ее.
– Сейчас же отпустите меня, сэр! – воскликнула она в негодовании. – Вы слышите? Сейчас же! Сию минуту!
– Ну, сядьте же. сядьте, – сказал сэр Мальбери.Я хочу поговорить с вами.
– Сию же минуту отпустите меня, сэр! – вскричала Кэт.
– Ни за что на свете! – откликнулся сэр Мальбери. С этими словами он наклонился, как бы желая снова ее усадить, но молодая леди с силой рванулась, стараясь освободиться, а он потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу. Когда Кэт бросилась вон из комнаты, в дверях показался Ральф и очутился лицом к лицу с ней.
– Что это значит? – спросил Ральф.
– Это значит, сэр, – в страшном волнении ответила Кэт, – что в этом доме, где я, беспомощная девушка, дочь вашего покойного брата, могла бы, казалось, найти защиту, мне нанесли такие оскорбления, которые должны заставить вас содрогнуться. Дайте мне уйти!
Ральф содрогнулся, когда девушка устремила на него негодующий взор, однако он не подчинился ее требованию: он повел ее к стоявшему в глубине комнаты креслу, а затем, подойдя к сэру Мальбери Хоуку, который тем временем встал, указал ему рукой на дверь.
– Ступайте, сэр! – сказал Ральф приглушенным голосом, который сделал бы честь любому дьяволу.
– Что вы хотите этим сказать? – свирепо спросил его друг.
На морщинистом лбу Ральфа веревками вздулись вены, и мускулы вокруг рта задергались, словно от нестерпимого волнения. Но он презрительно улыбнулся и снова указал на дверь.
– Да вы что, не знаете меня, сумасшедший старик? – воскликнул сэр Мальбери.
– Знаю, – сказал Ральф.
Элегантный негодяй на секунду струсил под пристальным взглядом более старого грешника и, бормоча что-то, двинулся к двери.
– Вам нужен был лорд? – сказал он, внезапно останавливаясь у порога, как будто его осенила новая мысль, и снова поворачиваясь к Ральфу. – Черт подери, я встал поперек дороги, да?
Ральф снова улыбнулся, но ничего не ответил.
– Кто привел его к вам, – продолжал сэр Мальбери, – как бы вы могли без меня заполучить его в свои сети?
– Сети большие и, пожалуй, полным-полны, – сказал Ральф. – Берегитесь, как бы кто не задохся в петлях.
– За деньги вы готовы отдать свою плоть и кровь и самого себя, если бы не заключили раньше договора с чертом! – возразил тот. – И вы хотите мне внушить, что ваша хорошенькая племянница была доставлена сюда не для того, чтобы служить приманкой для этого пьяного мальчишки там, внизу?
Хотя и тот и другой вели этот диалог негромко, Ральф невольно озирался, желая удостовериться, что Кэт не пересела на другое место, где она могла бы их слышать. Противник его заметил свое преимущество и воспользовался им.
– И вы хотите мне внушить, что это не так? – спросил он снова. – Вы хотите мне сказать, что, проберись он сюда наверх вместо меня, вы бы не были чуточку более слепым, и чуточку более глухим, и чуточку менее наглым, чем сейчас? Ну-ка, Никльби, ответьте мне на Это!
– Я вам вот что скажу, – ответил Ральф, – я привел ее сюда в интересах дела…
– Ах, вот оно то самое слово! – со смехом вставил сэр Мальбери. – Вот сейчас вы опять становитесь самим собой.
– …в интересах дела, – продолжал Ральф, говоря медленно и твердо, как человек, решивший не говорить лишних слов, – так как думал, что, быть может, она произведет впечатление на глупого юнца, которого вы прибрали к рукам и по мере сил толкаете к гибели. Но я был уверен, – зная его, – что немало времени пройдет, прежде чем он оскорбит ее девические чувства, а если он не оскорбит их из-за фатовства или по легкомыслию, то будет относиться с уважением и к полу и к характеру даже племянницы своего ростовщика. Но, если в мои замыслы входило незаметно завлечь его с помощью этой затеи, я не думал о том, чтобы подвергнуть девушку распутным и наглым выходкам такого человека, как вы. Теперь мы понимаем друг друга.
– Тем более что так вы ничего не выигрываете? – огрызнулся сэр Мальбери.
– Вот именно, – сказал Ральф.
Он отвернулся и, давая этот ответ, бросил взгляд через плечо. В глазах обоих негодяев было такое выражение, как будто каждый понимал, что ему от другого не спрятаться. Сэр Мальбери пожал плечами и медленно вышел из комнаты.
Его друг закрыл дверь и с беспокойством посмотрел в ту сторону, где его племянница все еще сохраняла позу, в которой он ее оставил. Она бросилась на диван и, опустив голову на подушку, закрыв лицо руками, казалось, все еще плакала от мучительного стыда и обиды.
Ральф мог войти в дом нищего должника и указать на него бейлифу, хотя бы этот должник сидел у смертного ложа ребенка; он мог поступить так не задумываясь, потому что считал это делом обычным и повседневным, а должник являлся нарушителем его единственного кодекса морали. Но эта молодая девушка ничего плохого не сделала, кроме того, что родилась на свет, она терпеливо подчинялась всем его желаниям, старалась угодить ему и, что важнее всего, не была должна ему денег, и потому он чувствовал смущение и беспокойство.
Ральф сел на стул поодаль, потом на другой стул, поближе, потом еще чуточку ближе, потом придвинулся еще ближе и, наконец, присел на тот же диван и положил руку на руку Кэт.
– Успокойтесь, дорогая моя, – сказал он, когда она отдернула руку и снова разрыдалась. – Успокойтесь, успокойтесь! Не вспоминайте, не думайте сейчас об этом!
– О, сжальтесь, отпустите меня домой! – вскричала Кэт. – Позвольте мне уйти отсюда и вернуться домой.
– Да, да, – сказал Ральф, – вы поедете домой. Но сначала вы должны осушить слезы и успокоиться. Дайте я приподниму вам голову. Вот так, вот так.
– О дядя! – стиснув руки, воскликнула Кэт. – Что я вам сделала, что я такое сделала? Почему вы так со мной поступаете? Если бы я вас оскорбила мыслью, словом или делом, то и в таком случае ваш поступок был бы жесток по отношению ко мне и к памяти того, кого вы когда-то, должно быть, любили! Но…
– Вы только послушайте меня минутку, – перебил Ральф, не на шутку встревоженный взрывом ее чувств. – Я не думал, что это случится, я никак не мог это предвидеть. Я сделал все, что мог… Давайте пройдемся. Вам стало дурно оттого, что здесь душно и жарко от этих ламп. Сейчас вам будет лучше, если вы только сделаете над собой самое маленькое усилие.
– Я сделаю что угодно, – отозвалась Кэт, – только отпустите меня домой.
– Да, да, отпущу, – сказал Ральф, – но сначала вы должны прийти в себя, потому что в таком виде вы всех напугаете, а об этом никто знать не должен, кроме вас и меня. Ну, давайте еще пройдемся. Вот так. Вот у вас уже и вид стал лучше.
С этими ободряющими словами Ральф Никльби прохаживался взад и вперед с племянницей, опиравшейся на его руку, и буквально трепетал от ее прикосновения.
Так же точно, когда он счел возможным ее отпустить, он поддерживал ее, спускаясь по лестнице, после того как оправил на ней шаль и оказал другие мелкие услуги – по всей вероятности, в первый раз в жизни. Ральф провел ее через вестибюль, затем вниз по ступеням и не отнимал своей руки, пока она не села в карету.
Когда дверца экипажа с силой захлопнулась, гребень с головы Кэт упал к ногам ее дяди; он поднял его и подал ей; лицо ее было освещено фонарем. Вьющаяся прядь волос, упавшая ей на лоб, следы едва высохших слез, раскрасневшиеся щеки, печальный взгляд – все это зажгло какие-то воспоминания, тлеющие в груди старика; и лицо умершего брата словно явилось перед ним, совсем такое, каким оно было однажды, в минуту детского горя, и мельчайшие подробности вспыхнули в его памяти так ярко, как будто это случилось вчера.
Ральф Никльби, который оставался непроницаемым для всех кровных и родственных чувств, который был глух ко всем призывам скорби и отчаяния, пошатнулся, смотря на это лицо, и вернулся в свой дом как человек, узревший привидение.
Глава XX,
Николас встречается, наконец, с дядей, которому он выражает свои чувства с большом откровенностью. Его решение
Ранним утром в понедельник – на следующий день после званого обеда – маленькая мисс Ла-Криви бодро пробиралась по улицам к Вест-Энду, получив важное поручение уведомить мадам Манталини, что мисс Никльби слишком расхворалась, чтобы выйти сегодня, но завтра, надеется она, будет в силах вновь приняться за исполнение своих обязанностей. А пока мисс Ла-Криви шла, мысленно перебирая разные изящные выражения и элегантные обороты с целью выбрать наилучшие и воспользоваться ими для своего сообщения, она очень много размышляла о причинах недомогания своей юной приятельницы.
«Не знаю, что и думать, – говорила себе мисс ЛаКриви. – Вчера вечером глаза у нее были несомненно красные. Она сказала, что у нее голова болит, но от головной боли глаза не краснеют. Должно быть, она плакала».
Придя к такому заключению, которое она, собственно говоря, вывела, к полному своему удовлетворению, еще накануне вечером, мисс Ла-Криви продолжала гадать, – а занималась она этим почти целую ночь, – какая новая причина грустить могла появиться у ее юной приятельницы.
– Ничего не могу придумать, – сказала маленькая художница. – Решительно ничего, разве что поведение этого старого медведя… Вероятно, был груб с ней. Противное животное!
Она успокоилась, высказав это мнение, хотя оно и было брошено на ветер, и затем бодро продолжала путь к мадам Манталини. Узнав, что верховная власть находится еще в постели, она потребовала свидания с ее представительницей, после чего явилась мисс Нэг.
– Поскольку дело касается меня, – сказала мисс Нэг, когда поручение было передано в цветистых выражениях, – я всегда готова обойтись без мисс Никльби.
– О, вот как, сударыня! – отозвалась мисс Ла-Криви, крайне разобиженная. – Но вы отнюдь не хозяйка этого заведения, и, стало быть, это большого значения не имеет.
– Прекрасно, сударыня, – сказала мисс Нэг. – У вас есть еще какие-нибудь поручения?
– Нет, никаких, сударыня, – заявила мисс ЛаКриви.
– В таком случае, до свиданья, сударыня, – сказала мисс Нэг.
– Да, сударыня, до свиданья, и очень вам признательна за вашу чрезвычайную вежливость и прекрасные манеры, – ответила мисс Ла-Криви.
Закончив таким образом переговоры, на протяжении которых обе леди очень сильно дрожали и были изумительно вежливы – явные показатели, что они находились на дюйм от самой отчаянной ссоры, – мисс Ла-Криви выскочила из комнаты и затем на улицу.
«Интересно, кто это такая? – подумала маленькая чудачка. – Что и говорить, приятная, особа! Хотела бы я написать ее портрет: уж я бы ей воздала должное!»
И вот, вполне удовлетворенная этим язвительным замечанием по адресу мисс Нэг, мисс Ла-Криви от души рассмеялась и в превосходном расположении духа вернулась домой к завтраку.
Таково одно из преимуществ долгой одинокой жизни! Маленькая, суетливая, деятельная, бодрая женщина жила исключительно в самой себе, разговаривала сама с собой, была своей собственной наперсницей, про себя высмеивала по мере сил тех, кто ее обижал, угождала себе и никому не причиняла зла. Если ей нравились сплетни, ничья репутация от этого не страдала, а если ей доставляла удовольствие маленькая месть, ни одной живой душе не было от этого ни на йоту хуже. Одна из многих, для кого Лондон такая же пустыня, как равнины Сирии, – ибо, находясь в стесненных обстоятельствах, эти люди не могут заводить знакомств, которые им желательны, и не склонны бывать в том обществе, какое им доступно, – скромная художница многие годы жила одиноко, но всем довольная. Пока злоключения семейства Никльби не привлекли ее внимания, она не имела друзей, хотя и была преисполнена самыми дружелюбными чувствами ко всему человечеству. Много есть добрых сердец, таких же одиноких, как сердце бедной маленькой мисс Ла-Криви.
Впрочем, в данный момент это к делу не относится. Она отправилась домой завтракать и едва успела отведать чаю, как служанка доложила о приходе какого-то джентльмена, после чего мисс Ла-Криви, тотчас представив себе нового заказчика, восхитившегося витриной у парадной двери, пришла в ужас при виде чайной посуды на столе.
– Ну-ка, унесите ее, бегите с нею в спальню, куда угодно! – воскликнула мисс Ла-Криви. – Боже мой, боже мой! Подумать только, что как раз сегодня я встала поздно, хотя три недели подряд бывала одета в половине девятого и ни один человек не подходил к дому!
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал голос, знакомый мисс Ла-Криви.Я сказал служанке, чтобы она не называла моей фамилии, потому что мне хотелось вас удивить.
– Мистер Николас! – вскричала мисс Ла-Криви, привскочив от изумления.
– Вижу, что вы меня не забыли! – ответил Николас, протягивая руку.
– Мне кажется, что я бы вас узнала, даже если бы встретила на улице, – с улыбкой сказала мисс ЛаКриви. – Ханна, еще одну чашку и блюдце. А теперь вот что я вам скажу, молодой человек: попрошу вас не повторять той дерзкой выходки, какую вы себе позволили в утро вашего отъезда.
– А вы бы не очень рассердились? – спросил Николас.
– Не очень! – воскликнула мисс Ла-Криви. – Я вам одно скажу: попробуйте только!
С подобающей галантностью Николас немедленно поймал на слове мисс Ла-Криви, которая слабо взвизгнула и шлепнула его по щеке, – но, по правде сказать, шлепнула не слишком сильно.
– Никогда еще не видывала такого грубияна! – воскликнула мисс Ла-Криви.
– Вы мне сказали, чтобы я попробовал, – ответил Николас.
– Да, но я говорила иронически, – возразила мисс Ла-Криви.
– О, это другое дело, – заметил Николас. – Вам бы следовало предупредить.
– Ну еще бы! Вы этого не знали! – парировала мисс Ла-Криви. – Но вот теперь я присмотрелась к вам, и вы мне кажетесь худее, чем когда мы в последний раз виделись. и лицо у вас измученное и бледное. Как это случилось, что вы уехали из Йоркшира?
Тут она запнулась. В изменившемся ее тоне и обращении столько было сердечности, что Николас был растроган.
– Не удивительно, что я немного изменился, – сказал он, помолчав. – С тех пор как я уехал из Лондона, я перенес и душевные и телесные страдания. Вдобавок я очень бедствовал и страдал от безденежья.
– Боже милостивый, мистер Николас! – воскликнула мисс Ла-Криви. – Что это вы мне говорите!
– Ничего такого, из-за чего вам стоило бы расстраиваться, – сказал Николас более веселым тоном. – И сюда я пришел не для того, чтобы оплакивать свою долю, но по делу более важному: я хочу встретиться с моим дядей. Об этом я бы хотел сообщить вам прежде всего…
– В таком случае, я могу ответить на это только одно, – перебила мисс Ла-Криви, – я вашему вкусу не завидую. Мне достаточно побыть в одной комнате хотя бы с его сапогами, чтобы это испортило мне расположение духа на две недели.
– Что до этого, – сказал Николас, – то в основном мы с вами, быть может, и не очень расходимся во мнении, но я хочу встретить его, чтобы оправдать себя и бросить ему в лицо обвинения в подлости и коварстве.
– Это совсем другое дело, – заявила мисс ЛаКриви. – Да простит мне небо, но если бы его задушили, я бы себе глаз не выплакала.
– С той целью, о которой я сказал, я зашел к нему сегодня утром, В город он вернулся в субботу, и только вчера поздно вечером я узнал о его приезде.
– И вы его видели? – спросила мисс Ла-Криви.
– Нет, – ответил Николас. – Его не было дома.
– А! – сказала мисс Ла-Криви. – Должно быть, ушел по какому-нибудь доброму, благотворительному делу.
– Я могу предположить, на основании того, что мне сообщил один из моих друзей, которому известны его дела, что он собирался навестить сегодня мою мать и сестру и рассказать им на свой лад обо всем случившемся со мной. Я хочу встретить его там.
– Правильно! – потирая руки, сказала мисс ЛаКриви. – А впрочем, не знаю, – добавила она, – о многом надо подумать… Не надо забывать о других.
– Я не забываю, – ответил Николас, – но раз дело идет о чести и порядочности, меня ничто не остановит.
– Вам виднее, – сказала мисс Ла-Криви.
– В данном случае, надеюсь, что виднее, – ответил Николас. – И единственное, о чем мне хочется вас просить: подготовьте их к моему приходу. Они думают, что я очень далеко отсюда, и я могу их испугать, появись я совсем неожиданно. Если вы можете улучить минутку и предупредить их, что вы меня видели и что я у них буду через четверть часа, вы мне окажете большую услугу.
– Хотела бы я оказать вам или любому из вашей семьи услугу посерьезнее, – сказала мисс Ла-Криви. – Но я считаю, что возможность услужить так же редко сочетается с желаньем, как и желанье с возможностью.
Болтая очень быстро и очень много, мисс Ла-Криви поспешила покончить с завтраком, спрятала чайницу, а ключ засунула под каминную решетку, надела шляпку и, взяв под руку Николаса, немедленно отправилась в Сити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Но почему? – осведомился сэр Мальбери. – Почему вы, нежное мое создание, представляетесь такой суровой? Ну, будьте же более непосредственны… милая моя мисс Никльби, будьте более непосредственны… прошу вас.
Кэт быстро встала, но, когда она поднималась, сэр Мальбери ухватился за ее платье и насильно удержал ее.
– Сейчас же отпустите меня, сэр! – воскликнула она в негодовании. – Вы слышите? Сейчас же! Сию минуту!
– Ну, сядьте же. сядьте, – сказал сэр Мальбери.Я хочу поговорить с вами.
– Сию же минуту отпустите меня, сэр! – вскричала Кэт.
– Ни за что на свете! – откликнулся сэр Мальбери. С этими словами он наклонился, как бы желая снова ее усадить, но молодая леди с силой рванулась, стараясь освободиться, а он потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу. Когда Кэт бросилась вон из комнаты, в дверях показался Ральф и очутился лицом к лицу с ней.
– Что это значит? – спросил Ральф.
– Это значит, сэр, – в страшном волнении ответила Кэт, – что в этом доме, где я, беспомощная девушка, дочь вашего покойного брата, могла бы, казалось, найти защиту, мне нанесли такие оскорбления, которые должны заставить вас содрогнуться. Дайте мне уйти!
Ральф содрогнулся, когда девушка устремила на него негодующий взор, однако он не подчинился ее требованию: он повел ее к стоявшему в глубине комнаты креслу, а затем, подойдя к сэру Мальбери Хоуку, который тем временем встал, указал ему рукой на дверь.
– Ступайте, сэр! – сказал Ральф приглушенным голосом, который сделал бы честь любому дьяволу.
– Что вы хотите этим сказать? – свирепо спросил его друг.
На морщинистом лбу Ральфа веревками вздулись вены, и мускулы вокруг рта задергались, словно от нестерпимого волнения. Но он презрительно улыбнулся и снова указал на дверь.
– Да вы что, не знаете меня, сумасшедший старик? – воскликнул сэр Мальбери.
– Знаю, – сказал Ральф.
Элегантный негодяй на секунду струсил под пристальным взглядом более старого грешника и, бормоча что-то, двинулся к двери.
– Вам нужен был лорд? – сказал он, внезапно останавливаясь у порога, как будто его осенила новая мысль, и снова поворачиваясь к Ральфу. – Черт подери, я встал поперек дороги, да?
Ральф снова улыбнулся, но ничего не ответил.
– Кто привел его к вам, – продолжал сэр Мальбери, – как бы вы могли без меня заполучить его в свои сети?
– Сети большие и, пожалуй, полным-полны, – сказал Ральф. – Берегитесь, как бы кто не задохся в петлях.
– За деньги вы готовы отдать свою плоть и кровь и самого себя, если бы не заключили раньше договора с чертом! – возразил тот. – И вы хотите мне внушить, что ваша хорошенькая племянница была доставлена сюда не для того, чтобы служить приманкой для этого пьяного мальчишки там, внизу?
Хотя и тот и другой вели этот диалог негромко, Ральф невольно озирался, желая удостовериться, что Кэт не пересела на другое место, где она могла бы их слышать. Противник его заметил свое преимущество и воспользовался им.
– И вы хотите мне внушить, что это не так? – спросил он снова. – Вы хотите мне сказать, что, проберись он сюда наверх вместо меня, вы бы не были чуточку более слепым, и чуточку более глухим, и чуточку менее наглым, чем сейчас? Ну-ка, Никльби, ответьте мне на Это!
– Я вам вот что скажу, – ответил Ральф, – я привел ее сюда в интересах дела…
– Ах, вот оно то самое слово! – со смехом вставил сэр Мальбери. – Вот сейчас вы опять становитесь самим собой.
– …в интересах дела, – продолжал Ральф, говоря медленно и твердо, как человек, решивший не говорить лишних слов, – так как думал, что, быть может, она произведет впечатление на глупого юнца, которого вы прибрали к рукам и по мере сил толкаете к гибели. Но я был уверен, – зная его, – что немало времени пройдет, прежде чем он оскорбит ее девические чувства, а если он не оскорбит их из-за фатовства или по легкомыслию, то будет относиться с уважением и к полу и к характеру даже племянницы своего ростовщика. Но, если в мои замыслы входило незаметно завлечь его с помощью этой затеи, я не думал о том, чтобы подвергнуть девушку распутным и наглым выходкам такого человека, как вы. Теперь мы понимаем друг друга.
– Тем более что так вы ничего не выигрываете? – огрызнулся сэр Мальбери.
– Вот именно, – сказал Ральф.
Он отвернулся и, давая этот ответ, бросил взгляд через плечо. В глазах обоих негодяев было такое выражение, как будто каждый понимал, что ему от другого не спрятаться. Сэр Мальбери пожал плечами и медленно вышел из комнаты.
Его друг закрыл дверь и с беспокойством посмотрел в ту сторону, где его племянница все еще сохраняла позу, в которой он ее оставил. Она бросилась на диван и, опустив голову на подушку, закрыв лицо руками, казалось, все еще плакала от мучительного стыда и обиды.
Ральф мог войти в дом нищего должника и указать на него бейлифу, хотя бы этот должник сидел у смертного ложа ребенка; он мог поступить так не задумываясь, потому что считал это делом обычным и повседневным, а должник являлся нарушителем его единственного кодекса морали. Но эта молодая девушка ничего плохого не сделала, кроме того, что родилась на свет, она терпеливо подчинялась всем его желаниям, старалась угодить ему и, что важнее всего, не была должна ему денег, и потому он чувствовал смущение и беспокойство.
Ральф сел на стул поодаль, потом на другой стул, поближе, потом еще чуточку ближе, потом придвинулся еще ближе и, наконец, присел на тот же диван и положил руку на руку Кэт.
– Успокойтесь, дорогая моя, – сказал он, когда она отдернула руку и снова разрыдалась. – Успокойтесь, успокойтесь! Не вспоминайте, не думайте сейчас об этом!
– О, сжальтесь, отпустите меня домой! – вскричала Кэт. – Позвольте мне уйти отсюда и вернуться домой.
– Да, да, – сказал Ральф, – вы поедете домой. Но сначала вы должны осушить слезы и успокоиться. Дайте я приподниму вам голову. Вот так, вот так.
– О дядя! – стиснув руки, воскликнула Кэт. – Что я вам сделала, что я такое сделала? Почему вы так со мной поступаете? Если бы я вас оскорбила мыслью, словом или делом, то и в таком случае ваш поступок был бы жесток по отношению ко мне и к памяти того, кого вы когда-то, должно быть, любили! Но…
– Вы только послушайте меня минутку, – перебил Ральф, не на шутку встревоженный взрывом ее чувств. – Я не думал, что это случится, я никак не мог это предвидеть. Я сделал все, что мог… Давайте пройдемся. Вам стало дурно оттого, что здесь душно и жарко от этих ламп. Сейчас вам будет лучше, если вы только сделаете над собой самое маленькое усилие.
– Я сделаю что угодно, – отозвалась Кэт, – только отпустите меня домой.
– Да, да, отпущу, – сказал Ральф, – но сначала вы должны прийти в себя, потому что в таком виде вы всех напугаете, а об этом никто знать не должен, кроме вас и меня. Ну, давайте еще пройдемся. Вот так. Вот у вас уже и вид стал лучше.
С этими ободряющими словами Ральф Никльби прохаживался взад и вперед с племянницей, опиравшейся на его руку, и буквально трепетал от ее прикосновения.
Так же точно, когда он счел возможным ее отпустить, он поддерживал ее, спускаясь по лестнице, после того как оправил на ней шаль и оказал другие мелкие услуги – по всей вероятности, в первый раз в жизни. Ральф провел ее через вестибюль, затем вниз по ступеням и не отнимал своей руки, пока она не села в карету.
Когда дверца экипажа с силой захлопнулась, гребень с головы Кэт упал к ногам ее дяди; он поднял его и подал ей; лицо ее было освещено фонарем. Вьющаяся прядь волос, упавшая ей на лоб, следы едва высохших слез, раскрасневшиеся щеки, печальный взгляд – все это зажгло какие-то воспоминания, тлеющие в груди старика; и лицо умершего брата словно явилось перед ним, совсем такое, каким оно было однажды, в минуту детского горя, и мельчайшие подробности вспыхнули в его памяти так ярко, как будто это случилось вчера.
Ральф Никльби, который оставался непроницаемым для всех кровных и родственных чувств, который был глух ко всем призывам скорби и отчаяния, пошатнулся, смотря на это лицо, и вернулся в свой дом как человек, узревший привидение.
Глава XX,
Николас встречается, наконец, с дядей, которому он выражает свои чувства с большом откровенностью. Его решение
Ранним утром в понедельник – на следующий день после званого обеда – маленькая мисс Ла-Криви бодро пробиралась по улицам к Вест-Энду, получив важное поручение уведомить мадам Манталини, что мисс Никльби слишком расхворалась, чтобы выйти сегодня, но завтра, надеется она, будет в силах вновь приняться за исполнение своих обязанностей. А пока мисс Ла-Криви шла, мысленно перебирая разные изящные выражения и элегантные обороты с целью выбрать наилучшие и воспользоваться ими для своего сообщения, она очень много размышляла о причинах недомогания своей юной приятельницы.
«Не знаю, что и думать, – говорила себе мисс ЛаКриви. – Вчера вечером глаза у нее были несомненно красные. Она сказала, что у нее голова болит, но от головной боли глаза не краснеют. Должно быть, она плакала».
Придя к такому заключению, которое она, собственно говоря, вывела, к полному своему удовлетворению, еще накануне вечером, мисс Ла-Криви продолжала гадать, – а занималась она этим почти целую ночь, – какая новая причина грустить могла появиться у ее юной приятельницы.
– Ничего не могу придумать, – сказала маленькая художница. – Решительно ничего, разве что поведение этого старого медведя… Вероятно, был груб с ней. Противное животное!
Она успокоилась, высказав это мнение, хотя оно и было брошено на ветер, и затем бодро продолжала путь к мадам Манталини. Узнав, что верховная власть находится еще в постели, она потребовала свидания с ее представительницей, после чего явилась мисс Нэг.
– Поскольку дело касается меня, – сказала мисс Нэг, когда поручение было передано в цветистых выражениях, – я всегда готова обойтись без мисс Никльби.
– О, вот как, сударыня! – отозвалась мисс Ла-Криви, крайне разобиженная. – Но вы отнюдь не хозяйка этого заведения, и, стало быть, это большого значения не имеет.
– Прекрасно, сударыня, – сказала мисс Нэг. – У вас есть еще какие-нибудь поручения?
– Нет, никаких, сударыня, – заявила мисс ЛаКриви.
– В таком случае, до свиданья, сударыня, – сказала мисс Нэг.
– Да, сударыня, до свиданья, и очень вам признательна за вашу чрезвычайную вежливость и прекрасные манеры, – ответила мисс Ла-Криви.
Закончив таким образом переговоры, на протяжении которых обе леди очень сильно дрожали и были изумительно вежливы – явные показатели, что они находились на дюйм от самой отчаянной ссоры, – мисс Ла-Криви выскочила из комнаты и затем на улицу.
«Интересно, кто это такая? – подумала маленькая чудачка. – Что и говорить, приятная, особа! Хотела бы я написать ее портрет: уж я бы ей воздала должное!»
И вот, вполне удовлетворенная этим язвительным замечанием по адресу мисс Нэг, мисс Ла-Криви от души рассмеялась и в превосходном расположении духа вернулась домой к завтраку.
Таково одно из преимуществ долгой одинокой жизни! Маленькая, суетливая, деятельная, бодрая женщина жила исключительно в самой себе, разговаривала сама с собой, была своей собственной наперсницей, про себя высмеивала по мере сил тех, кто ее обижал, угождала себе и никому не причиняла зла. Если ей нравились сплетни, ничья репутация от этого не страдала, а если ей доставляла удовольствие маленькая месть, ни одной живой душе не было от этого ни на йоту хуже. Одна из многих, для кого Лондон такая же пустыня, как равнины Сирии, – ибо, находясь в стесненных обстоятельствах, эти люди не могут заводить знакомств, которые им желательны, и не склонны бывать в том обществе, какое им доступно, – скромная художница многие годы жила одиноко, но всем довольная. Пока злоключения семейства Никльби не привлекли ее внимания, она не имела друзей, хотя и была преисполнена самыми дружелюбными чувствами ко всему человечеству. Много есть добрых сердец, таких же одиноких, как сердце бедной маленькой мисс Ла-Криви.
Впрочем, в данный момент это к делу не относится. Она отправилась домой завтракать и едва успела отведать чаю, как служанка доложила о приходе какого-то джентльмена, после чего мисс Ла-Криви, тотчас представив себе нового заказчика, восхитившегося витриной у парадной двери, пришла в ужас при виде чайной посуды на столе.
– Ну-ка, унесите ее, бегите с нею в спальню, куда угодно! – воскликнула мисс Ла-Криви. – Боже мой, боже мой! Подумать только, что как раз сегодня я встала поздно, хотя три недели подряд бывала одета в половине девятого и ни один человек не подходил к дому!
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал голос, знакомый мисс Ла-Криви.Я сказал служанке, чтобы она не называла моей фамилии, потому что мне хотелось вас удивить.
– Мистер Николас! – вскричала мисс Ла-Криви, привскочив от изумления.
– Вижу, что вы меня не забыли! – ответил Николас, протягивая руку.
– Мне кажется, что я бы вас узнала, даже если бы встретила на улице, – с улыбкой сказала мисс ЛаКриви. – Ханна, еще одну чашку и блюдце. А теперь вот что я вам скажу, молодой человек: попрошу вас не повторять той дерзкой выходки, какую вы себе позволили в утро вашего отъезда.
– А вы бы не очень рассердились? – спросил Николас.
– Не очень! – воскликнула мисс Ла-Криви. – Я вам одно скажу: попробуйте только!
С подобающей галантностью Николас немедленно поймал на слове мисс Ла-Криви, которая слабо взвизгнула и шлепнула его по щеке, – но, по правде сказать, шлепнула не слишком сильно.
– Никогда еще не видывала такого грубияна! – воскликнула мисс Ла-Криви.
– Вы мне сказали, чтобы я попробовал, – ответил Николас.
– Да, но я говорила иронически, – возразила мисс Ла-Криви.
– О, это другое дело, – заметил Николас. – Вам бы следовало предупредить.
– Ну еще бы! Вы этого не знали! – парировала мисс Ла-Криви. – Но вот теперь я присмотрелась к вам, и вы мне кажетесь худее, чем когда мы в последний раз виделись. и лицо у вас измученное и бледное. Как это случилось, что вы уехали из Йоркшира?
Тут она запнулась. В изменившемся ее тоне и обращении столько было сердечности, что Николас был растроган.
– Не удивительно, что я немного изменился, – сказал он, помолчав. – С тех пор как я уехал из Лондона, я перенес и душевные и телесные страдания. Вдобавок я очень бедствовал и страдал от безденежья.
– Боже милостивый, мистер Николас! – воскликнула мисс Ла-Криви. – Что это вы мне говорите!
– Ничего такого, из-за чего вам стоило бы расстраиваться, – сказал Николас более веселым тоном. – И сюда я пришел не для того, чтобы оплакивать свою долю, но по делу более важному: я хочу встретиться с моим дядей. Об этом я бы хотел сообщить вам прежде всего…
– В таком случае, я могу ответить на это только одно, – перебила мисс Ла-Криви, – я вашему вкусу не завидую. Мне достаточно побыть в одной комнате хотя бы с его сапогами, чтобы это испортило мне расположение духа на две недели.
– Что до этого, – сказал Николас, – то в основном мы с вами, быть может, и не очень расходимся во мнении, но я хочу встретить его, чтобы оправдать себя и бросить ему в лицо обвинения в подлости и коварстве.
– Это совсем другое дело, – заявила мисс ЛаКриви. – Да простит мне небо, но если бы его задушили, я бы себе глаз не выплакала.
– С той целью, о которой я сказал, я зашел к нему сегодня утром, В город он вернулся в субботу, и только вчера поздно вечером я узнал о его приезде.
– И вы его видели? – спросила мисс Ла-Криви.
– Нет, – ответил Николас. – Его не было дома.
– А! – сказала мисс Ла-Криви. – Должно быть, ушел по какому-нибудь доброму, благотворительному делу.
– Я могу предположить, на основании того, что мне сообщил один из моих друзей, которому известны его дела, что он собирался навестить сегодня мою мать и сестру и рассказать им на свой лад обо всем случившемся со мной. Я хочу встретить его там.
– Правильно! – потирая руки, сказала мисс ЛаКриви. – А впрочем, не знаю, – добавила она, – о многом надо подумать… Не надо забывать о других.
– Я не забываю, – ответил Николас, – но раз дело идет о чести и порядочности, меня ничто не остановит.
– Вам виднее, – сказала мисс Ла-Криви.
– В данном случае, надеюсь, что виднее, – ответил Николас. – И единственное, о чем мне хочется вас просить: подготовьте их к моему приходу. Они думают, что я очень далеко отсюда, и я могу их испугать, появись я совсем неожиданно. Если вы можете улучить минутку и предупредить их, что вы меня видели и что я у них буду через четверть часа, вы мне окажете большую услугу.
– Хотела бы я оказать вам или любому из вашей семьи услугу посерьезнее, – сказала мисс Ла-Криви. – Но я считаю, что возможность услужить так же редко сочетается с желаньем, как и желанье с возможностью.
Болтая очень быстро и очень много, мисс Ла-Криви поспешила покончить с завтраком, спрятала чайницу, а ключ засунула под каминную решетку, надела шляпку и, взяв под руку Николаса, немедленно отправилась в Сити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109