Надо бы туда наведаться: эти люди просто так, случайно никуда не ездят.– А еще какие-нибудь места она называла?Та стала с готовностью припоминать.– Да нет, пожалуй, нет, знаете, у меня ведь память не очень хорошая, помню, что про «Бинашину» она мне много рассказывала, там, говорит, так замечательно кормят, а мы когда с мамой туда поехали, этого не нашли, знаете, мясо было жестковато.Больше он ее не перебивал: визит этот оказался полезнее, чем можно было предположить, спасибо вам, спасибо, синьорина парфюмерша, имя запишет Маскаранти, его самого имена мало интересовали. В заключение он искренне ее поблагодарил и вполне искренне дал несколько рекомендаций. Сначала деловых: прошу вас, если кто-нибудь вдруг заглянет к вам в магазин и спросит про синьора Сильвано или про синьорину Марелли, сразу же известите полицию, вы нас очень огорчите, если забудете. А затем последовали довольно суровые моральные наставления (к слову сказать, выражение «я тебе башку проломлю», как правило, оказывает куда больший эффект, нежели отеческие увещевания); Дука объяснил ей, что раз уж она беременна, то не должна избавляться от ребенка по двум простым причинам: во-первых, за аборт ее посадят в тюрьму и навсегда отберут торговую лицензию, а во-вторых, – это он как врач говорит, – аборты, кроме прочих осложнений, часто приводят к общему заражению крови, против которого, к ее сведению, бессильна даже современная медицина. И уже у двери низким, проникновенным голосом, памятуя о том, что нынче родительская суббота, сказал, что у нее родится сын или дочь, которым через каких-нибудь двадцать лет можно будет передать торговлю – какой смысл так надрываться в магазине, если его некому оставить?А едва выпроводив непрошеную гостью, бегом бросился на кухню. Проклятые папки, без которых он жить не мог, по-прежнему громоздились на столе.– Маскаранти, давайте отыщем на плане точное место, где свалилась в воду машина Туридду Сомпани.Они вместе порылись в деле бретонца и среди снимков поднятой со дна машины обнаружили вычерченный план; «несчастный случай» произошел примерно на полдороге между Бинаско и Павийской обителью.– Поехали посмотрим, – пригласил он Маскаранти. 3 С первого взгляда показалось, что смотреть особо не на что. Полуденное солнце, чистое небо, нежная зелень листьев, столь редкий для Ломбардии пряный запах весны – и на этом фоне старый благообразный дом, какими некогда бывали дома терпимости высшей категории. С дороги он был не виден; лишь миновав небольшую рощицу, затем открытую площадку, над которой красовалась вывеска «Стоянка машин», и еще одну заградительную полосу деревьев, они наткнулись на это с виду такое невинное архитектурное убожество, вместившее в себя все стили – от сельской постройки Нижней Ломбардии до шведской протестантской церкви.Было двенадцать, всего двенадцать. В этот час никто не вышел им навстречу: слишком рано, персонал, должно быть, занят готовкой на кухне; они растворили двери, тяжелые, с вычурными бронзовыми ручками длиной в полметра – одни ручки уже свидетельствовали о том, с какой легкостью текут деньги к владельцу этих дверей.– Выдавать себя за клиентов бессмысленно, все равно никто не поверит, – сказал Дука, в полной мере ощущая себя полицейским.Зал ресторана был, как сказал бы остряк, очень миленький. Странная стилизация под конюшню: везде развешаны седла, колеса от телег, на полу и в яслях, выстроившихся вдоль стен, – пучки соломы; в углу стояла оглоблями вверх телега и несколько метелок из сорго. Но этот конюшенный антураж ни в коей мере не нарушал безукоризненной чистоты и блеска накрытых столиков, тележек, груженных закусками и фруктами, бархатных кресел горчичного цвета, деревенских светильников, старинных медных блюд. Нигде ни пылинки, полная гарантия стерильности и гигиены.– Какая мерзость! – процедил Дука.Вместе со светом в три больших открытых окна вливалось пение птиц. Вокруг ни души, только откуда-то, должно быть, из кухни, доносился грохот: либо отбивают мясо, либо рубят что-то сечкой. Наконец их взору предстал старичок в черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами, маленький, сухонький, румяный и совершенно лысый – ни единого волоска на черепе. По всему видно, у него богатый опыт и рыльце в пушку, потому что он не пошел им навстречу, как гостеприимный хозяин, а остановился поодаль и стал с опаской их разглядывать (такой взгляд бывает у больного, который не знает, какой приговор вынесет ему врач – то ли рак, то ли сенная лихорадка).– Маскаранти, удостоверение! – распорядился Дука.Пока Маскаранти предъявлял удостоверение, за спиной старичка выросли долговязые и весьма упитанные официанты, все в белом, а за ними две поварихи в пышных белых колпаках, будто из прошлого века. (Дуке сразу пришел на ум Тулуз-Лотрек – постой-постой, ведь Тулуз-Лотрек был бретонец, как Туридду Сомпани, а? Нет, пожалуй, все-таки не бретонец, а гасконец.)– Да-а, – протянул старичок, стоя в окружении своих снежно-белых (ни дать ни взять – Мулен-Руж) официантов и рассматривая удостоверение Маскаранти; с полицией он явно привык иметь дело – никаких улыбок, никакого раболепия, «да-а» прозвучало сдержанно и холодновато.Но Дука тоже был стреляный воробей и знал, как растопить этот холодок.– Нам надо поговорить. Пройдемте в верхние комнаты, которые вы сдаете клиентам.От такого нахрапа у старичка зарделась лысина.– У меня все по закону, все по закону, – забормотал он. – Комнаты наверху я держу для дочери с зятем, а еще две – для повара и официанток. Мы закрываемся в час ночи, и девушкам боязно возвращаться домой так поздно.Ну конечно, кто спорит – такой невинный райский уголок!– Понятно, – сказал Дука, – вот и пойдемте наверх, там разговаривать удобнее. – Он сжал локоть старичка и легонько подтолкнул его (если простое прикосновение действует лучше всяких уговоров – что уж говорить о пинках). – А вы, Маскаранти, оставайтесь здесь, последите за людьми и за телефоном.Старичок нехотя провел его наверх: оказывается, чтобы подняться на второй этаж, надо пройти через сад, так что парочки вроде бы уходят совсем, а они просто-напросто сворачивают направо, открывают дверцу, неприметную такую дверцу, за которую и заглянуть-то никому в голову не придет, потом подымаются по лесенке, тоже незатейливой, всего в один пролет, зато по стенам вдоль пролета развешаны эстампы, изображающие – что бы вы думали? – охоту на лис.– Сперва осмотрим комнаты, – очень деликатно (он ведь не какой-нибудь полицейский невежа) произнес Дука, железной хваткой сжимая локоть хозяина.Старичок объяснил, что в одной комнате живет он сам с супругой – очень чистенькая и хорошо обставленная комната, но никаких излишеств, если не считать помпезной ванной, как-то не сочетающейся с заведением в сельском стиле, ведь там, внизу, насколько ему помнится, конюшня.– А вот здесь живут дочь и зять, – окликнул старичок из другой комнаты.Она была очень похожа на первую, только мебель чуть посветлее и ванной нет, иными словами, помещение не оборудовано для постоянного местожительства.Комнат «для официанток» было три; в каждой вместо «брачного ложа» стояли две кушетки – так близко друг от друга, что непонятно, почему бы не составить их вместе; ванная, разумеется, отсутствовала, ее заменяли скромные гигиенические приспособления – раковина и под нею этакий пустячок, целомудренно прикрытый розовеньким, или голубеньким, или желтеньким полотенцем. Жалюзи на окнах, естественно, были опущены, что поддерживало здесь порочный микроклимат; в третьей комнате Дука поднял жалюзи и впустил в помещение поток солнечного света.– Вот здесь и поговорим, – сказал он, прикрывая дверь.– У меня все по закону, – отозвался старичок. – Карабинеры проверяли и сказали, что все в порядке. Мои конкуренты даже в Милане распускают про меня всякие сплетни – известное дело, хотят разорить, – но у меня все по закону, я непристойностями не занимаюсь, не верьте злым языкам, мне ресторан приносит хороший доход, так что незачем еще и комнаты сдавать.Ну да, безобидный владелец ресторана живет по закону, никого не трогает, а полиция неизвестно за что к нему придирается! Этот старикашка настолько обнаглел, что держится с видом оскорбленного достоинства: его наверняка есть кому защитить, вот и не боится!Надо его раскручивать.Дука присел на одну из кушеток и, сидя, оказался ростом почти вровень со старичком.– Я только хотел получить от вас кое-какие сведения. – Он говорил спокойно и дружелюбно (он тоже чтит закон и никогда не давит подозреваемому на психику). – Я понимаю, у вас богатая клиентура, и все же, не приходилось вам принимать у себя некоего синьора Сильвано? Сильвано Сольвере. Не припоминаете?К великой его радости, старичок замотал головой и даже возмутился:– Да откуда?! У меня ресторан, а не гостиница, в ресторане клиенты имен не называют.– Это я так, на всякий случай, – заверил Дука. – Знаете, как бывает: «Синьора Сильвано Сольвере просят к телефону», – вот вы и услышали, что клиента зовут Сильвано Сольвере. – Он все время повторял это имя – но мягко, ненавязчиво (закон гарантирует свободу личности и ее право на самозащиту от посягательств исполнительных и судебных властей).– Бывает, конечно, но разве все имена упомнишь? – по-прежнему бесстрашно пояснил старичок этому чересчур уж корректному легавому – и не подумаешь никогда, что легавый.– Вы совершенно правы, – согласился Дука. – Но тогда, может быть, вам что-нибудь говорит имя адвоката Сомпани? Туридду Сомпани. Тоже нет?Старичок с готовностью наморщил лоб – не лоб, а карта железных дорог вблизи от какого-нибудь важного транспортного пункта.– Нет, не помню, чтобы я когда-либо слышал это имя. Дука с пониманием кивнул и поднялся (он был почти вдвое выше старичка, но того такое превосходство в росте тоже ничуть не пугало), вот теперь надо его раскручивать – немедленно. Ах уж эти канальи – ну такие тупицы, вечно все отрицают: «Сколько у тебя пальцев на правой руке?» – «Не знаю, ничего не знаю!» – на том и попадаются.– Видите ли, – сказал он, подходя к раковине и открывая кран с холодной водой, – автомобиль адвоката Туридду Сомпани и его приятельницы синьоры Адели Террини свалился в Павийский подъемный канал в километре отсюда, а то и меньше. Так вот, я думал, может быть, они ужинали у вас и вы потом прочли в газетах о несчастном случае, что произошел так близко от вашего ресторана. Или вы газет не читаете?Он был слишком хитер и слишком стар, чтобы заглотить эту наживку и подтвердить, что вовсе не читает газет; его запирательство было более тонким:– Когда читаю, когда нет, а на наших дорогах то и дело происходят несчастные случаи, разве все удержишь в памяти, да еще с именами? – Он чересчур самоуверенно усмехнулся, явно апеллируя к своим высоким покровителям.– Значит, вы ни о Сильвано Сольвере, ни о Туридду Сомпани ничего не слыхали?Дука глядел на старичка, потому что в этот момент как раз нагнулся за одним из полотенец, прикрывавших переносное биде, – розовенькое полотенце для женщин, голубенькое для мужчин, – взял голубенькое, подставил его под струю холодной воды и хорошенько смочил; то, что он собирается проделать, не доставит ему большого удовольствия: кому приятно заниматься такими вещами в солнечный весенний день, когда запах разогретой земли вползает в комнату, постепенно вытесняя из нее зловоние греха? Но старичок не оставил ему выбора: он держит людей и, в частности, полицейских, за идиотов, за умственно отсталых, а закон и гражданские права воспринимает как смешной анекдот, и только; ведь у него, как он мыслит, найдутся более могущественные защитники, чем закон и полиция, а поэтому, несмотря на почтенный возраст, необходимо научить его уважать закон и полицию – даже по телевизору говорят, что учиться никогда не поздно.Мягко, не рывком (тем временем собеседник со скучающим видом наблюдал за его действиями), он левой рукой взял старичка за холку, а правой быстро зажал ему мокрым полотенцем нос и рот, или – говоря научно – блокировал дыхательные пути.Старичок попробовал высвободиться, но Духа, не отпуская хватки, повалил его на постель лицом вниз и прижал ноги коленом. Прошло четыре секунды; старик продержится секунд сорок, так что еще есть время. Намоченная махровая ткань прилегает к лицу очень плотно, полностью перекрывая доступ воздуха в легкие.– Послушайте меня внимательно, – сказал он (когда хочешь произвести впечатление, надо всегда называть собеседника на «вы», потому что «вы» звучит более внушительно и угрожающе), – если вы откажетесь правдиво отвечать на мои вопросы, то я удушу вас этой тряпкой. Я уважаю старость, но, если вы сию секунду не кивнете, я это сделаю. А самое неприятное в вашем положении – то, что, даже когда я уберу тряпку, у вас, учитывая ваш преклонный возраст, может случиться инфаркт, поэтому советую не медлить. Как врач вам говорю – ведь я не только полицейский, но и врач, – соглашайтесь быстрее, прошло уже двадцать три секунды, мне в общем наплевать, что с вами будет: скажу, мол, внезапный инфаркт, а вы с того света уже ничего не сможете объяснить своим покровителям, как бы сильны они ни были, они вас не воскресят, пожалуй, даже довольны будут – одним соучастником меньше.Он поднял руку с мокрым полотенцем, потому что старичок кивнул. Давая ему перевести дух, он бросил полотенце в биде и вернулся к кровати, чтобы пощупать пульс старичка. Про инфаркт он сказал, рассчитывая его попугать, однако цвет лица (из розового он стал лиловым, и даже губы посинели) указывал на то, что старичок гораздо ближе к инфаркту, чем можно было предположить; хорошо хоть пульс только слегка учащенный. Дука отошел к окну: пусть старичок придет в себя. Когда он повернул нагретое солнцем лицо к владельцу «Бинашины», тот уже почти оклемался.– Лежите, не вставайте, мы и так поговорим. – Убивать стариков нехорошо, негуманно, но, устанавливая истину, он не делает различий между стариками, молодыми и людьми среднего возраста: собственно говоря, ему не сама истина нужна – в сущности, истина есть не более чем абстракция, – ему необходимо этих тварей, вообразивших, будто им все позволено и все сойдет с рук, пересажать за решетку, чтобы прочувствовали, каково там за решеткой. – Итак, вы знакомы с Сильвано Сольвере?– Да, да! – Голос стал раболепный, умоляющий. – Он часто сюда приезжал.– Один?– Нет, почти всегда не один.– А с кем?– Ах, с девушкой!– С одной и той же или менял их?– С одной и той же.– Как она выглядела?– Высокая красивая брюнетка.Как Дука ни старался не повышать голоса, но тут сдержаться не смог: уж очень его бесила тупость этих людишек.– Не заставляйте меня терять терпение! – заорал он, поднося кулак к лицу старичка. – Вы отлично знаете, что эта та самая девушка, которая погибла в машине вместе с Сильвано Сольвере, что их изрешетили пулями ваши грязные покровители, охраняющие этот грязный притон для миланских бездельников!– Да, да! – залепетал старичок, в страхе отворачивая голову от грозно нависшего кулака (жаль его – такой старый, беспомощный перед этим разбушевавшимся полицейским). – Я как раз хотел сказать, что это она.– Она – кто?– Джованна Марелли, его любовница.Была любовницей, надо же различать мертвых и живых.– Значит, Сильвано Сольвере со своей любовницей Джованной Марелли приезжал сюда, – сказал Дука, мгновенно успокаиваясь. – А зачем? – Странный вопрос, но этим канальям иногда полезно задавать вопросы.– П-пообедать.Вот именно, что же еще делать в ресторане «Бинашина»?– А еще зачем?Старичок секунду помедлил, прежде чем исповедоваться в своих грехах.– Ну, еще они поднимались наверх.– Ага, – кивнул Дука.Старичок заерзал на постели.– Лежите, не двигайтесь, иначе вам станет плохо. И хорошенько обдумайте свой ответ.– Это все, больше я ничего не знаю, – всхлипнул старичок. – Потом они уезжали, и больше я ничего не знаю.Он как будто говорил искренне, однако, когда имеешь дело с этими людишками, нельзя полагаться на «как будто».– Постарайтесь припомнить все, а то ведь сердце в ваши годы такое слабое. – Он снова подошел к раковине и открыл кран. – И не надо кричать – хуже будет. Если вы станете надеяться на своих покровителей, а не на полицию, то вам всегда будет хуже.Старичок не закричал. Округлившимися глазами он глядел, как Дука намачивает полотенце; дыхание его участилось, и он заговорил быстро-быстро:– Он иногда приезжал сюда с девушкой, чаще днем, как все, но иногда и вечером, ей-богу, я больше ничего не знаю, а имя запомнил, потому что его подзывали к телефону, вы верно угадали, именно так я узнал, что его зовут Сильвано Сольвере, а больше я ничего не знаю.Дука с яростью закрыл кран и, держа в руке голубенькое полотенце, с которого капала вода, подошел к кровати.Тогда старичок затряс головой и благоразумно открыл Дуке последний тайник своей низкой душонки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20