Дука ненавидел все безупречное.– Да, это я.Он встал в дверях, загораживая проход. Одежда гостя тоже страшно его раздражала: светло-серая куртка с темно-серыми замшевыми манжетами – тот, у кого нет денег на пиджак таких не носит, – в руках у него были светло-серые водительские перчатки, но не примитивные, с вырезом на тыльной стороне ладони, нет, никаких тебе вырезов, а на ладони плетенка; пришелец явно выставлял свои шикарные перчатки напоказ, давая понять, что является обладателем автомобиля под стать этим перчаткам.– Вы позволите мне войти? – В голосе слышалось наигранное дружелюбие.Он не скрывал своей неприязни к этому человеку, но все же впустил его, ибо неисповедимы пути Господни. Он пригласил гостя в свой бывший кабинет – точнее говоря, эта комната никогда и не была кабинетом, кабинет здесь умертвили в зародыше.– Слушаю вас. – Даже не предложив гостю сесть, он повернулся к нему спиной, подошел к окну и уселся сам на подоконник. (Если у вас есть окно, выходящее на площадь Леонардо да Винчи, где все деревья уже покрылись свежей зеленью, значит, у вас есть все.)– Вы позволите мне сесть? – Молодой человек (наверняка не старше тридцати) будто и не замечал холодного приема: с лица не сходила любезная, светская улыбка.Его вопрос остался без ответа; в одиннадцать утра по площади Леонардо да Винчи, этому маленькому заброшенному оазису, лишь изредка проезжают колясочки с невинными младенцами да поразительно пустые трамваи, – да, только в такой час, в такой тихий и немного пасмурный апрельский день Милан еще можно любить.– Наверно, мне не следовало бы являться без звонка, – заявил незнакомец, игнорируя враждебность хозяина, – но, знаете, есть вещи, о которых не говорят по телефону. – Он заговорщицки подмигнул, словно они были приятели.– Это почему? – С подоконника ему было видно, как, волоча сумку на колесиках, мирная домохозяйка возвращается домой.– Извините, я еще не представился, мое имя – Сильвано Сольвере, вы меня не знаете, зато знакомы с моим другом, собственно, это он и посоветовал к вам обратиться.– Кто же ваш друг?Не испытывая ни малейшего любопытства, он лениво пытался отгадать, какую вонючую бутылку собирается откупорить перед ним этот тип. Сразу видно, грязный торгаш: и физиономия, и шикарный вид, и безукоризненные манеры – все говорит за то, что ему сейчас предложат очередную мерзость.– Адвокат Сомпани, припоминаете?На этот раз воспитание, видимо, не позволило ему подмигнуть, едва заметная ухмылка лишь прозвучала в голосе, если это возможно, он все же, должно быть, надеется установить между ними доверительные отношения, как между сообщниками. Ох уж эти хитрюги, все они – неисправимые тупицы!– Да, помню.Еще б ему не помнить! Он бы предпочел, чтоб ему добавили срок, лишь бы не сидеть в одной камере с Туридду Сомпани. Другие заключенные – вполне приличный народ: мошенники, воры, бандиты, а Туридду Сомпани – нет, этот законченный мерзавец, одна рожа одутловатая чего стоит! – и особенно Дуку раздражало, что он адвокат: если адвокат попадает в тюрьму, то это либо смешно, либо страшно, и ведь получил-то всего два года, а заслужил наверняка все двадцать – посадил за руль приятеля, который не умел водить машину да к тому же был на взводе, ну, приятель и загремел вместе со своей подружкой в Ламбро, возле шлюза Фаллата, а сам Туридду бегал по берегу и звал на помощь; история настолько темная, что даже самый строгий прокурор не смог ничего из этого омута выудить, хотя все – и судьи, и адвокаты, и публика в зале суда – чувствовали, что приятель Туридду Сомпани в Ламбро угодил не случайно.– Ну так вот, адвокат посоветовал мне обратиться к вам за помощью, – продолжал безукоризненно вежливый синьор, притворяясь слегка смущенным, хотя этот вряд ли смутится, даже если посадить его голым на коня вместо Гарибальди посреди площади Кайроли в час аперитива.– Какого рода помощь? – спокойно спросил он (в его положении поневоле приходится сохранять спокойствие, иначе давно бы наложил на себя руки). Затем слез с подоконника и уселся на скамеечку прямо перед этим грязным торгашом с его вонючими бутылочками, одна из которых вот-вот будет откупорена.Врач, изгнанный из Ассоциации врачей, то есть как раз такой человек, как он, представляет собой приманку для людей определенного сорта. С тех пор как он вышел из заключения, перед ним стали открываться самые радужные перспективы. К примеру, все забеременевшие девчонки в районе, которым необходимо избавиться от ребенка, считают своим долгом обращаться именно к нему; он так устал от напрасных слез и обещаний покончить с собой, что в конце концов снял с двери табличку «Д-р Дука Ламберти», остались только две дырочки от шурупов, но и это не помогло. От токсикоманов тоже отбоя нет: по их мнению, врач, исключенный из Ассоциации, всегда выпишет тебе нужный рецепт, благо справочники под рукой, а карьера все одно погорела, так что никакого риска, внушают ему субчики с синюшными ногтями и пальцами в красных прожилках – сил нет глядеть на них! Еще одна категория его обширной клиентуры – проститутки, подцепившие заразу: «Мне к обычному доктору нельзя, он сразу в полицию заявит, и фараоны заметут меня под каким-нибудь предлогом»; да, он и впрямь доктор «необычный», исключительный: три года отсидел за эвтаназию, имел богатую практику в Сан-Витторе – кто же теперь лучше него вылечит сифилис?Посетитель наконец откупорил свою бутылочку:– Видите ли, дело весьма деликатное, адвокат Сомпани предупредил меня, что вы человек строгих правил и, возможно, откажете, но случай из ряда вон выходящий, надеюсь, вы поймете, девушка выходит замуж, ну и...Омерзительное зловоние так и полилось из бутылочки вместе с безупречным выговором этого безупречного носителя миазмов. Короче говоря, девушке требовалась «гименопластика» – случай из ряда вон выходящий, девушка выходит замуж, а жених уверен, что она непорочна. По сути, вся необычность данного случая в том, что девушка, утратившая девственность в результате былых заблуждений, не решается признаться в этом своему нареченному, ибо знает: тот под горячую руку и прибить может. Таким образом, «гименопластика» – элегантный и наименее драматичный выход из положения; и никто в накладе не останется: жених будет счастлив тем, что взял в жены девицу, невеста – что нашла достойного мужа, а он, доктор Дука Ламберти, получит триста тысяч задатку, а по завершении операции еще семьсот тысяч.– Постарайтесь убраться отсюда в течение десяти секунд, на одиннадцатой я размозжу вам голову. – Дука театральным жестом вытащил из-под себя скамеечку и медленно, но решительно поднялся на ноги. (Тот, кто однажды выучился играть, уже не в силах от этого отказаться.)– Еще одно слово, – продолжал тот, ничуть не испугавшись (все эти хитрюги – страшные тупицы!), – возможно, вас привлечет перспектива быть восстановленным в Ассоциации врачей, у меня, знаете ли, есть кое-какие связи... 3 В квестуру он отправился пешком. Карруа сидел у себя в кабинете и закусывал: на его рабочем столе стояла тарелка с булочкой – пустой булочкой, без ничего – и несколькими маслинами, а рядом – стакан белого вина. За разговором Карруа брал и осторожно надкусывал маслины, а Дука тем временем выложил на стол тридцать купюр по десять тысяч – аванс, полученный от торговца миазмами, – а в самом темном углу кабинета (в квестуре, как ему давным-давно растолковал отец, «чем ближе к выходу, тем больше света, чем дальше вглубь, тем гуще тьма») сидел Маскаранти и все строчил, строчил (такого поди удержи!).– Значит, он обещал восстановить тебя в Ассоциации? – переспросил Карруа, сосредоточенно обгладывая маслину.– Да, и даже рассказал, как это сделает. Сразу видно, он в таких делах не новичок.– А может, врет?– Не думаю. Сказал, что хорошо знаком с одним влиятельным политическим деятелем, который, как тебе и мне хорошо известно, может многое. – И он назвал имя.– По-твоему, он искренне желает тебе помочь?– Нет, по-моему, он совсем этого не желает. – Грязная, мерзкая, вонючая сделка, но раз уж влип – нечего рассуждать о принципах.– Маскаранти, займись ты наконец этим баром, доколе они будут присылать мне тухлые маслины!– Я им уже говорил.– Совсем стыд потеряли: даже полиции сбывают тухлятину, – заметил Карруа, расправившись с маслинами и принимаясь за булочку; он то и дело косился на стопку купюр. – Значит, ты решил встать на этот путь?– Мне нужны деньги, – сказал Дука.– Ты надеешься заработать их в полиции? Однако у тебя странные представления. – Он отхлебнул из стакана. – Маскаранти, достань-ка мне дело Сомпани. Н-да, странно, что этот парень просит тебя сделать предсвадебную штопку и ссылается на Туридду Сомпани, когда Туридду уже несколько дней как на том свете. Его вместе с сожительницей нашли в тысяча третьем квадрате Павийского канала. Не могу поверить, чтоб твой клиент не знал об этом. С какой же стати ему ссылаться на покойника, ведь ты тоже вполне мог знать, что Туридду покойник.– Не только мог, но и знал!Дука, приподнявшись, взял последнюю сморщенную маслину, которую Карруа оставил на тарелке. Зверски хотелось есть, он остался теперь в Милане один, никто его не кормит, а питаться в траттории не по карману. Маслина, как ни странно, оказалась вполне съедобной.– И еще кое-что мне известно, даже без того, чтоб заглядывать в дело: три с половиной года назад Туридду посадил в свою машину одного приятеля и девку, и не просто в машину, а за руль. Тот не умел водить и был пьян, вот они и свалились в Ламбро возле шлюза Фаллата. Трагическая гибель – так, кажется, принято выражаться? Меня, как ты знаешь, раздражают повторы. Несколько лет спустя Сомпани и его милашка столь же трагически погибают, спускаются, тоже в машине, на дно Павийского канала. А тебя они не раздражают? – Он имел в виду повторы.Карруа отпил еще вина.– Кажется, я начинаю понимать. Врач – это тот же полицейский, а болезнь – это, как правило, преступник, которого необходимо выследить и поймать. Ты ведь потому и был хорошим врачом, что унаследовал от отца задатки полицейского. – Затяжным глотком он осушил стакан. – Да, и меня они раздражают, но даже если наша догадка верна, то дело это очень запутанное и опасное.Дука встал.– Что ж, не хочешь давать мне работу – дело твое. Я пошел.У Карруа, который до сих пор говорил неправдоподобно нормальным голосом, наконец-то прорезался его истинный тембр.– Не-ет! – завопил он что было мочи. – Не то что давать работу, я даже видеть тебя не желаю! Ты неврастеник и в работу вкладываешь все жилы, всю ненависть, дай тебе волю, ты преступников не арестовывать будешь, а глотать заживо. А полиция – это защита общества, она обязана преступников передавать в руки правосудия. К тому же у тебя сестра, а у сестры ребенок, ты о них думать должен – так нет, вечно лезет на минное поле! Знаешь, как в Милане говорят: «Кто мины разряжает, тому и на воздух взлетать». – Он схватил со стола пачку купюр и с яростью потряс ими у Дуки перед глазами. – Думаешь, я не понял, зачем ты взял деньги у этого подонка? Чтобы войти в игру! А если тебя потом найдут в канаве с перерезанной глоткой, что я скажу твоей сестре? Да за тебя в случае твоей смерти государство даже десяти лир пенсии не положит, ведь кто ты есть? Агент – ничего большего я предложить тебе не могу, полицейский агент может подыхать, как ему вздумается, и все плевать на него хотели! Ну к чему тебе это? Поездил бы лучше по стране со своими лекарствами, деньжонок бы заработал, а?Дука слушал его вполуха; вообще-то ему нравилось слушать, как разоряется Карруа, но эта весна, похоже, сделала его непримиримым ко всем.– Наверно, ты прав, у меня не те нервы, чтоб служить в полиции. Вот ты – другое дело, само спокойствие, – сказал он и направился к двери.– Постой, Дука, вернись, – произнес Карруа так тихо, что Дука даже растрогался.Он снова подошел к столу.– Сядь.Он сел.– Извини, я погорячился.Он промолчал.– Так о чем вы договорились с тем прохвостом, как бишь его?Маскаранти уже с минуту стоял в кабинете с папкой в руках и слушал.– Сильвано Сольвере, – вставил он. – Я уже просмотрел весь архив – на него ничего нет. Можно еще порыться в картотеке отпечатков, имя какое-то подозрительное... Зато я нашел досье сожительницы Сомпани – любопытное дельце: недостойное поведение в общественном месте... недостойное поведение... недостойное поведение... пьяный дебош... пьяный дебош... пьяный дебош... Доставлена в клинику – с белой горячкой, ясное дело, – участвовала в нападении на штаб-квартиру некой партии вместе с забастовщиками – помните, они там еще устроили поджог? – Маскаранти перевел дух. – Ну и, конечно, проституция и бродяжничество.– И как же зовут эту благородную даму?– Адель Террини.– Ладно, вернемся к нашим баранам. Так на чем вы порешили с этим типом – Сильвано Сольвере, который вызывает у меня ассоциацию то ли с содой, то ли с солью. – Произнеся эти слова, Карруа подумал: в этом проклятом заведении недолго и полным идиотом стать.– Он заедет за мной и отвезет к синьорине. – Вот так, чего проще, казалось бы.– Отвезет, значит, к синьорине... А ты, стало быть, сделаешь ей операцию? Кстати, она сложная, эта операция, риск есть?Объясняя ему технику хирургического вмешательства, Дука использовал в речи чисто медицинские термины: он, так же как и Карруа, терпеть не мог вульгарности. – Конечно, врач, исключенный из Ассоциации, не имеет права даже пластырь наложить, но с разрешения полиции...– А если заражение крови и девушка умрет, что тогда? – спросил Карруа.– Ты прекрасно знаешь, что мне нечего ответить. – Дука нервно передернул плечами. – Либо ты идешь на риск и вступаешь в контакт с этими людьми, чтобы выяснить все подробности, либо оставляешь дела Туридду и его подруги в архиве и притворяешься, что слыхом не слыхал о Сильвано Сольвере, а я возвращаюсь восвояси.– Да я не о себе, я о тебе беспокоюсь, – смиренно заметил Карруа. – Ведь ежели девица умрет или получит серьезное осложнение, у тебя все равно будут неприятности, независимо от разрешения полиции.– А сейчас у меня их нет!Карруа задумчиво поглядел за окно, на залитый солнцем двор, и в голосе его прозвучала неподдельная грусть:– Одним словом, ты решил?– Да, сколько раз можно повторять! – Иногда самые умные люди становятся жуткими тупицами.– Хорошо.Карруа ненавидел Дуку и восхищался им, так же как некогда его отцом, – удивительная несгибаемость! В кармане ни гроша, карьера загублена, на шее сестра с незаконным ребенком, другой бы о своих проблемах подумал, попытался бы как-то выплыть на поверхность, а он хватается за самую гиблую работу – идет в полицейские и ладно бы еще в Англии или в Америке... нет, в Италии, где на полицейского все шишки: камни от забастовщиков, пули или ножевые раны от бандитов, проклятья от сограждан, нагоняи от начальства и нищенское жалованье от государства.– Хорошо, только все будет, как я скажу. Маскаранти поедет с тобой.Его это вполне устраивало.– И в машине будет рация.Вот это уже хуже.– Рация слишком бросается в глаза, – возразил он. – Ведь теперь, когда я принял эти деньги, они, скорее всего, станут за мной следить – я не случайно сюда пешком пришел. Если они обнаружат рацию в машине, то это верный провал.– Маскаранти позаботится, чтоб не обнаружили. Но это еще не все. Я приставляю к вам опергруппу. – Внезапно Карруа снова перешел на крик: – И не говори, пожалуйста, что ты не любишь толкотни! Если ты хоть чуть-чуть смыслишь в нашем деле, то должен понимать, что тебе грозит!Он не стал говорить, что не любит толкотни: в конце концов, Карруа прав на все сто процентов.– И еще Маскаранти выдаст тебе оружие, – с решимостью, обреченной на поражение, заключил Карруа.– Вот это – нет, ты знаешь, что я никогда не ношу оружия.– А они носят.Но здесь Дуку было не сдвинуть.– Нет, никакого оружия, я и без того слишком опасен. – Он хотел еще добавить, что способен открыть стрельбу безо всяких оснований, но удержался: Карруа и так знает.– Ладно, черт с тобой, – сдался Карруа. – Придется Маскаранти тебя подстраховать. Да, вот еще что: очевидно, эти люди будут тебе звонить, так что придется поставить твой телефон на прослушивание.– Да пожалуйста, сколько угодно!– Предупреждаю: я доложу начальству, что веду расследование этого дела. – Карруа поднялся из-за стола. – И запомни, если с тобой что случится, я погорю. Меня сошлют в Сардинию на хлеб и маслины.– Если не ошибаюсь, ты и здесь ими питаешься.– Остряк нашелся! – рявкнул Карруа. – Да пойми же ты, я вовсе не хочу погореть, поэтому ты должен остаться цел и невредим. Мне наплевать, раскопаешь ты что-нибудь или нет, в конце концов если кто и вырвет эту сорную траву с корнем, так это не мы. Главное – чтоб ты остался жив и дело не попало в газеты.Он вдруг почувствовал, что на душе у него стало спокойнее.– Идемте, Маскаранти.– Слушаюсь, доктор, – отозвался тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20