— Что это?! — в ужасе отшатнулся плиточник.— Сличай. С теми, которые только что держал в руках. Может, кое-какие совпадут.— Где вы их взяли?— Валя сфотографировал.Теперь в кабинете сидел совсем другой человек. Вместо румянца и шаловливой, самодовольной улыбки Пафнутьев и Худолей видели белую маску с отвисшей губой и посверкивающим золотым мостом.— Внимательно посмотри эти снимки, — медленно, негромко произносил Пафнутьев слово за словом, прекрасно понимая, какое впечатление они сейчас производят на расслабленное сознание Величковского. — Может, кто-то из этих женщин тебе знаком, может, где-нибудь встречались, — продолжал Пафнутьев. — Посмотри, нет ли и среди них девочек из Пятихаток. Может, родители хватились своих детей и там, на Украине, уже объявлен розыск... А? Ты об этом ничего не слышал?— Сейчас... Я это... Сейчас. — Величковский неловко, как-то боком приблизился к распахнутому окну, поставил туфлю на край стула и, достав черную свою коробочку, принялся тщательно протирать носок туфли, потом перешел к боковой поверхности, добрался до каблука. Потом точно так же протер вторую туфлю, время от времени произнося без всякой связи одни и те же слова: — Сейчас... Я всегда так делаю... Потому что работа у меня пыльная... Если мент увидит меня в пыльных туфлях, он сразу поймет, что я приехал на заработки... А у меня нет регистрации, я без регистрации живу, за нее надо платить, а платить часто нечем, поэтому дешевле купить такую вот коробочку, чем каждому менту давать сотню рублей... А меньше сотни они не берут... Раньше полсотни можно было дать, а сейчас ни в какую. Если дашь меньше сотни, то и разговаривать не станут. Это уж совсем новичок, совсем салага согласится взять полсотни...Пафнутьев некоторое время внимательно слушал, потом вопросительно посмотрел на Худолея — но тот лишь молча повертел пальцем у виска. Дескать, тронулся мужик умом, не выдержав кошмара следственных фотографий.Как выяснилось, он ошибался. Не так прост был Величковский, не так глуп и беспомощен, как это могло показаться. Оторвавшись на секунду от своей туфли и увидев, что Пафнутьев и Худолей заняты друг другом, он вскочил на стул, со стула на подоконник и, не медля ни секунды, спрыгнул вниз. Хотя это был и второй этаж, но высота оказалась достаточно большой, потолки были трехметровые.— Ни фига себе, — пробормотал Пафнутьев и подошел к окну, не подбежал, нет, не рванулся, просто подошел.Величковский, подволакивая ногу и растирая ушибленную коленку, торопился к железным воротам, чтобы выскочить на улицу и скрыться, скрыться от этих настырных людей, от этих страшных фотографий, на которых он узнал, конечно, узнал женщин из города Пятихатки.— Эй, мужик! — крикнул сверху Пафнутьев. — А как же нам быть с плиткой? Мы же договорились!Величковский на ходу оглянулся, досадливо махнул рукой и продолжал свой судорожный бег к арке, где, как ему казалось, его поджидала свобода. Не знал бедный, наивный плиточник, почему Пафнутьев так беззаботно держал открытым свое окно, несмотря на то, что в кабинете бывали люди, готовые на поступки безрассудные и отчаянные.Не было из этого двора выхода. Не было.Все три выходящие во двор подъезда имели свои хитрые кодовые замки. Арка, такая большая и соблазнительная, заканчивалась красивыми воротами, которые были заперты на вечный замок.Величковский ткнулся в одни двери, в другие, подергал добротно сработанные ворота — наконец стали восстанавливать кованые узоры на воротах, и улицы сразу похорошели, приобрели вид если и не аристократический, то что-то достойное в них все-таки появилось.— Эй, мужик! — повторил Пафнутьев, заметив появившуюся из арки бледную мордочку Величковского. — Вон там, возле грибка лежит лестница. Видишь? Приставь ее к моему окну и поднимайся. Я тебе помогу.— Не хочу! — обиженно проговорил Величковский.— Напрасно, — огорченно сказал Пафнутьев. — Сейчас набегут охранники, набьют тебе морду, чтоб не сопротивлялся, наденут наручники, поволокут по коридору ногами вперед... Тебе это нужно? По дороге растеряешь все свои золотые фиксы, потом будешь их искать, найдешь далеко не все... А за попытку побега... Сам понимаешь. Это признание во всех преступлениях, которые совершал, которые не совершал, а только собирался... Тебе это нужно? Лезь сюда, и мы продолжим наш разговор.Величковский некоторое время молчал, глядя на Пафнутьева, потом поковырял ногой землю, оглянулся по сторонам, словно хотел еще раз убедиться, что бежать и в самом деле некуда.— А где лестница? — наконец спросил он.— Видишь грибок с красной крышей? Под мухомор его раскрасили... Возле этого грибка.— Коротка вроде?— Не переживай... Кто через мое окно убегает, все этой лестницей пользуются... А ты мужик длинный... Не робей, мы с Худолеем тебя подхватим.Величковский молча, все еще преодолевая в себе обиду, прошел в конец двора, нашел лестницу, прислоненную к песочнице, и, не поднимая глаз, поволок к пафнутьевскому окну.— Только осторожней, чтобы нижнее окно не разбить, — предупредил Пафнутьев. — Бросай сюда свою сумку, легче забираться будет.Величковский послушно закинул сумку в окно, Пафнутьев ловко поймал, перебросил Худолею, дав знак, чтоб тот внимательно ее осмотрел. Через некоторое время над подоконником показалась сконфуженная физиономия плиточника.— Заходи, старик, не стесняйся, — радушно показал Пафнутьев на стул. — Как посоветуешь, будем оформлять попытку побега или обойдемся?— Не было никакой попытки, — с неожиданной твердостью сказал Величковский. — Я думал, что во дворе туалет. Каждому может приспичить.— Нет, дорогой, ты ошибся, — вмешался в разговор Худолей. — Туалет у нас в конце коридора. Приспичит — могу сводить. Но уж если заговорил о туалете, то с тебя причитается.— А что с меня причитается?— По твоей специальности. Ни шагу в сторону. Понял?— Не понял, — ответил Величковский уже с легким вызовом — он освоился в кабинете, к нему вернулось самолюбие, явно завышенное самолюбие, как успел заметить Пафнутьев.— Я же говорил — краны текут, кафель отваливается, на полу сырость, запах опять же неприятный...— А я при чем?— А при том, что тебе придется навести марафет в нашем туалете.— Это не мое дело.— Хорошо, — подхватил Пафнутьев. — Каждый из нас будет делать только то, что обязан. Договорились?— Ну?— Сейчас составляем протокол о попытке побега. Что равносильно признанию собственной вины в соучастии в многочисленных убийствах.— Каких еще убийствах?— Снимки видел?— Ну?— Твоей рукой на обороте написаны имена, фамилии, особенности сексуальной ориентации...— Какой еще ориентации? — Чувствовалось, что Величковский не столько возражает, сколько тянет время: ему нужно было определиться, сообразить, в какую историю попал и чем ему все это грозит. — Я ничего не знаю! — вдруг тонко выкрикнул он. — И не надо меня дурить!— Дуркуешь?— Ничего я не дуркую! Очень мне надо — дурковать! — Величковский нащупал позицию, на которой, как ему казалось, он может продержаться, — не говорить ничего конкретного, все отрицать, ничего не понимать, и тогда, глядишь, удастся вывернуться.Но он не знал Пафнутьева.И Худолея не знал.Оба они некоторое время молчали, рассматривая своего гостя. Потом Пафнутьев тяжело вздохнул, выбрал из пачки снимков два, потом взял два снимка, сделанных у мусорных ящиков и в квартире Юшковой, и попарно положил перед Величковским.— Вот на этих снимках ты собственной рукой написал имена и фамилии красавиц. А вот на этих — те же красавицы лежат совершенно неживые.— А я при чем?— Ты их привез в город?— Сами напросились. Они каждый раз просятся. В очередь становятся, чтоб я их сюда привез.— Эти двое своей очереди уже дождались, да?— А я при чем?— Давай договоримся... Я задаю вопрос, а ты быстро, не раздумывая, отвечаешь. Короткий вопрос и тут же короткий ответ. Поехали?— Ну.— Где Юшкова?— Не знаю, — прозвучала, все-таки прозвучала чуть заметная заминка в ответе Величковского, он словно бы и собирался ответить быстро, но что-то его остановило.— Повторяю: где Юшкова? — сказал Пафнутьев с тем же выражением.— Я могу, конечно, ошибиться...— Прошу!— Мне кажется, она в Италии.— Север Италии?— Да, скорее всего. А вы откуда знаете?— Твой Игорь оттуда звонил?— Да.— Зачем?— Интересовался...— Чем?— Как идет ремонт.— Хотел убедиться, что ты на свободе?— А где же мне быть? — искренне удивился Величковский, в очередной раз озадачив Пафнутьева и Худолея непробиваемым своим простодушием.— Ну, что ж, все ясно. Поедем в Пятихатки.— Зачем?— У этих женщин есть родители, братья, сестры, друзья, женихи... У них будут к тебе вопросы, думаю, много вопросов. Называется — очная ставка.— Не хочу, — капризно сказал Величковский. — У меня здесь еще много работы.— Надо, Дима, надо. Конечно, мы можем и подождать, отложить...— Я согласен.— На что?— Привести в порядок ваш туалет.— Это уже кое-что, — заметил Худолей. — Но маловато.— Бесплатно! — оскорбленно воскликнул Величковский.— Кому сдавал девиц? — спросил Пафнутьев, усаживаясь за стол.— Никому не сдавал. Сам иногда пользовался.— Привозил, а дальше?— А дальше их проблемы.— А Игорь?— Что Игорь?— Дуркуешь?— Я?!— Старик, — Пафнутьев помолчал, перебирая снимки, потом сложил их стопкой, снова сунул в ящик. Все это он проделал медленно, аккуратно, видя, с каким ужасом смотрит на него Величковский. — Снимки, которые мы изъяли в твоей квартире, теперь в уголовном деле о двух убийствах. Вот этот товарищ, — Пафнутьев кивнул в сторону Худолея, — самый сильный наш эксперт. Он утверждает, что будут еще трупы. И я ему верю. Двое из твоей колоды уже никогда не вернутся в Пятихатки. А сам ты будешь отвечать на вопросы родни. После того, как освободишься. Могу утешить — выйдешь не скоро, может случиться так, что, когда выйдешь на свободу, тебя уже никто и не узнает, уже и забудут, что был такой. По-разному, старик, может получиться, очень даже по-разному. Заметь, я говорю обо всем открытым текстом. Двое мертвы. Ты один хочешь отвечать за их смерть?— Мне надо заканчивать ремонт квартиры. Я Игорю обещал. А про остальное ничего не знаю. И знать не хочу.— На тебе два убийства.— Какие?!— Показать? — Пафнутьев постучал пальцем по столу, в который он только что сунул пачку снимков.— Не надо.— Кому сдавал девочек?— Пахомовой.— Где-то я уже слышал эту фамилию. — Пафнутьев обернулся к Худолею. — У нее есть муж?— Застрелили несколько лет назад. Была какая-то разборка.— Средь бела дня? — спросил Пафнутьев.— Да, из обреза.— Валя, ты понял, о ком идет речь? — спросил Пафнутьев.— А как же, Паша... Сразу все понял. Давненько мы с ней не встречались... Изменилась, наверное, похорошела.— Старая кошелка! — обронил Величковский.— После таких красавиц тебе любая кошелкой покажется. — Пафнутьев взял величковскую сумку, молча поднес к столу и вытряхнул все содержимое. На стол вывалились блокнотик, кошелек, авторучка, темные очки, коробочка с ваксой, какие-то таблетки, паспорт.— Денег все равно не найдете, — проворчал Величковский.— Доберемся и до денег, — ответил Пафнутьев. — До хороших денег доберемся, а, Валя? Как ты думаешь?— Если дело дошло до трупов, появятся и деньги, — мрачно сказал Худолей.
* * *
Увели Величковского, ушел на разведку Худолей — чем сейчас занимается Пахомова, где живет, с кем общается. Пафнутьев остался в кабинете один. Он сложил стопкой бумаги, скопившиеся после разговора с Величковским, — его показания, адреса, имена, обстоятельства появления в городе девочек из далеких Пятихаток, все рассовал по конвертам и как бы освободил стол для мыслей новых, свежих и дерзких.Но не было у него ни новых мыслей, ни тем более дерзких. Какая-то унылость навалилась, и за ней стояли не отчаянные поступки, не решительные действия, за ней стояла вдруг открывшаяся перед ним громадная работа, которую нужно было проделать быстро, четко, не теряя ни минуты и никому не давая ни минуты на раздумья, колебания.Пафнутьев подошел к окну, через которое совсем недавно так отчаянно сиганул Величковский, сиганул, не зная зачем, с какой целью, будто в другой, соседний мир прыгнул, где все его девочки живы и здоровы, все с теми же порочно-податливыми взглядами и, простите, обильными ляжками — видимо, питались в своих Пятихатках картошкой, макаронами, украинским салом и прочими вещами, которые делают человека если и не соблазнительным, то упитанным.За окном в песочнице играли дети, на скамейке шушукались старушки, опасливо поглядывая на его окно, будто были уверены, что через минуту-другую кто-то опять вывалится из этого окна к ним во двор и будет метаться, как загнанная зверюка, тыкаясь во все запертые двери. Пафнутьев помахал им рукой, старушки в ответ слабо улыбнулись.Позвонил Шаланда.— Ну и что? — спросил, ничего не поясняя.— А что? Все в порядке. Весна идет, весне дорогу. Обещают резкое потепление, пора тебе свои войска переводить на летнюю форму одежды.— Пусть еще немного попотеют.— Правильно, — одобрил Пафнутьев. — Пар костей не ломит.— А трупы?— Опознаны.— Шутишь? — недоверчиво спросил Шаланда.— Записывай... Шевчук Надежда Ярославовна и Хмелько Таисия Петровна. Жительницы Днепропетровской области, город Пятихатки.— По пяткам узнал?— Нет, Шаланда, по пяткам я только высказал предположение. Теперь оно полностью подтвердилось. Женщины действительно копали картошку, носили воду ведрами из колодца, пасли скотину.— С чем я тебя и поздравляю, — проворчал Шаланда, но Пафнутьев не пожелал услышать его ворчания, он пожелал принять поздравления всерьез.— Спасибо, Жора! — прочувственно сказал Пафнутьев. — Я всегда знал, что ты человек, который может оценить истинно верную догадку, правильную версию, проницательность и даже более того.— А что может быть более того?— Озарение, Шаланда, озарение.— Это взгляд сквозь время и пространство?— Совершенно верно. Сквозь время и пространство.— Что-то я смотрю, все вы там попали под влияние сверхъестественных сил, — усмехнулся Шаланда. — Худолей цифрами тешится, количество трупов вычисляет, ты по пяткам становишься специалистом...— Шаланда! Ты записал, как зовут этих несчастных женщин? Записал. Тебе Худолей совсем недавно предсказывал третий труп? Предсказывал. Ты над ним весело смеялся? Смеялся.— Скажи, Паша, — Шаланда посерьезнел, — ты в самом деле ждешь третьего?— Худолей советует не расслабляться.— А сам-то он где?— На задании.— Готовитесь к задержанию?— Уже, — невинно обронил Пафнутьев.— Что уже? — Пафнутьев даже на расстоянии почувствовал, как Шаланда осел в кресле. — Ты хочешь сказать, что убийца задержан?— При попытке к бегству.— Поздравляю, — пробурчал Шаланда и положил трубку. Но тут же, спохватившись, снова набрал номер. — Паша, это... Тут трубка сорвалась... Ты так и не сказал... Ты задержал убийцу?— Нет, пока скрывается.— А, — облегченно протянул Шаланда. — Так бы и сказал.— Так и говорю. Открытым текстом.— Больше ничего не хочешь сказать? Жлобишься?— Жора, я взял одного мужика. Он у меня в работе. Его роли не знаю. Замешан — да. Но насколько, сказать не могу. Не знаю. Девочек я тебе назвал. Откуда они — сказал. Им положено регистрироваться, но, сдается мне, они уклонились от этой гражданской обязанности. Тут уж тебе карты в руки.— Где они жили?— Не знаю.— Юшкова нашлась?— Нет.— Худолей беснуется?— Беснуется. Появились выходы на дальнее зарубежье.— Даже так! — крякнул Шаланда. — Италия?— Значит, и у тебя кое-что есть?— Работаем, Паша, работаем. Города какие-нибудь прозвучали?— Пока знаю только, что это Северная Италия.— Могу тебе назвать один городок, Паша... Маленький городок, с ласковым таким названием, но если он хоть невзначай мелькнет, прозвучит в твоем кабинете, ты мне об этом скажешь. Заметано?— Скажу.— Городок называется Аласио.— Записал. Ты там бывал?— Нет, но хотелось бы. Каждый раз, когда слышу это название, во мне что-то напрягается.— В каком месте напрягается? — невинно спросил Пафнутьев.— Не там, где ты подумал, Паша. Совсем не там.— А там, где я подумал?— Все в порядке.— Это радует.— Ты познакомь меня со своим мужиком, Паша, а? С которым сейчас работаешь... А?— Обязательно.— У меня к нему несколько вопросов. И знаешь, мои вопросы не оставят его равнодушным. Хочешь, назову тебе еще одну фамилию?— Хочу.— Пахомова.Трудно сказать, чего ожидал Шаланда, произнося эту хорошо знакомую фамилию Пафнутьеву, но ничего в ответ не услышал — Пафнутьев ожидал продолжения. Не вскрикнул, стулом не заскрипел, просто молчал в трубку. И именно это его молчание зацепило Шаланду настолько, что он поначалу даже не поверил, что Пафнутьев его услышал.— Паша! — окликнул он. — Ты меня слышал?— Да, Жора. Я все хорошо услышал. А что касается Пахомовой, то именно в эти самые минуты Худолей интересуется ее жизнью, убеждениями, средствами к существованию и так далее. Если ему удастся добыть что-нибудь свеженькое, обязательно тебе позвоню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40