– Я всегда буду ему благодарен. Но с Невиллом он неоправданно суров. Да, иногда Невилл слишком торопится, но...
Эмерсон не мог больше сдерживаться.
– Торопится? Неужели он действительно сваливает мусор в старой каменоломне? Если это так, то он – вы уж меня простите – просто набитый дурак! Ведь в каменоломне наверняка есть гробницы. Теперь они завалены тоннами мусора.
Картер счел за благо сменить тему, за что я была ему очень признательна.
– Поздравляю с получением разрешения на раскопки в Дахшуре, – сказал он. – Питри удивлялся, как вы этого добились от мсье де Моргана. Сам он неоднократно пытался попасть в Дахшур, но всякий раз неудачно.
Я старалась не смотреть на Рамсеса, Эмерсон почесывал подбородок и самодовольно ухмылялся.
– Все, что для этого потребовалось, милый юноша, – немного такта. У Питри масса достоинств, но такта ему недостает. В этом году он, кажется, работает в Саккаре?
– Нет, там Квибелл, его ассистент, копирует надписи в гробницах, – ответил Картер, улыбаясь мне. – Между прочим, в этом году в его группе есть молодые дамы. Придется вам поделиться лаврами с другими представительницами прекрасного пола, миссис Эмерсон. Наконец-то женщины громко заявляют о себе!
– Браво! – воскликнула я с чувством.
– Сам же Питри, – продолжил Картер, – отправился в Карнакский храм. Остальные присоединятся к нему чуть позже. Я встречался с ним перед отъездом. Уверен, он передал бы вам поклон, если бы знал, что мне посчастливится увидеть вас.
Эта вежливость настолько противоречила истине, что мистер Картер при всем старании не мог бы придать ей убедительности.
– Другой наш сосед – Сайрус Вандергельт. Он тоже часто вспоминает вас, профессор, и миссис Эмерсон.
– Не сомневаюсь. – Эмерсон бросил на меня подозрительный взгляд. Интерес американца к противоположному полу доставил Эмерсону немало неприятных минут. В любом, даже самом невинном комплименте, сказанном мне посторонним мужчиной, Эмерсон усматривает заигрывание. Что ж, я не тороплюсь его разубеждать: его ревность мне льстит.
– Говард, почему бы вам не предложить свои услуги Вандергельту? – спросила я. – Он славится своей щедростью.
– Он уже меня звал, – сознался Картер. – Но мне не хочется работать на состоятельного дилетанта, развлекающегося египтологией. Таким, как он, подавай только сокровища и заброшенные гробницы.
Предложение залезть с нами за компанию на пирамиду Картер отклонил, сославшись на занятость. Простившись с ним, мы пересекли чудесный гостиничный сад и двинулись вверх по склону, в сторону пирамид.
Не ждите от меня описаний величественного зрелища: у меня не хватит для этого восторженных слов. В небе висел огромный лунный диск, похожий на золотой круг, которым увенчивали цариц этой древней страны. Лунный свет заливал пейзаж, серебря пирамиды и бросая фантастические тени на загадочные черты Сфинкса. Казалось, чудо-зверь снисходительно улыбается при виде людишек, копошащихся у его основания. Песок казался белым, как свежевыпавший снег; здесь и там на него ложились тени разграбленных могил и рухнувших храмов.
Увы, удовольствие не могло не испортить вторжение горластой мелюзги, карабкающейся на Великую пирамиду с факелами в руках. Ночь оглашалась криками, хотя величайшее чудо света должно бы повергать нечестивцев в благоговейное молчание. Особенно кощунственно звучал один голос, вернее, отвратительный визг:
– Эй, Мейбл, видишь, куда я забрался?! Видишь?!
Ответ Мейбл терялся в ночи, зато его с лихвой заменял чей-то презрительный гогот.
Потом я увидела уже знакомый открытый экипаж, а в нем – мисс Дебенхэм, переодевшуюся в вечернее платье из белого атласа. Голые руки и декольтированная грудь сияли в лунном свете, как слоновая кость, в черных волосах мерцали бриллианты. Каленищефф, неизменный спутник красавицы, являл этюд в черно-белых тонах. Его грудь пересекала лента некоего, скорее всего несуществующего, ордена. Лунный свет скрадывает цвета, поэтому лента казалась черной, как полоса в дворянском гербе, свидетельствующая о незаконнорожденности.
Я направилась было в их сторону, но Каленищефф хлестнул лошадей, и экипаж запылил дальше по плато.
– Кретины! – процедил Эмерсон. – Напрасно мы сюда притащились, Пибоди. Я должен был сообразить, что сегодня здесь соберутся все болваны туристы, какие только есть в Каире. Пойдем дальше или вернемся в гостиницу?
– Лучше пойдем, раз уж мы здесь, – ответила я. – Не отходи от нас ни на шаг, Рамсес!
Вокруг вовсю старались гиды-самозванцы, торговцы фальшивыми древностями и бродяги всех мастей. Наперебой звучали предложения помочь, показать, рассказать, проводить. Луна заливала беспощадным светом сомнительных скарабеев на грязных ладонях. На каждого туриста приходилось примерно по три непрошеных помощника: двое тянули доморощенного альпиниста-разиню вверх, третий подталкивал его снизу. Помощь такого рода не только не нужна, но и вредна, так как высота блоков-ступеней пирамиды редко превышает три с половиной фута.
Мы тоже чуть не подверглись нападению, но человек, командовавший помощниками-стервятниками, вовремя узнал Эмерсона и приветствовал его почтительным «Ассалам алейкум», хотя обычно мусульмане здороваются так только с единоверцами. Эмерсон ответил таким же приветствием, но отверг предложение шейха Абу – главаря шайки несносных приставал – затащить нас на вершину пирамиды. Только для Рамсеса мы наняли двоих помощников, я же положилась на Эмерсона.
Лето я провела, вертя педали велосипеда, копаясь в саду и носясь верхом на лошади, но все равно оказалась не совсем в форме и была рада, когда Эмерсон время от времени подавал мне руку. Снизу казалось, что стены пирамиды усеяны людьми, но это было ложное впечатление. Мы миновали по пути только две группы, расположившиеся на привал. Время от времени до моих ушей доносился голос Рамсеса, затеявшего, несмотря на нехватку дыхания, бесконечный разговор со своими провожатыми.
Великая пирамида лишилась на каком-то этапе своей истории острия, и теперь его заменяет площадка в тридцать футов. Сейчас там отдыхали на камнях, вернее, пытались отдышаться покорители вершины. Мы обогнули их и остановились на краю площадки.
Я не впервые штурмовала пирамиду Хеопса, но никогда не делала этого ночью. Оттуда в любое время открывается захватывающий вид, но при свете луны он был поистине волшебным. На востоке серебрилась лента Нила, отороченная пальмами, казавшимися издали черными спичками с жеваными кончиками. Дальше переливался бесчисленными огнями Каир.
Но наши взоры были обращены к югу, к затерянным среди безмолвных песков древним гробницам на месте некогда могущественной столицы – Мемфиса. Там виднелись два конуса – пирамиды Дахшура, которыми нам предстояло заняться в этом сезоне.
Я лишилась дара речи – полагаю, от избытка чувств. Этого, возможно, не произошло бы, если бы после подъема у меня не перехватило дыхание, а Эмерсон, тоже расчувствовавшись, не вцепился своими железными пальцами мне в руку. Так или иначе, мы застыли, околдованные магией лунной ночи.
Не знаю, долго ли мы так простояли – может, десять секунд, а может, и все десять минут. Наконец, более или менее отдышавшись, я обернулась к Рамсесу.
Но его и след простыл.
II
Сначала я решила, что ошиблась. Рамсес – мастер испаряться, но исчезнуть с небольшой площадки на высоте двухсот пятидесяти футов, не вызвав переполоха, даже ему не под силу. Эмерсон обнаружил его исчезновение одновременно со мной.
– Пибоди! Где Рамсес? – взревел он.
– Наверное, где-то здесь... – начала я.
– Я думал, ты за ним следишь. Господи! – Эмерсон запрокинул голову и заорал что было мочи: – Рамсес! Рамсе-ес!
Имя «Рамсес», особенно если его выкрикивают на вершине пирамиды, не может не привлечь внимание: логично предположить, что призыв обращен не к непослушному английскому мальчишке, а к призраку одного из самых знаменитых древнеегипетских фараонов. Какая-то толстая туристка, отдыхавшая на камнях, свалилась от изумления со своего насеста, другие, наоборот, с возгласами недоумения и тревоги повскакали на ноги. Эмерсон забегал по площадке, заглядывая под камни и под дамские юбки, к вящей тревоге всех присутствующих.
Мне предложил помощь незнакомый джентльмен, осанистый круглолицый американец со светлыми усами щеточкой и соломенными волосами – их он продемонстрировал, учтиво сняв шляпу.
– Не пойму, что вы ищете, мэм, – вежливо проговорил он, – но если Калеб Т. Клаузхеймер может быть вам полезен...
– Я ищу маленького мальчика, сэр.
– По имени Рамсес? Гром и молния, мэм! Надо же было так назвать сорванца! Сдается мне, здесь действительно сновал какой-то мальчуган...
Я рассеянно поблагодарила его и бросилась к Эмерсону, пытавшемуся разглядеть что-то внизу.
– Наверное, он упал, Пибоди... Вот проклятье! Никогда себе этого не прощу. Надо было привязать его к себе веревкой, как я всегда поступал. Надо было...
– Успокойся, Эмерсон. Не мог он упасть! Это же не отвесная пропасть, мы бы слышали, как он ударяется о ступеньки. Даже Рамсес не сдержал бы крик, если бы с ним произошла такая неприятность. Нет, скорее он почему-то вздумал спуститься, хотя я строго-настрого запретила ему от нас отходить.
Эмерсон метнулся к северному краю площадки, чтобы еще раз посмотреть вниз. Северная сторона пирамиды была погружена во тьму, но у Эмерсона орлиный взор, не ведающий никаких преград, а сейчас зоркости способствовало еще и родительское горе. До моего слуха донесся его крик:
– Видишь людей там, слева? Это, часом, не провожатые Рамсеса? Что-то раньше я не видел среди них горбатого...
Лично я не могла разглядеть ничего, кроме белых балахонов, какие носят все египтяне до одного. С высоты они походили на скользящие пятна лунного света.
– Не знаю, кто они и что тащат... – проговорила я.
Выяснилось, что я обращаюсь к пустому месту: Эмерсон уже скакал вниз по огромным ступеням как одержимый. Я устремилась за ним, с каждой секундой отставая все больше.
Спрыгнув наконец с нижней ступени и уйдя почти по колено в песок, я огляделась. Эмерсона поблизости не оказалось. Я утешилась мыслью, что нашего сына тоже не видно, из чего можно было заключить, что он достиг поверхности плато невредимым.
Если читателю показалось, что судьба супруга меня заботит больше, чем судьба сына и наследника, то вынуждена признаться, что так оно и есть. Я давно уже перестала переживать из-за Рамсеса. Дело вовсе не в отсутствии материнской привязанности, просто моя норма переживаний исчерпана до дна. К пяти годам на счету Рамсеса было не меньше проделок, чем у большинства людей к пятидесяти, а я затратила на него столько же нервов, сколько другие матери тратят на выводок из дюжины детей. К тому же, должна сказать, – конечно, столь иррациональные соображения можно доверить только личному дневнику, – у меня возникло почти суеверное убеждение, что Рамсес умеет избегать самых чудовищных бед и выходить сухим из самой мокрой воды.
Не зная, в какую сторону побежал Эмерсон, я выбралась из песка и поплелась наугад – как оказалось, к северо-восточному углу пирамиды. Там не было ни души: туристы и донимающая их египетская братия предпочитают освещенные участки. Внезапно откуда-то из ночи долетел приглушенный расстоянием крик:
– Ра-амсе-ес!!!
Черт, Эмерсон ведет поиски в противоположной стороне... Можно было развернуться, но я решила обойти пирамиду, полагая, что рано или поздно мы все равно встретимся, описав круг, точнее, правильный квадрат.
Пирамиды Гизы – наиболее заметные сооружения, поднимающиеся на плато, но вокруг них немало полузанесенных песком развалин. Когда бродишь в таком месте, тем более ночью, желательно смотреть под ноги, не то обязательно свалишься в пустую могилу или в лучшем случае споткнешься о надгробный камень. Понятно, почему я продвигалась прискорбно медленно. Мысленно я репетировала обличительную речь, которую обрушу на Рамсеса, когда он найдется, – а в этом я не сомневалась.
Внезапно мне послышалось... точно, перебранка и шум возни. Сначала я не могла определить, откуда доносятся глухие удары и яростные вскрики. Известно, что в сухом воздухе пустыни звуки разносятся очень далеко. Волчком вертясь на месте, я все-таки углядела в ночном сумраке какое-то мельтешение. Смутные силуэты поспешно укрылись за одной из маленьких разрушенных пирамид, едва угадывающихся у подножия Великой пирамиды.
Я кинулась в погоню, держа наготове зонтик. Разумеется, мне было неведомо, за кем я гонюсь, но если рассуждать логически, то, скорее всего, удирали провожатые Рамсеса, которых он убедил тайком спуститься. У нашего чада всегда найдутся причины для очередного фокуса. Правда, пониманию обычного человека они недоступны.
Я то и дело падала, что не позволяло развить желаемую скорость. Окружающие предметы сливались в одну темную массу. С трудом выбравшись из очередной ямы, я стала свидетельницей тревожного, но в то же время обнадеживающего зрелища. Неподалеку семенила призрачная фигура в белом, в которой я немедленно признала одного из наших провожатых. К груди человек прижимал какую-то темную ношу. У ноши имелись четыре конечности, и она яростно дергала всеми четырьмя, издавая при этом вполне членораздельные звуки. Не составляло труда узнать голос Рамсеса, который с присущей ему нудной многословностью требовал, чтобы его поставили на землю. На месте мужчины в белом я бы давно устала слушать это нытье, смешанное с нотациями, и выполнила просьбу.
Со свойственной мне похвальной быстротой я пересмотрела свою прежнюю теорию о причинах Рамсесова непослушания. Стало ясно, что он покинул верхушку пирамиды не по своей воле. Правда, непонятно, как злоумышленникам удалось его похитить, избежав криков и суматохи, но этот любопытный вопрос я отложила на потом. Первым делом требовалось освободить Рамсеса, чем я и занялась: выпрямилась в полный рост и со всех ног рванула за похитителем, воинственно размахивая зонтиком.
При виде меня похититель так и остолбенел. На его лице был написан невыразимый ужас, бежать он даже не пытался. Мне только и оставалось, что с размаху треснуть его зонтиком по голове.
Злодей испуганно вскрикнул и схватился обеими руками за голову. Этого я и добивалась: Рамсес рухнул в песок. Сообразив, что тюрбан наверняка смягчил удар, я для верности ткнула похитителя кончиком зонта в солнечное сплетение. Такого маневра он явно не ожидал и повалился навзничь. Я уже собиралась его добить, чтобы избавить от мучений, как вдруг две маленькие руки цепко ухватили меня за лодыжку и дернули. Если бы не мое универсальное орудие, я бы не собрала костей. Опершись на зонтик, я набросилась на любимое чадо:
– Что ты вытворяешь, Рамсес? Ведь этот негодяй тебя похитил! Это ведь было похищение, правда?.. Если нет, то тебе не поздоро...
– Я предотвратил поштупок, мамочка, о котором ты бы шама же потом обязательно пожалела. – Рамсес выплюнул песок. – Этот человек...
По части грамматики и синтаксиса к его речи, как всегда, невозможно было придраться, но эти шепелявые звуки... И песок был здесь совершенно ни при чем.
– Следи за своей речью, Рамсес, – напомнила я машинально.
Мой зонтик оказался мощным оружием: поверженный не подавал признаков жизни. Я зорко следила за ним, держа смертоносное оружие наготове. Рамсес тем временем предложил собственную версию случившегося:
– Этот человек меня не похитил, а спас. Какие-то люди поволокли меня с пирамиды вниз, но он набросился на них, хотя мои похитители были вооружены. У одного был длинный нож, известный под названием «сиккинех», а у другого...
– Об этом потом. Ты совершенно уверен?.. Впрочем, ошибиться было бы трудно. Но почему ты брыкался? Я бы не действовала так решительно, если бы не испугалась за тебя. Со стороны все выглядело так, словно ты пытаешься вырваться.
– Просто я хотел, чтобы он позволил мне идти самому, – пояснил Рамсес.
– Что ж, звучит разумно.
Я пригляделась к неподвижной фигуре на песке. В темноте было трудно разобрать черты лица, но обонянию темнота не помеха: я уловила сильный сладковатый запах. Выпрямившись, я возмущенно фыркнула.
– Опиум! Этот человек – наркоман.
– Для такого предположения есть все основания, – поддержал меня Рамсес со своей дурманящей не хуже опиума рассудительностью. – Он жив?
– Разумеется, жив!
– Очень рад. Не хотелось бы платить ему черной неблагодарностью. Что касается его привычек, то нам не должно быть до них дела, тем более ввиду сложившихся обстоятельств...
Я едва не застонала.
– Прошу тебя, Рамсес! Тес... Кажется, сюда идет – вернее, несется на всех парах – твой папаша. Будь добр, крикни ему, не то он будет курсировать вокруг пирамиды до скончания века.
Рамсес подчинился. Вопли Эмерсона, тоскливо повторявшего имя древнеегипетского фараона, мгновенно приобрели утраченную было пронзительность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32