А то запрет в подвал и напустит туда змей, говорят, от ужаса тут же сходят с ума или случается разрыв сердца. Кровожадный народный де­путат, обласканный и обвешанный государством орденами, обладал невероятной фантазией, как отправить на тот свет че­ловека, тут равных ему не сыскать.
Конечно, все «против» могли испугать кого угодно, но Сухроб Ахмедович так верил в свою удачу и понимал, что «за» в этом деле решают проблемы на все случаи жизни, хоть при красных, хоть при белых, тем более при зеленом знамени. Ва­риант, что называется, беспроигрышный, в случае успеха, ра­зумеется. И опять ему припомнилась присказка Беспалого: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» Он, конечно, и се­годня без риска мог пить шампанское до конца дней своих, но теперь он, как и аксайский хан, одержим манией величия, ему больше, чем шампанского, хотелось власти. Вот какая жажда его мучила, она и толкала его в Аксай.
Долго взвешивать не приходилось, все подвигалось к аре­сту Арипова, он понял это после двух последних совещаний в КГБ и в кабинете у первого секретаря ЦК и решился на отча­янный шаг, и вот тайная поездка в горы, в резиденцию аксай­ского хана.
Сейчас в поезде Ташкент – Наманган прокурор все-таки пожалел, что не оставил жене письма на тот случай, если он в понедельник не вернется домой. Ей следовало немедленно связаться с Артуром Александровичем и назвать место, куда он тайно отбыл. Шубарин, конечно, тут же примчится на выруч­ку, ему нет смысла терять своего человека на таком посту, да и аксайского Креза он хорошо знал, бывая с Тилляходжаевым там в гостях, смотрел редкие по нынешним временам схватки бойцовских псов и злых двухгодовалых жеребцов, забытые же­стокие развлечения римских патрициев и ханов Золотой Ор­ды. Ехал он почти на авось, никакой четкой программы не имел, никого, кроме себя, не представлял, ничьих поручи­тельств и рекомендаций не вез, все должно было решиться в ходе разговора. Все зависело от того, как примет его аксайский хан, посчитает ли фигурой, человеком, на которого можно рас­считывать, довериться.
Поезд продолжал грохотать на стыках, по-прежнему его кидало из стороны в сторону, но било об стенку уже реже, он как-то наловчился владеть телом. Человек из ЦК посмотрел на часы, до нужной станции оставалось еще почти два с полови­ной часа, сон ушел окончательно, и вялости он не чувствовал, может, воспоминание, где все пока складывалось удачно, бод­рило его? А может, чай? Не мешало еще заварить чайник крепкого, дело шло к тем самым трем часам ночи, лучшему времени для преступлений, высчитанных доктором юридиче­ских наук, но в эти же часы человек теряет над собой контроль, сегодня расслабляться он не имел права. Он взял чайник, осто­рожно вышел в коридор, титан не остыл, но он на всякий слу­чай открыл топку и пошуровал кочережкой, тлеющие угли за­жглись огнем, он не спешил, мог и подождать, пока закипит.
Купе проводника оказалось распахнутым настежь, сам он, раскинув руки, безбожно храпел, на столике лежали ключи. Сенатор взял их, вышел в тамбур и беззвучно открыл дверь на левую сторону по ходу поезда, потом вернул связку на место, все это заняло минуты две, не больше. Он даже покопался в шкафчике у хозяина вагона, нашел-таки пачку индийского чая из личного запаса.
Вернувшись в купе, Сенатор долго вглядывался в набегаю­щие в ночи разъезды, полустанки, станции, с трудом разобрал название одной из них на пустынном перроне и сличил по па­мяти с тщательно изученным расписанием, скорый шел по графику. Оставшееся время пролетело быстро, прокурор даже его не заметил, может, оттого, что он начинал мысленно стро­ить разговор с директором агропромышленного объединения. Вариантов начала беседы он перебрал великое множество, и ни один его не устраивал, с ханом Акмалем нельзя говорить ни в подобострастном, ни повелительном тоне, и тот и другой путь губителен, обречен на провал. Он понимал, как не хватало ему перед поездкой консультации с Шубариным, тот бы вы­строил ему разговор четко по компасу. Но в том-то и дело, что связь с аксайским ханом он желал держать в строжайшей тай­не, он не сказал о поездке даже Хашимову. Если в будущем у него случится взлет, он не хотел, чтобы его связывали с ханом Акмалем. Как в случае с докторской, свалившейся как снег на голову всех знавших его людей, он и тут готовил сюрприз. Он хотел внушить всем, что его сила в нем самом, а сильный че­ловек, судя по всему, скоро мог понадобиться. Поезд начал двигаться медленнее, тормозить, на маленьком, ничем не при­мечательном полустанке он делал двухминутную остановку, пропускал спешивший навстречу скорый «Наманган – Таш­кент», глухой разъезд как нельзя лучше устраивал прокурора.
«Пора», – сказал он вслух и рассовал по карманам сигаре­ты, зажигалку, расческу, носовой платок. Из портмоне достал трешку и положил краешек ее под чайник так, чтобы сразу можно было увидеть, это на тот случай, чтобы не привлекать внимания, вроде как прошел в соседний вагон, сознательный жест. Выходя, он еще раз присел на полку, как обычно перед важной дорогой, а она, считай, у него только начиналась, сде­лал «аминь» и только тогда мягко притворил за собой дверь купе.
Проводник продолжал храпеть, но уже на другом боку, и Сухроб Ахмедович, пройдя мимо него своими вкрадчивыми шагами, вышел в тамбур, открыл дверь, глянул вдоль состава, как и перед посадкой, выждал почти минуту и, когда состав чуть тронулся с места, спрыгнул на щебеночную насыпь. Туск­ло освещенный перрон разъезда находился впереди, и его уди­вило, что даже дежурный не вышел на перрон. Такой вольно­сти нравов на транспорте прокурор не ожидал, о железной до­роге он по старинке думал гораздо лучше.
Скорый, сияя цепочкой огней в коридорах купированных вагонов в середине состава, плавно тронулся, и три красных сигнальных фонаря хвостового плацкартного некоторое время болтало из стороны в сторону далеко за входными стрелками, но скоро и они исчезли в ночи.
Сухроб Ахмедович продолжал стоять на обочине пристан­ционных путей, то и дело поглядывая в темноту по обе сторо­ны разъезда, мелькала тревожная мысль, неужели прокол на первом же этапе? И когда уже начали брать отчаяние и злость, слева от вокзальной пристройки дважды мигнули фары машины. «Наконец-то», – облегченно выдохнул Сенатор и шаг­нул с насыпи, «Жигули» медленно шуршали ему навстречу. Не доезжая, машина включила свет ближних фар, и он узнал бе­лую «шестерку» Шавката, двоюродного брата своей жены, он в прошлом году и хлопотал за нее в Автовазе. Свояк намеревал­ся выйти из машины, обняться по традиции, но прокурор жес­том остановил его и сам распахнул переднюю дверцу.
– Ты что, опоздал? – вместо приветствия спросил он.
– Нет, что вы, я давно уже здесь, – поспешил оправдаться Шавкат. – Я видел даже вдали огни приближающегося поезда и в это время задремал, наверное, минуты три-четыре, не больше, открыл глаза, а состав уже хвост показал, и я включил свет, извините…
– Да, время между тремя и четырьмя ночи самое ковар­ное, – сказал удовлетворенный ответом прокурор, лишний раз получив подтверждение собственной теории.
Машина отъехала от разъезда и через несколько минут уже катила по асфальтированному шоссе, ведущему в Наман­ган. Шавкат, расспрашивая о здоровье, о доме, о детях, сестре, одной рукой настраивал приемник – хороший концерт луч­ший помощник водителю в ночной езде.
Гость невольно поежился, и это не осталось незамечен­ным.
– Да, ночи в наших краях прохладные, чувствуется бли­зость гор, да и осень на дворе. – И Шавкат, открыв «бардачок», протянул родственнику хромированную фляжку, которая в большом ходу у авиаторов и военных людей. – Согреет, я за­хватил на всякий случай.
– Спасибо, молодец, – повеселел Сенатор и, отвинтив крышку, с удовольствием отхлебнул несколько раз. – И конь­як неплохой…
– Я же знаю ваши вкусы, настоящий армянский, – зау­лыбался свояк, он уже думал, что гость обиделся на него.
– Как с вертолетом?
– Все в порядке, и даже сегодня есть одна путевка в Пап­ский район, ее я и оформил Баходыру, и вылет его раньше других не бросится в глаза, самая дальняя точка для нашего авиаотряда.
– Как ты объяснил ему столь ранний вылет?
– Проще простого. Он знает, что в Аксай постоянно наве­дываются большие люди, комиссия за комиссией. Хозяйство Акмаля Арипова словно визитная карточка Узбекистана, мы ведь тоже газеты читаем. Я сказал, что сегодня там с утра ка­кое-то совещание выездное, а вы не смогли прибыть со всеми вчера, оттого и спешите появиться там чуть свет, чтоб до нача­ла переговорить кое с кем.
– Молодец, вполне логично…
– Впрочем, доставил бы и без всяких объяснений, я же главный диспетчер, и от меня зависят все выгодные рейсы, – сказал самодовольно Шавкат. Он знал, что родство с челове­ком из ЦК позволяет ему иметь особое положение в области.
– Не зазнавайся, – мягко пожурил Сенатор, но остался доволен хваткой свояка и подумал, что непременно надо как-нибудь поохотиться в горах с вертолета. – А что собирается Баходыр делать в Папском районе?
– Как что? Дефолиация в полном разгаре, опыляем с воз­духа хлопчатник.
– Значит, травят народ не только с земли, но и с возду­ха? – спросил гость.
– Мы люди маленькие, нам что скажут, мы то и выполня­ем, это вам, в Ташкенте, с вашими коллегами в ЦК решать. А вообще-то беда, конечно, в дни опыления столько жителей страдает, особенно дети. А скот, которого и так мало в сельских подворьях, сколько его травим.
– Белое золото! Хлопок – гордость узбекского народа! – съязвил мрачно Сенатор и больше на эту тему не говорил, он-то знал, что хлопок стал бедствием, проклятием для всех: и селян, и горожан. Он еще раз отхлебнул из фляжки, откинулся на спинку сиденья, чуть отбросив ее назад, с удовольствием за­курил, перед этим любезно протянув длинную дымчато-серую пачку сигарет свояку.
– У, «Кент»! – Шавкат потянулся за зажигалкой.
Перед Сухробом Ахмедовичем невольно мелькнули ог­ненно-красные неоновые буквы на фронтоне вокзального зда­ния столицы. И тут он вспомнил об оплошности, что допустил перед отъездом. Он достал портмоне, где имелся вкладыш с записной книжкой, вырвал оттуда страничку и написал своим четким, каллиграфическим почерком: «Артур Александрович Шубарин». И протянул бумажку Шавкату, мурлыкающему под нос какую-то мелодию.
– Если до понедельника не дам о себе знать, позвони сест­ре в Ташкент, пусть свяжется с этим человеком и скажет, что я поехал к аксайскому хану.
– Это так опасно? – с тревогой спросил свояк.
– Нет, страхуюсь на всякий случай, ты ведь знаешь харак­тер Акмаль-ака, – поспешил успокоить Шавката прокурор.
– И знать не хочу, тут его вся округа боится, вплоть до секретаря обкома…
– Светает, – произнес зевая и потягиваясь пассажир, и разговора об Акмале Арипове не поддержал, хотя мысли его и крутились вокруг Аксая.
Приехали в авиаотряд, расположенный в районном центре Китаб, когда уже почти рассвело, но до рабочего времени оста­лось еще часа два. Все шло по графику, вертолет все равно не стал бы подниматься в темноте. Шавкат предложил позавтра­кать в ближайшей чайхане, где он заранее договорился с чай­ханщиком, но гость отказался, сказал шутя:
– Не хочу перебивать аппетит, позавтракаю вместе с аксайским ханом, поэтому поспешим, ты же знаешь, он не ста­нет меня дожидаться, если я опоздаю, и сядет за дастархан один. – И они оба рассмеялись.
Шавкат подъехал прямо к вертолету, занявшему старто­вую площадку. Баходыр находился в кабине и проверял нави­гационные приборы, машину он увидел уже рядом, почти на взлетной полосе. Он хотел спрыгнуть на землю, но Шавкат ос­тановил его жестом, мол, не до церемоний, гость опаздывает. Неожиданный пассажир и впрямь спешил, он торопливо по­дал руку диспетчеру, своему родственнику, и без робости, уве­ренно поднялся в кабину рядом с пилотом. Тут они и обменя­лись приветствием под шум заработавших лопастей. Минут через пять тяжелая винтокрылая машина взмыла в воздух и взяла курс к горам.
Вертолет оказался старый, герметичность никудышная, и шум в пилотской стоял невозможный, они едва слышали друг друга, но все же несколькими фразами успели перекинуться.
– Баходыр, сколько лететь до Аксая?
– Минут сорок, не больше, но сейчас попутный ветер, и я думаю уложиться в полчаса, вы ведь опаздываете?
– Нет, успеваю вполне, просто любопытно, я впервые пользуюсь вертолетом. Думал, что у вас работа куда комфорт­нее.
Баходыр рассмеялся.
– Мы те же шоферюги, только воздушные.
– Вы летали раньше в Аксай?
– Да, неоднократно. Я доставлял в загородный дом высо­ко в горах охотников. Солидные люди, из Москвы, у всех такие ружья, закачаешься – «Зауэр», «Винчестер», «Манлихер» и новейшие автоматические, пятизарядные «Беретта» и «Франци», итальянские.
– Высоких гостей на таком драндулете? – удивился высо­кий гость.
– Нет, конечно, на другом. У местного начальства есть вертолет для особых случаев, я на нем тогда летал. Проштра­фился, пришлось вот в сельхозавиацию перейти, бутифосом поля обрабатывать. Честно говоря, там тоже работа не сахар, стой всегда навытяжку, выслушивай пьяные бредни, да еще поддакивай. Вас прямо у правления высадить?
– Не знаю, как тебе удобно, можно у какого-нибудь поста у въезда в Аксай, говорят, он со всех сторон не однажды шлаг­баумами перекрыт.
– Да, шлагбаумы его страсть, не хуже Гитлера забаррика­дировался, бетонных бункеров под землей настроил, от кого таится? Но я вас у поста ссаживать не стану, там любого не­знакомого человека вопросами замучают, а если станете права качать, дерзить, могут и по шее дать, нукеры у него всегда руки распускают… Уж лучше я вас на лобном месте высажу, прямо перед правлением объединения. Там памятник Ленину, возле него есть айван, он там частенько на виду сидит, думу великую думает. Я однажды ему из Намангана какой-то мешок срочно доставил, не приземляясь, прямо к его ногам на айван бросил. Видимо, что-то важное в мешке было, он туг же через своего холуя сообщил, что жалует меня бараном, пришлось сесть, там как раз рядом площадь для демонстраций, она, как и в Москве, называется Красной, он говорит, у меня все должно быть по-ленински.
– Что, хороший баран? – живо заинтересовался пасса­жир, о жизни по-ленински в Аксае он давно знал.
– О да! Настоящий каракучкар, один курдюк потянул на полтора пуда, иногда он намеренно щедр, любит о себе леген­ды.
Приблизились к горам, и вертолет стало болтать, порою он попадал в воздушные ямы и проваливался всей тяжестью вниз, словно терял управление, но всякий раз Баходыр контро­лировал положение, он, видимо, действительно был хороший пилот, если ему вверяли жизнь охотников из загородного дома Акмаль-ака. Неприятная и ненадежная штука вертолет, думал в эти минуты Сухроб Ахмедович, но понимал, что иного пути добраться в Аксай незамеченным у него нет. Как прорваться сквозь частокол шлагбаумов, оставаясь неузнанным, там и среди нукеров есть люди, что стучат в оба конца.
А с тех пор, как аксайским ханом занялись вплотную не только работники прокуратуры, но и следователи КГБ, навер­няка взяли на учет тех, кто наведывается к дважды Герою Социалистического Труда. Оставался только путь по воздуху, тем более если рядом обрабатывают поля дефолиантом. Нет, на этом этапе он рисковать не мог, оттого и выбрал геликоптер. Летели высоко, и Сухроб Ахмедович почти все время видел внизу петляющий серпантин дороги, ведущей в Аксай, и на­считал уже три ряда охраняемых шлагбаумов, заметил, как за­дирали головы постовые вслед раннему вертолету, по их реак­ции Сенатор понял, они знали, чем занимается сельхозавиация. Но на шлагбауме у въезда постовой увидел, что вертолет будет пролетать над поселком, тут же кинулся в будку опове­стить кого-то, что нежданный гость появился в небе Аксая.
Последнее не осталось незамеченным и Баходыром, и он прокомментировал:
– Видели, как шустро нырнул человек в чапане в сторож­ку, видимо, разгадал, что кто-то летит в Аксай, а это уже ЧП, сюда прибывают только по приглашениям, званым, таков незыблемый порядок, установленный для всех ханов Акмалем.
– Да, гости все уже в Аксае, а меня, конечно, с воздуха не ждут, – ответил как можно беспечнее человек из ЦК, подтвер­ждая версию Шавката, ему не хотелось настораживать пилота.
Показалась длинная тополевая аллея, над которой и шел Баходыр. Поселок еще спал, но в некоторых дворах на огоро­дах уже копошились люди, копали картошку.
– Вот и прилетели, – сказал пилот, и Сухроб Ахмедович сразу увидел и величественный памятник Ленину, и помпез­ное здание объединения с какой-то непонятной башней-при­стройкой в торце, он-то знал, что это грузовой лифт.
Хан Акмаль въезжал в него на машине и поднимался на четвертый этаж, по-иному гордость и положение не позволя­ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50