— Правда восхитительно. Да, а там у вас… Ты ведь все знаешь — может, слышал, кому банкир мог не угодить? Слух какой-то, может, был — мне ведь фамилии и имена не нужны, мне бы слуха хватило более чем. Не то обидно — столько работы, столько встреч, а даже вывод в материале сделать не могу. Не поверишь — ем пирожное, такая вкуснота, а все равно банкир этот в голову лезет. Даже обидно. Ни едой насладиться, ни о чем другом спокойно подумать, ни поспать даже как следует…
— Ты наркоман натуральный со своей работой! — Он хохотнул, но глаза не улыбались, он, кажется, все думал, дать мне наводку или нет. В конце концов, я ведь подчеркнула, как для меня это важно, — хотя бы туманный намек, хотя бы полслова. И мне почему-то казалось, что он что-то слышал о смерти банкира — или пытается что-то вспомнить. — Слушай — хочешь, я тебе мужика найду богатого, чтобы ты эту работу к черту бросила и нормальной жизнью пожила, без суеты и с деньгами хорошими?
Я вдруг подумала, что, несмотря на давнее знакомство, у нас с ним никогда ничего не было — что с учетом моей симпатии к нему и моего отношения к сексу просто удивительно. Правда, в тот доотсидочный его период я к нему относилась только как к фанатику карате — но зато потом воспринимала исключительно как мужчину. Хотя никогда с ним не кокетничала всерьез — именно потому, что помнила его другим. А он мне симпатизировал всегда — и раньше на меня поглядывал, а уж после отсидки особенно.
Но почему-то так ничего и не было — совсем. Намекни он или прояви настойчивость — наверное, я бы не раздумывала. А он не проявлял — смотрел иногда так чисто по-мужски, разглядывал порой откровенно, но молчал. Может, потому, что я у него ассоциировалась с тем периодом жизни, когда он меня воспринимал как члена своей каратистской семьи — и секс со мной был бы для него чем-то вроде инцеста? Так что получалось, что оно помешало нам, карате, стать ближе — и ему мешало, и мне.
— Я подумаю, — пообещала с улыбкой. — Вот материал напишу — и подумаю.
Если ты себя имел в виду…
— Ну ты бизнесмен! — просквозившее в голосе восхищение хотя бы частично было искренним. — Как вцепишься — не оторвешь тебя. Не знаю я, Юль, насчет твоего банкира — ну откуда мне такие вещи знать?
— И в самом деле. — Я посмотрела на него с улыбкой, как бы говоря, что уж передо мной не стоит изображать законопослушного гражданина. Да, он никогда не подчеркивал при мне, кто он, не разводил пальцы веером и не употреблял никаких жаргонных слов — как и положено серьезному человеку, — но я знала, кто он, а он знал, что я знаю. — И в самом деле…
— Да ладно тебе! — Он ухмыльнулся, показывая, что все это шутки. И вдруг посерьезнел — значимо так посерьезнел. — Слышал я кое-что про Улитина.
Слышал, что люди с ним одни работали солидные — когда он банк возглавлял. И что когда его поперли из банка, то и их поперли — они ж не банк держали, у них чисто с ним завязки были. Но они и потом с банкиром работали, все нормально у них было. Короче, ни при чем те люди. Может, он с кем другим после них завязался — но про это я не слышал…
Он замолчал, а я, забыв про остававшийся на тарелке крошечный кусочек пирожного, ждала продолжения. Но время тянулось, а он молчал — будто вправду ничего больше не знал. Хотя мне, если честно, показалось, что это просто отмазка — слова, сказанные специально для того, чтобы я от него отстала.
— А с теми людьми, о которых ты говоришь, — с ними встретиться никак нельзя? — Ход был чересчур прямолинейный, но других не осталось. Хотя он сделал вид, что не услышал вопроса, — он внимательно изучал собственные часы, словно высчитывал, во сколько ему надо уйти отсюда, дабы успеть на следующую встречу.
И словно получалось, что ему уже пора бежать. — Нет, правда — может, они узнают, что такая статья готовится, и решат, что есть у них свой интерес? Ну представь — я напишу, что, возможно, братва его убрала, а им это ни к чему, или знают они, кто мог это сделать? Или представь — напишу я, что он со всех сторон положительная личность, а у людей этих к нему остро негативное отношение? А так получается, что ты и мне поможешь, и им. Ты ведь можешь им насчет меня закинуть и сказать, что со мной дело иметь можно, секреты хранить умею, напишу только то, что разрешат? Что в долгу не останусь — они мне что-нибудь подкинут, а я им помогу, если нужда есть в чем. Не захотят встречаться — не надо, а захотят…
— Тебе бы разводящим работать. — Он покачал головой, усмехнувшись, глядя на меня с легким упреком — но и с уважением одновременно. — Не знаю я, Юль. Обещать не буду ничего — чтобы за язык потом не притянула. Закинуть — может, закину. Лады? А сейчас давай тебе еще сладкого возьму — чтоб ты подобрела и больше меня не трогала.
Я задумчиво посмотрела на пустую тарелочку из-под пирожного, все еще стоящую передо мной, — а потом кивнула. Сказав себе, что, наверное, заслужила лишнюю порцию — потому что кое-что узнала. И если повезет, благодаря сегодняшней встрече узнаю еще больше.
— Раз соблазняешь — заказывай! — произнесла решительно. — Одно пирожное — такое же, как это. Хотя… Нет, лучше два. Гулять так гулять, верно?
Глава 16
— О, мне всегда так хотелось написать о вашем университете! Я ведь на ваш переводческий факультет хотела поступать — до сих пор жалею, что не попробовала. Все-таки это так интересно — знать в совершенстве минимум два языка, иметь возможность читать литературу в оригинале, смотреть фильмы без перевода. И учиться у вас наверняка тоже очень интересно — стажировки в зарубежных университетах, работа с иностранцами на практике… Такая прекрасная профессия…
Кажется, энтузиазм мой стал дохнуть — я просто не знала, что еще сказать. Долго лицемерить тяжело — а я занималась этим вот уже минут пять. Пока не упомянув, что заканчивала вечерний педфакультет этого заведения, — это было лучше припасти на тот случай, если мое славословие не окажет нужного воздействия.
Кстати, то, что я собиралась в свое время на переводческий, было правдой — меня мама с папой как раз сюда и пихали. И вот я здесь оказалась наконец — спустя много лет и с совсем другой целью. И, широко улыбаясь, пела дифирамбы декану того самого факультета, на который меня пристроили бы, если б не мое увлечение газетой.
Однако через пять минут я иссякла. Можно было бы, конечно, еще повосхищаться — например, тем, что студенты могут читать Шекспира в подлиннике, — но так как времена изменились и гуманитарные знания утратили престижность, а фамилия Шекспира не так широко известна, это уж было бы совсем неискренне. Куда неискреннее, чем все сказанное.
— Да, вы знаете, конкурс по-прежнему очень высок — несмотря на то что среди молодежи стали куда популярнее. специальности юриста и экономиста. — Сидящая напротив меня женщина — ухоженная, привлекательная, лет сорока пяти, с аккуратным маникюром, строгим макияжем и тщательно уложенными волосами — кажется, не замечала моей неискренности, принимая мои слова за чистую монету. — В последние годы сложилось мнение, что наше образование бесперспективно, поскольку иностранный язык может выучить любой человек, и для этого совсем не обязательно пять лет учиться, достаточно закончить курсы или купить комплект кассет. Но вы же понимаете, что это глупость, — мы даем глубочайшие знания, прививаем чувство языка, воссоздаем на занятиях языковую среду, а на курсах человеку дают набор слов и фраз. И уж поверьте мне, выпускника таких курсов сразу можно определить по речи — оксфордским акцентом там и не пахнет…
— О, разумеется! — Я закивала бурно, вовремя спохватившись, потому что даже шея заболела от такой эмоциональной реакции. — Мне так жаль, что я упустила возможность здесь учиться — сейчас, конечно, уже поздно… Но… если бы вам было интересно, может быть, мы сделали бы с вами интервью? Знаете, у нас в субботнем и воскресном номерах обычно печатаются большие интервью с самыми разными людьми. И если бы вы вспомнили какие-то. интересные истории, связанные с факультетом, — чтобы это не только реклама университету, но живой, захватывающий материал, — мы могли бы…
Мне совершенно не нужно было это интервью — но зато мне нужна была ее помощь. Очень нужна. А ради этого можно было бы потом сделать такой материал. И я отвлеклась даже от истинной цели своего прихода, представляя себе, что надо будет у нее спросить, чтобы это было читабельно.
Я училась тут, пусть и на другом факультете и на вечернем, — и местные байки про казусы, имевшие место в ходе практики студентов-переводчиков в «Интуристе», я слышала. Про то, как впервые оказавшись один на один с иностранцами, студенты забывали напрочь весь свой словарный запас, как путали слова, говоря совсем не то, что хотели сказать. Как сообщали любопытным туристам наспех придуманные данные о том или ином историческом памятнике.
И еще я слышала, что в восьмидесятых немногочисленные счастливчики, которых отправляли на стажировки в Штаты и Великобританию, набирали с собой батоны сухой колбасы и увесистые шматки сала — дабы экономить валютные стипендии. И что во времена светлого социалистического прошлого некоторые из стажировщиков оставались на Западе, я тоже была в курсе. Так что если бы она честно обо всем этом рассказала…
Хотя захочет она или нет — это не имело значения. Когда у журналиста есть информация, которую ему надо вставить в материал, он ее и так может вставить, даже если собеседник об этом рассуждать не желает. «Я слышала, что отправляющиеся на заграничную стажировку студенты везли с собой килограммы колбасы в целях экономии — и нередко случались трагедии, когда на таможне в, скажем, Англии у них обнаруживали эту колбасу и изымали как не подлежащую ввозу» — вставить такую мою реплику, и все дела. И другие в том же духе — про то, как выгоняли из института тех, кто осмелился провести ночь с иностранкой.
Так что материал и в самом деле мог получиться интересным. Не совсем в духе моих обычных материалов-расследований, но все же.
— Вы знаете, я посоветуюсь с ректором. — Моя собеседница, кажется, смутилась от перспективы прочитать свои слова в газете. — Но вообще это было бы замечательно. Для престижа университета и нашего факультета в частности. Может быть, вы оставите телефон и я вам позвоню — завтра. вас устроит, в любое удобное для вас время?
Я усмехнулась про себя. Времена, может быть, и поменялись, равно как и отношение к газетам, но во многих людях — не беру бизнесменов, политиков и спортсменов, об обычных людях речь, в рекламе не нуждающихся, — желание засветиться в прессе все еще сильно. И с помощью журналистской корочки можно решать многие вопросы — не почти все, как раньше, но многие. По крайней мере если бы у меня были брат или сестра, которые собирались поступать в это самое заведение, — думаю, я смогла бы договориться с этой деканшей и обменять пространное интервью на некоторую благосклонность к конкретному абитуриенту.
Но у меня не было ни сестры, ни брата — и соответственно поступать они никуда не собирались. И мне было нужно от нее совсем другое. О чем пора было упомянуть — коль скоро она так и не поинтересовалась за десять — пятнадцать минут разговора, зачем я здесь. Хотя, наверное, могла бы уж догадаться, что если ни с того ни с сего к ней в кабинет приходит корреспондент газеты и начинает петь дифирамбы ее учебному заведению — так, значит, у него есть какая-то цель, и это явно не интервью. Но она, похоже, слишком увлеклась разговором — или, скорее всего, была чересчур наивна, предполагая, что такая тема может заинтересовать популярнейшую в стране газету.
— Да, кстати, Полина Михайловна, — у меня к вам был один вопрос. — Я мило так улыбалась, демонстрируя, что то, что я хочу спросить, — это мелочь, пустяк. — Я ведь, в общем, здесь оказалась по-другому поводу — это потом уже сообразила, какую замечательную статью можно написать, а приехала за другим. Я девушку одну искала — она у вас учится. Фамилии не знаю — только имя, Ирина.
Зато фотография есть…
Я выложила перед ней стандартный снимок размером десять на пятнадцать.
С которого улыбалась высокомерно эффектная черноволосая девица в вечернем платье.
— Дело в том, что она работала моделью, давно еще, и наш фотограф ее снял — а тут начальство увидело снимок, потребовало фотоочерк, а у него ни фамилии, ни координат. Только знает, что она у вас учится…
Я не слишком готова была к этому разговору, поэтому несла какую-то ахинею. Вообще-то фотоочерк, посвященный модели, подходит для журнала, но не для газеты, да и в любом случае ни один журнал просто так, ради нее самой, ее снимки печатать не будет, никому ее личность не интересна, будь она хоть суперзнаменитостью. Которой ту, кого я искала, назвать было никак нельзя. Ну разве что «Плей-бой» мог ею заинтересоваться — да и то если бы жив был Улитин и проплатил бы появление в журнале снимков своей любовницы в стиле ню. Но деканша только кивала понимающе — в журналистских тонкостях она явно не разбиралась.
— Вот я и приехала. Спрашиваю студентов внизу, никто не знает — а потом вспомнила, сколько раз хотела о вашем университете написать, решила, что раз уж здесь оказалась, зайду к вам, попробую договориться. И насчет девушки уточню, заодно… — продолжала тараторить я, мило улыбаясь, ожидая от нее какой угодно реакции. Вплоть до фразы, что студентки должны учиться, а не работать, так что она мне ничем помочь не может. Вплоть до более конкретного отказа — если она сообразит что все разговоры об интервью были просто приманкой, и ее возмутит моя не слишком хорошо замаскированная хитрость. А вдобавок я совершенно не была уверена, что она учится здесь, — это могла быть ошибка. Означающая, что я зря потеряла полдня — и осталась в том же тупике, в котором была.
— Вы знаете, Юлия… — Моя собеседница замялась, и я напряглась немного, продолжая тем не менее улыбаться. Как бы говоря, что это очень мелкая просьба и не стоит ее воспринимать как нечто глобальное — и уж тем более не стоит мне отказывать. Мне, так уважающей Иняз, его деканов и преподавателей, так стремящейся рассказать об этих замечательных людях всей стране. — Знаете, лицо мне кажется знакомым. Но… Я ведь декан только с осени, до этого была завкафедрой французского — а девочка, возможно, на английском учится или испанском. У меня пять курсов, столько лиц, сами понимаете…
— О, конечно, я вас понимаю! — воскликнула, сообразив, чем вызвана ее заминка. — Конечно! Может быть, вы мне подскажете, кто знает, — я схожу, и…
— Нет, нет, подождите — я сама узнаю! — Видно, перспектива дать интервью ее окрылила, так что она встала поспешно, даже вскочила, делая шаг к двери. — Да, вы меня подождите у секретаря — понимаете, здесь столько документов, печатей, у нас не принято оставлять никого в кабинете в свое отсутствие. Хотя нет, нет — вы же не студент, вы лучше посидите здесь, а я быстро, я сейчас…
Ей, кажется, стало неудобно — хотя я вполне могла подождать ее за дверью, я не обидчива.
— Может быть, чай или кофе? — Похоже, она пыталась загладить промах, опасаясь, что я оскорбилась. А может, ей требовалось время, чтобы выяснить насчет девицы, — и не хотелось, чтобы я сидела тут праздно и смотрела на часы, и думала, что плох тот декан, который не знает в лицо всех своих студентов, и вряд ли она заслуживает того, чтобы у нее брали интервью. — Я скажу секретарю, вам сделают — а я быстро…
— Не стоит! — ответила без колебаний, не доверяя тому кофе, который сделает ее секретарша, — наверняка ведь растворимый, который я ненавижу. И уж тем более не желая чаю. — Спасибо, но ничего не надо…
Мне показалось, что она уже меня не услышала. Что, не дождавшись моих последних слов, закрыла за собой дверь, оставляя меня наедине с моими мыслями — и надеждой на то, что план все-таки сработает. И мне повезет — на пустом месте.
Просто потому, что после нескольких неудачных встреч мне обязательно должно повезти…
…Яшка застал меня в ванне. Я буквально полчаса как туда легла, решив, что надо позволить себе расслабиться, что я это заслужила. Все-таки такая суета была последние дни, бесконечные звонки и встречи по поводу Улитина. И целых два материала сделала — интервью с борцом и статью о том, как у нас снимают кино.
Так всегда бывает — ищешь фактуру для одного материала, попутно находишь что-то другое. И в общем, мне надо было немного отдохнуть — тем более после пары приятных часов в японском ресторане, изысканной еды, фантастических пирожных и порции сакэ.
Я заранее запланировала себе этот отдых — еще когда, выйдя из ресторана, села в «фольксваген». Подумав, что расследование мое подошло к концу, ходов больше не осталось и в принципе можно начать писать материал — потому что Кисин вряд ли выполнит мою просьбу свести меня с теми, кто работал с Улитиным. Мне так показалось — что мысль не вызвала у него энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Ты наркоман натуральный со своей работой! — Он хохотнул, но глаза не улыбались, он, кажется, все думал, дать мне наводку или нет. В конце концов, я ведь подчеркнула, как для меня это важно, — хотя бы туманный намек, хотя бы полслова. И мне почему-то казалось, что он что-то слышал о смерти банкира — или пытается что-то вспомнить. — Слушай — хочешь, я тебе мужика найду богатого, чтобы ты эту работу к черту бросила и нормальной жизнью пожила, без суеты и с деньгами хорошими?
Я вдруг подумала, что, несмотря на давнее знакомство, у нас с ним никогда ничего не было — что с учетом моей симпатии к нему и моего отношения к сексу просто удивительно. Правда, в тот доотсидочный его период я к нему относилась только как к фанатику карате — но зато потом воспринимала исключительно как мужчину. Хотя никогда с ним не кокетничала всерьез — именно потому, что помнила его другим. А он мне симпатизировал всегда — и раньше на меня поглядывал, а уж после отсидки особенно.
Но почему-то так ничего и не было — совсем. Намекни он или прояви настойчивость — наверное, я бы не раздумывала. А он не проявлял — смотрел иногда так чисто по-мужски, разглядывал порой откровенно, но молчал. Может, потому, что я у него ассоциировалась с тем периодом жизни, когда он меня воспринимал как члена своей каратистской семьи — и секс со мной был бы для него чем-то вроде инцеста? Так что получалось, что оно помешало нам, карате, стать ближе — и ему мешало, и мне.
— Я подумаю, — пообещала с улыбкой. — Вот материал напишу — и подумаю.
Если ты себя имел в виду…
— Ну ты бизнесмен! — просквозившее в голосе восхищение хотя бы частично было искренним. — Как вцепишься — не оторвешь тебя. Не знаю я, Юль, насчет твоего банкира — ну откуда мне такие вещи знать?
— И в самом деле. — Я посмотрела на него с улыбкой, как бы говоря, что уж передо мной не стоит изображать законопослушного гражданина. Да, он никогда не подчеркивал при мне, кто он, не разводил пальцы веером и не употреблял никаких жаргонных слов — как и положено серьезному человеку, — но я знала, кто он, а он знал, что я знаю. — И в самом деле…
— Да ладно тебе! — Он ухмыльнулся, показывая, что все это шутки. И вдруг посерьезнел — значимо так посерьезнел. — Слышал я кое-что про Улитина.
Слышал, что люди с ним одни работали солидные — когда он банк возглавлял. И что когда его поперли из банка, то и их поперли — они ж не банк держали, у них чисто с ним завязки были. Но они и потом с банкиром работали, все нормально у них было. Короче, ни при чем те люди. Может, он с кем другим после них завязался — но про это я не слышал…
Он замолчал, а я, забыв про остававшийся на тарелке крошечный кусочек пирожного, ждала продолжения. Но время тянулось, а он молчал — будто вправду ничего больше не знал. Хотя мне, если честно, показалось, что это просто отмазка — слова, сказанные специально для того, чтобы я от него отстала.
— А с теми людьми, о которых ты говоришь, — с ними встретиться никак нельзя? — Ход был чересчур прямолинейный, но других не осталось. Хотя он сделал вид, что не услышал вопроса, — он внимательно изучал собственные часы, словно высчитывал, во сколько ему надо уйти отсюда, дабы успеть на следующую встречу.
И словно получалось, что ему уже пора бежать. — Нет, правда — может, они узнают, что такая статья готовится, и решат, что есть у них свой интерес? Ну представь — я напишу, что, возможно, братва его убрала, а им это ни к чему, или знают они, кто мог это сделать? Или представь — напишу я, что он со всех сторон положительная личность, а у людей этих к нему остро негативное отношение? А так получается, что ты и мне поможешь, и им. Ты ведь можешь им насчет меня закинуть и сказать, что со мной дело иметь можно, секреты хранить умею, напишу только то, что разрешат? Что в долгу не останусь — они мне что-нибудь подкинут, а я им помогу, если нужда есть в чем. Не захотят встречаться — не надо, а захотят…
— Тебе бы разводящим работать. — Он покачал головой, усмехнувшись, глядя на меня с легким упреком — но и с уважением одновременно. — Не знаю я, Юль. Обещать не буду ничего — чтобы за язык потом не притянула. Закинуть — может, закину. Лады? А сейчас давай тебе еще сладкого возьму — чтоб ты подобрела и больше меня не трогала.
Я задумчиво посмотрела на пустую тарелочку из-под пирожного, все еще стоящую передо мной, — а потом кивнула. Сказав себе, что, наверное, заслужила лишнюю порцию — потому что кое-что узнала. И если повезет, благодаря сегодняшней встрече узнаю еще больше.
— Раз соблазняешь — заказывай! — произнесла решительно. — Одно пирожное — такое же, как это. Хотя… Нет, лучше два. Гулять так гулять, верно?
Глава 16
— О, мне всегда так хотелось написать о вашем университете! Я ведь на ваш переводческий факультет хотела поступать — до сих пор жалею, что не попробовала. Все-таки это так интересно — знать в совершенстве минимум два языка, иметь возможность читать литературу в оригинале, смотреть фильмы без перевода. И учиться у вас наверняка тоже очень интересно — стажировки в зарубежных университетах, работа с иностранцами на практике… Такая прекрасная профессия…
Кажется, энтузиазм мой стал дохнуть — я просто не знала, что еще сказать. Долго лицемерить тяжело — а я занималась этим вот уже минут пять. Пока не упомянув, что заканчивала вечерний педфакультет этого заведения, — это было лучше припасти на тот случай, если мое славословие не окажет нужного воздействия.
Кстати, то, что я собиралась в свое время на переводческий, было правдой — меня мама с папой как раз сюда и пихали. И вот я здесь оказалась наконец — спустя много лет и с совсем другой целью. И, широко улыбаясь, пела дифирамбы декану того самого факультета, на который меня пристроили бы, если б не мое увлечение газетой.
Однако через пять минут я иссякла. Можно было бы, конечно, еще повосхищаться — например, тем, что студенты могут читать Шекспира в подлиннике, — но так как времена изменились и гуманитарные знания утратили престижность, а фамилия Шекспира не так широко известна, это уж было бы совсем неискренне. Куда неискреннее, чем все сказанное.
— Да, вы знаете, конкурс по-прежнему очень высок — несмотря на то что среди молодежи стали куда популярнее. специальности юриста и экономиста. — Сидящая напротив меня женщина — ухоженная, привлекательная, лет сорока пяти, с аккуратным маникюром, строгим макияжем и тщательно уложенными волосами — кажется, не замечала моей неискренности, принимая мои слова за чистую монету. — В последние годы сложилось мнение, что наше образование бесперспективно, поскольку иностранный язык может выучить любой человек, и для этого совсем не обязательно пять лет учиться, достаточно закончить курсы или купить комплект кассет. Но вы же понимаете, что это глупость, — мы даем глубочайшие знания, прививаем чувство языка, воссоздаем на занятиях языковую среду, а на курсах человеку дают набор слов и фраз. И уж поверьте мне, выпускника таких курсов сразу можно определить по речи — оксфордским акцентом там и не пахнет…
— О, разумеется! — Я закивала бурно, вовремя спохватившись, потому что даже шея заболела от такой эмоциональной реакции. — Мне так жаль, что я упустила возможность здесь учиться — сейчас, конечно, уже поздно… Но… если бы вам было интересно, может быть, мы сделали бы с вами интервью? Знаете, у нас в субботнем и воскресном номерах обычно печатаются большие интервью с самыми разными людьми. И если бы вы вспомнили какие-то. интересные истории, связанные с факультетом, — чтобы это не только реклама университету, но живой, захватывающий материал, — мы могли бы…
Мне совершенно не нужно было это интервью — но зато мне нужна была ее помощь. Очень нужна. А ради этого можно было бы потом сделать такой материал. И я отвлеклась даже от истинной цели своего прихода, представляя себе, что надо будет у нее спросить, чтобы это было читабельно.
Я училась тут, пусть и на другом факультете и на вечернем, — и местные байки про казусы, имевшие место в ходе практики студентов-переводчиков в «Интуристе», я слышала. Про то, как впервые оказавшись один на один с иностранцами, студенты забывали напрочь весь свой словарный запас, как путали слова, говоря совсем не то, что хотели сказать. Как сообщали любопытным туристам наспех придуманные данные о том или ином историческом памятнике.
И еще я слышала, что в восьмидесятых немногочисленные счастливчики, которых отправляли на стажировки в Штаты и Великобританию, набирали с собой батоны сухой колбасы и увесистые шматки сала — дабы экономить валютные стипендии. И что во времена светлого социалистического прошлого некоторые из стажировщиков оставались на Западе, я тоже была в курсе. Так что если бы она честно обо всем этом рассказала…
Хотя захочет она или нет — это не имело значения. Когда у журналиста есть информация, которую ему надо вставить в материал, он ее и так может вставить, даже если собеседник об этом рассуждать не желает. «Я слышала, что отправляющиеся на заграничную стажировку студенты везли с собой килограммы колбасы в целях экономии — и нередко случались трагедии, когда на таможне в, скажем, Англии у них обнаруживали эту колбасу и изымали как не подлежащую ввозу» — вставить такую мою реплику, и все дела. И другие в том же духе — про то, как выгоняли из института тех, кто осмелился провести ночь с иностранкой.
Так что материал и в самом деле мог получиться интересным. Не совсем в духе моих обычных материалов-расследований, но все же.
— Вы знаете, я посоветуюсь с ректором. — Моя собеседница, кажется, смутилась от перспективы прочитать свои слова в газете. — Но вообще это было бы замечательно. Для престижа университета и нашего факультета в частности. Может быть, вы оставите телефон и я вам позвоню — завтра. вас устроит, в любое удобное для вас время?
Я усмехнулась про себя. Времена, может быть, и поменялись, равно как и отношение к газетам, но во многих людях — не беру бизнесменов, политиков и спортсменов, об обычных людях речь, в рекламе не нуждающихся, — желание засветиться в прессе все еще сильно. И с помощью журналистской корочки можно решать многие вопросы — не почти все, как раньше, но многие. По крайней мере если бы у меня были брат или сестра, которые собирались поступать в это самое заведение, — думаю, я смогла бы договориться с этой деканшей и обменять пространное интервью на некоторую благосклонность к конкретному абитуриенту.
Но у меня не было ни сестры, ни брата — и соответственно поступать они никуда не собирались. И мне было нужно от нее совсем другое. О чем пора было упомянуть — коль скоро она так и не поинтересовалась за десять — пятнадцать минут разговора, зачем я здесь. Хотя, наверное, могла бы уж догадаться, что если ни с того ни с сего к ней в кабинет приходит корреспондент газеты и начинает петь дифирамбы ее учебному заведению — так, значит, у него есть какая-то цель, и это явно не интервью. Но она, похоже, слишком увлеклась разговором — или, скорее всего, была чересчур наивна, предполагая, что такая тема может заинтересовать популярнейшую в стране газету.
— Да, кстати, Полина Михайловна, — у меня к вам был один вопрос. — Я мило так улыбалась, демонстрируя, что то, что я хочу спросить, — это мелочь, пустяк. — Я ведь, в общем, здесь оказалась по-другому поводу — это потом уже сообразила, какую замечательную статью можно написать, а приехала за другим. Я девушку одну искала — она у вас учится. Фамилии не знаю — только имя, Ирина.
Зато фотография есть…
Я выложила перед ней стандартный снимок размером десять на пятнадцать.
С которого улыбалась высокомерно эффектная черноволосая девица в вечернем платье.
— Дело в том, что она работала моделью, давно еще, и наш фотограф ее снял — а тут начальство увидело снимок, потребовало фотоочерк, а у него ни фамилии, ни координат. Только знает, что она у вас учится…
Я не слишком готова была к этому разговору, поэтому несла какую-то ахинею. Вообще-то фотоочерк, посвященный модели, подходит для журнала, но не для газеты, да и в любом случае ни один журнал просто так, ради нее самой, ее снимки печатать не будет, никому ее личность не интересна, будь она хоть суперзнаменитостью. Которой ту, кого я искала, назвать было никак нельзя. Ну разве что «Плей-бой» мог ею заинтересоваться — да и то если бы жив был Улитин и проплатил бы появление в журнале снимков своей любовницы в стиле ню. Но деканша только кивала понимающе — в журналистских тонкостях она явно не разбиралась.
— Вот я и приехала. Спрашиваю студентов внизу, никто не знает — а потом вспомнила, сколько раз хотела о вашем университете написать, решила, что раз уж здесь оказалась, зайду к вам, попробую договориться. И насчет девушки уточню, заодно… — продолжала тараторить я, мило улыбаясь, ожидая от нее какой угодно реакции. Вплоть до фразы, что студентки должны учиться, а не работать, так что она мне ничем помочь не может. Вплоть до более конкретного отказа — если она сообразит что все разговоры об интервью были просто приманкой, и ее возмутит моя не слишком хорошо замаскированная хитрость. А вдобавок я совершенно не была уверена, что она учится здесь, — это могла быть ошибка. Означающая, что я зря потеряла полдня — и осталась в том же тупике, в котором была.
— Вы знаете, Юлия… — Моя собеседница замялась, и я напряглась немного, продолжая тем не менее улыбаться. Как бы говоря, что это очень мелкая просьба и не стоит ее воспринимать как нечто глобальное — и уж тем более не стоит мне отказывать. Мне, так уважающей Иняз, его деканов и преподавателей, так стремящейся рассказать об этих замечательных людях всей стране. — Знаете, лицо мне кажется знакомым. Но… Я ведь декан только с осени, до этого была завкафедрой французского — а девочка, возможно, на английском учится или испанском. У меня пять курсов, столько лиц, сами понимаете…
— О, конечно, я вас понимаю! — воскликнула, сообразив, чем вызвана ее заминка. — Конечно! Может быть, вы мне подскажете, кто знает, — я схожу, и…
— Нет, нет, подождите — я сама узнаю! — Видно, перспектива дать интервью ее окрылила, так что она встала поспешно, даже вскочила, делая шаг к двери. — Да, вы меня подождите у секретаря — понимаете, здесь столько документов, печатей, у нас не принято оставлять никого в кабинете в свое отсутствие. Хотя нет, нет — вы же не студент, вы лучше посидите здесь, а я быстро, я сейчас…
Ей, кажется, стало неудобно — хотя я вполне могла подождать ее за дверью, я не обидчива.
— Может быть, чай или кофе? — Похоже, она пыталась загладить промах, опасаясь, что я оскорбилась. А может, ей требовалось время, чтобы выяснить насчет девицы, — и не хотелось, чтобы я сидела тут праздно и смотрела на часы, и думала, что плох тот декан, который не знает в лицо всех своих студентов, и вряд ли она заслуживает того, чтобы у нее брали интервью. — Я скажу секретарю, вам сделают — а я быстро…
— Не стоит! — ответила без колебаний, не доверяя тому кофе, который сделает ее секретарша, — наверняка ведь растворимый, который я ненавижу. И уж тем более не желая чаю. — Спасибо, но ничего не надо…
Мне показалось, что она уже меня не услышала. Что, не дождавшись моих последних слов, закрыла за собой дверь, оставляя меня наедине с моими мыслями — и надеждой на то, что план все-таки сработает. И мне повезет — на пустом месте.
Просто потому, что после нескольких неудачных встреч мне обязательно должно повезти…
…Яшка застал меня в ванне. Я буквально полчаса как туда легла, решив, что надо позволить себе расслабиться, что я это заслужила. Все-таки такая суета была последние дни, бесконечные звонки и встречи по поводу Улитина. И целых два материала сделала — интервью с борцом и статью о том, как у нас снимают кино.
Так всегда бывает — ищешь фактуру для одного материала, попутно находишь что-то другое. И в общем, мне надо было немного отдохнуть — тем более после пары приятных часов в японском ресторане, изысканной еды, фантастических пирожных и порции сакэ.
Я заранее запланировала себе этот отдых — еще когда, выйдя из ресторана, села в «фольксваген». Подумав, что расследование мое подошло к концу, ходов больше не осталось и в принципе можно начать писать материал — потому что Кисин вряд ли выполнит мою просьбу свести меня с теми, кто работал с Улитиным. Мне так показалось — что мысль не вызвала у него энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51