— Шульгина из горкома помнишь — он у нас большой банкир нынче. — Главный подмигнул мне, тут же отворачиваясь. — Шульгина. Воробьев спрашивает.
Сергей Воробьев, «Молодежь Москвы». Паш, привет, это Сергей — как жизнь? Да, мне передавали — в Лондоне я был, дела. Надо бы пообедать как-нибудь — в конце этой недели или в начале той пойдет? Ну и ладненько…
Шеф сделал паузу, подтягивая к себе ежедневник, листая его деловито.
— Пятница или понедельник — тебе как удобней? Вторник? Давай во вторник — записал, да. Слушай, что хотел спросить — у тебя с «Нефтабанком» как контакт, есть? Да тут спецкор мой ко мне приходила, на «Нефтабанк» жаловалась — а по ассоциации про тебя и вспомнил. Ну да — банк, банкиры, Шульгин. Дай, думаю, позвоню, узнаю, как Пал Иваныч поживает. «Нефтабанк»? А, да мелочь. Ты Улитина знал — умер недавно? У меня спецкор про него материал делать начала — девушка серьезная, источники свои есть, накидали там фактов. Но спецкор мой человек грамотный, к слухам осторожно относится, вот и подумала подъехать туда, побеседовать о покойном — он же у них первым президентом был. А пресс-служба в отказ. Нет, статья все равно будет — просто напишем, что они от встречи отказались, с выводами соответствующими. Не захотели встречаться — их проблема.
Все, Паш, — во вторник днем созваниваемся. Привет!
Главный повесил трубку, глядя на меня, — и я уважительно покивала, без слов выражая восхищение. Информация заброшена — пусть я и не стала рассказывать главному, о чем узнала, использовав его, так сказать, втемную, — и если они ее проигнорируют, то для меня это будет лишним подтверждением в пользу того, что они причастны к смерти Улитина. А если нет — тогда у меня появится еще один ход, за которым, возможно, откроется еще один и еще.
— Цени! — Главный подмигнул мне, и я приложила руку к сердцу, склонив голову в шутливом поклоне. — А теперь услуга за услугу. Там Абросимова такая у нас работает, в отделе информации, — вот ты мне скажи, что она за человек? И в рабочем плане, и в личном. Есть у меня на нее кое-какие виды…
Я усмехнулась внутренне. Какие у него виды на Ленку Абросимову, худенькую блондинку лет двадцати, пишущую полные соплей и слез материалы, но весьма щедрую на любовь, было вполне очевидно. И это при том, что я только похвалила его за то, что он остепенился. Вот уж точно — седина в бороду, бес в ребро.
Хотя, с другой стороны, мне следовало радоваться, что он не попросил меня о какой-нибудь другой услуге. А эту я готова была ему оказать — точно так же, как когда-то оказывала услуги другого рода. С тем же энтузиазмом — пусть и в ином качестве. И при этом — без малейшего сожаления по поводу смены ролей…
Глава 14
Я проследила направление жеста, уткнувшись взглядом в кучу разнокалиберных бутылок со спиртным. Красивых таких, несомненно, жутко дорогих бутылок, заполнивших солидных размеров столик-каталку. И отрицательно мотнула головой:
— Я бы предпочла кофе.
Он кивнул, выходя в соседнюю комнату, набирая короткий номер из трех цифр — судя по всему, внутренняя связь — и отдавая кому-то распоряжение. И тут же тоненько запищал мобильный, и он ответил, снизив голос, и, судя по шагам, отошел подальше от меня.
Я не прислушивалась и не собиралась — при этом допуская, что разговор идет обо мне. И вместо этого огляделась, отмечая, что дорогие здесь не только бутылки — но и вообще все. Деревянная мебель, отделанная кожей, картины на стенах, ящички с сигарами, витражи на окнах. Все со вкусом, без дешевых понтов и жутко дорогое. Как и положено солидному банку.
С улицы особнячок показался мне весьма убогим. Я даже не сразу поняла, что мне надо именно сюда, в двухэтажное здание за металлическим забором, которому больше пристало отделять от улицы овощебазу. И, с трудом припарковав «фольксваген» в забитом машинами переулке, еще раз заглянула в блокнот, чтобы уточнить номер дома. И даже подумала, что перепутала что-то, неверно записала.
Но и рядом не было ничего похожего на дом приемов одного из крупнейших банков страны.
Офис их я видела, гигантское современное здание, в котором не стыдно было бы расположиться какому-нибудь «Майкрософту». И дом приемов в моем представлении должен был быть таким же-а тут кругом были сероватые двух-и трехэтажные домишки. Никакой охраны, престижных машин, броских вывесок и прочих наворотов. Вообще ничего.
Когда я наконец подошла к металлическому заборчику и нажала на кнопку звонка, я не сомневалась, что звоню не туда и просто уточню сейчас у того, кто мне откроет, где находится нужная мне контора. Однако когда заборчик открылся — только после того, как я назвала свое имя и имя того, кто мне нужен, — я поняла, что попала куда следовало. Сразу увидев и скрытые этим самым заборчиком красивые ворота, управляемые фотоэлементом, и видеокамеры, и два припаркованных «мерседеса», как минимум «трехсотых». А когда вошла в сам дом после предметной проверки документов, то поразилась тому, что скрывалось за неприметным фасадом.
Такое ощущение было, что его специально налепили, фасад, на шикарно отреставрированный, фантастически обставленный особняк — просто нарисовали на картоне и налепили, чтобы не привлекать ненужного внимания.
И тот, кто через какое-то время спустился со второго этажа на первый, туда, где изучала мои документы вторая пара секьюрити, он тоже был солидный и богатый, под стать обстановке. Мужчина лет сорока с небольшим в дорогом темно-сером костюме, холодноватый, подчеркнуто вежливый — с аккуратной бородкой, в которой попадались седые волоски, с бледным, истонченным лицом.
Костюм мне показался лучшей и самой приятной чертой его образа — потому что все остальное мне не понравилось. Он весь такой из себя был утонченно-претенциозный, чересчур ухоженный, надменно-брезгливый, подчеркнуто аристократичный. Я почему-то подумала сразу, что на ночь он умащивает лицо кремом, что в кармане у него надушенный кружевной платок, что он боится пыли и сквозняков, а стоит кольнуть в боку, тут же звонит врачу и капризно требует немедленно приехать.
Такой вот педерастичный образ у меня сложился сразу, буквально через пару минут с момента нашего знакомства. Возможно, это было предвзято — возможно, он даже был привлекательным. Но у меня к нему была изначальная антипатия — потому что он заставил меня ждать внизу, а когда спустился, смотрел на меня как на низшее существо, до которого вынужден был снизойти и играть роль гостеприимного хозяина, хотя существо это ему бесконечно противно. Но он снизошел — по той причине, что эта мерзость может бросить тень на ту организацию, которую он имеет честь представлять.
Вряд ли стоит удивляться тому, что мне это не понравилось. И я, приехавшая сюда с достаточно серьезными намерениями и собиравшаяся поиграть вдоволь, дабы хитростью выудить из него кое-что, сразу сказала себе, что мой визит ему запомнится. И надолго — уж я постараюсь.
— Ваш кофе, Юлия Евгеньевна, — провозгласил он, пропуская вперед официантку с подносом. — Не знаю, понравится ли вам — это очень редкий сорт, очень специфический… Вы курите? Могу предложить вам сигару…
Он вынул из деревянного ящичка длинный толстый коричневый цилиндр, сразу вызвавший у меня фаллические ассоциации. И понюхал его так по-гурмански, медленно пронеся под самым носом, едва не касаясь ноздрей, — и даже закатил глаза. Вполне оправдывая то, как я назвала его про себя — педерастом. А потом покосился на меня скептически, как бы говоря, что таким, как я, сигары ни к чему, все равно что свинью апельсинами кормить. Но ради того, чтобы свинью задобрить, дабы хрюкала поменьше и не раздражала утонченный слух, апельсинов не жалко.
— О, вы так добры. — Я не подала виду, что правильно истолковала фразу насчет кофе — в которой содержался намек на то, что такие, как я, привыкли пить всякое пойло. И что предложение насчет сигары восприняла как издевку. — Но должна признаться, я предпочитаю живых мужчин — и уж если занимаюсь мастурбацией, то доверяю латексным фаллоимитаторам больше, чем подручным предметам…
Он скривился, чуть покраснев, — а потом выдавил из себя нечто вроде улыбки, видно, сказав себе, что от плебейки не стоит ждать чего-то иного. И уж особенно благодарности за то, что с ней соблаговолили встретиться.
— Итак, Юлия Евгеньевна, приступим к делу? — Он обогнул круглый деревянный стол, отделанный тонкой зеленой кожей, садясь напротив. — Давайте то, что вы принесли — я вашу статью имею в виду, — и мы с вами ее обсудим…
Я задержала дыхание — он так снисходительно и покровительственно это произнес, что я чуть не сорвалась. А это было ни к чему.
— Статью? — Я удивленно подняла брови. — Если честно, я совершенно не собиралась вам ее показывать. Ваше предложение отрецензировать мой материал, прежде чем его одобрить, мне очень польстило — но я работаю в газете, а не в вашей пресс-службе. И пишу то, что считаю нужным написать, — нужным мне, не кому-то другому…
— Но позвольте… — Он, видно, был из хорошей семьи, интеллигентной, обеспеченной, возможно даже, с дворянскими корнями — отсюда и старорежимные замашки, и барская брезгливость, и подчеркнуто старомодная манера выражаться.
Если это была роль, то он играл ее давно и с ней сросся — но мне показалось, что образ все же несколько гипертрофирован. И ничего, кроме смешков — в лицо или за спиной, это уж от должности зависит, — вызвать у окружающих не может. — Один наш… один друг нашего банка, господин Шульгин, вчера сообщил нашему руководству, что вы готовите статью о покойном Андрее Дмитриевиче Ули-тине. И у вас уже есть определенная информация — основанная на слухах, как я понял, — и вы хотели бы ее уточнить. Желание очень похвальное и разумное. Насколько я понимаю, у вас наказывают за статьи, написанные по неподтвержденным данным, — особенно если после выхода вашей статьи на вас подают в суд. И я, оценив ваши намерения и понимая, что вы не хотите портить себе карьеру, пошел вам навстречу и дал своему секретарю распоряжение связаться с вами и пригласить вас на встречу. И, признаться, я не совсем понимаю…
— А я объясню. — Я улыбнулась ему лучезарно, извлекая из сумки свой плебейский «Житан» и прикуривая от плебейской одноразовой зажигалки, прежде чем он пододвинул ко мне ту, что стояла на столе, — массивный кусок серебра. — Я действительно готовлю материал о господине Улитине, и из моих источников ко мне поступила масса информации о роли вашего банка в судьбе покойного. Своим источникам я верю на сто процентов — но считаю, что слово надо предоставлять обеим сторонам. Однако ваша пресс-служба, а именно некий господин Гарин, ее возглавляющий, отказалась со мной встретиться по причине пребывания всего вашего банка в трауре по господину Улитину. Что мне, признаюсь, непонятно — судя по имеющейся у меня информации, смерть вашего бывшего шефа должна была бы вызвать в банке прямо противоположные чувства. И вот…
Я осеклась, остановившись с трудом. Говоря себе, что меня заносит и я не контролирую свои эмоции, настолько сильно завелась. Что я уже ляпнула не то, что следовало, — и закосить под дурочку, просто интересующуюся мнением «Нефтабанка» о бывшем шефе, уже не выйдет. Потому что я все испортила, озлобившись на этого педика, — и теперь вполне могла уходить, провалив казавшийся выигрышным план.
«Ну ладно, ладно!» — упрекнула саму себя. Ведь и в самом деле несправедливо было предъявлять себе претензии. Да, я не сдержалась — но ругать себя не стоило, себя надо любить. И проще было подумать, что если бы я продолжала себя контролировать и косила бы под дурочку, разговор бы мне все равно ничего не дал. А теперь, коль скоро я здесь, можно сделать шаг в другом направлении.
Например, раз уж я все равно приоткрыла карты, можно было открыть их еще больше и попробовать вынудить его рассказать мне что-то компрометирующее о своем бывшем шефе. Пригрозив, что иначе я напишу то, что мне вздумается — изваляв имя банка в грязи. Он, конечно, мог на это плюнуть — это ведь не старые времена, когда негативного упоминания в газете боялись все, от директора продовольственного магазина до чиновника высокого уровня. Но в любом случае я могла попробовать. Все равно другого пути уже не было. А пойти с ним на обострение мне очень хотелось — в данный момент больше всего на свете.
— Подождите, подождите! — Он поднял ухоженную белую руку, властно так, командно, с видом привыкшего повелевать человека, которому это право даровано с рождения. — Вам не кажется, что…
— Нет, не кажется! — Это была моя игра, и ему предстояло это понять. А заодно и пожалеть, что не сообразил сразу, что надо было вести себя со мной по-иному. И что я не денег просить пришла и не заказную статью предлагать — и что я не провинциальная девочка, ослепленная местным блеском и потерявшая напрочь голову. — Зато мне кажется, что в ваших интересах предоставить мне информацию о том, за какие именно прегрешения господин Улитин был снят со своего поста — если таковые прегрешения имелись. Я понимаю, что вам совсем не хочется их обнародовать и выносить сор из избы, — но могу обещать, что я не буду вас цитировать и вообще упоминать вашу фамилию…
— Юлия Евгеньевна, давайте, как говорят англичане, вернемся к нашим баранам. — Он был так по-олимпийски спокоен, не сомневаясь, что контролирует ситуацию и сейчас укажет мне на мое место — на которое я тут же уползу, поскуливая и поджав хвост. — Вы готовите материал об Андрее Дмитриевиче Улитине — это первое. Второе — вы получили от кого-то, возможно, совсем неинформированного, какие-то слухи, бросающие тень на наш банк. Третье — вы хотели бы, чтобы банк опроверг или подтвердил эти слухи. И наконец, четвертое — вы уфожаете, что в случае непредоставления нами нужной вам информации вы напишете все, что считаете нужным. Даже если я вам сообщу, что это ложь и клевета. Я правильно все понял?
Я спохватилась, что забыла, как его зовут, — а он так подчеркнуто вежливо меня называл, что, наверное, стоило ответить ему тем же. И я демонстративно поднесла к глазам всученную им визитку — показывая ему, что его имя не задержалось в моей памяти.
— Отчасти, Валерий Анатольевич, отчасти. — Я улыбнулась ему, делая глоток кофе — наверное, очень хорошего, но показавшегося мне дерьмовым в силу антипатии к тому, кто меня этим кофе угощал. — Пункты один и два вы поняли абсолютно правильно. Что касается остального… Я действительно напишу то, что хочу, — поскольку верю своим источникам. Но я предлагаю вам нечто вроде сделки — вы рассказываете мне то, о чем я прошу, а я не цитирую вас и плюс не делаю умозаключений, которые могут выставить ваш банк в негативном свете. Например, не пишу, что тот факт, что господин Улитин не имел высшего образования, тем более экономического, свидетельствует о том, что «Нефтабанк» с самого начала и до сих пор работает непрофессионально. Не пишу, что «Нефтабанк», на мой взгляд, был максимально заинтересован в смерти Улитина. Вас это устраивает? Да, и кстати — вы ведь в курсе, что господина Улитина убили?
Я протянула ему статью из «Сенсации» — ее ксерокопию, точнее, потому что оригинал оставила себе, а пару ксероксов сделала просто так, на всякий случай, который вот подвернулся. И сидела и смотрела, как он читает, — говоря себе, что этого материала он не видел и о нем не слышал. И еще смотрела, как меняется его лицо.
Не скажу, чтобы на нем был страх разоблачения — даже если к смерти Улитина было причастно его руководство, мой собеседник этого знать не мог. Но нечто вроде догадки — или предчувствия того, какое мнение о банке может сформировать моя статья, — на его лице промелькнуло. И нечто вроде озабоченности. А потом на смену всему этому пришла брезгливая усмешка — хотя я заметила, что ксерокс он не отбросил презрительно, но аккуратно отодвинул чуть в сторону, что как-то не вязалось с появившимся на лице выражением.
— Да это же просто смешно! — Следовало признать, что голос у него хорошо поставлен — и манера поведения и жесты артистичны и очень отточены.
Может, мама его тренировала с детства — помешанная на принадлежности к высшему сословию мама, убеждавшая сынка в его исключительности и наставлявшая, как надо вести себя с плебеями, чтобы сразу им показывать, кто они и кто он. По крайней мере сейчас он развел руками с таким видом, что без слов было ясно, что он меня считает идиоткой, которая принесла ему какую-то грязную листовку и убеждена, что в ней написана чистая правда. — Помилуйте, Юлия Евгеньевна, — это же несерьезно. Бульварная газета — а вы придаете ей такое значение. Тем более там ведь нигде не сказано, что речь идет об Андрее Дмитриевиче, — так с чего вы это взяли?
Вот это было глупо — только идиот не мог сопоставить материал с реальностью. Герой статьи и Улитин были обнаружены мертвыми в один и тот же день, и тот и тот были банкирами и жили в загородных коттеджах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51