Я следил за всеми его движениями и наблюдал за лицом. Да, никогда в жизни я не видел ничего подобного; проживи я хоть тысячу лет, этой сцены мне не забыть. Меньше чем за пять минут лицо виконта изменилось настолько, что его не узнал бы даже собственный камердинер. Он схватил носовой платок и время от времени машинально подносил его ко рту. Прямо на глазах он побледнел, а губы его могли сравниться белизной с платком.На лбу у него сверкали крупные капли пота, глаза потускнели, словно покрылись какой-то плёнкой. Но кроме этого — ни возгласа, ни слова, ни вздоха, ни жеста — ничего. Был миг, когда мне стало его так жаль, что хотелось вырвать у него письма, бросить их в огонь, обнять его и воскликнуть: «Ты — мой брат! Забудем же все, останемся каждый на своём месте и станем любить друг друга!»Папаша Табаре взял руку Ноэля и крепко пожал.— Узнаю вас, моё благородное дитя! — проговорил он.— Я не сделал этого только потому, что спросил себя: «Если письма сгорят, признает ли он меня своим братом?»— Совершенно справедливо.— Примерно через полчаса виконт кончил читать. Он поднялся и встал передо мною. «Вы правы, — сказал он мне. — Если это письма отца, в чем я не сомневаюсь, то все сходится на том, что я не сын графини де Коммарен». Я молчал. «Но это лишь предположения. Есть ли у вас другие доказательства?» К возражениям я, разумеется, был готов. «Жермен сможет подтвердить», — сказал я. Он ответил, что Жермен скончался несколько лет назад. Тогда я напомнил ему о кормилице, вдове Леруж, и объяснил, что найти и расспросить её будет нетрудно. Потом добавил, что живёт она в Ла-Жоншер.— И что он на это ответил? — поспешно спросил папаша Табаре.— Сперва молчал и, казалось, размышлял. Потом вдруг стукнул себя по лбу и сказал: «Ну конечно, я её знаю! Отец трижды ездил к ней вместе со мной и давал ей большие деньги». Я заметил, что это ещё одно доказательство. Он не ответил и принялся мерить шагами библиотеку. Наконец он подошёл ко мне и спросил: «Вы знаете законного наследника господина де Коммарена?» «Это я». Он опустил голову и прошептал: «Так я и думал». Потом взял меня за руку и добавил: «Брат мой, я не держу на вас зла».— Мне кажется, — проговорил папаша Табаре, — по справедливости не ему бы вас прощать, а вам его.— Нет, друг мой, ведь это его, а не меня настигло несчастье. С высоты упал не я, а он…Старик сыщик лишь покачал головой, не желая высказывать вслух обуревавшие его мысли.— После долгого молчания, — продолжал Ноэль, — я спросил, каково будет его решение. «Послушайте, — проговорил он, — отец вернётся через неделю с небольшим. Вы мне дадите эту отсрочку, не так ли? Как только он приедет, я объяснюсь с ним, и справедливость восторжествует, даю вам слово чести. Заберите письма и оставьте меня. Я чувствую себя так, словно у меня из-под ног уходит земля. В один миг я потерял все: знатное имя, которое всегда старался носить достойно, прекрасное положение, громадное состояние и, самое главное, быть может, женщину, которую люблю больше жизни. Правда, взамен я обрету мать. Мы будем утешать друг друга. Я постараюсь, сударь, чтобы она вас забыла: она ведь любит вас и станет оплакивать».— Он в самом деле сказал это?— Почти слово в слово.— Негодяй! — проворчал сквозь зубы старик.— Что вы сказали? — переспросил Ноэль.— Я говорю, что он достойный молодой человек, — отвечал папаша Табаре, — я был бы счастлив с ним познакомиться.— Я не показал ему письмо, в котором отец порывает с госпожой Жерди, — добавил Ноэль, — ему лучше не знать о её падении. Я предпочёл обойтись без этого доказательства, чтобы не усугублять горе виконта.— А что теперь?— Теперь я жду возвращения графа. Буду действовать в зависимости от того, что он скажет. Завтра пойду в прокуратуру и попрошу разобрать бумаги Клодины. Если письма найдутся, я спасён, если же нет… Но, как я уже говорил, я не могу судить беспристрастно, пока не выясню, кто убийца. К кому мне обратиться за советом?— Любой совет требует долгих размышлений, — ответил старик, который мечтал уйти. — Бедный мальчик, как вам чудовищно тяжело было все это время!— Невыносимо! И добавьте ещё денежные затруднения.— Да вы же так мало тратите!— Пришлось кое-что заложить. Разве я могу прикоснуться к нашим общим деньгам, которыми распоряжался до сих пор? Мне и подумать-то об этом страшно.— Верно, этого делать не следует. Послушайте-ка, вы очень кстати заговорили о деньгах, так как можете оказать мне услугу.— Охотно. Какую же?— Понимаете, у меня в столе лежат не то двенадцать, не то пятнадцать тысяч франков, которые меня страшно стесняют. Я стар, я не отличаюсь храбростью, и если про эти деньги кто-нибудь прознает…— Боюсь… — возразил адвокат.— И слышать не хочу! — прервал его старик. — Завтра я вам их принесу.Однако вспомнив, что он собирается к г-ну Дабюрону и, возможно, не будет располагать своим временем, папаша Табаре добавил:— Нет, не завтра, а сегодня же, сейчас. Эти проклятые деньги не проведут у меня больше и ночи.Он поднялся наверх и вскоре появился, держа в руке пятнадцать тысячефранковых банкнот.— Если этого не хватит, — сказал он, протягивая деньги Ноэлю, — есть ещё.— Все же мне хотелось бы, — предложил адвокат, — написать расписку.— Да зачем? Можно завтра.— А если я сегодня ночью умру?— Тогда я ещё получу от вас наследство, — ответил старик, вспомнив о своём завещании. — Доброй ночи. Вы спрашивали у меня совета? Мне нужна ночь, чтобы все обдумать, а то сейчас у меня мозги набекрень. Я, может, даже пройдусь. Если я сейчас лягу, мне будут сниться кошмары. Итак, друг мой, терпение и отвага! Кто знает, быть может, в этот миг провидение работает на вас.Папаша Табаре ушёл; Ноэль оставил дверь приоткрытой, прислушиваясь к затихающим на лестнице шагам. Вскоре возглас «Отворите!», обращённый к привратнику, и стук двери возвестили о том, что старик вышел из дома.Ноэль подождал ещё немного и прикрутил лампу. Затем достал из ящика стола маленький свёрток, сунул в карман деньги, данные стариком, и вышел из кабинета, который запер на два оборота ключа. На площадке он остановился и прислушался, словно до него мог долететь стон г-жи Жерди. Ничего не услышав, Ноэль на цыпочках спустился вниз. Через минуту он был на улице.Кроме квартиры на четвёртом этаже, г-жа Жерди снимала также помещение на первом, служившее некогда каретным сараем. Она устроила там нечто вроде кладовой, куда сваливала всякое старьё: ломаную мебель, негодную утварь, короче, всякий ненужный хлам. Там же хранились запасы дров и угля на зиму.В этом помещении имелась давно заколоченная дверь, выходившая на улицу. Несколько лет назад Ноэль втихомолку починил её и врезал новый замок. С тех пор он мог выходить из дома и входить в него в любое время без ведома привратника, а значит, и остальных жильцов.В эту-то дверь адвокат и вышел на сей раз, отворив и затворив её с величайшей осторожностью.Оказавшись на улице, он несколько мгновений постоял, как бы решая, куда направиться. Затем медленно двинулся в сторону вокзала Сен-Лазар и тут увидел свободный фиакр. Ноэль сделал извозчику знак, и тот, придержав лошадь, подогнал экипаж к тротуару.— На улицу Фобур-Монмартр, угол Провансальской, — приказал адвокат, влезая, — да поживей!Добравшись до места, он вылез и расплатился с извозчиком. Когда тот отъехал достаточно далеко, Ноэль пошёл по Провансальской улице и, пройдя шагов сто, позвонил в один из самых красивых домов.Дверь тотчас же отворилась.Когда Ноэль проходил мимо каморки привратника, тот поздоровался с гостем почтительно, покровительственно и дружелюбно в одно и то же время; так парижские привратники здороваются лишь с теми жильцами, которые им по душе, людьми великодушными и щедрыми.Поднявшись на третий этаж, адвокат остановился, достал из кармана ключ и вошёл, словно к себе домой, в среднюю квартиру.Хотя ключ в замке повернулся почти беззвучно, этого оказалось достаточно, чтобы навстречу Ноэлю выбежала горничная: довольно молодая, довольно хорошенькая, с дерзким взглядом.— Ах, это вы, сударь! — воскликнула она.Восклицание было как раз той громкости, какая необходима, чтобы его услышали в глубине квартиры и восприняли как предупреждение. С таким же успехом горничная могла просто крикнуть: «Берегись!» Ноэль, казалось, не обратил на это внимания.— Хозяйка дома? — спросил он.— Да, сударь, и очень на вас сердита. Сегодня утром она хотела послать за вами, а недавно собиралась сама к вам поехать. Насилу я отговорила её не нарушать ваши указания.— Это хорошо, — сказал адвокат.— Хозяйка в курительной, — продолжала горничная. — Я готовлю ей чай. Может, вы тоже выпьете?— Да, — ответил Ноэль. — Посветите мне, Шарлотта.Он прошёл через великолепную столовую, сверкающую позолотой гостиную в стиле Людовика XIV и оказался в курительной.В этой просторной комнате был очень высокий потолок. Казалось, она находится за тысячи миль от Парижа, во владениях какого-нибудь богатого подданного Поднебесной империи. Мебель, ковры, картины, обои — все здесь было явно привезено прямо из Гонконга или Шанхая.Стены и двери были задрапированы расписным шёлком. На сценках, изображённых киноварью, перед зрителями проходила вся Срединная империя: пузатые мандарины среди фонариков, одурманенные опиумом учёные, спящие под зонтами, девушки, стыдливо опустившие взгляд на свои туго перебинтованные ноги.Цветы и плоды на ковре — секрет изготовления таких ковров в Европе неизвестен — были вытканы с искусством, которое обмануло бы и пчелу. На шёлковой драпировке потолка какой-то великий китайский художник нарисовал на лазурном фоне фантастических птиц с распростёртыми золотыми и пурпурными крыльями. Драпировка удерживалась лаковыми рейками, изысканно инкрустированными перламутром; такие же рейки украшали углы комнаты.Подле одной стены стояли два причудливых сундука. Все помещение было заставлено мебелью самых прихотливых очертаний, столиками с фарфором, шкафчиками из драгоценных пород дерева.Были там и этажерки, купленные у Лин-Ци в городе художников Сучжоу, множество редких и дорогих безделушек — от палочек из слоновой кости, что заменяют китайцам наши вилки, до фарфоровых чашек тоньше мыльных пузырей, чудес династии Цин Императорская маньчжурская династия, правившая в Китае в 1644 — 1711 гг.
.Посередине комнаты стоял широкий и низкий диван с грудой подушек, обтянутых тою же тканью, что и стены. Окно было огромно, словно витрина магазина, с двойными открывающимися рамами. Пространство между рамами с метр шириной было уставлено редкостными цветами. Вместо камина комната была снабжена отдушниками, расположенными таким образом, чтобы поддерживать температуру, необходимую для выведения шелковичных червей, вполне гармонировавшую с обстановкой.Когда Ноэль вошёл, молодая женщина, свернувшись клубком на диване, курила сигарку. Несмотря на тропическую жару, она была закутана в кашемировую шаль.Она была невысока ростом, но ведь только миниатюрные женщины могут обладать всеми совершенствами. Женщины, рост которых выше среднего, — просто ошибка природы. Как бы красивы они ни были, у них всегда найдётся какой-нибудь изъян, словно в творении скульптора, пусть даже талантливого, но впервые взявшегося за слишком большое изваяние.Да, ростом она была невелика, однако её шея, плечи и руки поражали плавностью линий. Пальцы её с розовыми ногтями напоминали драгоценные вещицы, за которыми тщательно ухаживают. Ноги в шёлковых, похожих на паутинку, чулках были само совершенство. При взгляде на них вспоминались не ножки сказочной Золушки в хрустальных башмачках, но вполне живые, вполне осязаемые ножки банкирши, любившей, чтобы её почитатели заказывали с них копии из мрамора, гипса или бронзы.Женщину нельзя было назвать красивой, ни даже хорошенькой, однако лицо её принадлежало к тем, что поражают, словно удар грома, и никогда не забываются. Лоб у неё был чуть выше, чем нужно, рот чуть великоват, хотя губы пленяли своею свежестью. Брови, казалось, были нарисованы китайской тушью, но художник, пожалуй, слишком нажимал на кисточку: когда она забывала за собой следить, они придавали ей суровый вид. Зато лицо у неё было великолепного светло-золотистого цвета, чёрные бархатные глаза обладали необычайной магнетической силой, зубы сияли перламутровой белизной, а в удивительно густых чёрных волосах, тонких и волнистых, мерцали голубоватые отблески.Увидев Ноэля, откинувшего шёлковую портьеру, женщина опёрлась на локоть и приподнялась.— Наконец-то, — произнесла она недовольным тоном. — Вы очень кстати.Адвокату стало душно в африканской атмосфере курительной комнаты.— Какая жара! — сказал он. — Здесь можно задохнуться.— Вы находите? — отозвалась женщина. — А я вот стучу зубами. Мне так плохо. Ожидание невыносимо для меня, я места себе не нахожу, а вы заставляете себя ждать со вчерашнего дня.— Но я никак не мог прийти, просто никак! — объяснил Ноэль.— Вам же прекрасно известно, — продолжала дама, — что сегодня подошли сроки платежей и что платить мне нужно много. Набежали поставщики, а у меня за душой ни гроша. Принесли счёт от каретника — денег нет. Этот мошенник Клержо, которому я задолжала три тысячи франков, устроил мне ужасный скандал. Как это все неприятно!Ноэль понурил голову, словно школьник, которому учитель выговаривает за невыученный урок.— Но ведь задержка-то всего на один день, — пробормотал он.— По-вашему, это пустяки? — отозвалась молодая женщина. — Уважающий себя человек, друг мой, может позволить опротестовать свои вексель, но никогда — вексель своей любовницы. Да за кого вы меня считаете? Неужели вам не известно, что моё положение в обществе зависит прежде всего от денег? Стоит мне не заплатить по векселям — и все, конец.— Жюльетта, дорогая, — ласково начал адвокат.Она резко его прервала:— Ну, разумеется: «Жюльетта, дорогая, обожаемая». Пока вы здесь, все очаровательно, но только выйдете за порог, вас не дозовешься. Наверное, и не вспомните даже, что есть такая Жюльетта…— Это несправедливо! — возразил Ноэль. — Вы же знаете, я постоянно думаю о вас, я тысячу раз вам это доказывал. А сейчас докажу снова.Он достал из кармана пакетик, взятый им из стола, развернул его и показал прелестную бархатную коробочку.— Это браслет, что так понравился вам неделю назад на витрине у Бограна.Мадам Жюльетта, не поднимаясь, протянула руку за коробочкой, открыла её небрежно и безразлично, взглянула на браслет и неопределённо хмыкнула.— Тот самый? — спросил Ноэль.— Да, но у торговца он нравился мне гораздо больше.Она закрыла коробочку и бросила её на столик.— Не везёт мне сегодня, — проговорил адвокат с досадой.— А что?— Я вижу, браслет вам не по душе.— Ну почему же? Он прелестен. И кроме того, он довершает вторую дюжину.Теперь в свою очередь хмыкнул Ноэль. Жюльетта промолчала, и он добавил:— Что-то не верится, чтобы вы были ему рады.— Вот оно что! — воскликнула дама. — Вам кажется, что я недостаточно жарко выражаю свою признательность. Вы принесли мне подарок и считаете, что я тут же должна отплатить сполна: наполнить дом радостными криками, прыгнуть к вам на колени, называя вас щедрым и великодушным повелителем.Ноэль не смог сдержать нетерпеливого жеста, который не ускользнул от Жюльетты и привёл её в полный восторг.— Этого будет достаточно? — продолжала она. — Или вы хотите, чтобы я позвала Шарлотту и похвасталась ей этим замечательным браслетом, памятником вашему благородству? А может, нужно пригласить привратника и кухарку, чтобы сказать им, как я счастлива, имея столь щедрого любовника?Адвокат пожал плечами с видом философа, который не обращает внимания на проказы ребёнка.— К чему эти язвительные шутки? — произнёс он. — Если вы и в самом деле обижены на меня за что-то, скажите прямо.— Ладно же, будем говорить прямо, — ответила Жюльетта. — Вот что я хочу вам сказать: лучше бы вы забыли об этом браслете и принесли мне вчера вечером или сегодня утром восемь тысяч франков, которые мне так необходимы.— Я не мог прийти.— Значит, надо было прислать: посыльные на улицах ещё не перевелись.— Раз я их вам не принёс и не прислал, значит, у меня их не было, мой друг. Прежде чем я их нашёл, мне пришлось побегать, да и то мне обещали только завтра. Те деньги, что я принёс, достались мне по чистой случайности, на которую я не рассчитывал ещё час назад; я просто схватился за них, рискуя поставить себя в неудобное положение.— Бедняжка! — сказала Жюльетта с насмешливой жалостью. — И вы осмеливаетесь мне говорить, что с трудом достали десять тысяч франков!— Да, осмеливаюсь.Молодая женщина посмотрела на любовника и разразилась хохотом.— В роли бедного юноши вы неподражаемы!— Это не роль.— Вы только так говорите, дорогой мой, а сами все-таки явились. Это ваше милое признание лишь предисловие. Завтра вы объявите, что весьма стеснены в средствах, а послезавтра… Вас просто снедает скупость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
.Посередине комнаты стоял широкий и низкий диван с грудой подушек, обтянутых тою же тканью, что и стены. Окно было огромно, словно витрина магазина, с двойными открывающимися рамами. Пространство между рамами с метр шириной было уставлено редкостными цветами. Вместо камина комната была снабжена отдушниками, расположенными таким образом, чтобы поддерживать температуру, необходимую для выведения шелковичных червей, вполне гармонировавшую с обстановкой.Когда Ноэль вошёл, молодая женщина, свернувшись клубком на диване, курила сигарку. Несмотря на тропическую жару, она была закутана в кашемировую шаль.Она была невысока ростом, но ведь только миниатюрные женщины могут обладать всеми совершенствами. Женщины, рост которых выше среднего, — просто ошибка природы. Как бы красивы они ни были, у них всегда найдётся какой-нибудь изъян, словно в творении скульптора, пусть даже талантливого, но впервые взявшегося за слишком большое изваяние.Да, ростом она была невелика, однако её шея, плечи и руки поражали плавностью линий. Пальцы её с розовыми ногтями напоминали драгоценные вещицы, за которыми тщательно ухаживают. Ноги в шёлковых, похожих на паутинку, чулках были само совершенство. При взгляде на них вспоминались не ножки сказочной Золушки в хрустальных башмачках, но вполне живые, вполне осязаемые ножки банкирши, любившей, чтобы её почитатели заказывали с них копии из мрамора, гипса или бронзы.Женщину нельзя было назвать красивой, ни даже хорошенькой, однако лицо её принадлежало к тем, что поражают, словно удар грома, и никогда не забываются. Лоб у неё был чуть выше, чем нужно, рот чуть великоват, хотя губы пленяли своею свежестью. Брови, казалось, были нарисованы китайской тушью, но художник, пожалуй, слишком нажимал на кисточку: когда она забывала за собой следить, они придавали ей суровый вид. Зато лицо у неё было великолепного светло-золотистого цвета, чёрные бархатные глаза обладали необычайной магнетической силой, зубы сияли перламутровой белизной, а в удивительно густых чёрных волосах, тонких и волнистых, мерцали голубоватые отблески.Увидев Ноэля, откинувшего шёлковую портьеру, женщина опёрлась на локоть и приподнялась.— Наконец-то, — произнесла она недовольным тоном. — Вы очень кстати.Адвокату стало душно в африканской атмосфере курительной комнаты.— Какая жара! — сказал он. — Здесь можно задохнуться.— Вы находите? — отозвалась женщина. — А я вот стучу зубами. Мне так плохо. Ожидание невыносимо для меня, я места себе не нахожу, а вы заставляете себя ждать со вчерашнего дня.— Но я никак не мог прийти, просто никак! — объяснил Ноэль.— Вам же прекрасно известно, — продолжала дама, — что сегодня подошли сроки платежей и что платить мне нужно много. Набежали поставщики, а у меня за душой ни гроша. Принесли счёт от каретника — денег нет. Этот мошенник Клержо, которому я задолжала три тысячи франков, устроил мне ужасный скандал. Как это все неприятно!Ноэль понурил голову, словно школьник, которому учитель выговаривает за невыученный урок.— Но ведь задержка-то всего на один день, — пробормотал он.— По-вашему, это пустяки? — отозвалась молодая женщина. — Уважающий себя человек, друг мой, может позволить опротестовать свои вексель, но никогда — вексель своей любовницы. Да за кого вы меня считаете? Неужели вам не известно, что моё положение в обществе зависит прежде всего от денег? Стоит мне не заплатить по векселям — и все, конец.— Жюльетта, дорогая, — ласково начал адвокат.Она резко его прервала:— Ну, разумеется: «Жюльетта, дорогая, обожаемая». Пока вы здесь, все очаровательно, но только выйдете за порог, вас не дозовешься. Наверное, и не вспомните даже, что есть такая Жюльетта…— Это несправедливо! — возразил Ноэль. — Вы же знаете, я постоянно думаю о вас, я тысячу раз вам это доказывал. А сейчас докажу снова.Он достал из кармана пакетик, взятый им из стола, развернул его и показал прелестную бархатную коробочку.— Это браслет, что так понравился вам неделю назад на витрине у Бограна.Мадам Жюльетта, не поднимаясь, протянула руку за коробочкой, открыла её небрежно и безразлично, взглянула на браслет и неопределённо хмыкнула.— Тот самый? — спросил Ноэль.— Да, но у торговца он нравился мне гораздо больше.Она закрыла коробочку и бросила её на столик.— Не везёт мне сегодня, — проговорил адвокат с досадой.— А что?— Я вижу, браслет вам не по душе.— Ну почему же? Он прелестен. И кроме того, он довершает вторую дюжину.Теперь в свою очередь хмыкнул Ноэль. Жюльетта промолчала, и он добавил:— Что-то не верится, чтобы вы были ему рады.— Вот оно что! — воскликнула дама. — Вам кажется, что я недостаточно жарко выражаю свою признательность. Вы принесли мне подарок и считаете, что я тут же должна отплатить сполна: наполнить дом радостными криками, прыгнуть к вам на колени, называя вас щедрым и великодушным повелителем.Ноэль не смог сдержать нетерпеливого жеста, который не ускользнул от Жюльетты и привёл её в полный восторг.— Этого будет достаточно? — продолжала она. — Или вы хотите, чтобы я позвала Шарлотту и похвасталась ей этим замечательным браслетом, памятником вашему благородству? А может, нужно пригласить привратника и кухарку, чтобы сказать им, как я счастлива, имея столь щедрого любовника?Адвокат пожал плечами с видом философа, который не обращает внимания на проказы ребёнка.— К чему эти язвительные шутки? — произнёс он. — Если вы и в самом деле обижены на меня за что-то, скажите прямо.— Ладно же, будем говорить прямо, — ответила Жюльетта. — Вот что я хочу вам сказать: лучше бы вы забыли об этом браслете и принесли мне вчера вечером или сегодня утром восемь тысяч франков, которые мне так необходимы.— Я не мог прийти.— Значит, надо было прислать: посыльные на улицах ещё не перевелись.— Раз я их вам не принёс и не прислал, значит, у меня их не было, мой друг. Прежде чем я их нашёл, мне пришлось побегать, да и то мне обещали только завтра. Те деньги, что я принёс, достались мне по чистой случайности, на которую я не рассчитывал ещё час назад; я просто схватился за них, рискуя поставить себя в неудобное положение.— Бедняжка! — сказала Жюльетта с насмешливой жалостью. — И вы осмеливаетесь мне говорить, что с трудом достали десять тысяч франков!— Да, осмеливаюсь.Молодая женщина посмотрела на любовника и разразилась хохотом.— В роли бедного юноши вы неподражаемы!— Это не роль.— Вы только так говорите, дорогой мой, а сами все-таки явились. Это ваше милое признание лишь предисловие. Завтра вы объявите, что весьма стеснены в средствах, а послезавтра… Вас просто снедает скупость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40