— Прошу вас, господин следователь, позволить мне произвести тщательный осмотр, прежде чем туда кто-либо войдёт. Мне это крайне важно.— Ну, разумеется, — согласился г-н Дабюрон.Жевроль встал в дверях, остальные столпились у него за спиной. С этого места они могли обозреть место преступления. Все здесь, как и докладывал комиссар, было перевёрнуто вверх дном.Посреди комнаты возвышался стол, накрытый тонкой белоснежной скатертью. На нем стояли изящный бокал гранёного хрусталя, фарфоровая тарелка и лежал очень красивый нож. Была там и початая бутылка вина, а также бутылка водки, из которой отпито лишь несколько рюмок.У правой стены по обе стороны окна помещались два великолепных шкафа орехового дерева с бронзовыми накладками изящнейшей работы. Шкафы были пусты, их содержимое — скомканное платье и бельё — валялось по всей комнате.В глубине у камина зиял распахнутый настежь стенной шкаф с посудой. По другую сторону камина стоял взломанный старинный секретер с треснувшей мраморной доской, в котором кто-то явно обшарил все до последнего уголка. Оторванная откидная полка болталась на одной петле, вытащенные ящики были брошены на пол.Слева находилась развороченная постель. Даже тюфяк был вспорот.— Никаких следов, — проворчал раздосадованный Жевроль. — Он явился до половины десятого. Теперь можно смело входить.Начальник полиции перешагнул порог и, подойдя к трупу вдовы Леруж, опустился на колени.— Ничего не скажешь, чистая работа, — пробормотал он. — Убийца явно не новичок, — затем, оглянувшись по сторонам, добавил: — Ого! Бедняжка стряпала, когда ей нанесли удар. Сковородка, ветчина, яйца — все на полу. Мерзавец не дождался ужина. Он, видите ли, торопился и убил натощак. Да, оправдаться тем, что за столом он выпил лишнюю рюмку, ему не удастся.— Все ясно, — обратился комиссар полиции к следователю. — Убийство совершено с целью ограбления.— Надо думать, — насмешливо ответил Жевроль. — Именно поэтому на столе и нет никакого серебра.— Глядите-ка, в этом ящике золотые монеты! — воскликнул Лекок, который тоже шарил по всем углам комнаты. — Целых триста двадцать франков!— Вот те на! — протянул несколько сбитый с толку Жевроль, но быстро оправился от удивления и продолжал: — Он про них забыл. Иной раз и не такое случается. Я сам видел однажды преступника, который, совершив убийство, настолько потерял голову, что забыл, зачем пришёл, и убежал, так ничего и не взяв. Вероятно, наш молодчик разволновался. А может, ему помешали? Кто-то мог, например, постучать в дверь. И вот что заставляет меня в это поверить: негодяй не поленился задуть горевшую свечу.— Да будет вам! — прервал Лекок. — Это ничего не доказывает. Может, он просто бережливый и аккуратный человек.Полицейские обшарили весь дом, но самые тщательные их поиски не увенчались успехом: они не нашли ничего — ни единой улики, ни малейшей зацепки, которая могла бы служить отправной точкой для следствия. К тому же все бумаги вдовы Леруж, если таковые у неё и были, исчезли. Ни письма, ни листка бумаги — решительно ничего. Жевроль время от времени бранился и ворчал.— Ловко! Первоклассная работа. Этот негодяй — малый не промах.— Итак, господа? — спросил наконец следователь.— Нас обставили, господин следователь, — отозвался Жевроль, — и ловко обставили! Злодей принял все возможные меры предосторожности. Но от меня он не уйдёт. Уже к вечеру дюжина моих людей будет искать его. К тому же деваться ему некуда. Он ведь унёс деньги и драгоценности — это его и погубит.— При всем том, — ответил г-н Дабюрон, — с утра мы не очень-то продвинулись.— Ну уж не знаю! Сделано все, что можно, — проворчал Жевроль.— Черт побери! — вполголоса произнёс Лекок. — А почему не позвали папашу Загоню-в-угол?— Ну и чем бы он нам помог? — возразил Жевроль, бросив на подчинённого неприязненный взгляд.Лекок молча опустил голову, радуясь про себя, что задел начальника за живое.— Кто такой этот папаша Загоню-в-угол? — поинтересовался следователь. — Кажется, это прозвище я уже где-то слышал.— Ну, ему палец в рот не клади! — воскликнул Лекок.— Это бывший служащий ссудной кассы, богатый старик, его настоящая фамилия Табаре, — пояснил Жевроль. — В полиции он служит по той же причине, по какой Анселен стал торговым приставом, — из любви к искусству.— И ради умножения доходов, — добавил комиссар.— Вот уж нет! — возразил Лекок. — Он считает этот труд делом чести и нередко тратит на расследование собственные деньги. В сущности, для него это развлечение. Мы прозвали его Загоню-в-угол, потому что он вечно повторяет эту фразу. О, это дока! В деле с женой того банкира именно он догадался, что она инсценировала кражу, и доказал это.— Верно, но он же чуть не отправил на гильотину беднягу Дерема, портняжку, которого обвиняли в убийстве жены-потаскухи, тогда как он был невиновен, — парировал Жевроль.— Мы теряем время, господа, — прервал спор следователь и, обратясь к Лекоку, попросил: — Разыщите этого папашу Табаре. Я много о нем наслышан и хотел бы увидеть его в деле.Лекок убежал, Жевроль же почувствовал себя оскорблённым.— Господин следователь, — начал он, — вы, конечно, имеете право привлекать к расследованию кого вам заблагорассудится, однако…— Не будем ссориться, господин Жевроль, — сказал г-н Дабюрон. — Я знаю вас не первый день и высоко ценю, но сегодня наши мнения разошлись. Вы упорно настаиваете, что преступление совершил тот черноволосый, я же убеждён, что вы на ложном пути.— Полагаю, что я прав, — ответил начальник полиции, — и надеюсь доказать это. Я найду негодяя, как бы хитёр он ни был.— Именно это мне и надо.— Только позвольте, господин следователь, дать вам, — как бы так выразиться, чтобы это не выглядело неуважительно, — дать вам совет.— Слушаю вас.— Так вот: я призываю вас, господин следователь, не слишком доверяться папаше Табаре.— Вот как! И почему же?— Он чересчур увлекается. В сыскном деле ему важен лишь успех — точь-в-точь как какому-нибудь сочинителю. А поскольку он тщеславен, как павлин, то запросто может поддаться порыву и попасть впросак. Столкнувшись с преступлением, к примеру, таким, как это, он сочтёт, что способен все объяснить, не сходя с места. И впрямь, он тут же сочиняет историю, которая как нельзя лучше будет соответствовать обстоятельствам. Этот Табаре воображает, что может по одному факту восстановить сцену убийства, — ну, вроде как тот учёный, что по одной кости восстанавливал облик допотопных животных Имеется в виду французский зоолог и палеонтолог Жорж Кювье (1769 — 1832), установивший принцип корреляции органов, на основе которого он реконструировал облик вымерших животных. (Здесь и далее прим. перев.)
. Порой он угадывает верно, но частенько и ошибается. Вот, например, в деле портного, этого несчастного Дерема, если бы не я…— Благодарю за предупреждение, — прервал его г-н Дабюрон, — не премину принять его во внимание. А сейчас, господин комиссар, нужно обязательно попытаться узнать, откуда родом эта вдова Леруж.Вновь потянулась — на сей раз уже перед следователем — вереница свидетелей, вызываемых бригадиром. Однако они не сообщили ничего нового. По-видимому, вдова Леруж отличалась исключительной скрытностью: из всех её речей — а почесать язык она любила — в памяти окрестных кумушек не задержалась ни одна существенная деталь.Все допрошенные лишь старательно излагали следователю собственные предположения и доводы. Общее мнение явно склонялось на сторону Жевроля. Все в один голос обвиняли высокого черноволосого мужчину в серой блузе. Кому и быть убийцей, как не ему? Люди вспоминали его свирепый вид, наводивший страх на всю округу. Многие, поражённые его подозрительной внешностью, благоразумно его избегали. Однажды вечером он якобы угрожал женщине, в другой раз ударил ребёнка. Ни женщины, ни ребёнка назвать никто не мог, но тем не менее эти жестокие поступки были известны всем.Г-н Дабюрон уже отчаялся внести в дело хоть какую-нибудь ясность, когда к нему привели тринадцатилетнего мальчика и бакалейщицу из Буживаля, у которой покойная покупала съестное; оба, похоже, знали что-то важное. Первой вошла торговка. Она сказала, что слышала, как вдова Леруж говорила о своём сыне.— Вы в этом уверены? — усомнился следователь.— Не сойти мне с этого места! — ответила торговка. — Помню даже, что в тот вечер — это случилось вечером — она была, с позволения сказать, малость под хмельком. Просидела у меня в лавке больше часа.— И что же она говорила?— Как сейчас вижу, — продолжала женщина, — стоит, облокотившись о прилавок, рядом с весами, и шутит с рыбаком из Марли, папашей Юссоном, — он может вам подтвердить, — дразнит его «горе-моряком». «Вот мой муж, — сказала она, — тот был в самом деле моряк, потому что уходил в море на целые годы и всегда привозил мне кокосовые орехи. Мой сын — тоже моряк, как покойный отец, плавает на военном корабле».— Она не упомянула, как зовут сына?— Говорила, но не в тот раз, а в другой, когда была, не побоюсь сказать, и вовсе пьяна. Все твердила, что его зовут Жак и что она очень давно с ним не виделась.— Не отзывалась ли она дурно о муже?— Никогда. Говорила только, что покойный был ревнивец и грубиян, но, в сущности, добрый малый, и что жилось ей с ним несладко. Умом он был слаб и вечно воображал себе невесть что. К тому же чересчур был честен — сущий простофиля.— Навещал ли её сын, после того как она поселилась в Ла-Жоншер?— Мне она ничего об этом не говорила.— Она тратила у вас много денег?— Когда как. В месяц покупала у нас франков на шестьдесят, иногда больше — когда требовала выдержанный коньяк. Платила всегда наличными.Больше торговка ничего не знала, и её отпустили. Сменивший её мальчик оказался весьма общительным. Для своих лет он выглядел высоким и крепким. У него был смышлёный взгляд и живая, любопытная физиономия. Перед следователем он, казалось, вовсе не робел.— Ну, так что же тебе известно, мальчик? — спросил следователь.— На той неделе, в воскресенье, сударь, я видел у садовой калитки госпожи Леруж какого-то мужчину.— В какое время дня?— Рано утром, я как раз шёл в церковь к заутрене.— Понятно, — сказал следователь. — И мужчина этот был высокий, черноволосый, в серой блузе…— Нет, сударь, напротив, маленький, приземистый, очень толстый и довольно старый.— Ты не ошибаешься?— Вот ещё! — обиделся мальчик. — Я с ним разговаривал и видел его, как вас.— Ну-ка, ну-ка, расскажи.— Я как раз, сударь, шёл мимо, когда увидел у калитки этого толстяка. Он был злющий-презлющий — просто ужас. Весь красный, даже макушка багровая. Я хорошо разглядел: он был без шляпы и почти лысый.— И он заговорил с тобой?— Да, сударь. Он меня заметил и окликнул: «Эй, малыш!» Я подошёл. «Скажи-ка, — спросил он, — ты лёгок на ногу?» Я ответил: «Да». Тогда он взял меня за ухо, но не больно и сказал: «Коли так, сослужи-ка мне службу, а я дам тебе десять су. Беги к Сене. Возле пристани увидишь большое пришвартованное судно, зайдёшь на него и спросишь патрона Жерве. Не беспокойся, он будет там; скажи, чтобы собирался отплывать, я готов». После этого он сунул мне в руку десять су, и я ушёл.— Как было бы приятно, — пробормотал комиссар, — если бы все свидетели были такие, как этот мальчишка.— А теперь расскажи, как ты справился с поручением, — попросил следователь.— Пошёл на судно, сударь, нашёл хозяина и передал, что было велено, — вот и все.Жевроль, слушавший с самым живым вниманием, наклонился к уху г-на Дабюрона.— Господин следователь, — прошептал он, — не позволите ли мне задать парнишке несколько вопросов?— Разумеется, господин Жевроль.— Скажи, мой юный друг, — спросил полицейский, — узнаешь ты этого человека, если увидишь снова?— Ещё бы, конечно!— Значит, в нем было что-то особенное?— Ну да — лицо кирпичного цвета.— И все?— Все, сударь.— Но ты видел, как он был одет. На нем была блуза?— Нет, куртка с большими карманами. Из одного торчал уголок платка в голубую клетку.— А какие были на нем штаны?— Не помню.— А жилет?— Погодите-ка, — задумался мальчик. — Жилет? По-моему, жилета не было. Да, не было, потому что… Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.— А ты, малыш, не дурак, — с удовлетворением сказал Жевроль. — Держу пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь ещё что-нибудь.Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было догадаться, что он отчаянно напрягает память.— Точно! — вдруг воскликнул он. — Вспомнил!— Ну?— Этот человек носил большие серьги.— Браво! — вскричал Жевроль. — Примет вполне достаточно. Я его разыщу, а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.— Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, — отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: — Не скажешь ли, мой юный друг, что за груз был на судне?— Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.— Оно шло вверх или вниз по Сене?— Но оно ведь стояло, сударь.— Это понятно, — пояснил Жевроль. — Господин следователь спрашивает, в какую сторону был повёрнут нос судна: к Парижу или к Марли?— Оба конца судна показались мне одинаковыми.Начальник полиции разочарованно развёл руками.— Но ты, — обратился он к мальчику, — мог заметить название судна: ты ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на которое заходишь.— Я не видел названия, — ответил парнишка.— Если судно стояло в нескольких шагах от причала, — вмешался г-н Дабюрон, — на него могли обратить внимание жители Буживаля.— Господин следователь прав, — поддержал комиссар.— Верно, — согласился Жевроль. — Да и матросы наверняка сходили на берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?— Как все здешние речники, сударь.Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.— Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой встрече?— В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь, и даже отдал ей десять су.— А ты ничего от нас не скрыл? — продолжал следователь. — Утаивать истину от правосудия — тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается, и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.— Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции известно все?— Простите, сударь, — воскликнул мальчик, заливаясь слезами, — простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!— Говори же, в чем ты нас обманул?— Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.— Мой юный друг, — успокоил его следователь, — на этот раз я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни: скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу. II Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.— Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не возражаете, — сообщил Жевроль.— Вероятно, вам лучше немного подождать, — ответил г-н Дабюрон. — Этого человека видели в воскресенье утром. Давайте узнаем, как вела себя в тот день вдова Леруж.Позвали трех соседок. Они в один голос заявили, что все воскресенье она провела в постели. Когда одна из соседок осведомилась у вдовы, что с ней произошло, та ответила: «Ах, этой ночью случилось нечто ужасное». Тогда этим словам никто не придал значения.— Человек с серьгами становится для нас все важнее, — сказал следователь, когда женщины ушли. — Его необходимо найти. Это относится к вам, господин Жевроль.— Не пройдёт и недели, как я его отыщу, — ответил начальник полиции. — Сам обшарю все суда на Сене — от истока до устья. Хозяина зовут Жерве — хоть какие-то сведения в управлении судоходства я о нем добуду.Речь его была прервана появлением запыхавшегося Лекока.— А вот и папаша Табаре, — объявил он. — Я встретил его, когда он выходил из дома. Что за человек! Даже не захотел дождаться поезда. Уж не знаю, сколько он дал кучеру, но мы домчались сюда за четверть часа. Быстрее, чем на поезде!Вслед за Лекоком на пороге появился некто, чья внешность, надо признать, никоим образом не отвечала представлению о человеке, которого полиция почтила разрешением работать на неё.Было ему лет шестьдесят, и возраст, похоже, давал уже о себе знать. Невысокий, сухопарый и сутуловатый, он опирался на трость с резным набалдашником слоновой кости.С его круглого лица не сходило выражение тревожного изумления; двое комиков из Пале-Рояля сколотили бы себе состояние на таких физиономиях, как у него. Маленький подбородок вошедшего был тщательно выбрит, пухлые губы свидетельствовали о простодушии, а неприятно вздёрнутый нос напоминал раструб инструмента, изобретённого г-ном Саксом Сакс Адольф (1814 — 1894) — бельгийский мастер духовых инструментов, изобретатель саксофона (1843), который в описываемое время был модной новинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
. Порой он угадывает верно, но частенько и ошибается. Вот, например, в деле портного, этого несчастного Дерема, если бы не я…— Благодарю за предупреждение, — прервал его г-н Дабюрон, — не премину принять его во внимание. А сейчас, господин комиссар, нужно обязательно попытаться узнать, откуда родом эта вдова Леруж.Вновь потянулась — на сей раз уже перед следователем — вереница свидетелей, вызываемых бригадиром. Однако они не сообщили ничего нового. По-видимому, вдова Леруж отличалась исключительной скрытностью: из всех её речей — а почесать язык она любила — в памяти окрестных кумушек не задержалась ни одна существенная деталь.Все допрошенные лишь старательно излагали следователю собственные предположения и доводы. Общее мнение явно склонялось на сторону Жевроля. Все в один голос обвиняли высокого черноволосого мужчину в серой блузе. Кому и быть убийцей, как не ему? Люди вспоминали его свирепый вид, наводивший страх на всю округу. Многие, поражённые его подозрительной внешностью, благоразумно его избегали. Однажды вечером он якобы угрожал женщине, в другой раз ударил ребёнка. Ни женщины, ни ребёнка назвать никто не мог, но тем не менее эти жестокие поступки были известны всем.Г-н Дабюрон уже отчаялся внести в дело хоть какую-нибудь ясность, когда к нему привели тринадцатилетнего мальчика и бакалейщицу из Буживаля, у которой покойная покупала съестное; оба, похоже, знали что-то важное. Первой вошла торговка. Она сказала, что слышала, как вдова Леруж говорила о своём сыне.— Вы в этом уверены? — усомнился следователь.— Не сойти мне с этого места! — ответила торговка. — Помню даже, что в тот вечер — это случилось вечером — она была, с позволения сказать, малость под хмельком. Просидела у меня в лавке больше часа.— И что же она говорила?— Как сейчас вижу, — продолжала женщина, — стоит, облокотившись о прилавок, рядом с весами, и шутит с рыбаком из Марли, папашей Юссоном, — он может вам подтвердить, — дразнит его «горе-моряком». «Вот мой муж, — сказала она, — тот был в самом деле моряк, потому что уходил в море на целые годы и всегда привозил мне кокосовые орехи. Мой сын — тоже моряк, как покойный отец, плавает на военном корабле».— Она не упомянула, как зовут сына?— Говорила, но не в тот раз, а в другой, когда была, не побоюсь сказать, и вовсе пьяна. Все твердила, что его зовут Жак и что она очень давно с ним не виделась.— Не отзывалась ли она дурно о муже?— Никогда. Говорила только, что покойный был ревнивец и грубиян, но, в сущности, добрый малый, и что жилось ей с ним несладко. Умом он был слаб и вечно воображал себе невесть что. К тому же чересчур был честен — сущий простофиля.— Навещал ли её сын, после того как она поселилась в Ла-Жоншер?— Мне она ничего об этом не говорила.— Она тратила у вас много денег?— Когда как. В месяц покупала у нас франков на шестьдесят, иногда больше — когда требовала выдержанный коньяк. Платила всегда наличными.Больше торговка ничего не знала, и её отпустили. Сменивший её мальчик оказался весьма общительным. Для своих лет он выглядел высоким и крепким. У него был смышлёный взгляд и живая, любопытная физиономия. Перед следователем он, казалось, вовсе не робел.— Ну, так что же тебе известно, мальчик? — спросил следователь.— На той неделе, в воскресенье, сударь, я видел у садовой калитки госпожи Леруж какого-то мужчину.— В какое время дня?— Рано утром, я как раз шёл в церковь к заутрене.— Понятно, — сказал следователь. — И мужчина этот был высокий, черноволосый, в серой блузе…— Нет, сударь, напротив, маленький, приземистый, очень толстый и довольно старый.— Ты не ошибаешься?— Вот ещё! — обиделся мальчик. — Я с ним разговаривал и видел его, как вас.— Ну-ка, ну-ка, расскажи.— Я как раз, сударь, шёл мимо, когда увидел у калитки этого толстяка. Он был злющий-презлющий — просто ужас. Весь красный, даже макушка багровая. Я хорошо разглядел: он был без шляпы и почти лысый.— И он заговорил с тобой?— Да, сударь. Он меня заметил и окликнул: «Эй, малыш!» Я подошёл. «Скажи-ка, — спросил он, — ты лёгок на ногу?» Я ответил: «Да». Тогда он взял меня за ухо, но не больно и сказал: «Коли так, сослужи-ка мне службу, а я дам тебе десять су. Беги к Сене. Возле пристани увидишь большое пришвартованное судно, зайдёшь на него и спросишь патрона Жерве. Не беспокойся, он будет там; скажи, чтобы собирался отплывать, я готов». После этого он сунул мне в руку десять су, и я ушёл.— Как было бы приятно, — пробормотал комиссар, — если бы все свидетели были такие, как этот мальчишка.— А теперь расскажи, как ты справился с поручением, — попросил следователь.— Пошёл на судно, сударь, нашёл хозяина и передал, что было велено, — вот и все.Жевроль, слушавший с самым живым вниманием, наклонился к уху г-на Дабюрона.— Господин следователь, — прошептал он, — не позволите ли мне задать парнишке несколько вопросов?— Разумеется, господин Жевроль.— Скажи, мой юный друг, — спросил полицейский, — узнаешь ты этого человека, если увидишь снова?— Ещё бы, конечно!— Значит, в нем было что-то особенное?— Ну да — лицо кирпичного цвета.— И все?— Все, сударь.— Но ты видел, как он был одет. На нем была блуза?— Нет, куртка с большими карманами. Из одного торчал уголок платка в голубую клетку.— А какие были на нем штаны?— Не помню.— А жилет?— Погодите-ка, — задумался мальчик. — Жилет? По-моему, жилета не было. Да, не было, потому что… Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.— А ты, малыш, не дурак, — с удовлетворением сказал Жевроль. — Держу пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь ещё что-нибудь.Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было догадаться, что он отчаянно напрягает память.— Точно! — вдруг воскликнул он. — Вспомнил!— Ну?— Этот человек носил большие серьги.— Браво! — вскричал Жевроль. — Примет вполне достаточно. Я его разыщу, а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.— Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, — отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: — Не скажешь ли, мой юный друг, что за груз был на судне?— Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.— Оно шло вверх или вниз по Сене?— Но оно ведь стояло, сударь.— Это понятно, — пояснил Жевроль. — Господин следователь спрашивает, в какую сторону был повёрнут нос судна: к Парижу или к Марли?— Оба конца судна показались мне одинаковыми.Начальник полиции разочарованно развёл руками.— Но ты, — обратился он к мальчику, — мог заметить название судна: ты ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на которое заходишь.— Я не видел названия, — ответил парнишка.— Если судно стояло в нескольких шагах от причала, — вмешался г-н Дабюрон, — на него могли обратить внимание жители Буживаля.— Господин следователь прав, — поддержал комиссар.— Верно, — согласился Жевроль. — Да и матросы наверняка сходили на берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?— Как все здешние речники, сударь.Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.— Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой встрече?— В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь, и даже отдал ей десять су.— А ты ничего от нас не скрыл? — продолжал следователь. — Утаивать истину от правосудия — тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается, и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.— Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции известно все?— Простите, сударь, — воскликнул мальчик, заливаясь слезами, — простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!— Говори же, в чем ты нас обманул?— Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.— Мой юный друг, — успокоил его следователь, — на этот раз я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни: скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу. II Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.— Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не возражаете, — сообщил Жевроль.— Вероятно, вам лучше немного подождать, — ответил г-н Дабюрон. — Этого человека видели в воскресенье утром. Давайте узнаем, как вела себя в тот день вдова Леруж.Позвали трех соседок. Они в один голос заявили, что все воскресенье она провела в постели. Когда одна из соседок осведомилась у вдовы, что с ней произошло, та ответила: «Ах, этой ночью случилось нечто ужасное». Тогда этим словам никто не придал значения.— Человек с серьгами становится для нас все важнее, — сказал следователь, когда женщины ушли. — Его необходимо найти. Это относится к вам, господин Жевроль.— Не пройдёт и недели, как я его отыщу, — ответил начальник полиции. — Сам обшарю все суда на Сене — от истока до устья. Хозяина зовут Жерве — хоть какие-то сведения в управлении судоходства я о нем добуду.Речь его была прервана появлением запыхавшегося Лекока.— А вот и папаша Табаре, — объявил он. — Я встретил его, когда он выходил из дома. Что за человек! Даже не захотел дождаться поезда. Уж не знаю, сколько он дал кучеру, но мы домчались сюда за четверть часа. Быстрее, чем на поезде!Вслед за Лекоком на пороге появился некто, чья внешность, надо признать, никоим образом не отвечала представлению о человеке, которого полиция почтила разрешением работать на неё.Было ему лет шестьдесят, и возраст, похоже, давал уже о себе знать. Невысокий, сухопарый и сутуловатый, он опирался на трость с резным набалдашником слоновой кости.С его круглого лица не сходило выражение тревожного изумления; двое комиков из Пале-Рояля сколотили бы себе состояние на таких физиономиях, как у него. Маленький подбородок вошедшего был тщательно выбрит, пухлые губы свидетельствовали о простодушии, а неприятно вздёрнутый нос напоминал раструб инструмента, изобретённого г-ном Саксом Сакс Адольф (1814 — 1894) — бельгийский мастер духовых инструментов, изобретатель саксофона (1843), который в описываемое время был модной новинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40