Подошёл Дудицкий и попытался встать «смирно» для доклада. Но Щетинин отмахнулся и скомандовал:— А ну показывайте, поручик, кто тут сидит!Они прошли по двору и возле первого же сарая остановились.— Здесь кто? — грозно посмотрел на фельдфебеля Щетинин.Фельдфебель торопливо пролистал книгу.— За политику которые, ваше высокоблагородие.Градоначальник пошёл к следующей двери.— А тут?— Всякие. А больше жульё.— Открывай!Завизжала обитая железом дверь. Градоначальник вошёл в сарай, огляделся…— Встать! — закричал фельдфебель.С нар и с пола нехотя поднялись арестованные, выстроились полукругом. Градоначальник потянул носом, брезгливо поморщился:— Ну и вонища у вас тут… хлев…— Хуже не бывает, — обронил один из арестованных.Градоначальник спросил у него:— Фамилия? За что сидишь?— Коломийцев моя фамилия.— За фармазон арестован, ваше высокоблагородие, — доложил фельдфебель.— Это что такое?— Медное кольцо за золотое продал.— Ишь ты! Шустрый какой! Ну, посиди, посиди, голубчик!.. Ты за что? — ткнул градоначальник пальцем косоглазого парня.Тот шмыгнул носом, доложил обходительно:— У фраера бочата из скулы принял.— Ты что, не русский?— Это карманщик, ваше высокоблагородие. Говорит, что часы из кармана у какого-то господина вытащил.— Все здесь такие?— Так точно.Процессия направилась в другой сарай. Здесь среди арестованных находился Кособродов, его помощник Николай, а в стоне стоял Семён Алексеевич.— За что посадили? — снова будто завёл пластинку градоначальник.— Сами не знаем, — ответил пожилой рабочий. — Деповцы мы, рабочие, значит, из паровозного депо. Кто-то нам листовки какие-то подбросил, шут его знает. У кого при обыске нашли, тех забрали.— Сукины сыны! — неизвестно в чей адрес выругался градоначальник. Ткнул пальцем в Николая: — А ты кто?— Паровозный кочегар, ваше сиятельство.— За что? — возмущённо воззрился на него градоначальник и повторил ещё грознее: — Так за что?..— На паровозе пассажира провезли… — недоумевая, ответил тот.— Нет, что только делается! — взорвался градоначальник. -Паровозы не ремонтированы. Ездить на них некому. А эти здесь Даром казённый хлеб жрут, бока отлеживают! Это же саботаж!Выгнать! Немедля выгнать всех железнодорожников. Пусть работают. А кто не захочет работать добровольно, погоним силой.Фельдфебель торопливо делал пометки в книге и вопросительно смотрел на Дудицкого. Но тот был чем-то загипнотизирован. Глядя на нары, он подошёл к ним ближе. Там валялась самодельная колода карт.— Ваше благородие… — напомнил фельдфебель.— Пупсик, гони их всех к чёртовой матери! — с трудом улавливая, что к чему, приказал по-щетинински Дудицкий. Он сунул в карман колоду карт и пошёл вслед за градоначальником.В прежние времена средоточием жизни городов были базары. В Харькове базар находился неподалёку от большой церкви Святого Благовещения. Вокруг церковной ограды, как и у Китайгородской стены в Москве, букинисты торговали книгами.К одному из таких книжных развалов пришёл Юра. Он выбрал себе несколько книг, и пожилой букинист в пенсне, с седой бородой, перебирая их, шутливо сказал:— Есть такое мудрое изречение: скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты. Как же можно сказать, кто вы, если друзья у вас — король Людвиг Двенадцатый, капитан Гаттерас, Шерлок Холмс… Кто вы? Помощник Холмса доктор Ватсон? Или герцог де Гиз? — Букинист добродушно рассмеялся и добавил: — Рубль с вас, молодой человек.На церковной паперти толпились нищие. В углу, возле церковной ограды, сидя на корточках, что-то жадно ели беспризорные.За церковной оградой Юра сел на скамейку и, не обращая внимания на снующих взад и вперёд людей, не в силах сдержать читательского нетерпения, стал перебирать порядком зачитанные книги. У одной вовсе не было обложки, и, как все интересные книги, начиналась она не с первой страницы. И Юра начал читать.Внезапно на плечо Юры легла чья-то рука. Он удивлённо поднял голову и ничего не понял: перед ним стоял одетый в какое-то рваньё заросший и сильно измождённый человек и что-то говорил. Быстро шевелились сухие, потрескавшиеся губы, но голоса Юра почему-то не слышал. Он все ещё жил событиями прочитанного… Но вот постепенно мир вокруг ожил, зазвучал, зазвенел.— Ты что же, не узнаешь меня? — настойчиво и чуть-чуть обидчиво спрашивал хриплым голосом этот незнакомый человек.Юра пристально всмотрелся и с трудом, веря и не веря своим глазам, узнал Семена Алексеевича.— Вас… вас выпустили? — тихо спросил Юра, торопливо закрывая книгу.— По ошибке. И уже, наверно, спохватились. И уже, наверно, ищут. — Семён Алексеевич затравленно оглянулся, помялся, несколько раз кашлянул и затем, виновато отведя в сторону глаза, глухим голосом спросил: — Денег у тебя не найдётся? Понимаешь, есть хочется. — И улыбнулся своей ясной улыбкой.Юра машинально полез в карман, хотя и знал, что денег там нет. Что же делать? Как выручить дорогого ему Семена Алексеевича? Единственный рубль, который у него был, он отдал за книги. Затем Юра бросил мимолётный, сожалеющий взгляд на книги и поспешно поднялся.— Вы подождите меня тут. Я сейчас…— Ты куда? — насторожённо спросил Семён Алексеевич, но Юра уже исчез в толпе.«Куда он мог побежать? — недоумевал Красильников. — Может, за деньгами… или…»На всякий случай он отошёл в сторону и стал следить за Юрой. А тот, усиленно работая локтями, уже выбрался из рядов, где торговали всяким поношенным барахлом, и, раскрасневшийся и взъерошенный, предстал перед знакомым букинистом.— Я хочу вернуть вам ваши книги! — решительно заявил он.— Вы их уже прочли? — несказанно удивился букинист, вздёргивая очки ко лбу.Юра отрицательно покачал головой.— Так в чем же дело? — продолжал недоумевать букинист, слегка уязвлённый непонятным поступком покупателя.Юра молчал — лгать он не мог себя заставить, а сказать правду было нельзя.— Ну что ж, — разведя руками, сочувственно произнёс букинист. — Эти книги у меня, сударь, не залежатся. А вы потеряете на этом тридцать копеек. Увы, таковы законы коммерции.Юра одну за другой нехотя передал букинисту книги. Последнюю — потрёпанную, без обложки и первых страниц — он на мгновение задержал в руке и слегка погладил её, будто она была новая и он с нею прощался. Это не ускользнуло от всепонимающего старика букиниста. Отсчитывая деньги, он сказал Юре:— Знаете что, до следующего воскресенья я задержу эти книгу для вас. И отдам вам не за рубль, а за семьдесят копеек. Не всегда ведь в нашем благородном деле нужно подчиняться жестоким законам коммерции.К церковной ограде Юра пришёл без денег. Но с увесистым куском ещё горячей колбасы с гречневой кашей. Но Семена Алексеевича на месте не было. Юра, радостно возбуждённый, что может помочь своему другу, растерянно огляделся по сторонам.Голодные и вызывающе-дерзкие беспризорники стали уже выписывать круги вокруг Юры, с вожделением поглядывая на колбасу. И тут снова появился Семён Алексеевич. Он увлёк мальчика в тень церковных служб. Торопливо жуя колбасу и довольно глядя на Юру — все-таки он не обманулся в мальчишке, — Семён Алексеевич тихо объяснил:— Понимаешь, я с раннего утра здесь, возле церкви, болтаюсь. В людном месте легче всего прятаться. Вот я и прилепился к нищим… За город бы податься, подальше от казематов, да только в такой робе меня враз возьмут.Юра несколько мгновений о чем-то сосредоточенно думал, потом с решительным видом произнёс:— Я принесу вам одежду. Я мигом. Боюсь за вас очень.— Где ты её возьмёшь? — В голосе Красильникова прозвучало неподдельное сомнение.— Достану… Мигом достану… Только вы меня обязательно дождитесь! Ладно?Красильников посмотрел на Юру долгим, потеплевшим взглядом и сказал, слегка подсмеиваясь над собой:— А куда я в этих лохмотьях денусь?..На этот раз Красильникову пришлось ждать долго. Юра разыскал его только под вечер на опустевшем базаре — уже последние, самые неудачливые и самые терпеливые продавцы грубили на ручные тележки нераспроданные за день огурцы, помидоры, белоснежные кочаны капусты и уезжали домой или на постоялые дворы.В кустах за забором Красильников снял с себя лохмотья и натянул щегольской офицерский френч без погон, слегка тесноватый в плечах.— Тебе не попадёт? — довольно щурясь и вместе с тем озабоченно спросил Красильников, надевая почти новые ботинки.— Нет, не попадёт, — уверил его Юра. — У нас много всего.Не заметят.— Ну а если вдруг заметят, ты уж, пожалуйста, ни слова про то, кому отдал. А то и меня заметут, и тебе достанется. Красильников встал, притопнул ногами так, что из-под подошв взметнулась пыль. — А ботинки в самый раз! — довольно сказал он и протянул Юре руку: — Ну, спасибо тебе, Юрий! Спасибо за выручку! — Семён Алексеевич крепко пожал Юрину руку. — Что я тебе напоследок скажу?! Наш ты пацан. По всем статьям — наш. Беги ты от этих беляков, пока не поздно! Беги! На кой ляд они тебе сдались?!И он медленно пошёл с базара, кося глазом на свою одежду, вживаясь в неё. Юра провожал его грустным взглядом.Город жил, всем своим обликом подчёркивая деловую преемственность с прошлым. На улицах всюду сновали извозчики. На тротуарах центральной улицы совершали ежедневный бесцельный и ленивый променад местные обыватели. Вывески магазинов, молочных, булочных носили имена Чичкина и Бландова, Прохорова, Корнеева и Филиппова. Пестрели афиши увеселительных заведений и различные объявления граждан. С беспечным видом просматривая их, Семён Алексеевич отыскал одно, выведенное каллиграфическим почерком: «Продаю коллекцию старинных русских монет. Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу: Николаевская, 24, кв. 5. Платонов И. П.» .Прочитав это объявление, Семён Алексеевич рассеянно просмотрел ещё и другие и зашагал по улице…Вскоре он уже стоял у двери с медной табличкой: «И. П. Платонов-археолог». Постучал. Дверь открыл сам Иван Платонович.— Вам кого? — спросил он.— Я по объявлению.— Войдите.Старцев пошёл впереди, Семён Алексеевич — следом, задевая плечами пыльные алебарды, щиты и секиры, висящие на стенах.— Антикой интересуетесь или же Русью?— Мне нужны две монеты Петра Первого… эти… черт бы их… «солнечник» и двухрублевик! — неуклюже назвал пароль Семён Алексеевич.Иван Платонович вскинул голову:— Вы?! — тихо спросил он.— Да, я — Человек без имени.Юра не предполагал, что пропажа обнаружится так быстро. Он сидел на подоконнике с книжкой в руках и с тревогой прислушивался к тому, что делается в соседней комнате. А там вестовой скрипел дверцами шкафа и сокрушённо, как это делают старухи в деревне, ахал и бормотал:— Шут его знает, куда он запропастился. Вчерась с утра будто бы я его ещё чистил. Точно помню, коза его возьми, — разговаривал сам с собой обескураженный вестовой.— Так куда же он мог деться? — раздражённо спрашивал Кольцов. — Не могли же его украсть!— Это точно. Ежели б крали, так этот, мериносовый… — рассудительно объяснял вестовой.Потом послышались шаги, и Павел Андреевич вошёл в комету Юры. Окинув взглядом комнату, он обратился к Юре:— Ты не видел мой френч, Юра?Юра не ответил. Он сделал вид, что очень увлечён чтением.— Юра, я тебя спрашиваю?! — громче и настойчивее повторил Кольцов. — Ты не видел мой френч?Юра оторвал глаза от книги, поковырял пальцем подоконник нехотя сказал:— Видел.— Где он?Юра, понурив голову, молчал. На лбу его собрались морщинки: он что-то лихорадочно соображал.— Ну?— Я… я его взял.— Как — взял? Куда? — изумлённо переспросил Кольцов.Юра поднял голову, посмотрел на Кольцова и опять молча потупился.— Юра, может, ты мне все-таки объяснишь?..Юра продолжал молчать. Губы у него задрожали.— Я… я не могу сказать… я ничего не скажу, — прошептал он прерывающимся голосом.Кольцов несколько мгновений молча смотрел на него долгим, выжидающим взглядом, потом резко повернулся, пошёл к выходу. Распахнув дверь, он остановился, с укором бросил через плечо:— А я думал, мы — друзья! — И вышел, забыв закрыть за собой дверь. Юра ещё какое-то время крепился, глотая ком, подступающий к горлу.Потом по его щекам потекли бессильные, горькие слезы.В кабинет Щукина неуклюже вошёл штабс-капитан Гордеев. Остановился у двери, тихо кашлянул.— Что? — не поднимая головы, спросил. Щукин.— Ваше высокоблагородие, я только что из тюрьмы… ротмистр Волин покончил жизнь самоубийством.Щукин резко поднял голову.— Написал на стене камеры: «Присягаю богу, это — ошибка». И… ещё…— Что?Штабс-капитан замялся.— Вас обругал… матерно…— Подлец!Гордеев не собирался уходить. Он держал в руках какие-то бумаги.— Что-нибудь ещё? — спросил Щукин.— На ваш запрос Казань сообщает… Поручик Волин Алексей Владимирович служил в казанском жандармском управлении, равно как брат его ротмистр Волин Леонид Владимирович… Подтверждают — ротмистр Волин Леонид Владимирович был убит при усмирении студенческих волнений, поручик же Волин в октябре пятнадцатого был откомандирован в Москву. Отзываются о нем с похвалой. Пишут…— Это уже не имеет никакого значения, — мрачно процедил сквозь зубы Щукин. — Впрочем… — И он вдруг замер, поражённый предельно простой мыслью: «А что, если это действительно ошибка?.. Если враг — не Волин?.. Если кто-то другой?.. Но ведь это должно означать только одно, что он — Щукин — проиграл эту игру».Даже само это предположение показалось Щукину чудовищным и нелепым, он верил в безошибочность своего трюка с проверкой.Штабс-капитан Гордеев не уходил, ждал распоряжений.— Вы свободны? — кивнул Щукин.Гордеев неторопливо вышел. А Щукин продолжал стоять возле стола, и пальцы его выбивали дробь. Так неожиданно поразившая мысль не оставляла его. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ — Кто… кто дал вам право освобождать арестованных? — На лице Щукина бушевала неукротимая ярость.Градоначальник смотрел на Щукина, как кролик на удава, пот страха и унижения заливал ему глаза. Губы у него вздрагивали, но он не пытался оправдаться:— Я приказал выгнать только железнодорожников, посаженных за мелкие проступки. Это же форменное безобразие — на станции уже стало некому работать. Срываются военные перевозки…— Вы ответите за свою глупость, если это не нечто большее! — с холодным презрением перебил его Щукин.Градоначальник побагровел.— Мне шестьдесят пять лет. Сорок пять из них я прослужил верным слугой его императорского величества. Да-с, прослужил! И никто — вы слышите? — ни разу не посмел меня оскорбить! — задыхаясь от негодования, процедил Щетинин. — И наконец, я выполнял волю командующего!Щукин удивлённо посмотрел на градоначальника.— Вы хотите сказать, что арестованных приказал освободить командующий?— Да… То есть не совсем так… — замялся градоначальник и вытер платком мокрое лицо. — Мне позвонили из штаба, и я приехал… Командующий был занят, и мне сказали…— Кто? — резко спросил Щукин.— Павел Андреевич… Адъютант его превосходительства… Он сказал, что… ну, что срываются перевозки, а в тюрьме много железнодорожников… командующий гневался… — Щетинин облегчённо вздохнул, ему показалось, что наконец он нашёл верные слова, оправдывающие его. Он ведь — исполнитель. Всего лишь только исполнитель распоряжений вышестоящего начальства.Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.— Идите, полковник! — наконец нарушил молчание Щукин, удручённый непоколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбуждённо гремя шашкой, не дошёл до двери и не закрыл её за собой.Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приёмную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:— Союзники отбыли?— Так точно, господин полковник! — ровным голосом ответил адъютант, он привык к устрашающим странностям начальника контрразведки.Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командующего.Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжёлую дверь…При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и карандаши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Орла.— Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобождении из тюрьмы железнодорожников?Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его платком, не сводя глаз со Щукина.— Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется генеральное наступление. — Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. — Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транспортное ведомство уже сейчас — да-да, уже сейчас! — жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад… Однако чем вы так взволнованы?— Нет-нет, ничего, — досадуя на себя, сказал Щукин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52