А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Кольцов с небрежным адъютантским артистизмом приложил пальцы к козырьку и прошёл в помещение градоначальства.А молодой солдат-балалаечник опять присел на крыльцо, поднял руку, расслабил пальцы и на мгновение застыл. Потом снова лихо ударил по струнам.Юра с неподдельным восторгом уставился на виртуоза, который и сам, прикрыв глаза, вслушивался в чарующее волшебство своей музыки. Кто-то весело и азартно приговаривал:— Балалаечка играет — моё сердце замирает…В кабинете градоначальника Кольцов в это время, строго поглядывая на полковника Щетинина, говорил:— Для встречи наших верных союзников пригласите из местного общества наиболее именитых… Ну и город, само собой, надо привести в порядок.Вытирая большим фуляровым платком лоб и щеки, одышливо развалясь в кресле, Щетинин записывал распоряжения Кольцова на листке бумаги и суетливо отвечал:— Сам! Сам, господин капитан, собственным неусыпным оком прослежу за дворниками и домовладельцами. С мылом, с мылом заставлю этих каналий мыть тротуары. Пусть его превосходительство не беспокоится.— На днях Владимир Зенонович изволил быть в театре и выразил удовольствие, что в городе гастролирует оперная труппа… Англичане и французы, между прочим, большие любители оперы…Усердно слушавший Щетинин заулыбался.— Будет исполнено! Прикажу им играть исключительно английские и французские оперы…Кольцов несколько озадаченно посмотрел на градоначальника, затем, снисходительно улыбаясь, сказал:— Ну не обязательно английские и французские. Пусть игра — ют то, что у них есть. Не плохо им послушать и русскую оперу, например «Евгения Онегина»……А пальцы солдата с непостижимой быстротой касались струн балалайки, бежали по грифу, словно стараясь догнать друг друга, но, так и не догнав, замирали…Увлечённые игрой солдаты не заметили, как к кругу подо — шёл поручик. По лицу его скользнула злая, оскорблённая гримаса, лицо вытянулось, Он нервно передёрнул плечом и ударом ноги в новеньких щегольских сапогах выбил из рук музыканта балалайку.— Почему не даёте дорогу офицеру? Распустились, скоты! — мальчишечьим фальцетом вскричал поручик.Солдаты отхлынули от крыльца, приниженные и растерянные, не в силах понять беспричинной злости поручика.Около поручика остались стоять только солдат-музыкант и Юра. Солдат понуро смотрел на разбитую балалайку, лежавшую у ног Юры.Поручик брезгливо посмотрел на балалайку, перевёл взгляд на солдата и опять закричал:— Как стоишь?!И тут шагнул вперёд Юра. Он вскинул голову и возмущённо крикнул:— Вы гадкий человек! Вы не смеете так поступать!..— Что?.. Что ты сказал?! — разъярённый офицер резко обернулся к Юре.— Поручик, подойдите сюда!На крыльце стоял Кольцов.— Слушаю вас, господин капитан! — тотчас подошёл поручик и козырнул.Не отвечая на его приветствие, Кольцов процедил сквозь зубы:— Воюете? — Он кивнул головой в сторону солдата, — бережно поднимавшего изломанную балалайку. — Не стыдно вам?— Нет, представьте себе! Не стыдно! — вдруг задёргался поручик, и в глазах его вспыхнула истеричная тоска. — Не стыдно, господин капитан! Такие вот мужички-музыкантики грабили наши имения!..Юра вздрогнул и обернулся на стоявших поодаль солдат Он увидел разные лица — озлобленные, покорные, гневные и умирённые. Но было и нечто общее-печать страшной усталости, которая лежала на их лицах.А поручик, сжимая в левой руке перчатки, а правую продолжая держать на отлёте, словно пытаясь ещё раз поприветсвовать капитана, истерически продолжал:— А теперь и вовсе уже начинают забывать, что такое дисциплина… офицеров не хотят признавать!..Кольцов брезгливо усмехнулся:— Так вы её мордобоем хотите поддерживать?..— А хотя бы и так! — скривил губы поручик и продолжал, настаивая на своём: — До чего доводит либерализм, мы уже собственными глазами видим… Пожинаем урожай, господин капитан…Кольцов не стал слушать. Он пренебрежительно отвернулся, приказал шофёру:— Возвращайтесь в штаб. Мы пойдём пешком!..Звеня шпорами, Кольцов шёл по улице. Рядом шагал Юра, исподтишка наблюдая за своим наставником. Наконец он решился, спросил:— Павел Андреевич, а у вас тоже мужики разграбили имение?— Не знаю. Давно в тех краях не был, — сухо ответил Кольцов.И снова они шли молча сквозь многоголосую толпу. Что-то у мальчишки-газетчики. Миловидные девушки гремели содержимым металлических кружек с надписью: «В пользу раненых». Каждому, кто опускал в кружку деньги, они с улыбкой вручали цветы.— Павел Андреевич, а когда мы начнём?Кольцов не понял.— Что?— Ну, обучать меня стрельбе из нагана?— А-а… Как-нибудь… вот буду посвободнее… — рассеянно ответил Кольцов.— Нет! Сегодня!.. Сегодня же, Павел Андреевич… Ладно? — Юра, чувствовал подавленное настроение Кольцова и считал, что и ему тоже нужно отвлечься.— Ну что ж… — согласился Кольцов. Он уважал в людях упорство и целеустремлённость. И ещё подумал: «Интересно, для чего ему нужно оружие? Просто так, из мальчишеского тщеславия, или же задумал что-то?.. Надо будет спросить. И возможно, даже вмешаться…»Они свернули на другую улицу, прошли мимо гостиницы и по каменным ступенькам спустились к пустырю, где в приземистом деревянном бараке размещался офицерский тир.Одноногий солдат, обслуживающий тир, обрадовался посетителям: работы у него было немного и он откровенно скучал, и торопливо выложил на стойку несколько духовых ружей, пистолеты.— Мы попробуем своим оружием, — сказал Кольцов и, вынув из кобуры небольшой бельгийский браунинг, показал, как с ним обращаться, и после этого передал Юре:— Ну, давай!Сухо прозвучали под сводами барака выстрелы. Один, второй… Однако пёстро раскрашенные, похожие на матрёшек фигурки, уставленные на дальнем барьере, не падали.— Плохо целишься, — недовольно бросил Кольцов.— Вы, барчук, сквозь прорезь на мушечку, а с мушечки на куколку глядите. И будет в аккурат, — поучал Юру одноногий солдат.Юра снова прицелился, удерживая дыхание. Потом передохнул и опять начал все сначала.Выстрел отбросил руку вверх. А фигурок на барьере было столько же, сколько до выстрела.— Наверное, мушка сбита, — оправдывался Юра.— Наверное, — лукаво согласился Кольцов и взял в руки пистолет.Один за другим прозвучали пять выстрелов. Стрелял Кольцов в обычной своей манере навскидку. Впечатление было такое, что он вовсе не целится. А фигурки слетали с барьера одна за другой, точно их сдувало ветром.Равнодушный солдат, повидавший на своём веку всякое, и тот удивлённо замер.Исчезла последняя фигурка.— Браво, капитан! — послышался сзади голос.Кольцов оглянулся. В дверях стоял ротмистр Волин, одна рука за спиной, другая — за ремнём портупеи.— Я думал, вы только пулемётом отлично владеете, — сказал он, напоминая об их побеге от ангеловцев.— Я, ротмистр, был полевым офицером. А там иной раз от владения пистолетом зависела жизнь, — довольно сухо ответил Кольцов.— У нас в контрразведке, капитан, тоже. — Волин вынул свой пистолет, поиграл им в руке. — Пари?— Принимаю, — согласился Кольцов.— На что? Может быть, на коньяк? — прищурился ротмистр.— Согласен.Солдат установил новые фигурки. Волин нетерпеливо махнул ему: отойди! Стал целиться. Но выстрелить не успел. На плечо ротмистра легла чья-то рука.Волин недовольно обернулся: сзади стоял Щукин.— Покажите пистолет, ротмистр. — Начальник контрразведки как-то странно смотрел на растерявшегося Волина.— «Смит-Вессон», — упавшим голосом зачем-то объяснил Щукину Волин, передавая пистолет.Щукин с подчёркнутым спокойствием опустил пистолет Волина себе в карман.— Что все это значит, господин полковник? — скорее изумлённо, чем испуганно, спросил Волин.Щукин ледяным взглядом посмотрел на него и, с трудом совладев с подступившим гневом, ответил:— Не задавайте глупых вопросов, Волин, или как вас там ещё! Вы арестованы!— Не понимаю… Объясните мне, наконец… Это… это черт знает что!— растерянно возмущался ротмистр, и тонкая, голубенькая жилка у него на шее нервно запульсировала.Но Щукин не слушал, он громко приказал:— Взять его!..В тир вошли два унтер-офицера с винтовками и встали как вкопанные по бокам Волина. Ротмистр несколько раз нервно дёрнул щекой и сник. По знаку начальника контрразведки его вывели из тира.Забившись в тёмный угол, Юра испуганно наблюдал за всем происходящим. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Громко ударил колокол, возвещая о прибытии поезда. Зашевелился сводный духовой оркестр, ярко начищенные трубы музыкантов празднично сверкнули на солнце.Замер строй почётного караула. Офицерская полурота корниловцев в новых, хорошо сшитых мундирах, с шевронами на рукавах, казалось, не дышала.Стихли разговоры мужчин и щебетания дам в депутации почётных горожан. Живописной толпой они стояли под перевитой зеленью аркой вокзала. Впереди всех иконописно выделялся в шёлковой рясе, с золотым крестом харьковский архиерей Харлампий, рядом с ним о чем-то шептались два богатейших человека Украины и России — Бобринский и Рябушинский. Вытянулся и так застыл градоначальник Щетинин.Поезд медленно подходил к перрону. Ковалевский отделился от свиты и встал на краю ковровой дорожки. Он заранее подготовил слова обращения к высоким гостям и собирался сказать, что он счастлив приветствовать в лице генералов великие державы, не оставившие Россию в тяжкий час испытаний. Но когда, шагнув навстречу выходившим из вагона бригадному генералу Бриксу и генералу Журуа, увидел на их лицах одинаковое снисходительно-рассеянное выражение уже привыкших к обязательным почестям людей, вся напыщенность и банальность приготовленной фразы покоробила его, и Ковалевский с неожиданной для самого себя сухостью сказал по-английски:— Рад, весьма рад! — и повторил то же и тем же тоном пофранцузски. Следом за Бриксом и Журуа из вагона высыпали, что-то весело крича на ходу и приветливо размахивая руками, журналисты с тяжёлыми фотоаппаратами в руках. Сразу же бросились в толпу, стремясь во всех деталях запечатлеть церемониал встречи.Гремело неукротимое русское «ура», женщины вытирали платочками слезы праздничного умиления, бросали гостям букетики цветов. Юра стоял в этой толпе и тоже изо всех сил кричал «ура», дважды провёл кулаком по глазам и подумал о том, что теперь с красными будет покончено, раз такие иностранные гости приехали сюда, в Харьков. Впрочем, так думал не один Юра. Многие из тех, кто встречал союзников, с надеждой думали о скором конце войны…Чеканя шаг под звуки встречного марша, к союзникам подошёл начальник почётного караула. Лихо отсалютовав шашкой, отдал положенный рапорт, шагнул в сторону. И генералы в сопровождении Ковалевского направились к неподвижным шеренгам корниловцев.Кольцов и несколько прибывших с Бриксом и Журуа офицеров остались на месте, и тут внимание Кольцова привлекла пронзительная вспышка магния. Он увидел, как один из приехавших с миссией журналистов, взгромоздив на высокий выступ платформы треногу, торопливо меняет в фотографическом аппарате кассету, и что-то удивительно, знакомое почудилось ему в этом удлинённом, с тяжёлым подбородком, лице. Когда журналист, подготовив аппарат к съёмке, снова поднял голову, Кольцов сразу вспомнил весенний Киев, рынок на Подоле… Хотел тут же отвернуться — и не успел; взгляды их встретились, и Кольцов понял, что журналист тоже уже выделил его из всех офицеров, тоже пытается вспомнить, где могли они встречаться раньше…Журналист тут же склонился к фотографическому аппарату, подняв в левой руке подставку с магнием. Но Кольцов понимал, для него это не более как передышка: журналист безусловно относился к тем людям, которые привыкли удовлетворять своё любопытство сполна.Внешне оставаясь спокойным, Кольцов торопливо перебирал в памяти все обстоятельства встречи в Киеве с иностранными журналистами, с тревогой осознавая незавидность создавшегося положения.В тот день на нем была форма красного командира. Но это не добыча для контрразведки: тот же Щукин не может не согласиться, что такая маскировка наиболее удачна для офицера-нелегала. Худо, что, вмешавшись в уличное происшествие, он подошёл к иностранцам с проверкой документов: это-то обосновать будет трудно, если не невозможно…Надо было срочно предпринять что-то, но что именно делать, Кольцов не знал. До тех пор пока церемониал встречи союзников охранял его от любопытства Колена, он мог чувствовать себя в сравнительной безопасности… Но что будет после неизбежного объяснения с журналистом, он предугадать пока не мог…— Ковалевский, Брике и Журуа медленно шли вдоль строя потного караула. Бригадный генерал Брике, немного знавший русский язык, чтобы понравиться всем, поздоровался:— Здравствуйте, герои-корниловцы!— Здрав-желам-ваш-дит-ство! — рявкнул почётный караул, не шелохнув линии строя.Гремели фанфары. Чеканным быстрым шагом, с особой, лихой, отмашкой мимо Ковалевского, Брикса и Журуа прошли корниловцы…Градоначальник Щетинин косил горячим верноподданническим глазом на Ковалевского, отмечая мельчайшие изменения на его лице. Но Ковалевский был торжествен и весел. Он представил гостям прибывших с ним старших офицеров штаба, затем все направились к депутации горожан. Вперёд выступил Рябушинский. Он горячо приветствовал от имени общественности глав союзной военной миссии. Дамы преподнесли союзникам Кветы.…В полдень в офицерском собрании в честь союзников давали банкет.Собравшиеся в банкетном зале, посреди которого сиял в хрустально-торжественном блеске пышно накрытый стол, церемонноПрохаживались вдоль стен, ожидая, когда появится Ковалевский с иностранными генералами. Тихо журчала французская и английская речь: офицеры союзнической миссии пользовались подчёркнутым вниманием со стороны офицеров штаба командующего. Полковники учтиво улыбались безусым английским лейтенантам, поспешно соглашались с их мнением о том, что гражданская война отбросила Россию в её развитии на несколько десятилетий назад и восстановление её без помощи союзников невозможно…Несколько раз офицеры и приглашённые на банкет представители местного бомонта пытались увлечь разговором и Колена, вот он, попыхивая сигарой у распахнутого в осенний сад окна, отделывался от неугодных ему сейчас собеседников короткими фразами.Колен испытывал сейчас то нервное, нетерпеливое возбуждение, что появлялось у него обычно в предчувствии сенсационного материала.Заранее подготовив к фотографированию стоявший рядом на треноге аппарат, Колен неотрывно смотрел на плотно прикрытую дверь, из которой должен был появиться генерал Ковалевский со своими гостями. Но ждал он не Ковалевского, не Брикса и не Журуа. Ему не терпелось увидеть офицера из свиты командующего, привлёкшего его внимание на вокзале. Там, в парадной суёте, занятый съёмками, он не успел разгадать для себя ту загадку, которую задал ему этот офицер. Увидеть его лицо вторично Колену не удалось, а было это совершенно необходимо, для того чтобы окончательно решить мучивший его вопрос.Распахнулись тяжёлые, с золочёной резьбой, двери. Торжественная громкая музыка грянула с хоров, где разместился оркестр. В зал вошли Ковалевский, Брике и Журуа, за ними следовало несколько офицеров. Приподнявшись на носки, Колен смотрел поверх голов на свиту, стараясь не пропустить того человека, интерес к которому овладел им сейчас целиком и полностью. Но его среди них не было.Генерал Ковалевский уселся во главе стола. Он был в кителе защитного цвета, генеральских золотых, с вензелями, погонах. На груди Георгиевский крест. Надев пенсне, он остро поглядывал вокруг, иногда кивая и улыбаясь знакомым лицам. Справа от Ковалевского высился поджарый, сухолицый, затянутый во френч, краги и бриджи бригадный генерал Брике. Покусывая тонкие губы, он сосредоточенно слушал, что ему говорит на чистейшем английском языке Рябушинский.В небесно-голубом мундире, склонный к полноте, но элегантный генерал Журуа сидел слева. Он с доброжелательным любопытством осматривал сидящих за столом.Ковалевский встал и, выждав секундную паузу, заговорил. Он приветствовал генералов иностранных союзных держав. Выразил уверенность, что их приезд в Харьков будет обоюдно полезным как для Добровольческой армии, так и для стран, которые уважаемые генералы представляют.— Я считаю, — говорил он, — войну с большевизмом — святым и справедливым делом. Все цивилизованные нации заинтересованы в искоренении большевизма. И скоро, очень скоро мы освободим мир от красной чумы. Недалёк день, когда знамёна наших полков взовьются над стенами древнего Кремля…Аплодисменты и крики «браво» заглушили туш оркестра. И в это время распахнулась дверь, в зал вошёл Кольцов.Увидев его, Колен с облегчением вздохнул. Он вспомнил! Иначе, впрочем, и быть не могло: человек, попавший однажды в поле зрения его фотоаппарата, запечатлялся не только на пластинке негатива, но и в сознании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52