Пока ждали эти вертушки, пробовали атаковать вертолет с косыми, но всякий раз атаку срывал прицельный огонь из домика дежурного летчика.Минуло несколько часов с того момента, как косые прорвали колючку и вырвались на свободу. Расстояние между беглецами и Объектом становилось критическим. Еще чуть-чуть, и вероятность обнаружить их среди многочисленных русел и распадков упала бы до нуля.Над площадкой уже висели вертолеты с Пионерского, ожидая разрешения на посадку. Но косые пока что дышали…Под прикрытием тягача, медленно вползшего на бетонные плиты из низины, на площадку проскочили бойцы с гранатометами, и косые тут же открыли по тягачу огонь. Свинец шлепал по тракам и решетил кабину, но машина упорно ползла к домику дежурного. Стало понятно, сейчас косым придется туго. Что они, вооруженные АКМами, могли сделать вездеходу?!– Жаль избушку! – крикнул кто-то из гранатометчиков и прицелился.– Будем делать фарш, – деловито сказал его товарищ, и оба выстрелили в дверной проем.Грянули взрывы, и то, что осталось от косых, клочьями вместе с огнем и дымом выбросило в окна-бойницы далеко за пределы вертолетной площадки.Ким видел, что стало с его товарищами, и понимал, что вскоре доберутся и до него. И все же кое-чего он добился: погоня задержалась на несколько часов, да и вертушки были повреждены.Может, Паку и остальным удастся уйти?Сквозь канонаду боя он не слышал стрекотания зависших над площадкой МИ-8. Равнодушно взглянув на товарищей, сраженных пулями снайперов, он выглянул в окошко и увидел бегущих по площадке автоматчиков. Выставив перед собой АКМ, Ким пошел к выходу, готовый получить прицельный выстрел в голову.У самой двери он действительно почувствовал сильный удар в переносицу. Но это был приклад автомата в руках здоровенного парня. Так, по крайней мере, показалось Киму за миг до того, как он потерял сознание…
9 – У меня здесь какой-то Пинкертон объявился, – прикрыв трубку ладонью, взволнованно говорил Ошот Хоренович, скосив взгляд на дверь кабинета. – Интересовался тем покойником, которого вы тогда… Помните? Вы сами тогда просили… Как ну и что? Он документы ищет, акт требует. А если копать начнет?.. Это ведь не моя проблема! – Прозектор неожиданно замолчал и, сморщившись, отвел трубку от уха: в трубку грубо кричали. – Хорошо, я понял, можете не повторять…Ошот Хоренович вздрогнул: дверь кабинета резко открылась; на пороге стоял Донской.– Что-нибудь еще, уважаемый? – прозектор испуганно посмотрел на Донского и бросил телефонную трубку мимо аппарата. Чертыхнувшись, он схватил ее, как змею, двумя пальцами и положил на рычаги. – Я же сказал, ара, помогу с прахом. Не беспокойся! – Голос его дрожал.– Возможно, прах не понадобится!– Почему не понадобится? Ну? – Прозектор настороженно глядел на Донского. – Слушай, дорогой, тебе прах брата не нужен? Ты родственник или не родственник? Э-э! – он махнул рукой. – Что оплакивать будешь, если праха нет?!– А если его действительно нет?– Есть! Это я гарантирую! С этим-то у нас, как в аптеке: если кремировали, значит, будьте любезны получить урну! – попробовал пошутить Ошот Хоренович.– Но брат поехал на конгресс в одном костюме, а привезли его сюда, в морг, в другом,– А… твой брат не мужчина?! Купил в ГУМе себе костюм. Что тут удивительного?– А то, что матери покойного предъявили коричневый костюм для опознания! А где же тот, синий, в котором его привезли в морг? – Глеб торжествующе глядел на прозектора.– Кто тебе это сказал?– Санитар… Тот самый, который готовил покойника.– Платон? Этот алкоголик? Он еще и не то сказать может! Небось просил на выпивку? Ну, просил?– Это не важно, – смутился Глеб.– Значит, просил. Будто не знаешь: алкаш за выпивку что угодно сделает и что угодно расскажет! Так-то, ара! – прозектор засмеялся.– Но я совсем не хотел…– Вот тут, – прервал Глеба прозектор, указывая на вдруг отыскавшийся документ, – черным по белому сказано: коричневый. Коричневый, а не синий. Матери вашего двоюродного брата костюм какого цвета предъявили? Коричневый, а не синий. Ведь так? Так. Возможно, были два костюма: и синий, и коричневый. Только синий на клиенте, а коричневый в сумке. Синий порвался, испачкался и его выбросили, а коричневый, который в сумке, как раз и предъявили родственникам. Слушай, Пинкертон, охота тебе разводить следствие? Уже столько воды утекло. Твоего брата, царство ему небесное, давно нет. Что хочешь доказать? Дался тебе этот костюм! Брат-то твой до сих пор не объявился на этом свете, верно?Что ж, Ошот Хоренович был убедителен.Прозектор пообещал Донскому уже сегодня вечером решить вопрос с получением урны с прахом Юрия. Он попросил Глеба дать ему свой гостиничный телефон для связи. Расстались они почти друзьями.Донской вышел на улицу. По серому небу метались сырые чернильные клочья. Мелкий дождь, подгоняемый ветром, хлестал и сыпал в лицо. Полдня было потеряно впустую. Ничего нового о последних днях брата он не узнал. Но главный вопрос был решен: урну с прахом ему пообещали. «Привезу урну с прахом, – подумал Донской, – и она успокоится…»Он уже успел устать от Москвы.Нет, не нахрапистая рысца ее жителей, не гудящие авто с хамоватыми водителями раздражали его. Глеб был не против спринтерской скорости жизни, сорвавшейся с накатанных рельсов. Он хорошо понимал эту жизнь и пытался даже оправдать ее из своего сытого далека.Угнетало несоответствие между скоростью жизни города и надсадным хрипом его жителей, рвущих на горле рубашку и по-рыбьи хватающих пропитанный смрадом воздух. Они напоминали загнанных лошадей на последнем круге.Узкий пролив, выводящий из бушующего моря в бухту благополучия, был забит торосами амбиций и звериной злобы. И весь этот лед ненависти с хрустом выдавливал из потока людские судьбы. Выдавливал и швырял их на камни. И эта правда превращала одних, захлебывающихся и теряющих силы, в строительный материал для других – деловых и безжалостных.Время выбрало безжалостных, и теперь они лепили из людской глины будущее страны. Ограниченное количество койко-мест белого парохода, увозящего на счастливый берег, делало горстку палачами и всех прочих жертвами. Этот город был смертельно болен. На всем – зданиях, улицах, вереницах машин и пешеходов – лежал лихорадочный блеск обреченности,Глеб подумал о том, что скоро он убывает из этого ада в свою сытую, регламентированную жизнь, где время остановилось возле пальм и фонтанов. Остановилось и превратилось в вечность…Спускаясь по эскалатору, он вдруг вспомнил: тетка говорила ему о материалах, которые Юрий брал с собой в Москву для доклада. Но ведь этих карт, если верить милиции, при нем не обнаружено.Может, их и не было?Но что же тогда Юрий повез на конгресс? Нет, материалы наверняка были.«Их при Юрии не обнаружили, – размышлял Донской. – Но почему? Ведь его не ограбили, он упал с моста! Где же тогда они? Под мостом? Если карты были, то наверняка лежали в папке. В папке, которую предъявили Нине Павловне, в папке, которая, в свою очередь, была в сумке. Если все же допустить, что его ограбили, то зачем грабителям геологические карты? Они скорей забрали бы сумку и кожаную папку, а карты выбросили… Но, может быть, все-таки никаких карт не было?»Глеб вошел в вагон и замер: «А что, если его сбросили с моста из-за этих самых карт?»Мысль показалась чудовищной.Он сначала отмахнулся от нее, как от мухи. Но, ясная, она затмила собой все остальное.«Нет, – глядя на свое отражение в окне вагона, попытался убедить он себя в обратном, – это обыкновенный несчастный случай. Кто такой Юра? Инженер Гарин? Нильс Бор? Менделеев? Да нет же! Неудачник. Не гений же он, в самом деле?!»«А если все же гений? – упрямствовал мозг. – Если то, с чем он приехал на конгресс, было действительно открытием, как говорит его мать?»Не доехав двух остановок до нужной, Глеб вышел из вагона и пересел на кольцевую линию. Он решил ехать в институт, где проводился конгресс.«Что же я сразу об этом не подумал. Возможно, там прояснят ситуацию с картами и что-нибудь расскажут о самом конгрессе!»Его московская миссия наполнялась смыслом. Неожиданно в сознании появилась еще неясная, но стремительно приобретавшая очертания идея.
10 – Привет, академик! – крикнул охранник у последнего из трех контрольных проходов. – Ты, Томилин, прямо Стаханов! Раньше всех на службу заявляешься! Молодец, медаль получишь! Ну, стучи копытами, иди сюда, родной, я тебя немного пожулькаю!И охранник радостно загоготал. Он был сегодня в духе. На вечер у него была назначена встреча, сулившая любовное приключение.Развязно вытянув перед собой ноги, он полулежал на стуле, лениво пожевывая резинку и улыбаясь столь раннему посетителю.Крепкий, чуть седоватый мужчина, бодро кивнув охраннику, прошел сквозь контрольную арку. На пульте не зажглись лампочки, и звонок промолчал.Скосив глаза на пульт, охранник довольно хмыкнул, потом подошел к Томилину и стал его «жулькать» – обыскивать, прощупывая с ног до головы.Томилин покорно стоял перед охранником.– Ты слыхал, что косые ночью дали деру? Нет? И стрельбу со взрывами не слышал?– Нет, туговат на ухо, – равнодушно ответил Томилин. – Их поймали?Охранник с интересом взглянул на академика, но ничего не ответил и продолжил шмон.– Вот так. Пока облапаешь всю вашу кодлу, упаришься. Так: халат, штаны, перчатки резиновые, хо-хо… А это что у тебя? – ахнул охранник, вытаскивая из кармана академика глянцевый журнал.– Бабы.– Голые?!– Как видишь: в чем мать родила, – сухо ответил Томилин.– Ого! Этот номерок я еще не листал! Славная порнушка! Где взял? – Охранник растянул тонкие губы в скользкую улыбочку, и глаза его стали масляными.– Идиотский вопрос, – с едва уловимым презрением ответил академик.– Ну, ты не заводись! Слушай, Томилин, зачем тебе на работе порнуха? Кто за тебя работать будет?! В общем, после работы посмотришь!– А я не смотреть взял. Там в конце один тест для мужчин. Хочу себя проверить: мужик я еще или уже «оно»?– Да какой ты мужик! – махнул рукой охранник. – Вы там, у себя в науке, баб только нюхаете, как цветочки! Вам они не нужны. В общем, так: давай журнальчик, у меня он будет в сохранности. После работы проверишь себя. Ну как, годится? – вопросительно глядя на академика, он прижал порнушку к груди.– Нет, не могу! Сразу после работы отдать должен: взял на день. Не проси! – Томилин насмешливо смотрел на охранника.– Ну, ты – чмо, академик! Ведь другим людям тоже порадоваться треба… Вот что, – охранник озабоченно прищурился и задвигал губами, – приходи ко мне в обед. Отдам журнальчик!– Не могу я, не положено! Сам знаешь, – спокойно сказал Томилин.– Да брось ты! – охранник раздраженно замахал на Томилина руками. – Я сказал приходи, значит приходи! В книгу тебя не занесу. Только не забудь, я уже с той стороны «хомута» сидеть буду. И чтоб никаких железяк, а то машинка звякнет, и придется мне тебя сосчитать, понял?– Она и так звякнет! – усмехнулся Томилин.– Не звякнет. Я тебе журнал перекину через хомут!Хомутом охранник называл контрольную арку, настроенную на улавливание металлических предметов. Наряду с рентгеновскими датчиками, которые могли выявить даже медный пятак, проглоченный злоумышленником, в этой системе имелось еще несколько хитроумных штучек, натасканных на обнаружение чего угодно под рубашкой или в штанах клиента. В лабораторию нельзя было проносить ничего постороннего. А уж что-либо вынести из нее было просто невозможно.Сделав корявым почерком запись в книге, охранник сунул журнал себе под задницу и устало пробурчал:– Все, валяй, наука! В обед приходи!– Хорошо, сам меня заставляешь… Только чтоб без всяких там подожди. У меня времени в обрез будет!Академик был одет в белый халат, из-под которого торчали такие же белые штаны, широкими трубами волочащиеся по полу. Миновав контрольный пункт, он стремительно пошел по длинному высокому коридору, освещенному в нижней части маленькими лампами. Подойдя к одной из дверей, он щелкнул замком и тут же закрыл за собой дверь…Минут через пять в лабораторию начали входить сотрудники. Тщательно обжульканные на контрольных постах, они коротко здоровались с Томилиным, смотрящим в бинокуляр, и быстро занимали рабочие места, спеша приступить к работе до того момента, как в лабораторию войдут проверяющие.Сегодня никто не опоздал, даже рентгенщик Яковчук – довольно мрачный детина, работавший тут с самого основания Объекта и уже не раз получавший мягкий отказ на просьбу уволить его по собственному желанию и дать убраться на Материк. Ему говорили, что аналитик Яковчук незаменим, и для убедительности накидывали сверх контракта несколько сотен. Получая отказ, Яковчук мрачнел и неделю ни с кем не разговаривал. В последнее время он недолюбливал Томилина за идиотский оптимизм. Томилин увлеченно трудился, занимался наукой, не очень-то отвлекаясь на деньги, а он, Яковчук, зарабатывал: вкалывал, горбатил – отбывал повинность…Проверяющие вошли в лабораторию последними. Это были охранники с железным ящиком. Поставив ящик на свободный лабораторный стол, они торжественно, словно заслуженного покойника из Кремля, извлекли из ящика баночки и небольшой металлический слиток.Один из охранников осторожно положил его на томилинский стол. Томилин небрежно подвинул слиток к себе и расписался в получении.Слиток называли в лаборатории Эталоном. Все, что делалось на Объекте, в той или иной мере касалось Эталона – сплава, состав которого был предметом долгих перешептываний в лабораторной курилке бесконечными зимними вечерами. Ради него тысячи людей самых различных специальностей трудились здесь, за Полярным кругом, считая месяцы и поджидая тот счастливый момент, когда наконец смогут отправиться на Материк отоваривать честно заработанные миллионы.До обеда оставалось около четверти часа. Томилин поднялся из-за стола и, покряхтев по-стариковски, вышел в аппаратную, делая руками нехитрые упражнения и разминая затекшие плечи. Вскоре следом не спеша вышел Яковчук.До очередной продувки корпуса оставалась минута.Охранник в который раз пробегал глазами сладострастно облизанные им страницы журнала, постанывая при виде сахарных округлостей и шарообразных излишеств заморских девиц с резиновыми ртами. Истекая слюною, охранник пыхтел и ерзал на стуле, томясь, как молочная каша в русской печи.Неожиданно раздались шаги.Страдалец поднял голову, вглядываясь в полумрак коридора. Вздрогнув от неожиданности, он округлил глаза. К нему шел академик в оранжевых, как предупредительный свет светофора, ботинках.Охранник отложил промокший от потных рук журнал. Чмокающие при каждом шаге, эти ботинки потрясли его. Особенно их цвет! Совсем как купальник на девице из журнальчика!Не отрываясь, смотрел он на ботинки; ему уже чудилась та заморская бабенка, якобы не могущая снять с себя купальник, досадливо кривящая губки и нахальным взглядом призывающая читателя помочь ей. Именно ее охранник только что вылизал своим скользким взглядом, вылизал, как благодарная дворняга ладонь нового хозяина.– Вот это шузы! А ты, академик, случайно не того? Как у тебя с сексуальной ориентацией? Ты не голубой? А может, ты шизик? – вопрошал охранник, указывая пальцем на ботинки Томилина, и его трясло от возбуждения.– Не шизик, а ученый! Это, парень, не всегда одно и то же. Если тебе не нравятся мои ботинки, подари свои! – скороговоркой ответил академик.Не снижая скорости, Томилин шел к хомуту.– Что так рано? – охранник недовольно поднялся со стула. – Мы же договорились в обед?!– В обед не могу. Блюм вызывает на ковер. Давай журнал!– Погоди-погоди… Вот тут, посмотри, бабенка есть! Сахар! – загундосил охранник, ища нужную страницу и постанывая от вожделения.Томилин тем временем подошел к хомуту и остановился. Охранник не смотрел на него. Разлимоненный соблазнительными картинками, он настолько размяк, что ему на все, кроме журнала, было наплевать.Лапая дрожащими руками глянцевые страницы, он искал свою бабенку.– Вот смотри! Видал, какой круп?! – Он даже не глядел на академика, не в силах оторваться от картинки. – Эх! А может, не отдавать тебе журнальчик-то?– Нет, брат, придется отдать. Как договорились! Томилин насмешливо глядел на раскрасневшегосяот волнения охранника, глаза которого наполнились мольбой.Академик посмотрел на часы, а охранник, улучив мгновение, повернулся к нему спиной и влажными горячими пальцами вырвал из журнала страницу с вожделенным крупом. Вырвал и сунул за пазуху. Кажется, задумчивый академик этого не заметил.Наконец Томилин оторвался от циферблата и, презрительно хмыкнув, строго произнес:– Давай его сюда, парень! Я и так рискую. Не надо было давать его тебе!Охранник перебросил журнал через хомут.– Немного помялся журнальчик-то! – заметил вкрадчиво улыбающийся охранник, чувствуя легкое жжение за пазухой, где теперь скучала полуголая чаровница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
9 – У меня здесь какой-то Пинкертон объявился, – прикрыв трубку ладонью, взволнованно говорил Ошот Хоренович, скосив взгляд на дверь кабинета. – Интересовался тем покойником, которого вы тогда… Помните? Вы сами тогда просили… Как ну и что? Он документы ищет, акт требует. А если копать начнет?.. Это ведь не моя проблема! – Прозектор неожиданно замолчал и, сморщившись, отвел трубку от уха: в трубку грубо кричали. – Хорошо, я понял, можете не повторять…Ошот Хоренович вздрогнул: дверь кабинета резко открылась; на пороге стоял Донской.– Что-нибудь еще, уважаемый? – прозектор испуганно посмотрел на Донского и бросил телефонную трубку мимо аппарата. Чертыхнувшись, он схватил ее, как змею, двумя пальцами и положил на рычаги. – Я же сказал, ара, помогу с прахом. Не беспокойся! – Голос его дрожал.– Возможно, прах не понадобится!– Почему не понадобится? Ну? – Прозектор настороженно глядел на Донского. – Слушай, дорогой, тебе прах брата не нужен? Ты родственник или не родственник? Э-э! – он махнул рукой. – Что оплакивать будешь, если праха нет?!– А если его действительно нет?– Есть! Это я гарантирую! С этим-то у нас, как в аптеке: если кремировали, значит, будьте любезны получить урну! – попробовал пошутить Ошот Хоренович.– Но брат поехал на конгресс в одном костюме, а привезли его сюда, в морг, в другом,– А… твой брат не мужчина?! Купил в ГУМе себе костюм. Что тут удивительного?– А то, что матери покойного предъявили коричневый костюм для опознания! А где же тот, синий, в котором его привезли в морг? – Глеб торжествующе глядел на прозектора.– Кто тебе это сказал?– Санитар… Тот самый, который готовил покойника.– Платон? Этот алкоголик? Он еще и не то сказать может! Небось просил на выпивку? Ну, просил?– Это не важно, – смутился Глеб.– Значит, просил. Будто не знаешь: алкаш за выпивку что угодно сделает и что угодно расскажет! Так-то, ара! – прозектор засмеялся.– Но я совсем не хотел…– Вот тут, – прервал Глеба прозектор, указывая на вдруг отыскавшийся документ, – черным по белому сказано: коричневый. Коричневый, а не синий. Матери вашего двоюродного брата костюм какого цвета предъявили? Коричневый, а не синий. Ведь так? Так. Возможно, были два костюма: и синий, и коричневый. Только синий на клиенте, а коричневый в сумке. Синий порвался, испачкался и его выбросили, а коричневый, который в сумке, как раз и предъявили родственникам. Слушай, Пинкертон, охота тебе разводить следствие? Уже столько воды утекло. Твоего брата, царство ему небесное, давно нет. Что хочешь доказать? Дался тебе этот костюм! Брат-то твой до сих пор не объявился на этом свете, верно?Что ж, Ошот Хоренович был убедителен.Прозектор пообещал Донскому уже сегодня вечером решить вопрос с получением урны с прахом Юрия. Он попросил Глеба дать ему свой гостиничный телефон для связи. Расстались они почти друзьями.Донской вышел на улицу. По серому небу метались сырые чернильные клочья. Мелкий дождь, подгоняемый ветром, хлестал и сыпал в лицо. Полдня было потеряно впустую. Ничего нового о последних днях брата он не узнал. Но главный вопрос был решен: урну с прахом ему пообещали. «Привезу урну с прахом, – подумал Донской, – и она успокоится…»Он уже успел устать от Москвы.Нет, не нахрапистая рысца ее жителей, не гудящие авто с хамоватыми водителями раздражали его. Глеб был не против спринтерской скорости жизни, сорвавшейся с накатанных рельсов. Он хорошо понимал эту жизнь и пытался даже оправдать ее из своего сытого далека.Угнетало несоответствие между скоростью жизни города и надсадным хрипом его жителей, рвущих на горле рубашку и по-рыбьи хватающих пропитанный смрадом воздух. Они напоминали загнанных лошадей на последнем круге.Узкий пролив, выводящий из бушующего моря в бухту благополучия, был забит торосами амбиций и звериной злобы. И весь этот лед ненависти с хрустом выдавливал из потока людские судьбы. Выдавливал и швырял их на камни. И эта правда превращала одних, захлебывающихся и теряющих силы, в строительный материал для других – деловых и безжалостных.Время выбрало безжалостных, и теперь они лепили из людской глины будущее страны. Ограниченное количество койко-мест белого парохода, увозящего на счастливый берег, делало горстку палачами и всех прочих жертвами. Этот город был смертельно болен. На всем – зданиях, улицах, вереницах машин и пешеходов – лежал лихорадочный блеск обреченности,Глеб подумал о том, что скоро он убывает из этого ада в свою сытую, регламентированную жизнь, где время остановилось возле пальм и фонтанов. Остановилось и превратилось в вечность…Спускаясь по эскалатору, он вдруг вспомнил: тетка говорила ему о материалах, которые Юрий брал с собой в Москву для доклада. Но ведь этих карт, если верить милиции, при нем не обнаружено.Может, их и не было?Но что же тогда Юрий повез на конгресс? Нет, материалы наверняка были.«Их при Юрии не обнаружили, – размышлял Донской. – Но почему? Ведь его не ограбили, он упал с моста! Где же тогда они? Под мостом? Если карты были, то наверняка лежали в папке. В папке, которую предъявили Нине Павловне, в папке, которая, в свою очередь, была в сумке. Если все же допустить, что его ограбили, то зачем грабителям геологические карты? Они скорей забрали бы сумку и кожаную папку, а карты выбросили… Но, может быть, все-таки никаких карт не было?»Глеб вошел в вагон и замер: «А что, если его сбросили с моста из-за этих самых карт?»Мысль показалась чудовищной.Он сначала отмахнулся от нее, как от мухи. Но, ясная, она затмила собой все остальное.«Нет, – глядя на свое отражение в окне вагона, попытался убедить он себя в обратном, – это обыкновенный несчастный случай. Кто такой Юра? Инженер Гарин? Нильс Бор? Менделеев? Да нет же! Неудачник. Не гений же он, в самом деле?!»«А если все же гений? – упрямствовал мозг. – Если то, с чем он приехал на конгресс, было действительно открытием, как говорит его мать?»Не доехав двух остановок до нужной, Глеб вышел из вагона и пересел на кольцевую линию. Он решил ехать в институт, где проводился конгресс.«Что же я сразу об этом не подумал. Возможно, там прояснят ситуацию с картами и что-нибудь расскажут о самом конгрессе!»Его московская миссия наполнялась смыслом. Неожиданно в сознании появилась еще неясная, но стремительно приобретавшая очертания идея.
10 – Привет, академик! – крикнул охранник у последнего из трех контрольных проходов. – Ты, Томилин, прямо Стаханов! Раньше всех на службу заявляешься! Молодец, медаль получишь! Ну, стучи копытами, иди сюда, родной, я тебя немного пожулькаю!И охранник радостно загоготал. Он был сегодня в духе. На вечер у него была назначена встреча, сулившая любовное приключение.Развязно вытянув перед собой ноги, он полулежал на стуле, лениво пожевывая резинку и улыбаясь столь раннему посетителю.Крепкий, чуть седоватый мужчина, бодро кивнув охраннику, прошел сквозь контрольную арку. На пульте не зажглись лампочки, и звонок промолчал.Скосив глаза на пульт, охранник довольно хмыкнул, потом подошел к Томилину и стал его «жулькать» – обыскивать, прощупывая с ног до головы.Томилин покорно стоял перед охранником.– Ты слыхал, что косые ночью дали деру? Нет? И стрельбу со взрывами не слышал?– Нет, туговат на ухо, – равнодушно ответил Томилин. – Их поймали?Охранник с интересом взглянул на академика, но ничего не ответил и продолжил шмон.– Вот так. Пока облапаешь всю вашу кодлу, упаришься. Так: халат, штаны, перчатки резиновые, хо-хо… А это что у тебя? – ахнул охранник, вытаскивая из кармана академика глянцевый журнал.– Бабы.– Голые?!– Как видишь: в чем мать родила, – сухо ответил Томилин.– Ого! Этот номерок я еще не листал! Славная порнушка! Где взял? – Охранник растянул тонкие губы в скользкую улыбочку, и глаза его стали масляными.– Идиотский вопрос, – с едва уловимым презрением ответил академик.– Ну, ты не заводись! Слушай, Томилин, зачем тебе на работе порнуха? Кто за тебя работать будет?! В общем, после работы посмотришь!– А я не смотреть взял. Там в конце один тест для мужчин. Хочу себя проверить: мужик я еще или уже «оно»?– Да какой ты мужик! – махнул рукой охранник. – Вы там, у себя в науке, баб только нюхаете, как цветочки! Вам они не нужны. В общем, так: давай журнальчик, у меня он будет в сохранности. После работы проверишь себя. Ну как, годится? – вопросительно глядя на академика, он прижал порнушку к груди.– Нет, не могу! Сразу после работы отдать должен: взял на день. Не проси! – Томилин насмешливо смотрел на охранника.– Ну, ты – чмо, академик! Ведь другим людям тоже порадоваться треба… Вот что, – охранник озабоченно прищурился и задвигал губами, – приходи ко мне в обед. Отдам журнальчик!– Не могу я, не положено! Сам знаешь, – спокойно сказал Томилин.– Да брось ты! – охранник раздраженно замахал на Томилина руками. – Я сказал приходи, значит приходи! В книгу тебя не занесу. Только не забудь, я уже с той стороны «хомута» сидеть буду. И чтоб никаких железяк, а то машинка звякнет, и придется мне тебя сосчитать, понял?– Она и так звякнет! – усмехнулся Томилин.– Не звякнет. Я тебе журнал перекину через хомут!Хомутом охранник называл контрольную арку, настроенную на улавливание металлических предметов. Наряду с рентгеновскими датчиками, которые могли выявить даже медный пятак, проглоченный злоумышленником, в этой системе имелось еще несколько хитроумных штучек, натасканных на обнаружение чего угодно под рубашкой или в штанах клиента. В лабораторию нельзя было проносить ничего постороннего. А уж что-либо вынести из нее было просто невозможно.Сделав корявым почерком запись в книге, охранник сунул журнал себе под задницу и устало пробурчал:– Все, валяй, наука! В обед приходи!– Хорошо, сам меня заставляешь… Только чтоб без всяких там подожди. У меня времени в обрез будет!Академик был одет в белый халат, из-под которого торчали такие же белые штаны, широкими трубами волочащиеся по полу. Миновав контрольный пункт, он стремительно пошел по длинному высокому коридору, освещенному в нижней части маленькими лампами. Подойдя к одной из дверей, он щелкнул замком и тут же закрыл за собой дверь…Минут через пять в лабораторию начали входить сотрудники. Тщательно обжульканные на контрольных постах, они коротко здоровались с Томилиным, смотрящим в бинокуляр, и быстро занимали рабочие места, спеша приступить к работе до того момента, как в лабораторию войдут проверяющие.Сегодня никто не опоздал, даже рентгенщик Яковчук – довольно мрачный детина, работавший тут с самого основания Объекта и уже не раз получавший мягкий отказ на просьбу уволить его по собственному желанию и дать убраться на Материк. Ему говорили, что аналитик Яковчук незаменим, и для убедительности накидывали сверх контракта несколько сотен. Получая отказ, Яковчук мрачнел и неделю ни с кем не разговаривал. В последнее время он недолюбливал Томилина за идиотский оптимизм. Томилин увлеченно трудился, занимался наукой, не очень-то отвлекаясь на деньги, а он, Яковчук, зарабатывал: вкалывал, горбатил – отбывал повинность…Проверяющие вошли в лабораторию последними. Это были охранники с железным ящиком. Поставив ящик на свободный лабораторный стол, они торжественно, словно заслуженного покойника из Кремля, извлекли из ящика баночки и небольшой металлический слиток.Один из охранников осторожно положил его на томилинский стол. Томилин небрежно подвинул слиток к себе и расписался в получении.Слиток называли в лаборатории Эталоном. Все, что делалось на Объекте, в той или иной мере касалось Эталона – сплава, состав которого был предметом долгих перешептываний в лабораторной курилке бесконечными зимними вечерами. Ради него тысячи людей самых различных специальностей трудились здесь, за Полярным кругом, считая месяцы и поджидая тот счастливый момент, когда наконец смогут отправиться на Материк отоваривать честно заработанные миллионы.До обеда оставалось около четверти часа. Томилин поднялся из-за стола и, покряхтев по-стариковски, вышел в аппаратную, делая руками нехитрые упражнения и разминая затекшие плечи. Вскоре следом не спеша вышел Яковчук.До очередной продувки корпуса оставалась минута.Охранник в который раз пробегал глазами сладострастно облизанные им страницы журнала, постанывая при виде сахарных округлостей и шарообразных излишеств заморских девиц с резиновыми ртами. Истекая слюною, охранник пыхтел и ерзал на стуле, томясь, как молочная каша в русской печи.Неожиданно раздались шаги.Страдалец поднял голову, вглядываясь в полумрак коридора. Вздрогнув от неожиданности, он округлил глаза. К нему шел академик в оранжевых, как предупредительный свет светофора, ботинках.Охранник отложил промокший от потных рук журнал. Чмокающие при каждом шаге, эти ботинки потрясли его. Особенно их цвет! Совсем как купальник на девице из журнальчика!Не отрываясь, смотрел он на ботинки; ему уже чудилась та заморская бабенка, якобы не могущая снять с себя купальник, досадливо кривящая губки и нахальным взглядом призывающая читателя помочь ей. Именно ее охранник только что вылизал своим скользким взглядом, вылизал, как благодарная дворняга ладонь нового хозяина.– Вот это шузы! А ты, академик, случайно не того? Как у тебя с сексуальной ориентацией? Ты не голубой? А может, ты шизик? – вопрошал охранник, указывая пальцем на ботинки Томилина, и его трясло от возбуждения.– Не шизик, а ученый! Это, парень, не всегда одно и то же. Если тебе не нравятся мои ботинки, подари свои! – скороговоркой ответил академик.Не снижая скорости, Томилин шел к хомуту.– Что так рано? – охранник недовольно поднялся со стула. – Мы же договорились в обед?!– В обед не могу. Блюм вызывает на ковер. Давай журнал!– Погоди-погоди… Вот тут, посмотри, бабенка есть! Сахар! – загундосил охранник, ища нужную страницу и постанывая от вожделения.Томилин тем временем подошел к хомуту и остановился. Охранник не смотрел на него. Разлимоненный соблазнительными картинками, он настолько размяк, что ему на все, кроме журнала, было наплевать.Лапая дрожащими руками глянцевые страницы, он искал свою бабенку.– Вот смотри! Видал, какой круп?! – Он даже не глядел на академика, не в силах оторваться от картинки. – Эх! А может, не отдавать тебе журнальчик-то?– Нет, брат, придется отдать. Как договорились! Томилин насмешливо глядел на раскрасневшегосяот волнения охранника, глаза которого наполнились мольбой.Академик посмотрел на часы, а охранник, улучив мгновение, повернулся к нему спиной и влажными горячими пальцами вырвал из журнала страницу с вожделенным крупом. Вырвал и сунул за пазуху. Кажется, задумчивый академик этого не заметил.Наконец Томилин оторвался от циферблата и, презрительно хмыкнув, строго произнес:– Давай его сюда, парень! Я и так рискую. Не надо было давать его тебе!Охранник перебросил журнал через хомут.– Немного помялся журнальчик-то! – заметил вкрадчиво улыбающийся охранник, чувствуя легкое жжение за пазухой, где теперь скучала полуголая чаровница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54