Она тщилась найти в себе хотя бы толику сострадания и понимания, зачерпнуть, как из глубокого колодца, воды и наполнить то, что высушили события последних восьми месяцев, последних двух дней. Но если и существовал внутри источник сочувствия, то он давным-давно зачах и превратился в голую пустыню ненависти и отчаяния. А такая почва не дает урожая. Они потеряли дочь, твердила Джастин. У них одно горе на двоих. Вот только с понедельника она чувствует себя несчастной, но не Елена тому виной, все та же мелодия боли, только теперь в другой тональности.Энтони и его бывшая жена в полной тишине вернулись вчера вечером домой. Они были в полиции. Потом в похоронной конторе. Выбирали гроб, обговаривали детали и с ней, Джастин, ничем не поделились. И только когда она принесла тоненькие бутерброды и пирог, налила чаю, передала каждому ломтик лимона, молоко и сахар, только тогда она услышала человеческую речь вместо прежних односложных ответов. Первой заговорила Глин, дождавшись наконец своего часа и обнажив оружие, которое и по месту и по времени пришлось как нельзя кстати.Глин говорила, глядя на протянутую тарелку с бутербродами и не прикасаясь к ней:— Я не хочу видеть тебя рядом с телом моей дочери, Джастин.Они сидели в гостиной за кофейным столиком. Горел искусственный камин, фальшивые языки пламени с тихим шипением вылизывали фальшивый уголь. Шторы были опущены. Глухо тикали электронные часы. Какая уютная, какая элегантная комната.Сначала Джастин промолчала, посмотрела на мужа, ожидая, что он сейчас остановит Глин, скажет ей что-нибудь. Но тот внимательно разглядывал чашку с чаем и блюдце. И только на скуле заиграли желваки.Он знал, что рано или поздно это случится, подумала Джастин.— Энтони?— С Еленой тебя по-настоящему ничего не связывало, — продолжала Глин. Ее голос звучал необыкновенно ровно, рассудительно. — Поэтому прошу тебя не ходить на похороны. Надеюсь, ты сама все понимаешь.— Я десять лет была ей мачехой.— Пожалуйста, не надо, ты была второй женой ее отца, не больше.Джастин поставила тарелку на стол. Она окинула взглядом ровненькую стопку бутербродов, отметила, что у нее получился правильный узор. Яйца, салат, крабы, холодная ветчина, плавленый сыр. Корочки аккуратно удалены, хлеб нарезан ровно, будто по линеечке. Глин продолжала:— Мы отвезем тело Елены в Лондон на прощальную церемонию, поэтому без Энтони ты пробудешь всего-то несколько часов. А затем будете устраивать свою жизнь, как вам нравится.Джастин уставилась в одну точку и никак не могла найти ответ.Глин не умолкала, словно весь свой монолог продумала заранее:— Мы так и не выяснили до конца, почему Елена родилась глухой. Говорил ли тебе об этом Энтони? Мне кажется, мы могли бы это выяснить, провести какие-то обследования, например на генетическом уровне, ты меня понимаешь, надеюсь, но нам тогда это и в голову не пришло.Энтони наклонился, поставил чашку на столик. Он не выпускал из рук блюдце, словно оно вот-вот Упадет.— Я не понимаю… — произнесла Джастин.— Видишь ли, Джастин, у тебя тоже может родиться глухой ребенок, если у Энтони с генами не все в порядке. Я решила, что должна тебя предупредить. Справишься ли ты, я имею в виду твое эмоциональное состояние, если у тебя родится ребенок-инвалид? Готова ли ты к тому, что ребенок с такими особенностями будет вставлять палки в колеса твоей карьеры?Джастин посмотрела на мужа, но он избегал ее взгляда. Одну руку Энтони нетвердо сжал в кулак, положив ее на бедро.— Неужели этот разговор так необходим, Глин?— Да.Глин потянулась за чашкой и некоторое время внимательно изучала фарфоровую розочку, вертя чашку то вправо, то влево, будто любуясь рисунком.— Так-то. Вроде я все сказала. — Глин поставила чашку на место. — Я не останусь на ужин. — И ушла, оставив их наедине.Джастин повернулась к мужу, ожидая объяснений, но тот не шевелился. Уивер весь растворился в себе, его скелет, плоть и кровь будто рассыпались в прах и пепел, из которых возникли все люди на земле. Какие маленькие у него руки. Впервые в жизни Джастин задумалась над тем, почему ей так хотелось надеть ему на палец именно это широкое обручальное кольцо из белого золота — самое большое, самое яркое в магазине, только такое кольцо могло венчать собой их брак.— Ты тоже этого хочешь? — наконец спросила Джастин.Веки у него были воспаленные, опухшие.— Что?— Хочешь, чтобы я не присутствовала на похоронах? Ты тоже этого хочешь, Энтони?— Да, так будет лучше. Попытайся понять.— Понять? Что понять?— Она не несет ответственности за свои слова и поступки. И действия свои не контролирует. Это слишком глубоко внутри, Джастин. Попытайся понять.— И не ездить на похороны.Он шевельнул пальцами, поднял и опустил их, и Джастин уже знала, что он ответит.— Я причинил ей боль. Я бросил ее. Я столько ей должен. Я обеим им слишком много должен.— О боже.— Я уже говорил с доктором Теренсом Каффом о заупокойной службе в пятницу в церкви Сент-Стивенз. Ты будешь там присутствовать. Все ее друзья будут там.— И это все? Все? Так, значит, ты рассудил? А насчет нашего брака? Нашей жизни? Моих отношений с Еленой?— Речь не о тебе. Ты не можешь обижаться.— Ты даже не спорил с ней. Ты мог бы вступиться за меня.Энтони наконец посмотрел на Джастин:— Так надо.Джастин промолчала. Ненависть еще сильнее сдавила ей грудь. Но она не сказала больше ни слова. Будь умницей, доченька, повторяла мама, если вдруг в Джастин просыпалось желание поскандалить с мужем, словно она какая-нибудь сварливая бабенка. Будь умницей.Джастин положила тост на решеточку, которую вместе с вареными яйцами и сосисками поставила на белый плетеный поднос. Умницы-дочки должны быть сердобольными. Лапочки-дочки должны прощать, прощать и прощать. Забудь о своем «я». Откажись от него. Есть вещи гораздо важнее. Это будет по-христиански.Не получается. Стремясь правильно оценить свое поведение, Джастин вспоминала время, потраченное на поиски подхода к Елене, бесконечные утренние пробежки бок о бок с Еленой, вечера, убитые на помощь Елене в ее письменных работах, невыносимо долгие воскресенья, полные ожиданья отца и дочери, когда те отправлялись в занимательные поездки, с помощью которых Энтони пытался вернуть любовь и доверие Елены.Джастин отнесла поднос в застекленную гостиную, где за плетеным столиком сидел ее муж со своей бывшей женой. Вот уже полчаса они довольствуются грейпфрутовыми дольками и кукурузными хлопьями, пора бы им уже приняться за яйца, колбасу и тосты.Наверное, она должна сказать следующее: «Вам нужно поесть. Вам обоим».И будь она какой-нибудь другой Джастин, пять этих слов прозвучали бы искренне. Но Джастин молча села на свое любимое место, спиной к двери, напротив мужа. Налила ему кофе. Энтони посмотрел на нее. За эти два дня он постарел на десять лет.— Опять еда. Я не буду. Не переводи продукты, — сказала Глин, неотрывно следя за тем, как Джастин очищает себе вареное яйцо. — Ты сегодня бегала с утра? — спросила Глин, а когда Джастин ничего не ответила ей, продолжила: — Наверное, ты скоро опять почувствуешь потребность в утренней пробежке. Женщине очень важно не терять форму. У тебя, наверное, на всем теле ни единой растяжечки?Джастин уставилась на нежный белок, который зачерпнула ложечкой из яйца. Она честно пыталась проглотить слова Глин, как успешно делала это раньше, но после вчерашнего разговора, словно переступив какую-то внутреннюю преграду, сказала:— Елена была беременна. — Джастин подняла глаза. — Восемь недель.Уиверу будто дали пощечину, так изменилось его посеревшее лицо. Глин довольно улыбнулась.— Вчера здесь был полицейский из Скотленд-Ярда, — сказала Джастин. — Он и сообщил мне об этом.— Беременна? — отозвался Энтони помертвевшим голосом.— Вскрытие показало.— Но кто… как?.. — Чайная ложка задрожала в его руках и со звоном упала на пол.— Как? — захихикала Глин. — Как обычно детей делают? — Она кивнула Джастин: — Дорогая, а ведь это твой звездный час.Энтони так медленно поднял голову, словно на его плечах лежал тяжелый груз:— Что ты имеешь в виду?— А ты не видишь, как она смакует все происходящее? Ты спроси, может, она давно все знает? Может, вскрытие ее совсем не удивило? Нет, знаешь, лучше спроси, как она поощряла твою дочку ложиться в постель с мужчиной при первой возможности. — Глин наклонилась через стол. — Ведь Елена мне все рассказывала, Джастин. О разговорах ваших сердешных, о том, как ей следовало быть осторожной.— Ты поощряла ее, Джастин? Ты знала обо всем? — спросил Энтони.— Разумеется, она обо всем знала.— Неправда, — ответила Джастин.— Милый, Джастин хотела, чтобы Елена забеременела, не сомневайся. Больше всего на свете она мечтала разлучить тебя с дочерью. Ведь тогда бы ее мечта исполнилась. Ты. Один. И никаких соперников.— Неправда, — протестовала Джастин.— Она ненавидела Елену. Желала ей смерти. Не удивлюсь, если она на самом деле и есть убийца.По лицу Энтони было видно, что на мгновение, на долю секунды он в это поверил. Джастин поняла, о чем он подумал: когда по текстофону пришел звонок, в доме, кроме нее, не было ни души, на пробежку с утра она отправилась без собаки, ударить и задушить его дочь — дело недолгое.— Господи, Энтони, — произнесла Джастин.— Ты знала.— Что у Елены был любовник? Да. Но это все. И я говорила с ней. Да. О чистоте… и гигиене. О мерах предосторожности, чтобы она…— Кто это был?— Энтони, прошу тебя.— Черт побери, кто это был?— Она его знает, — вставила Глин, — видно же, что знает.— И долго? — спросил Энтони. — Долго это продолжалось?— Они занимались этим прямо здесь, Джастин? Прямо здесь? Пока ты была дома? Ты подглядывала? Подслушивала под дверью?Джастин отпрянула. Она вскочила из-за стола, не зная, что сказать.— Я жду ответа, Джастин. — Энтони повысил голос. — Кто склонял к этому мою дочь?Джастин с трудом подобрала слова:— Она сама к этому стремилась.— Ну да. — Глаза Глин засверкали, она всезнающе посмотрела на Джастин. — Так мы и поверили.— Ах ты, змея.— Мне нужны факты, Джастин. — Энтони поднялся со своего места.— В таком случае езжай на Тринити-лейн и все узнаешь.— Тринити… — Энтони посмотрел из окна на свой «ситроен» на аллейке. — Нет.Молча, не надевая пальто, он вышел, и ветер быстро подхватил рукава его полосатой рубашки. Он сел в машину.Глин потянулась за яйцом.— А ведь все вышло совсем не так, правда?
Адам Дженн уставился на аккуратненькие строчки рукописного текста, но не понимал ни слова. Крестьянское восстание. Регентский совет. Еще один вопрос: явился ли виной всему регентский совет, а не внедрение нового налога, в результате которого в 1381 году началось восстание?Адам прочитал несколько строк о Джоне Болле и Уоте Тайлере, о короле. Для лидера у Ричарда II было мало способностей и не было хватки, и в итоге все его наилучшие побуждения пошли коту под хвост. Он хотел угодить всем и потерпел крах. На собственном примере Ричард доказал, что секрет успеха не в «правильных» родителях. Только с помощью смекалки можно чего-то добиться. И в личной жизни, и на профессиональном поприще поможет только смекалка: и преграды будут позади, и лоб останется в целости.Этого принципа Адам придерживался и в учебе. Он очень серьезно подошел к выбору научного руководителя, часами перебирая кандидатов на пост руководителя Пенфорской кафедры. В конце концов выбор пал на Энтони Уивера, когда Адам решил, что на эту должность университет, скорее всего, назначит медиевиста из Сент-Стивенз-Колледжа. А раз научный руководитель — заведующий кафедрой истории, то можно рассчитывать на всевозможные льготы, с помощью которых ему будет намного легче сделать научную карьеру. Для начала, скажем, неплохо стать старшим преподавателем, получить пару-тройку аспирантов, потом научным сотрудником и, наконец, к своему сорок пятому дню рождения профессором. Когда же Энтони Уивер взял Адама к себе в ассистенты, да еще попросил его позаботиться о своей дочке, мечты показались более чем реальными. Второй год обучения профессорской дочери должен был с помощью Адама пройти более гладко, чем первый, и юноша понимал, что эта задача — еще одна реальная возможность доказать, пускай только себе, что он достаточно проницателен и в научной сфере его ждет успех. Услышав о глухой девушке впервые, радостно предвкушая, как будет благодарен ему профессор за покровительство его растерявшейся девочке, он не подумал об одном. О самой Елене.Наверное, думал Адам, это будет сгорбленная, бледная мышка со впалой грудью, примостившаяся на самом краю старенького дивана с поджатыми ногами, невзрачная, как вялый полевой цветочек. На ней будет платьишко в розочку. Носки по щиколотку, грязные туфли. И только ради доктора Уивера он, Адам, торжественно исполнит свою миссию, но в то же время будет снисходителен — до чего же трогательно! Положит в карман маленький блокнотик, чтобы в любой момент объясняться с помощью записок. По дороге к доктору Уиверу он уже не сомневался в правильности своих представлений о Елене. И историческую кафедру, которая соберется сегодня по случаю Михайлова дня, Адам рисовал себе вместе с Еленой. Для начала он распрощался со стареньким диваном, — в этом царстве изысканности из стекла и кожи старье и тряпье и пяти минут не продержится, но образ застенчивой и услужливой, неполноценной девушки где-нибудь в углу, вздрагивающей от каждого шага, зацепился крепко.Елена приблизилась к нему танцующей походкой, на ней было черное платье в облипочку, в ушах сережки из оникса, локоны вторили каждому дви жению ее тела и изгибались почти так же, как бедра. Она улыбнулась и сказала: «Привет, ты Адам?» — кажется, так, ведь она говорила не совсем отчетливо. Он отметил запах зрелых плодов, исходящий от нее, отсутствие бюстгальтера, обнаженные ноги. Все мужчины в гостиной следили за каждым ее движением, и предмет разговора в тот момент их совсем не волновал.Рядом с ней мужчина чувствовал себя главным человеком в ее жизни. Адам сам вскоре в этом убедился. Проницательный Адам понял, что Елене нужно смотреть на собеседника в упор, чтобы читать по губам, поэтому и создается такое ощущение. Потому и влечет его к Елене, думал он одно время. Вот только в первый же вечер знакомства с Еленой он с трудом отводил взгляд от ее сосков, от ее напряженных, проступающих сквозь ткань платья, требующих ласки и жадных поцелуев, сосков. Адам чувствовал, как ноют руки от желания обхватить ее талию, сжать ягодицы, прижать к себе.Но он ничего этого не сделал. Так и не сделал. Ни разу, за все то время, что они провели наедине. Они даже не целовались. Однажды Елена вдруг погладила его по бедру, но он машинально отбросил ее руку. Она удивленно засмеялась, но ничуть не обиделась. Ему же хотелось избить ее и так же сильно хотелось трахнуть. Он чувствовал, как желание раскаленной бритвой выжигает все нутро, как хочется ему и насилия, и полового акта, только бы услышать, как она кричит от боли, только бы увидеть, как она уступает ему, сопротивляясь.Сближаясь с любой женщиной, он испытывал одно и то же странное чувство. Что-то между вожделением и омерзением. Опять и опять в его памяти крутилось воспоминание, как отец бьет мать, с какими криками они потом совокупляются.Знакомство с Еленой, встречи с Еленой, готовность повсюду ее сопровождать — все это необходимо, чтобы преуспеть на научном и учебном поприще. Но, как говорится: ноготок увяз, всей птичке пропасть.Адам понимал это по постоянным вопросам доктора Уивера: «Как дела с Еленой?» В первый же вечер Уивер, глаз не сводивший с дочери, засветился от удовольствия, когда та подошла именно к Адаму. Адам быстро сообщил, что успех в той среде, где Энтони Уивер играет главную роль, зависит только от того, как устроится жизнь Елены.— Она прекрасная девушка,—повторял Уивер, — рядом с ней любой мужчина будет счастлив.Интересно, думал Адам, сколько ухабов, канав и тупиков появилось у него на пути к цели после смерти Елены. Адам выбрал доктора Уивера научным руководителем только потому, что ожидал от этого всевозможных выгод, но сейчас понимал, что, беря его в ассистенты, доктор Уивер преследовал свои цели. Доктор Уивер не делился ими, называл их розовой мечтой. Но Адам отлично знал, о чем мечтает доктор Уивер.Он просматривал материалы к работе о бунтах в графствах Кент и Эссекс в четырнадцатом веке, когда дверь в кабинет открылась. Адам поднял голову, затем резко отодвинул стул и, недоумевая, поднялся, потому что в кабинет входил доктор Уивер. Адам не ждал профессора еще несколько дней, поэтому не обращал особого внимания на грязные чашки, тарелки и раскиданные повсюду исписанные бумаги. Но не в тарелках дело: Адам покрылся испариной, а щеки залило румянцем, потому что все это время он размышлял о профессоре.— Доктор Уивер, я не ждал вас… — Адам умолк. На Уивере не было ни пиджака, ни пальто, его черные волосы растрепались от ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46