Она уже выжимала белье, когда к пруду подошла Мэй-ис-хюр. В это утро высокая индианка надела на себя платье из темной замши. Длинные волосы были заплетены в косу, спускавшуюся вдоль спины.
– Ну, как вода? – спросила она.
– Ужас, какая холодная, – сморщилась Сара.
– Зимой мы наполняем теплой водой бочку у башни, – сказала Мэй-ис-хюр. – Только надо спешить окунуться первой, а то после этих двух молодцов кажется, что угодила в болото… Пусть Мать-Медведица будет мне свидетельницей, клянусь, они умудряются измазаться, даже когда все вокруг белым-бело от снега.
Она помогла Саре досуха выкрутить джинсы, а потом, сидя на скале, смотрела, как Сара роется в огромных карманах рубахи Хагана в поисках табака и зажигалки Киерана. Подняв глаза, Сара увидела, что Мэй следит за ней, и, свернув сигарету, закурила и предложила Мэй сделать затяжку. Та с серьезным видом кивнула и осторожно взяла сигарету указательным и большим пальцами. Подняв ее в приветственном жесте, она затем глубоко втянула в себя дым и вернула сигарету девушке.
«Сперва мы поделились с ней музыкой, – подумала индианка, – теперь она делится со мной дымом, священным для Матери-Медведицы. Не придется ли делиться и кровью?» С откровенным любопытством Мэй разглядывала чужестранку. Хоть и не обзавелась еще рожками, но держится уверенно, намного увереннее, чем женщины их племени. Мэй-ис-хюр знала, что таится в душе у Талиесина – под черным оком Первого Медведя он довольно часто открывал ей, что у него на сердце. А вот что такое эта девушка? Кто она и что ищет?
– Тебе было когда-нибудь трудно разобрать, что реально, а что нет? – неожиданно спросила ее Сара.
– Как это? – не поняла Мэй-ис-хюр.
– Ты ведь тоже шаманишь, верно?
– Я – рате-вен-а – барабанщица медведя.
– Мне трудно тебе объяснить, – вздохнула Сара. – Дело в том, что я часто не могу понять, что происходит на самом деле, а что мне снится. Сны бывают словно явь, а случается, они предсказывают, что случится на самом деле. Только теперь я уже не понимаю, что реально, а что нет, что правда, а что мне только кажется.
– Для меня правда только одна, – задумчиво проговорила Мэй-ис-хюр, – та, что у нас в душе. Корни снов в нашей жизни, но для нас важно только то, как сны связаны с нашей игрой на барабане. С помощью барабана мы разговариваем с духами, тут-то и проверяется, насколько мы близки к правильной жизни. Если мы идем по своему Пути все дальше, все больше приближаемся к Матери-Медведице, значит, мы живем правильно.
– Ну, это как-то… слишком сурово, что ли… – сказала Сара.
Мэй-ис-хюр улыбнулась:
– Мать-Медведица вовсе не суровая, бояться ее нечего. Она живет нашими радостями так же, как и горестями. Вчера, когда мы вчетвером занимались музыкой, мы были очень близки к Матери. И сегодня утром мы ей близки, потому что мы с тобой поделились дымом, а сейчас хотим выяснить правду. Необязательно рассуждать сухо и серьезно. Важно верить.
– Ну, а сны? В них тоже можно верить, если ты что-нибудь благодаря им узнаешь?
– Они могут направлять тебя. – Мэй-ис-хюр с минуту всматривалась в Сару, потом спросила: – Тебя расстроили сны?
– Да, – кивнула Сара, – только я не уверена, сон ли это был. Когда я в первый раз встретилась с Талиесином, я тоже думала, что это мне снится. Но сон потом обернулся явью. И теперь, когда я тут… – она неопределенно повела рукой вокруг себя, – теперь я ни в чем не уверена.
– Расскажи, что тебя так беспокоит, может, я смогу тебе помочь, – сказала Мэй-ис-хюр.
И Сара рассказала ей все, начав с того, как она нашла кольцо, и до конца, ничего не пропуская. И чем дольше она рассказывала, тем более запутанным представлялось все, что с ней произошло. Точно клубок разноцветной шерсти, к которой прилепилась и солома, и веточки, и грязь. Потянешь за нитку и стараешься отделить ее от клубка, а она вдруг оказывается другого цвета, переплетается еще с двумя, а то и с тремя или с четырьмя другими, в конце концов даже не вспомнить, с какой нитки начинали.
Когда Сара закончила свой рассказ, заговорила Мэй-ис-хюр:
– Я скажу тебе две вещи. Первая: чем бы ни был Талиесин, он все равно человек и у него человеческое сердце. Кто может объяснить, отчего этого мужчину тянет к этой женщине? Это может сказать только Мать-Медведица, но и она почему-то помалкивает. Я точно знаю: с того дня, как Талиесин встретил тебя на берегу, он не мог тебя забыть. Сам был не свой, будто один из духов заворожил его.
– А что второе? – спросила Сара.
Мэй-ис-хюр вздохнула:
– Пэквуджи. Этот малютка – большой озорник, недаром он двоюродный брат Старого Койота. У Пэквуджи сотни личин, и он большой фокусник.
– Значит, слишком-то верить его словам не стоит? – с некоторым облегчением спросила Сара.
– А вот это трудно сказать. Пэквуджи как тихий пруд – он отражает твою душу. Если ты коварный и мелочный человек – он с тобой будет поступать так же. Если ты добр и заботлив, он будет к тебе добр и станет заботиться о тебе.
– Ну, я вижу, с ним никогда нельзя быть ни в чем уверенной.
– Здесь, – и Мэй-ис положила руку на грудь, – здесь ты поймешь, можно ли. Ведь Пэквуджи – отражение твоей души.
– Наверное, мне надо поговорить с Талиесином… насчет этих испытаний.
– Я думаю, это самое разумное. Талиесин – странный человек, по крайней мере, для меня он странный. Тот Путь, по которому следует он, не такой, как Путь моего народа. Его народ копит знания, добытые каждым в одинокой борьбе. У нас не так. У нас знания – секрет, но спросишь – и узнаешь. А соплеменники Талиесина полагаются сами на себя.
– О, как сложно!
Мэй-ис-хюр накрыла ладонью руку Сары и улыбнулась:
– Ничего не бойся. После твоего рассказа в меня закрались всякие предчувствия, но знай одно – ты среди друзей. Мы всегда тебе поможем. – Индианка встала и посмотрела на Сару. – Твоя одежда еще должна посохнуть, пойдем посмотрим, не найдется ли для тебя чего-нибудь более подходящего, чем старая рубаха Хагана.
Перемена темы вызвала и перемену настроения.
– А мне эта рубаха даже нравится, – сказала Сара.
– Ты в ней похожа на бобра. – Мэй-ис-хюр раздула щеки и сделала несколько шагов вразвалку. – А по-моему, ты сродни кунице. Но как хочешь…
– Ладно, ладно! – рассмеялась Сара. – А во что ты собираешься меня нарядить?
– Найдем тебе что-нибудь удобное, можешь не беспокоиться. Есть у меня одно платье на примете. Его только укоротить надо.
Сара связала одежду в узелок, и обе в сопровождении Хова, болтая, как давние подруги, отправились в башню.
– Никому не известно, кто выстроил эту башню, – рассказывал Талиесин. – Когда я познакомился с Мэй-ис и Хаганом, они уже два года в ней жили. Мэй-ис раньше жила с отцом, а Хагана они нашли на берегу. Его выбросило море. Он был полумертвый, только цеплялся громадной рукой за свой топор. Как он вместе с этим топором не потонул, непонятно. Вот Хаган-то и решил, что нужно поселиться в башне. Всего-то и надо было – законопатить щели и покрыть крышу дерном. Башня оказалась на диво прочной, хоть простояла пустой неизвестно сколько лет.
Они с Сарой сидели у подножия башни, прислонясь к ее каменной стене, на плечи себе они накинули одеяло, а перед ними расстилалась широкая гладь океана. На Саре было платье из мягкой замши, чуть прикрывавшее колени, из-под платья виднелись длинные штаны, перевязанные на икрах шнурками, сплетенными из травы. Ее непокорные кудри были заплетены в две косы, хоть и не такие роскошные, как у Мэй-ис-хюр, но ей казалось, что они превращают ее в настоящую индианку.
На обед у них были жареная утка, пшеничные лепешки и чай из розовых лепестков, которые Талиесин насушил летом. Мэй-ис-хюр и Хаган после обеда ушли в башню, где Мэй трудилась над новым, очень красивым одеялом, оно, уже почти готовое, висело на ее ткацком станке, а Хаган плел сеть, его большие пальцы быстро и ловко сплетали из пряжи веревку и завязывали узлы.
Сара и бард долго сидели, прислушиваясь к молчанию леса и тихому шуму волн, бьющихся внизу об утесы. Небо было чистое, унизанное бесчисленными, ослепительно сияющими звездами. На севере, подчиняясь таинственному ритму, плясали огни всех цветов радуги. Глядя на них, Сара вспомнила лавку «Веселые танцоры», еще раз подивилась тому, как она здесь очутилась, и тут же припомнила обвинения, которыми осыпал барда Киеран. И намеки Пэквуджи на какие-то странные испытания.
День прошел спокойно, но сейчас, когда их окружала темная, таинственная ночь, Сара решила, что пора поговорить серьезно.
– Этот друид, из-за которого тебе пришлось покинуть Гвинедд, как его звали? – спросила она.
В темноте ей не было видно, что Талиесин нахмурился.
– Томасин, – не сразу ответил он. – Томасин Хенгуэр-т-Хап.
«Томас Хенгуэр, – Сара вздохнула. – Значит, Киеран был прав».
– Ты его ненавидишь? – спросила она.
– С чего бы?
– Ну за то, что он вынудил тебя покинуть родину? Ты его не простил? Хочешь убить его?
Талиесин покачал головой, но скорей от смятения, вызванного ее вопросом.
– Зачем мне его убивать? Он теперь просто камень над морем.
– Но если бы он был жив?..
– Пойми, Сара, – ласково сказал Талиесин, – Томасин только подвигнул меня на то, чтобы покинуть родные места. Как я мог оставаться в своей стране, если я никому больше там не был дорог?
– Киеран говорит, что ты родился в Стране Лета. Где это?
Даже в темноте глаза барда засверкали.
– Страна Лета! Это Край Летних Звезд! Там собрано все, что есть хорошего на свете. Там все таинственно и причудливо, непокорно и нежно, волшебно, как свет звезд, надежно, как сердце друга. Я побывал там только на самой окраине, но я все бы отдал, чтобы попасть в эту страну! – Талиесин помолчал, потом заговорил снова: – Мне говорили, что я там родился, но я этого не помню! Нет у меня ощущения, что я там когда-то жил, что это моя родина. Я всегда только мечтал об этой стране. Когда волны Эйл-Тона несли мой челнок, я думал, что приплыву в Страну Лета, ведь в легендах говорится, будто она лежит на Западе. – Он снова умолк, а когда заговорил, мечтательности в голосе не осталось: – Я не питаю ненависти к Томасину. Но когда море подхватило мою лодку, а берега Гвинедда стали скрываться из глаз, я проклял его и превратил в камень. И повелел ему смотреть на море до тех пор, пока Гвин ап Надд еще оставляет следы на полях людей. Я признаю, что поступил скверно. – Он повернулся к Саре и приблизил к ней лицо. – А почему ты об этом спрашиваешь?
И Сара в первый раз рассказала ему обо всем, что случилось с ней за время их краткой разлуки. Она не упомянула только о своем сне.
– Значит, Томасин все еще жив? – удивился Талиесин. – И живет в твое время, в твоей стране. Могу лишь пожелать ему добра, Сара. Честное слово. А это… этот Ужас-Бродящий-Без-Имени… Это не я, Сара!
– А что же это?
– Если бы мне пришлось строить догадки, я бы мог предположить, что раз Хенгр жив, хотя срок его жизни кончился, значит, Томасину явился Аравн – Повелитель Живых Мертвецов – и отнес его в Аннван. Я рассудил бы так, но… – Талиесин поднял руку, и в свете звезд блеснуло золотое кольцо на его пальце, – но такие побрякушки Аравну не нужны. Ведь наши кольца ничуть не более волшебные, чем обычные, полученные в дар. Мое только потому и волшебно для меня, что его подарил мне Мирддин, величайший бард из тех, что пели свои песни на Зеленых Островах. Но у моего кольца особые свойства. Оно указывает тропы, ведущие к Пути, оно не дарит новые силы, а лишь будит уже живущие в тебе. Я полагаю, – задумчиво добавил Талиесин, – что таинственное Зло, которое выслеживает Томасина, ищет именно это кольцо, хочет заполучить его, чтобы удвоить или утроить свои силы.
– Но что это за Зло? – повторила свой вопрос Сара.
– Даже представить себе не могу, для меня это загадка, каких я раньше не знавал. Те немногие намеки, что я слышал, мне ничего не говорят.
– Я думала, ты мастер разгадывать загадки.
– Был! – ответил Талиесин.
Сара вздохнула.
Оставалось еще одно, о чем следовало поговорить. Она весь день медлила с этим вопросом, откладывала разговор, однако сознавала, что, так и не получив ответа, не сможет заснуть. Кто знает, что предрекает ей сегодняшний сон?
– Меня что… ждут какие-то испытания?
Она почувствовала, как напрягся Талиесин. К его чести, он не стал доискиваться, что она имеет в виду и откуда она об этом знает. Между ними не могло быть лжи. Но Сара похолодела, будто вместе с Талиесином ощутила вдруг взгляд его деда и услышала голос старца:
Пусть она сама отгадывает все загадки, иначе все, что она усвоит, пойдет прахом.
– Да, – ответил наконец Талиесин.
– И что же это за испытания? А главное, зачем они?
– Испытания предстоят всем, кто встал на Путь, Сара. От того, как ты выдержишь их, зависит, созрела ли ты, стала ли достойна, – объяснил он.
– Достойна? Кого? Тебя?
Он обратил к ней оскорбленный взгляд. Но в темноте Сара не видела его глаз.
– Мне ты никогда ничего не должна доказывать, – произнес он.
– Тогда кому же?
– Старейшим. Рогатому Властелину и Матери Луне. Душе мира, ведь наши души – всего лишь ее эхо.
– Ну, и каковы же будут мои испытания? – спросила Сара.
– Боюсь, они уже начались.
– Ты имеешь в виду демона Киерана?
Талиесин кивнул.
– Но ко мне эта история не имеет никакого отношения, – возразила Сара.
– В том, что происходит в мире, нет ничего случайного, – ответил бард, повторяя то, что уже говорил ей, когда они снова встретились на берегу.
– И что я должна делать? – с горечью спросила Сара дрогнувшим голосом. – Играть в поддавки с каким-то чудовищем, чтобы набрать побольше очков для твоих «Старейших»?
– Я не понимаю, что ты говоришь, – сказал Талиесин.
Сара отодвинулась от него и встала. Подойдя к краю утеса, она остановилась спиной к барду:
– Значит, Пэквуджи был прав. Не зря он тревожился за меня. Я и сама за себя тревожусь.
– При чем тут Пэквуджи?
– Это он прошлой ночью рассказал мне про ваши испытания.
– Сара, ты должна пройти их не потому, что я мало тебя люблю. Просто без борьбы нельзя созреть.
Сара повернулась к нему лицом:
– И что же такое я должна совершить? Побороть этого Мал-ек-у? Этого… черт его знает кого?
– Не знаю. Ответ ты должна найти у себя в душе.
– Опять загадки! Ты не хочешь мне помочь даже чуть-чуть? После вчерашней ночи я решила, что мы с тобой возлюбленные. По крайней мере друзья. Я не понимаю, что происходит, Талиесин! Не понимала с тех самых пор, как началась вся эта кутерьма! И я хочу только одного…
Но она не договорила. Чего же она хочет? Даже этого она уже не знала.
– К чему все эти тайны? – спросила она уже более спокойно. – Я хочу сказать – прошлой ночью мы были так близки. Как будто нас что-то объединяет. А теперь, хоть ты и сидишь рядом, мне кажется, что ты за сотни миль от меня. Почему это, Талиесин? Почему все должно быть тайной?
Каждое ее слово ранило Талиесина, словно кинжалом. Он будто слышал, как он сам возражает своему деду. Он чувствовал, как они с Сарой отдаляются друг от друга, понимал, что вот-вот между ними разверзнется пропасть, такая большая и глубокая, что через нее не перекинешь мост, – надо скорее что-то сказать.
В нем самом ожило, как и много раз прежде, его упрямство. Он вспомнил свои споры с Мирддином. Снова увидел себя при дворе Мэлгвина и вспомнил, как призывал лунную магию, чтобы заставить замолчать королевских бардов и друидов. И все это после того, как и Мирддин, и его дед велели ему покинуть родину в одиночестве… Он вспомнил, как бродил по призрачным окраинам мира, тщетно пытаясь постичь тайны мироздания, которые каждый раз ускользали от него. И теперь, глядя на Сару, он видел, что в ее душе начинается та же борьба. «О, – подумал он, – проклятие! Все из-за этих Старейших!»
– Если хочешь следовать по Пути, ты должна согласиться пройти эти испытания. Это истина, а не тайна, – проговорил Талиесин как можно спокойнее. – Решай, как ты поступишь, и что бы ты ни решила, я буду делать для тебя все, что смогу.
Сара долго молчала. Она по-прежнему стояла спиной к Талиесину, устремив взор на темный океан. Она чувствовала, как в ней нарастает напряжение. «Ради бога, Талиесин, – молила она про себя, – сделай что-нибудь. Не сиди так!»
И Талиесин медленно поднялся и подошел к ней. Он обнял Сару, и она, затрепетав, прижалась к нему.
– Я сама не знаю, чего хочу, – проговорила она. – Я хочу тебя. Хочу снова испытать это ощущение, будто я… Лунное сердце. Но я не могу ради этого отказываться от всех и от всего – от Джеми, Байкера, от моей прежней жизни. Это же часть меня, понимаешь, Талиесин? Ведь множество людей, вещей и событий сделали меня такой, какая я есть, и я не могу бросить их. И потом, существует этот… демон. Как там его зовут? Если это его назначили быть моим испытанием, то я не хочу иметь ничего общего ни с вашей магией, ни с вашими Старейшими! Мал-ек-а убивал людей. И убьет еще многих. Стыдно вашим Старейшим играть жизнями людей! Это несправедливо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60