Линда высоко подпрыгнула, провела серию ударов ногами и мечом, Андрей прикрылся верхним блоком, но не ушел с линии атаки, а только чуть провалился назад, подставляясь под удар левым плечом. Линда еще не коснулась земли, Андрей начал движение, чтобы в момент касания подсечь опорную ногу Линды. Но вопреки технике и логике, и самим законам тяготения, Линда снова черной молнией взвилась вверх и ударила сверху, неожиданно, как кинжалом. Острие впилось в грудь Андрея. Была полная иллюзия того, что меч стремительно вошел в тело и, ужалив по гадючьи, тотчас отпрянул назад.
Вопль ужаса пронесся, как опаляющий ветер, заставил Андрея прийти в себя. Невероятно, но среди многоголосого крика он услышал один. Обернулся – лицо без кровинки, глаза огромные, черные… И запоздалое раскаяние хлестнуло волной стыда и боли: "Идио-о-от! Еще и это ей!.."
Он перевел глаза на Линду. Она стояла бледная от напряжения, уронив руки.
– Довольно… – прикрыл глаза.
Его покачивало и со стороны казалось – вот-вот колени его подогнутся и он рухнет на землю. Он вздрогнул от импульсного посыла донорской энергетики, глубоко вздохнул и виновато улыбнулся:
– Я дурак, Линда…
Кто-то из своих принес кувшин воды, Андрей смыл кровь и эритяне не поверили своим глазам – там, куда зло жалил меч, не было и царапины! Их изумлению не было предела! Андрей виновато развел руками, будто просил прощение за неудачную и неуместную мистификацию. Но эритяне и не держали зла за пережитые жуткие минуты. Со всех сторон Андрея окружили, вертели его, рассматривали. Он со смехом натянул майку, не позволяя им заметить тоненькие ниточки рубцов.
Он снова в полной мере владел собой. Но внутри теперь была тягостная пустота – в отличие от всех других Адонино лицо не оживилось радостью от его "чудесного исцеления". Она только вздохнула прерывисто, а болезненно надломленные брови были упреком ему: "Зачем так?" Он улыбнулся ей, вызывая на ответную улыбку, но она не смогла ответить – в лице только дрогнуло что-то, она опустила голову, повернулась и ушла. Зато сияла другая улыбка – среди многих он увидел ее и снова скрутил мучительный стыд. Глеб, все еще немного бледный, смотрел восторженными сияющими глазами на своего кумира.
Андрею захотелось до хруста сцепить зубы, чтобы не застонать, но он снова улыбался в ответ на чьи-то слова, смысл которых не доходил до него.
В ту же ночь всех Разведчиков собрал у себя Калныньш.
– Отряд поступает в распоряжение Верховной Лиги, пришло сообщение о ЧП с кодом "Экстра".
– Вы уполномочены дать информацию по существу дела?
– Я знаю минимум. Периферия. Уровень цивилизации на два порядка ниже земной. Период тотальных войн они миновали, но не так благополучно, как думалось – сейчас, спустя достаточно много времени, вдруг объявился вирус. Приспособляемость уникальная – на любое воздействие реагирует стремительной мутацией. Внедряется в растущий организм и разрушает его. На стадии перерастания эпидемии в пандемию, они обратились за помощью в Лигу. Самое существенное, чем им пока помогли, – эвакуировали с планеты здоровых детей. Еще установили, что вирус – наследство периода войн; как водится, только ленивый не баловался тогда бак-оружием. От этого факта, я полагаю, вам и придется исходить. Командор получит информацию в полном объеме сразу на корабле.
– Когда уходим?
– Вчера. Корабль ждет с полудня. Я уговорил вас не трогать несколько часов.
– Вы с нами не идете?
– Нет. Там закрытая зона, ни одного лишнего человека не пропустят, только непосредственно занятых в деле.
Андрей заметил, как тревожно метнулись глаза Глеба, спросил:
– По поводу ученика Ильина, какие будут указания?
– Если указания, то сам знаешь, какие, – проворчал Калныньш. – Но еще ты отлично знаешь, что в ваши внутренние дела я уже давно не вмешиваюсь – мне надоело отменять собственные распоряжения.
– Правильно, – сказал Андрей, оставляя без внимания обращенные к нему умоляющие глаза. – Ильин вне зоны возрастного риска?
– Вне.
– Значит, ученик будет работать с нами, он – член Отряда.
Глеб не сдержал широченной улыбки.
– Не Отряд, в каста привилегированных, – буркнул Калныньш.
– Кстати, об Эрите, – сказал Андрей. – Коль уж вы не летите, мы оставляем вам наши здешние привилегии – я хотел бы попросить вас поддерживать личную связь с Лиентой.
– Разумеется. За подопечных своих будьте спокойны. Вопросы ко мне есть? Сорок минут на сборы.
– "Лиента, проснись".
Из неясных, расплывчатых образов сонного сознания мгновенно сформировалась ясная мыслеформа:
– "Дар?"
– "У нас появилась срочная работа, мы уходим. В путешествие".
– "Вот что ты называл путешествием, – усмехнулся Лиента. – Ты предупреждаешь, выходит, эта дорога из слишком далеких?"
– "Да, связаться мы не сможем. Возможно, нас долго не будет".
– "Сколько?"
– "Не знаю. Месяц, два, три. Не могу сказать. Я оставляю тебе связь с Калныньшем, ты его знаешь. Ему о нас будет все известно. У меня больше нет времени. Скажи людям, что мы ушли, но помним о вас и вернемся".
– "Пусть будет с вами благословение Хранящего. Не забывай: осторожность – мудрость отважного. Мы будем ждать и молиться за вас, брат Дар".
Вернулись Разведчики только весной, когда свежо и молодо зазеленела джайва, иглистая зелень покрыла землю, и над всем возродившимся к жизни миром опрокинулась чаша ослепительной лазури.
День возвращения показал, как нужны друг другу, как привязаны эритяне и несколько представителей далекой Земли. Хозяева радовались долгожданному возвращению друзей, как дети. Но и Разведчики чувствовали себя так, будто после долгой, трудной и успешной работы они вернулись домой, в большую дружную семью, где желанны и любимы. Для них это было совершенно новое и необыкновенно приятное ощущение, потому что вообще-то никто из них не имел теплого, доброго уголка, где на душу нисходит блаженство покоя; их смутная тоска по нему не имела конкретного образа – они были рождены рациональным, практичным и сдержанным веком. И вот теперь каждый почувствовал – как это хорошо, когда на тебя обращена искренняя и бескорыстная любовь, сколько сил это придает, и понятно стало выражение – "окрыленность". Как легко и свободно здесь дышится, какие ясные лица, прекрасные в своей безыскусности, как они чисты, открыты, непосредственны.
В поселке на берегу реки становилось тесновато оттого, что увидеться с вернувшимися спешили из других селений. Из этого неожиданно стихийно возник праздник – каждая семья извлекала прибереженные на всякий случай лакомые угощения, их несли к общему столу. Тут же появились музыканты, в бокалах запенились напитки. Можно было подумать, что продолжается праздник Благопреуспеяния, только вчера была осень, а сегодня – весна, вчера Андрею было ох, как худо, а сегодня он почти счастлив оттого, что весела Адоня, румянцем полыхают ее щеки, щедро рассыпает она свой заливистый смех!.. Долгая разлука оказалась целительной.
Он обманулся. То, что принял за выздоровление, было просто радостью по поводу его возвращения. А потом – снова опущенные глаза при редких встречах (намеренно ли избегала она Андрея?), негромкий шелест слов привета. Против той Адони, какой она была прежде, она стала, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух, как звонкий ручеек, скованный морозом; казалось, она разучилась смеяться.
Ион как-то пришел к Майге.
– Помоги. Ума не приложу – что с дочкой творится. Может, по матери тоскует? Ты-то не знаешь ли, она ведь не отходит от тебя, может, сказывала?
Майга вздохнула, отвела глаза:
– Не знаю, Ион.
– Помоги, Майга. На глазах дочка тает, ровно свечечка. И все думает о чем-то. Иной раз и улыбнется, а спросишь – слова не обронит. Есть же у тебя заговоры какие-нито, от тоски чтоб.
Зацвел агадус. Джайва побелела, словно после первого снегопада. Заросли звенели от туч насекомых, копошившихся в чашах благоухающих цветов. Кружилась метель, устилала землю и траву девственно белоснежным покрывалом.
Андрей возвращался из поселка на поляну, где обычно оставлял глейсер. Он никогда не садился в поселке, щадил чувства хозяев. Они хоть и восхищались машиной, но уверенно чувствовали себя только в присутствии Андрея, ибо неведомая сила летуна была покорна своему, еще более могущественному хозяину. А вот как она поведет себя в его отсутствии, желающих испытать, не находилось. Поэтому глейсер ожидал Андрея в джайве, в нескольких сотнях метров от поселка. О существовании поляны знали все и предпочитали обходить ее стороной во избежание ненужной встречи. Безусловно, что кроме чувства осторожности, эритянами руководила еще и их тонкая деликатность – Дар считает нужным оставлять летун, укрытым в зарослях, так к чему любопытствовать.
Обзорное стекло покрылось тонким слоем оранжево-коричневой пыльцы, и Андрей остановился, чтобы очистить его. И в это время почувствовал постороннее присутствие. Обернулся – через поляну к нему шла Майга.
– Привет тебе, Дар.
– Рад видеть тебя, Майга.
Андрей в который раз с удовольствием подумал о том, как преобразилась Майга, – ничего не осталось от диковатой, пасмурной ведуньи – к нему подходила молодая, очень привлекательная женщина, исполненная достоинства и уверенности. Майга усмехнулась:
– Что ты меня рассматриваешь?
– Любуюсь тобой.
Оставляя блестящий след, Майга провела пальцем по стеклу.
– Об Адоне я пришла говорить.
Было тихо-тихо, только звенели медянки, вились над снежно-белыми соцветиями.
– С ней что-то случилось?
Майга глянула с нехорошей усмешкой.
– Ах, каким непонятливым стал Дар!
Помолчав, Андрей спросил:
– Что ты можешь сказать мне об Адоне?
– Она очень изменилась. И у меня нет силы, чтобы ей помочь, иначе не пришла бы. Ты один сможешь, если захочешь. Я и говорить с ней пробовала. Просто, по-женски, легчает ведь, когда выговоришься. Так она ни слова слушать не хочет, упоминать о тебе запретила.
– Она не хочет слышать обо мне?
– Она не хочет слышать то, что говорю я.
Андрей отломил веточку агадуса, раскусил горькую мякоть.
– Адоня думает, что виновата перед тобой.
Андрей удивленно поднял брови.
– Да, она говорит, что однажды была несдержанна, и с того дня ты стал другим.
– Бог ты мой!.. – со вздохом покачал Андрей головой.
– Дар, ее любовь тебе не нужна, но она-то страдает. Излечи ты ее от этого недуга, ей это тоже не нужно, добра не принесет. Ты можешь, я знаю твою силу.
– Довольно. Ступай.
Она ушла, как будто и не было никого, но горькие слова осели на сердце и на плечи, придавили. Андрей сел в кресло, тяжело положил руки на пульт и как будто забыл о нем.
Стыдно!.. Стыдно, что дождался этого визита. Знал, что надо встретиться с Адоней, и оттягивал. Определенность всегда лучше неизвестности, но какую определенность он принесет Адоне? Всей душой он страстно желает ей счастья. С ним она счастливой не будет, против них сто из ста. Но как Адоне это объяснить?
В который раз пришла мысль применить инверсию памяти Адони, и в который раз он поспешно отбрасывал ее: даже если во благо – это преступно, он не имеет права так распоряжаться ею.
Андрей установил односторонний ТП-контакт. Майга и Адоня уже вместе, собирают в джайве целебные лепестки агадуса. Ну конечно, Адоня и не подозревает о встречи подруги с ним.
ТИСС вывел его прямо к ним. Обернувшись на шорох, Адоня испуганно прикрыла ладошкой рот, Майга удивленно подняла брови.
– Оставь нас, Майга, – сказал Андрей.
Ведунья быстро глянула на побледневшую Адоню, на Андрея, забрала молча из рук девушки берестяной туесок, прошелестели и исчезли в голосе джайвы ее шаги.
– Ну, здравствуй, Адонюшка.
Она подняла на него бездонные темные глаза.
– Здравствуй, Дар… – и судорожно сжала руки.
– Я что, снова кажусь тебе страшным? А я думал, все страхи в Майгиной избушке остались.
– Как это давно было. Будто и не со мной. Там все было по-другому…
– Адоня, нам надо… Я должен сказать тебе…
– Ох, нет, Дар! – со стоном вырвалось у нее. – Идем… Идем отсюда! Здесь… холодно… – и она быстро, не оглядываясь, словно убегая, чтобы не остановил, пошла вперед.
Андрей шел за ней молча, еще не зная, какие слова скажет этой маленькой, печальной, испуганной, до боли дорогой девочке. Все, что он мог сказать ей в утешение, было ничем по сравнению с ее низко опущенной головой, с обреченно поникшими плечами. "Так на казнь идут", – жгла мысль, и ни о чем другом он думать не мог.
Адоня вдруг остановилась, и Андрей с недоумением увидел впереди тускло поблескивающую полусферу глейсера. Он вопросительно повернулся к Адоне, но она, пряча глаза, глухо проговорила:
– Уходи, Дар. Не надо возвращаться. Я не хочу, – последние слова Андрей едва расслышал, так тихо они прошелестели.
– Адоня…
Она быстро, в каком-то неосознанном порыве подняла к нему лицо, и Андрею показалось, что в него выстрелили из пайдера – генератора боли, – сердце взорвалось и захлебнулось кровью. Глаза ее – с пронзительной нестерпимой тоской, умоляющие остановиться, толкнули к ней. Он обнял хрупкие плечики и почувствовал всю невозможность обрушить на них тяжкий груз несчастья.
"Сволочь я! " – отчаянно выругался Андрей.
– Адоня, милая, – хрипло сказал он, – ты прости меня, девочка… Мы не можем быть вместе.
Глаза ее широко раскрылись.
– Даже если я этого очень хочу – мы не можем, – с горечью повторил Андрей. – Поверь мне, я много бы отдал, чтобы не говорить этих слов.
Он отвернулся, потому что смотреть в ее глаза было невыносимо.
– Любый мой, – едва расслышал он в шелесте листвы, и невесомая горячая ладонь легла между лопаток. – Зачем ты говоришь "прости", любый? Зачем такая печаль в лице и голосе твоем? Мне горько, если причина твоей печали – я. Нет-нет, не оборачивайся! Не смотри на меня… Иначе я ничего не смогу сказать… – голос ее пресекся, она переглотнула, снова заговорила. – Как мог ты подумать? Ты и я – вместе… Я никогда не хотела так, это нельзя… Как маленькой литте-однодневке встать рядом с могучим тубром? Мне ничего не нужно, возьми только мою любовь. Я не помешаю тебе и у твоей женщины тебя не отниму… Приходи ко мне с легким сердцем и так же легко уходи… Позволь только… просто любить тебя…
Андрей сжал ее плечи, встряхнул:
– Замолчи! Не смей говорить так! – ткнулся лицом в ее волосы. – Никогда не говори так больше…
Рядом с его сердцем неистово колотилось ее сердечко. Он приподнял ее лицо, стер пальцем мокрую дорожку на щеке.
– Не сердись, – проговорила она, и губы предательски дрогнули, она жалобно улыбнулась.
– Я не сержусь.
– Я с ума сошла, – улыбка дрожала на губах. – Мне ничего не надо, я только хочу, чтобы тебе было хорошо… а все почему-то так плохо. Это я сама все испортила, я знаю.
– Нет, ты ошибаешься. Разве ты перестала быть мне другом?
– Я – друг? – Она снисходительно и понимающе улыбнулась. – Не надо, Дар… Как я могу быть тебе другом? Я слишком мало значу.
– Опять ты плохо сказала. Очень плохо. Ты и Лиента – вам я всегда доверял больше, чем другим. Нет, не так, доверял я всем вам, правильно сказать – доверялся. И разве с другими у меня есть столько общих воспоминаний? Мне было больно терять тебя. Пусть все будет, как раньше.
– Я только этого и хотела, Дар! Чтобы как раньше!
– И ты больше не станешь плакать?
Она помотала головой, облегченно вздохнула:
– От радости смеются, а не плачут…
Если бы Андрей смог так же безоглядно радоваться, как она… Граф понимал, что ничего не решил, не сделал того, для чего шел к ней. Он только перевел их отношения в другое русло, но оно было таким тесным, еще больше сближало. И куда приведет? Дружба? Черта с два! Ну не смог, не смог он оставить ее такой несчастной! Чем она это заслужила? Уйти в тот момент, значило оставить весь груз несчастья ей одной – разбирайся со своими чувствами, как знаешь. Но их двое и тяжесть должен принять на себя тот, кто сильнее.
"Я сделаю это, – глядя в счастливое Адонино лицо, сказал себе Андрей. – Если увижу, что выхода нет, я инверсирую ее память…"
С того дня их встречи приобрели совершенно другой характер. Они больше не избегали друг друга, наоборот, каждую свободную минуту проводили вместе. Впрочем, было тех минут не так много, как хотелось обоим.
Андрей посвятил Адоню во многое, о чем уже знал Лиента. Теперь они тоже пользовались ТП-связью. Андрей предупреждал девушку, когда прилетит в поселок, и Адоня ждала его на поляне-стоянке. В какие только уголки не заносил их глейсер. Андрей показывал девушке море и горы, тропики, гигантские водопады, пустыни. Или они опускались в каком-нибудь облюбованном ими уголке и Адоня, забывая обо всем на свете, слушала рассказы Андрея о его удивительной стране, о друзьях, родителях, необыкновенных чужеземных краях. Слушать Андрея она могла бесконечно.
– Дар, почему мы ни разу не увидели людей? Нигде нет жилья? – задумчиво спросила она однажды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31