– Дар! Как хорошо, что ты мне приснился! Мне было так страшно!"
– "Так можешь забыть про свои страхи".
– "Ох, сон-то странный какой, – я как будто и не сплю вовсе… Мне кажется, я слышу, как листья шелестят. Наверно, такими и бывают вещие сны, странными? Он ведь не обманет? Говори, Дар! Еще говори!"
– "Твои родные в крепости. Они живы и здоровы".
– "А ты, Дар? С тобой ничего не случилось!?" – ее мысль снова сделалась тревожной.
– "Я вместе со всеми".
– "Отчего же мне было так плохо?.. Вечером так сердце болело. У вас вправду ли все ладно?"
– "Да, Адонюшка".
– "Как славно ты меня называешь… И Майга мне тоже сказала, что все живы… но что-то все равно не так… Какой странный сон… А почему только твой голос, Дар? Я так хочу увидеть тебя!"
– "Завтра ты меня увидишь".
– "Странно, это только сон, а мне теперь легко и радостно, будто ты уже здесь. Разве во сне может быть так радостно?"
– "Выходит, может. Больше тебя ничто не будет тревожить, спи спокойно".
– "Дар, ты не уходи, пусть этот сон будет долгим-долгим. Я боюсь, что снова станет пусто и темно, ты не оставляй меня одну. Как мне радостно, что сейчас я могу сказать тебе слова, которые никогда не скажу наяву".
– "Ты знаешь про магию вещего сна? Ты хочешь, чтобы я остался в сетях твоих слов?"
– "О, нет! – в смехе ее прозвенела грустинка. – Ты сильнее всякой магии, сам это знаешь, а в моих словах ее и совсем нет, они никакой силы не имеют. Но сейчас в мой сон пришла твоя душа, и я хочу сказать ей добрые слова. Завтра ты ничего про это и знать не будешь, но, может быть, тебе станет чуточку теплее с нами. Знаешь, что я про тебя поняла? Ты когда про Майгу говорил, это ведь и про тебя было… Ты нес нам добро, с распахнутым сердцем шел, а тебя ненавистью встречали".
– "Что ты придумала себе, Адонюшка? Захотела пожалеть меня? Не надо. Я и не ждал, что меня – чужого, странного, немедленно обласкают и полюбят. Случись так – я усомнился бы, что пришел к друзьям, что со мной искренни. Майга – совсем другое дело, она ваша, вот к ней вы были несправедливы, да, но не со мной".
– "Ты добрый. И мудрый. Рядом с тобой так спокойно и надежно. Знает ли твоя женщина, какая она счастливая?"
– "Ну довольно, Адоня."
– "Ты сердишься!? Не сердись…"
– "Ну что ты, Адонюшка, я и не думал. Ты очень славная".
– "Какой странный сон, Дар".
– "Спи, девочка. Сегодня был трудный день, душе тоже нужен покой".
Андрей лежал и улыбался. Губам было больно, он прогонял улыбку, но она тихонько возвращалась опять. Он знал, что не должен был делать того, что сейчас сделал, но раскаяние не слишком его мучило. Да, он хронотрансатор и должен уметь держать чувства в плену разума. Но ведь он всего лишь человек и ему так нужна сегодня поддержка этого невинного, хрупкого создания. После лютого немилосердия, выпавшего на его долю, он как будто прошел омовение в ее чистоте и нежности. Это ведь сон…
У Андрея еще хватило сил на сеанс гипнотерапии, и потом он уснул, совершенно обессиленный. Марта несколько раз заходила, прислушивалась к глубокому дыханию и благодарила Всевышнего за этот целительный покой – он был лучшим лекарством измученному страданием человеку. Ей ни раз доводилось видеть, как ночи напролет мечутся раненые, не в силах от боли глаз сомкнуть. У Марты самой сердце сжималось от боли, когда она думала, что именно такая ночь предстоит Дару, душа ее разрывалась от жалость и вдруг… этот безмятежный, крепкий сон. Он даже не пошевелился ни разу. Истинно, над Даром покровительство Милосердного. Только почему он потребовал такую жестокую плату за сегодняшнюю удачу? Почему заплатить ее должен был именно Дар?
…Пламя факелов заметалось по темным ночным улицам вскоре после того, как в последний раз, уже окончательно и наглухо закрылись крепостные ворота и мост вздыбился над ними. Через короткое время крики раздались и на склоне холма, где лугары ножами освободили путь в крепость. В ту ночь в лагере наемников покоя не было, и только крепость возвышалась по-прежнему невозмутимо безмолвная.
С рассветом бешеная ярость одураченных юкки обрушилась на крепость – следы беглецов вели сюда, и Гуцу был уверен, что варвары рабству предпочли голодную смерть. Они добровольно залезли в мышеловку, из которой выхода не было – разведчики доложили, что тоннель по-прежнему затоплен. Бесила герцога Гуцу наглость и необъяснимость ночной операции варваров.
Черные волны ярости разбивались о неприступные стены. Защитники в эйфории от успеха небывалой операции, осыпали врага градом насмешек и стрел. Боеприпасов не жалели – для крепости это был последний бой, и арсенал надо было уничтожить. Сегодня шум битвы звучал для них веселой музыкой. Хорошо укрытые за стенами, не рискуя понапрасну, они наносили врагу весомый ущерб – крепостной ров наполнялся трупами. Герцога Гуцу как будто оставил его холодный, расчетливый разум – с неистовством сумасшедшего он гнал и гнал отряды на приступ, желая смести с лица земли проклятые стены, добраться до тех, кто прятался за ними, рвать зубами, насладиться зрелищем потоков дымящейся крови. Но успокоится он только тогда, когда снова заполучит в свои руки того, кто задумал (Гуцу не сомневался) и осуществил столь дьявольский план. Пусть это будет хоть сам дьявол, он, герцог Гуцу, доберется до него.
– Отдайте мне его! – ревел Гуцу. – И я сохраню вам жизни!
А "дьявол" безмятежно спал, не подозревая о переживаниях "великолепного герцога". Шум битвы не беспокоил его – в комнатку без окон толстые стены не пропускали ни звука.
Проснулся Андрей далеко за полдень, хотел одеться и не обнаружил одежды.
– Марта! – позвал он.
Вошел юноша.
– Я рад служить тебе вместо Марты, Дар. Людей увели.
– Одежду мою почему убрали?
– Алан распорядился. Он не хотел, чтобы ты встал раньше времени.
– Принеси.
– Прости, Дар, я должен выполнить распоряжение Алана.
– Вот так, значит, я под домашним арестом? А где он сам?
– Все на стенах.
– Что там? – нахмурился Андрей.
– Юкки идут на приступ. Людей увели, а мы решили до ночи продержать юкки здесь.
– Ну и как, получается?
– Алан недавно прибегал – веселый. Лицо черным-черно от копоти, зубы да глаза сверкают. За весь день у нас только несколько раненых.
– За весь день? Сколько же сейчас?
– Да уже четвертый час пополудни. Только ты не вставай, Дар, меня пожалей. Коли ты встать захочешь, мне тебе удержать потруднее будет, чем юкки под стенами. А Алан после гневаться будет на меня.
– Ладно, – засмеялся Андрей, – не стану я тебя подводить. А тебе ведь тоже на стену не терпится? Иди.
– Ох, Дар! Да ведь ты…
– Не встану, не бойся. Передай там привет от меня.
Андрей здраво рассудил, что коли у защитников дела идут хорошо, ему нечего среди них делать, он будет не очень хорошим помощником, еще и мешать станет, отвлекать, поскольку его непременно примутся опекать. Сегодня они вполне управятся без него. А ему лучше сберечь силы для джайвы.
– "Лиента."
– "Дар, наконец-то!"
– "Долго ждать пришлось? Я столько времени проспал, только проснулся".
– "Я рад этому. Но что у вас там?"
– "По воле Алана я не должен и носа отсюда высовывать…"
– "Уж ты будь добр, так и сделай".
Андрей засмеялся.
– "Но насколько могу судить, мы с успехом держим Гуцу под стенами и потерь у нас нет. Большего, увы, не знаю".
– "Больше и не надо. У нас тоже все в порядке. Ты знаешь, что мы тоннель затопили?"
– "Нет, не знаю".
– "Мы с Аланом подумали – Гуцу так просто не проведешь, уж он непременно задумается, отчего это горожане полезли в ловушку, из которой выхода нет. Или есть? Поэтому ушли затемно еще, а Алан открыл затворки".
– "Ну и? Была разведка?"
– "Была, а как же. С них глаз не спускали, боялись, что они следы наши увидят, их ведь только на первый взгляд нет, а приглядись и вся маскировка насмарку. Но на счастье, их другое интересовало – тоннель, а к джайве они не сильно присматривались. Правда, у выхода оставили сторожевой пост. К ночи мы его уберем и просигналим вам дымом".
– "Завтра Гуцу совсем озвереет и от злости съест собственную шляпу".
– "У тебя хорошее настроение, я рад. Как ты себя чувствуешь?"
– "Лучше, чем ты думаешь".
– "Все же несправедливо, что именно тебе это выпало. Так не должно было быть".
– "А может, именно так и должно? Я захотел стать вам не чужим – наверно, за это заплатить надо было. Страдания, которые испытывал каждый из вас долго, изо дня в день, для меня сошлись в одном".
– "Дар… как странно ты думаешь. Разве можно это принять… так…"
– "По крайней мере, я теперь стал равным среди вас. Ведь теперь никто не назовет меня чужим, а?"
Что мы знаем о справедливости? Принимаем, как должное, удовольствие, а на неприятности сетуем – за что? несправедливо! Но Законы высшей гармонии незыблемы. Полу миф о битве Добра и Зла перешел на уровень научного знания о равновесии положительного и отрицательного энерго-потенциалов – увы, их должно быть поровну.
В какие законы вмешался я, изменив судьбу многих, своевольно переменив знак минус на плюс? Какие связи порвал? За удачу надо платить. Всего – поровну. Жив остался, и на том спасибо, значит цена еще милосердная.
С наступлением темноту атаки прекратились, но под стенами началось копошение – крепость наверняка минировали. Видно, юкки планировали ворваться в крепость в самый глухой час ночи или на рассвете. Ну, так тому и быть. Только хозяева незваных гостей встречать не станут, правда, угощение припасут – мины, самострелы и прочие смертельные ловушки.
…Закрепленные в скобах факелы освещали пустынное пространство двора и обезлюдевшие широкие стены. Затихли глухие голоса… Через промежуток времени откуда-то из-под земли донесся глухой грохот и нарастающий шум воды. Из темноты тоннеля стремительно выплеснулся вал, неся на длинном языке пену, мусор, водоросли…
Андрей наотрез отказался, чтобы его несли на носилках, как других раненых, рассердился, когда друзья пытались быть настойчивыми. Если он и чувствовал себя слабым, то все же не на столько, чтобы ехать на чужих плечах.
Веско был при нем неотступно, сторожил каждое движение. Андрей уставал. Все чаще выползали под ноги узловатые корни, больно вцеплялись сучья, ветки заставали врасплох и туго хлестали наотмашь. Но всякий раз плечо Веско оказывалось рядом и становилось надежной опорой. Под конец Андрей уже не останавливался передохнуть. Ему казалось, что стоит на миг сбиться с этого автоматического шага, и он упадет.
В сознании мешалось прошлое и настоящее, порой он переставал осознавать, в какой реальности находится.
"Неаккуратно работали, ботаники, увлеклись, творцы… Для чего это такие дебри? Или это уже она сама, Планета?.. Торопится. В другой раз надо комплект СМП захватить, на спорамине я бы продержался… Фу ты, какой СМП?!" – прояснялось в голове, и Андрей понимал, что две реальности пересеклись только в его душе и больше точек соприкосновения у них нет.
Эта Планета – не результат проекта "Реанимация", она еще не умирала, ее не убивали еще. Еще ох как не скоро выйдет на нее "Странник" и только потом родится проект ее второго рождения. Но тоже еще не мало времени понадобится, прежде чем на Планету придут люди и начнут выводить ее из "комы": дезактивировать, растапливать многовековое оледенение, культивировать плодоносный слой. Потом в него бросят семена, добытые хронсаторами из прошлого Планеты… Андрея как-то попросили помочь – поехать к растениеводам, рассчитать деформацию хронального поля по заданным параметрам и локально навести ее на нужной им территории. Вот тогда Андрей и видел, как джайва поднималась прямо на глазах. Это было похоже на чудо.
Глаза устают от мельтешения буро-зеленых пятен, хочется закрыть их, упасть ничком и долго-долго лежать неподвижно. Андрей поднимает лицо и сквозь первый полог джайвы, где-то на невероятной высоте угадывает второй и опять думает: "Нет, точно, перестарались эти садовники…"
Когда он почувствовал запах дыма – запах поселка, он не мог сказать об этом – на это усилие его уже не хватало.
Поселок еще скрывался за стеной зелени, когда он увидел Адоню. Ждала она их или что-то толкнуло выбежать навстречу, но она торопилась, мелькая в сплетении стволов, веток и лиан.
– Сестренка твоя, – выдохнул Андрей и привалился к дереву.
Веско тоже увидел Адоню, окликнул ее, и в следующее мгновение руки ее обвили его шею.
– Братик! Живой! – уткнулась она в него. – Живой! Родненький мой!
Адоня смеялась от радости, не вытирая счастливых слез. Она отстранилась, и Веско охнул, с оборвавшимся сердцем уставился на седую прядь.
– Потом, потом! – махнула Адоня рукой. – Отец где?
– Он сзади, в прикрытии.
– И Дар там? – в радостном нетерпении Адоня всматривалась в лица проходивших мимо.
– Дар? Вот он, – Веско показал глазами, и Адоня стремительно обернулась.
Улыбка еще была на губах, но уже умерла.
– Дар… – прошептала она.
Андрей попытался улыбнуться, но, кажется, это испугало ее еще больше.
– Я знала… – она растерянно и беспомощно обернулась к брату, снова метнулась взглядом к Андрею. – Как же так?.. Веско, да что же ты стоишь! Его скорее в поселок, к Майге…
Он сумел-таки продержаться до конца. Зато в хижине рухнул на постель, полностью отдав себя в руки Неле. Она решительно раздела его, не проронила ни слова, увидев следы недавних пыток, только плотнее сжала губы, да побелели крылья носа. Она смазала потрескавшиеся, кровоточащие струпья и Андрею стало легче. Накормила, уложила в постель, заботливо укрыла невесомым пуховым одеялом.
Он облегченно закрыл глаза, расслабил все мышцы, легкое тепло разлилось по телу. Но скоро из состояния безмятежного покоя его вывело ощущение чужого взгляда – у входа стояла Майга. Некоторое время она изучающе смотрела на него, потом сказала:
– Лиента велел мне прийти.
– Здравствуй, Майга. Тебе и без меня работы хватает, я меньше других нуждаюсь в тебе.
– Но… я не могу ослушаться… Позволь хотя бы осмотреть тебя, Лиента спросит.
– Пожалуйста, – подавив легкий вздох, согласился Андрей.
Ведунья умело, не причиняя боли, прикасалась легкими теплыми пальцами. Молчала. Потом спросила:
– Лечил тебя кто?
– Марта. Неле.
– Еще? – внимательно посмотрела на него Майга.
– Я сам, – вздохнул Андрей.
Она укрыла его одеялом, сказала:
– Ты прав, тебе мои умения не нужны – я не имею силы сделать лучше, чем ты сам.
– А нет ли у тебя какого снадобья для восстановления сил?
– Как ни быть? – живо обернулась Майга. – Ты хочешь, чтобы я дала тебе?
– Было бы кстати.
Впервые ее сумрачное лицо осветилось улыбкой и сделалось ласковым и милым.
– Я дам тебе настой девятнадцати трав, ты сразу почувствуешь облегчение и приток сил.
Майга расстелила чистую холстину, расставила на ней многочисленные склянки, флаконы, принялась волхвовать над ними. Под шелест заговоров ведунья готовила одной ей ведомый сбор: крохотной мерной чаркой она тщательно, по каплям наполняла хрустальную чашу, украшенную рубинами. Большие камни отбрасывали карминные блики на смуглое лицо лекарки, когда она осторожно вливала в нее компоненты снадобья, одновременно роняя в чашу магические древние слова: "…подымись с одра болезни, смертельной постели, с мук телесных… Сымаю немочь лихую и кладу на уголья пенные… На ноще, и на утренней заре, и на вечере проходите мои слова в ущелья дремучие, в омуты глухие…"
Шепот женщины в полумраке, уютный и мягкий, как шелест листьев или тихого ночного дождя, негромкое позвякивание склянок, сами движения ее – плавные, не суетные… Все это завораживало, расслабляло. Сами собой закрывались глаза и музыка чарующего нежного голоса уводила куда-то в забытое, но пленительное покоем и безмятежностью… Полу внятный женский шепот ласкал и баюкал, и в этом тоже было нечто, что казалось навсегда забытым…
– Смиренно мольбу тебе приношу, Человеколюбче, – яви скорое заступление свое страждущему, посети его в немощи и исцеление даруй.
Теплая рука коснулась легонько.
– Дар…
Он открыл глаза. Майга держала чашу в ладонях, отпила чуточку и сморщилась:
– Пей разом, горько очень.
Андрей опрокинул в рот жгучую жидкость – будто огня хлебнул.
– Да уж… А сама-то зачем пила?
Майга пожала плечами, сворачивая холстину.
– Как иначе? Я всегда так делаю. Хлебнет вот такого снадобья человек, да и подумает, что отравить хочу.
– Бедная Майга, несладко тебе жилось?
– Всяко, – коротко уронила она, вставая. – Если позволишь, я еще приду к тебе.
– Разумеется.
У выхода она обернулась.
– За девочку эту… Спасибо тебе, – чуть помедлив, добавила: – А я ведь думала, что тебе ни нож, ни стрела не возьмут, а ты такой же, как мы. И другой.
Не дожидаясь ответа, она вышла.
Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Что за колдовское снадобье у нее? По всему телу внутри будто муравьишки бегали. Слегка кружилась голова, туманились мысли, звуки за тонкой стеной уплывали далеко-далеко, исчезали вовсе… Потом и тело исчезло – Андрей шевелил пальцами и не чувствовал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– "Так можешь забыть про свои страхи".
– "Ох, сон-то странный какой, – я как будто и не сплю вовсе… Мне кажется, я слышу, как листья шелестят. Наверно, такими и бывают вещие сны, странными? Он ведь не обманет? Говори, Дар! Еще говори!"
– "Твои родные в крепости. Они живы и здоровы".
– "А ты, Дар? С тобой ничего не случилось!?" – ее мысль снова сделалась тревожной.
– "Я вместе со всеми".
– "Отчего же мне было так плохо?.. Вечером так сердце болело. У вас вправду ли все ладно?"
– "Да, Адонюшка".
– "Как славно ты меня называешь… И Майга мне тоже сказала, что все живы… но что-то все равно не так… Какой странный сон… А почему только твой голос, Дар? Я так хочу увидеть тебя!"
– "Завтра ты меня увидишь".
– "Странно, это только сон, а мне теперь легко и радостно, будто ты уже здесь. Разве во сне может быть так радостно?"
– "Выходит, может. Больше тебя ничто не будет тревожить, спи спокойно".
– "Дар, ты не уходи, пусть этот сон будет долгим-долгим. Я боюсь, что снова станет пусто и темно, ты не оставляй меня одну. Как мне радостно, что сейчас я могу сказать тебе слова, которые никогда не скажу наяву".
– "Ты знаешь про магию вещего сна? Ты хочешь, чтобы я остался в сетях твоих слов?"
– "О, нет! – в смехе ее прозвенела грустинка. – Ты сильнее всякой магии, сам это знаешь, а в моих словах ее и совсем нет, они никакой силы не имеют. Но сейчас в мой сон пришла твоя душа, и я хочу сказать ей добрые слова. Завтра ты ничего про это и знать не будешь, но, может быть, тебе станет чуточку теплее с нами. Знаешь, что я про тебя поняла? Ты когда про Майгу говорил, это ведь и про тебя было… Ты нес нам добро, с распахнутым сердцем шел, а тебя ненавистью встречали".
– "Что ты придумала себе, Адонюшка? Захотела пожалеть меня? Не надо. Я и не ждал, что меня – чужого, странного, немедленно обласкают и полюбят. Случись так – я усомнился бы, что пришел к друзьям, что со мной искренни. Майга – совсем другое дело, она ваша, вот к ней вы были несправедливы, да, но не со мной".
– "Ты добрый. И мудрый. Рядом с тобой так спокойно и надежно. Знает ли твоя женщина, какая она счастливая?"
– "Ну довольно, Адоня."
– "Ты сердишься!? Не сердись…"
– "Ну что ты, Адонюшка, я и не думал. Ты очень славная".
– "Какой странный сон, Дар".
– "Спи, девочка. Сегодня был трудный день, душе тоже нужен покой".
Андрей лежал и улыбался. Губам было больно, он прогонял улыбку, но она тихонько возвращалась опять. Он знал, что не должен был делать того, что сейчас сделал, но раскаяние не слишком его мучило. Да, он хронотрансатор и должен уметь держать чувства в плену разума. Но ведь он всего лишь человек и ему так нужна сегодня поддержка этого невинного, хрупкого создания. После лютого немилосердия, выпавшего на его долю, он как будто прошел омовение в ее чистоте и нежности. Это ведь сон…
У Андрея еще хватило сил на сеанс гипнотерапии, и потом он уснул, совершенно обессиленный. Марта несколько раз заходила, прислушивалась к глубокому дыханию и благодарила Всевышнего за этот целительный покой – он был лучшим лекарством измученному страданием человеку. Ей ни раз доводилось видеть, как ночи напролет мечутся раненые, не в силах от боли глаз сомкнуть. У Марты самой сердце сжималось от боли, когда она думала, что именно такая ночь предстоит Дару, душа ее разрывалась от жалость и вдруг… этот безмятежный, крепкий сон. Он даже не пошевелился ни разу. Истинно, над Даром покровительство Милосердного. Только почему он потребовал такую жестокую плату за сегодняшнюю удачу? Почему заплатить ее должен был именно Дар?
…Пламя факелов заметалось по темным ночным улицам вскоре после того, как в последний раз, уже окончательно и наглухо закрылись крепостные ворота и мост вздыбился над ними. Через короткое время крики раздались и на склоне холма, где лугары ножами освободили путь в крепость. В ту ночь в лагере наемников покоя не было, и только крепость возвышалась по-прежнему невозмутимо безмолвная.
С рассветом бешеная ярость одураченных юкки обрушилась на крепость – следы беглецов вели сюда, и Гуцу был уверен, что варвары рабству предпочли голодную смерть. Они добровольно залезли в мышеловку, из которой выхода не было – разведчики доложили, что тоннель по-прежнему затоплен. Бесила герцога Гуцу наглость и необъяснимость ночной операции варваров.
Черные волны ярости разбивались о неприступные стены. Защитники в эйфории от успеха небывалой операции, осыпали врага градом насмешек и стрел. Боеприпасов не жалели – для крепости это был последний бой, и арсенал надо было уничтожить. Сегодня шум битвы звучал для них веселой музыкой. Хорошо укрытые за стенами, не рискуя понапрасну, они наносили врагу весомый ущерб – крепостной ров наполнялся трупами. Герцога Гуцу как будто оставил его холодный, расчетливый разум – с неистовством сумасшедшего он гнал и гнал отряды на приступ, желая смести с лица земли проклятые стены, добраться до тех, кто прятался за ними, рвать зубами, насладиться зрелищем потоков дымящейся крови. Но успокоится он только тогда, когда снова заполучит в свои руки того, кто задумал (Гуцу не сомневался) и осуществил столь дьявольский план. Пусть это будет хоть сам дьявол, он, герцог Гуцу, доберется до него.
– Отдайте мне его! – ревел Гуцу. – И я сохраню вам жизни!
А "дьявол" безмятежно спал, не подозревая о переживаниях "великолепного герцога". Шум битвы не беспокоил его – в комнатку без окон толстые стены не пропускали ни звука.
Проснулся Андрей далеко за полдень, хотел одеться и не обнаружил одежды.
– Марта! – позвал он.
Вошел юноша.
– Я рад служить тебе вместо Марты, Дар. Людей увели.
– Одежду мою почему убрали?
– Алан распорядился. Он не хотел, чтобы ты встал раньше времени.
– Принеси.
– Прости, Дар, я должен выполнить распоряжение Алана.
– Вот так, значит, я под домашним арестом? А где он сам?
– Все на стенах.
– Что там? – нахмурился Андрей.
– Юкки идут на приступ. Людей увели, а мы решили до ночи продержать юкки здесь.
– Ну и как, получается?
– Алан недавно прибегал – веселый. Лицо черным-черно от копоти, зубы да глаза сверкают. За весь день у нас только несколько раненых.
– За весь день? Сколько же сейчас?
– Да уже четвертый час пополудни. Только ты не вставай, Дар, меня пожалей. Коли ты встать захочешь, мне тебе удержать потруднее будет, чем юкки под стенами. А Алан после гневаться будет на меня.
– Ладно, – засмеялся Андрей, – не стану я тебя подводить. А тебе ведь тоже на стену не терпится? Иди.
– Ох, Дар! Да ведь ты…
– Не встану, не бойся. Передай там привет от меня.
Андрей здраво рассудил, что коли у защитников дела идут хорошо, ему нечего среди них делать, он будет не очень хорошим помощником, еще и мешать станет, отвлекать, поскольку его непременно примутся опекать. Сегодня они вполне управятся без него. А ему лучше сберечь силы для джайвы.
– "Лиента."
– "Дар, наконец-то!"
– "Долго ждать пришлось? Я столько времени проспал, только проснулся".
– "Я рад этому. Но что у вас там?"
– "По воле Алана я не должен и носа отсюда высовывать…"
– "Уж ты будь добр, так и сделай".
Андрей засмеялся.
– "Но насколько могу судить, мы с успехом держим Гуцу под стенами и потерь у нас нет. Большего, увы, не знаю".
– "Больше и не надо. У нас тоже все в порядке. Ты знаешь, что мы тоннель затопили?"
– "Нет, не знаю".
– "Мы с Аланом подумали – Гуцу так просто не проведешь, уж он непременно задумается, отчего это горожане полезли в ловушку, из которой выхода нет. Или есть? Поэтому ушли затемно еще, а Алан открыл затворки".
– "Ну и? Была разведка?"
– "Была, а как же. С них глаз не спускали, боялись, что они следы наши увидят, их ведь только на первый взгляд нет, а приглядись и вся маскировка насмарку. Но на счастье, их другое интересовало – тоннель, а к джайве они не сильно присматривались. Правда, у выхода оставили сторожевой пост. К ночи мы его уберем и просигналим вам дымом".
– "Завтра Гуцу совсем озвереет и от злости съест собственную шляпу".
– "У тебя хорошее настроение, я рад. Как ты себя чувствуешь?"
– "Лучше, чем ты думаешь".
– "Все же несправедливо, что именно тебе это выпало. Так не должно было быть".
– "А может, именно так и должно? Я захотел стать вам не чужим – наверно, за это заплатить надо было. Страдания, которые испытывал каждый из вас долго, изо дня в день, для меня сошлись в одном".
– "Дар… как странно ты думаешь. Разве можно это принять… так…"
– "По крайней мере, я теперь стал равным среди вас. Ведь теперь никто не назовет меня чужим, а?"
Что мы знаем о справедливости? Принимаем, как должное, удовольствие, а на неприятности сетуем – за что? несправедливо! Но Законы высшей гармонии незыблемы. Полу миф о битве Добра и Зла перешел на уровень научного знания о равновесии положительного и отрицательного энерго-потенциалов – увы, их должно быть поровну.
В какие законы вмешался я, изменив судьбу многих, своевольно переменив знак минус на плюс? Какие связи порвал? За удачу надо платить. Всего – поровну. Жив остался, и на том спасибо, значит цена еще милосердная.
С наступлением темноту атаки прекратились, но под стенами началось копошение – крепость наверняка минировали. Видно, юкки планировали ворваться в крепость в самый глухой час ночи или на рассвете. Ну, так тому и быть. Только хозяева незваных гостей встречать не станут, правда, угощение припасут – мины, самострелы и прочие смертельные ловушки.
…Закрепленные в скобах факелы освещали пустынное пространство двора и обезлюдевшие широкие стены. Затихли глухие голоса… Через промежуток времени откуда-то из-под земли донесся глухой грохот и нарастающий шум воды. Из темноты тоннеля стремительно выплеснулся вал, неся на длинном языке пену, мусор, водоросли…
Андрей наотрез отказался, чтобы его несли на носилках, как других раненых, рассердился, когда друзья пытались быть настойчивыми. Если он и чувствовал себя слабым, то все же не на столько, чтобы ехать на чужих плечах.
Веско был при нем неотступно, сторожил каждое движение. Андрей уставал. Все чаще выползали под ноги узловатые корни, больно вцеплялись сучья, ветки заставали врасплох и туго хлестали наотмашь. Но всякий раз плечо Веско оказывалось рядом и становилось надежной опорой. Под конец Андрей уже не останавливался передохнуть. Ему казалось, что стоит на миг сбиться с этого автоматического шага, и он упадет.
В сознании мешалось прошлое и настоящее, порой он переставал осознавать, в какой реальности находится.
"Неаккуратно работали, ботаники, увлеклись, творцы… Для чего это такие дебри? Или это уже она сама, Планета?.. Торопится. В другой раз надо комплект СМП захватить, на спорамине я бы продержался… Фу ты, какой СМП?!" – прояснялось в голове, и Андрей понимал, что две реальности пересеклись только в его душе и больше точек соприкосновения у них нет.
Эта Планета – не результат проекта "Реанимация", она еще не умирала, ее не убивали еще. Еще ох как не скоро выйдет на нее "Странник" и только потом родится проект ее второго рождения. Но тоже еще не мало времени понадобится, прежде чем на Планету придут люди и начнут выводить ее из "комы": дезактивировать, растапливать многовековое оледенение, культивировать плодоносный слой. Потом в него бросят семена, добытые хронсаторами из прошлого Планеты… Андрея как-то попросили помочь – поехать к растениеводам, рассчитать деформацию хронального поля по заданным параметрам и локально навести ее на нужной им территории. Вот тогда Андрей и видел, как джайва поднималась прямо на глазах. Это было похоже на чудо.
Глаза устают от мельтешения буро-зеленых пятен, хочется закрыть их, упасть ничком и долго-долго лежать неподвижно. Андрей поднимает лицо и сквозь первый полог джайвы, где-то на невероятной высоте угадывает второй и опять думает: "Нет, точно, перестарались эти садовники…"
Когда он почувствовал запах дыма – запах поселка, он не мог сказать об этом – на это усилие его уже не хватало.
Поселок еще скрывался за стеной зелени, когда он увидел Адоню. Ждала она их или что-то толкнуло выбежать навстречу, но она торопилась, мелькая в сплетении стволов, веток и лиан.
– Сестренка твоя, – выдохнул Андрей и привалился к дереву.
Веско тоже увидел Адоню, окликнул ее, и в следующее мгновение руки ее обвили его шею.
– Братик! Живой! – уткнулась она в него. – Живой! Родненький мой!
Адоня смеялась от радости, не вытирая счастливых слез. Она отстранилась, и Веско охнул, с оборвавшимся сердцем уставился на седую прядь.
– Потом, потом! – махнула Адоня рукой. – Отец где?
– Он сзади, в прикрытии.
– И Дар там? – в радостном нетерпении Адоня всматривалась в лица проходивших мимо.
– Дар? Вот он, – Веско показал глазами, и Адоня стремительно обернулась.
Улыбка еще была на губах, но уже умерла.
– Дар… – прошептала она.
Андрей попытался улыбнуться, но, кажется, это испугало ее еще больше.
– Я знала… – она растерянно и беспомощно обернулась к брату, снова метнулась взглядом к Андрею. – Как же так?.. Веско, да что же ты стоишь! Его скорее в поселок, к Майге…
Он сумел-таки продержаться до конца. Зато в хижине рухнул на постель, полностью отдав себя в руки Неле. Она решительно раздела его, не проронила ни слова, увидев следы недавних пыток, только плотнее сжала губы, да побелели крылья носа. Она смазала потрескавшиеся, кровоточащие струпья и Андрею стало легче. Накормила, уложила в постель, заботливо укрыла невесомым пуховым одеялом.
Он облегченно закрыл глаза, расслабил все мышцы, легкое тепло разлилось по телу. Но скоро из состояния безмятежного покоя его вывело ощущение чужого взгляда – у входа стояла Майга. Некоторое время она изучающе смотрела на него, потом сказала:
– Лиента велел мне прийти.
– Здравствуй, Майга. Тебе и без меня работы хватает, я меньше других нуждаюсь в тебе.
– Но… я не могу ослушаться… Позволь хотя бы осмотреть тебя, Лиента спросит.
– Пожалуйста, – подавив легкий вздох, согласился Андрей.
Ведунья умело, не причиняя боли, прикасалась легкими теплыми пальцами. Молчала. Потом спросила:
– Лечил тебя кто?
– Марта. Неле.
– Еще? – внимательно посмотрела на него Майга.
– Я сам, – вздохнул Андрей.
Она укрыла его одеялом, сказала:
– Ты прав, тебе мои умения не нужны – я не имею силы сделать лучше, чем ты сам.
– А нет ли у тебя какого снадобья для восстановления сил?
– Как ни быть? – живо обернулась Майга. – Ты хочешь, чтобы я дала тебе?
– Было бы кстати.
Впервые ее сумрачное лицо осветилось улыбкой и сделалось ласковым и милым.
– Я дам тебе настой девятнадцати трав, ты сразу почувствуешь облегчение и приток сил.
Майга расстелила чистую холстину, расставила на ней многочисленные склянки, флаконы, принялась волхвовать над ними. Под шелест заговоров ведунья готовила одной ей ведомый сбор: крохотной мерной чаркой она тщательно, по каплям наполняла хрустальную чашу, украшенную рубинами. Большие камни отбрасывали карминные блики на смуглое лицо лекарки, когда она осторожно вливала в нее компоненты снадобья, одновременно роняя в чашу магические древние слова: "…подымись с одра болезни, смертельной постели, с мук телесных… Сымаю немочь лихую и кладу на уголья пенные… На ноще, и на утренней заре, и на вечере проходите мои слова в ущелья дремучие, в омуты глухие…"
Шепот женщины в полумраке, уютный и мягкий, как шелест листьев или тихого ночного дождя, негромкое позвякивание склянок, сами движения ее – плавные, не суетные… Все это завораживало, расслабляло. Сами собой закрывались глаза и музыка чарующего нежного голоса уводила куда-то в забытое, но пленительное покоем и безмятежностью… Полу внятный женский шепот ласкал и баюкал, и в этом тоже было нечто, что казалось навсегда забытым…
– Смиренно мольбу тебе приношу, Человеколюбче, – яви скорое заступление свое страждущему, посети его в немощи и исцеление даруй.
Теплая рука коснулась легонько.
– Дар…
Он открыл глаза. Майга держала чашу в ладонях, отпила чуточку и сморщилась:
– Пей разом, горько очень.
Андрей опрокинул в рот жгучую жидкость – будто огня хлебнул.
– Да уж… А сама-то зачем пила?
Майга пожала плечами, сворачивая холстину.
– Как иначе? Я всегда так делаю. Хлебнет вот такого снадобья человек, да и подумает, что отравить хочу.
– Бедная Майга, несладко тебе жилось?
– Всяко, – коротко уронила она, вставая. – Если позволишь, я еще приду к тебе.
– Разумеется.
У выхода она обернулась.
– За девочку эту… Спасибо тебе, – чуть помедлив, добавила: – А я ведь думала, что тебе ни нож, ни стрела не возьмут, а ты такой же, как мы. И другой.
Не дожидаясь ответа, она вышла.
Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Что за колдовское снадобье у нее? По всему телу внутри будто муравьишки бегали. Слегка кружилась голова, туманились мысли, звуки за тонкой стеной уплывали далеко-далеко, исчезали вовсе… Потом и тело исчезло – Андрей шевелил пальцами и не чувствовал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31