В некотором смысле статьи, касающиеся этой проблемы, являются ключевыми для «Положения» в целом. Они показывают, что там, где дело обстояло не совсем ясно. Комитет прежде всего заботился об интересах христианского населения, а уж потом о евреях. Учитывая громадный размах крестьянского пьянства и масштабы долгов за спиртное. Комитет потратил необычайно много времени на попытки решить проблему, саму по себе не разрешимую: помещики ни за что не прекратили бы производство и продажу спиртного, кто бы ни был у них посредниками, христиане или евреи. Правительство хотело, не ограничивая существующие права дворянства, лишь отстранить евреев от этого занятия. Но это были тщетные мечтания, хотя членам Комитета они казались достижимыми.
Озабоченность правительства проблемой виноторговли ясно видна по непропорционально большому числу статей «Положения», посвященных различным ее аспектам. В то время как кагалу отводилась одна статья, купечеству и мещанству – четыре, с производством и продажей спиртного было так или иначе связано целых десять статей, т. е. почти пятая часть от общего числа. Но хотя эта проблема и занимала особое место в «Положении», многие важные ее аспекты рассматривались в нем весьма расплывчато. Статьей 37 предусматривалось, что все контракты евреев в сельской местности, так или иначе касающиеся винной торговли, истекали «после даты окончания» (то есть не подлежали возобновлению). В статье 38 говорилось, что «все долги поселян и другого рода людей в шинках, евреями содержимых, на том же основании ничтожны и взыскания по ним нет». Объяснялась ли эта ликвидация долгов введением «Положения» или восходила к статье 37 и предусмотренному в ней истечению срока контрактов? В отсутствие четкого административного указания, надо предполагать, что временами евреи вынуждены были рассчитывать на благородство своих должников и ждать, когда те расплатятся с долгами. Позже перед чиновниками, проводившими в жизнь «Положение», возникали и иные трудности. Так, неясным оставалось точное содержание понятия «аренда».
Самой важной среди статей, касающихся торговли спиртным, была статья 34:
«Никто из евреев, начиная с 1 генваря 1807 года, в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1 генваря 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы, или другие заведения, на большой дороге состоящие, кому бы они не принадлежали, обществам, или частным людям».
Это значило, что еврейские семьи, хотя бы отчасти жившие за счет какой-то из сторон виноторговли, лишатся средств к существованию. Правительство скоро осознало, что количество еврейских семей, которых это касается, довольно значительно. Теоретически, конечно, это были те самые евреи, которым предстояло составить новый класс хлебопашцев и поставить рабочую силу для новых еврейских фабрик. То, что выглядело привлекательно, оставаясь в сфере теории общественного строительства, обернулось катастрофой, осуществленной на практике, при минимальной подготовке и финансировании. Чистым результатом этой реформы оказался повсеместный хаос и экономические бедствия.
Евреи, конечно, были главной мишенью реформы отрасли, но при этом Комитет указал – хотя и несколько туманно, – что за решение возникающих проблем в значительной мере ответственны помещики. (Тем более что упомянутые помещики были поляками.) Статья 35 предусматривала денежные штрафы и даже конфискацию имущества помещиков, норовивших обойти закон, запрещающий сдачу в аренду евреям прав на винокурение. Впрочем, сомнительно, чтобы такие наказания часто, или вообще когда-нибудь, действительно налагались.
В целом, именно запрещение еврейской виноторговли должно было дать толчок другим реформам. Из-за него многие сельские евреи снялись с мест и по необходимости примкнули к другим, более продуктивным экономическим сословиям. Сначала предполагалось, что эта трансформация произойдет в течение двух-трех лет и завершится примерно в 1807–1808 гг. Комитет никак не намекнул на трудности, которых можно было ожидать.
В конце «Положения», после того как в нем была теоретически решена проблема стабилизации экономического положения евреев, уделялось внимание различным преобразованиям общественной жизни. Ими регулировался допуск евреев в русское общество и определялись оставшиеся сферы их самоуправления. Как российским подданным, евреям обещали полную защиту закона наравне с другими. Им гарантировалась неприкосновенность имущества, свобода от дискриминации и ущемления прав, свобода передвижения и право юридического рассмотрения претензий, если они жили в частных владениях.
Как сказано выше, правительство сохранило кагал, как и многие привилегии раввината. Кроме того, были официально установлены каналы правительственного контроля. Кагальные старшины и раввины должны были избираться в общине на срок в три года с правом избрания на новый срок. Губернские власти получили право налагать запрет на то или иное избрание, так как победители на выборах подлежали их утверждению (статья 50). Власть раввината вызывала тревогу у реформаторов, прозвучавшую и в «Положении», где особый раздел посвящался определению его функций и методов контроля над ним. Раввинам строго указали на то, что их юрисдикция распространяется лишь на религиозные споры. Им запрещалось использовать характерное оружие былых времен для усмирения отступников: отлучение от общины, штрафы, проклятия, изгнания и, конечно, право налагать телесные наказания (о чем просили кагалы). Нарушителей ожидали крупные штрафы (статья 51).
Комитет попытался также покончить с шумной «сектантской» войной, в которой столкнулись хасиды и миснагдим. Статья 53 разрешала любой самостоятельной секте основать собственную синагогу и избрать своего раввина в любой общине. Однако закон оговаривал, что кагал должен быть все-таки единым. Здесь проявилась еще одна особенность взглядов Комитета. Его члены, кажется, никогда толком не понимали, каким образом в жизни евреев религиозное начало соотносится со светским. Попыткой провести между ними искусственное разделение комитет нарушил многовековые традиции и обычаи. Так, он продлил полномочия религиозного суда, «бет дин», совершенно не учитывая, что очень часто те дела, которые власти воспринимали как светские, выносились именно на его рассмотрение. Точно так же едва ли следовало ожидать от враждующих еврейских религиозных направлений, отравленных взаимной ненавистью, успешного сотрудничества в светских делах кагала. Например, такие обязанности, как распределение налогов, буквально гарантировали неизбежные столкновения в будущем.
По мере того как правительство проводило в жизнь статьи «Положения», все очевиднее становилась их непоследовательность, и тем призрачнее надежды на их действенность. И хотя все его недостатки вскоре проявились, власти постепенно отвлеклись от дальнейших широкомасштабных реформаторских начинаний – страна пережила Отечественную войну с Наполеоном, император обратился к политическому консерватизму и религиозному обскурантизму. «Положение» осталось в силе, его то уточняли и дополняли административными постановлениями, то просто игнорировали. И если позитивные стороны преобразований, намеченных «Положением», часто отбрасывались, то его негативные аспекты, такие, как черта оседлости, все прочнее врастали в рамки общеимперского законодательства.
Глава 6
Трудная судьба реформ
(1804–1825)
Человек предполагает, а Господь располагает: одно дело – разрабатывать реформы, и совсем другое – осуществлять их. Результаты проведения в жизнь «Положения о евреях» 1804 г. представляют интерес хотя бы уже потому, что это – классический пример попытки примирить реальность с идеалом. «Положение» важно еще и как один из немногих проектов начала александровского царствования, воплощавшихся на деле. Реализация «Положения» показывает, что внешние силы и внутренние обстоятельства влияли на становление окончательного варианта этого закона не меньше, чем сами его авторы. Ярче всего судьба «Положения» 1804 г. демонстрирует, какой это был сизифов труд – воплощение в жизнь теоретических проектов решения еврейского вопроса. Впрочем, это касалось не только названного вопроса. Подобно «Положению о евреях», многие из порожденных российским просвещенным абсолютизмом законодательных постановлений по крупным проблемам при встрече с реальностью нуждались в дополнительных истолкованиях и разъяснениях.
В основе самой идеи реформы, как сказано в 5-й главе этой книги, лежали два стремления – к «истинному благу евреев» и к «благоденствию местного населения». Эти цели друг другу формально не противоречили, но добиться их слаженного сочетания в окончательном варианте «Положения» не удалось. В итоге администраторам постоянно приходилось выбирать самое важное в рамках обеих категорий или отдавать предпочтение одной из них. Достижение «истинного блага евреев» интерпретировалось в политическом смысле – как превращение их в хороших верноподданных. Для этого следовало прочно закрепить евреев на отведенном им месте в некой идеализированной модели устройства российского общества. На это и были нацелены намеченные социальные преобразования. Они носили декларативный характер, поскольку подразумевали лишь «тихое ободрение» со стороны властей при активном содействии самих евреев. Преимущество подобных преобразований заключалось в том, что они не требовали от правительства никаких затрат, кроме энергии на уговоры и подбадривание. Правда, впоследствии обнаружились и их недостатки – реформы социального статуса евреев не приносили сколько-нибудь ощутимых результатов.
«Просвещенческие» статьи «Положения» оказались мертворожденными, да иначе и быть не могло. Разумеется, в нем был обещан доступ еврейским детям в начальные школы и полная неприкосновенность их веры. Но на отторгнутых у Польши территориях школьное обучение почти полностью находилось в руках католического духовенства, что вряд ли могло не внушать беспокойства верующим еврейским родителям. В отзыве минского губернского кагала о «Положении 1804 г.» явственно прозвучала тревога о том, что еврейских детей в русских школах могут склонять к обращению в христианство. Статистика красноречиво свидетельствует о полном провале попытки наладить «светское» начальное обучение евреев. В 1808 г. в Витебской губернии только один еврейский ученик посещал общую школу, и еще девять таких учащихся насчитывалось в Могилевской губернии. Крупная университетская реформа Александра I, предусматривавшая создание сети общеобразовательных начальных школ, еще только начиналась. Пока же существующая система далеко не справлялась даже с обучением христиан, так что не могло быть и речи о приеме в школы сколько-нибудь значительного числа евреев. (Даже в 70-е гг. XIX в., когда начался внезапный приток евреев в уже гораздо лучше организованные к тому времени русские школы в черте оседлости, это вызвало среди школьной администрации лишь панику; раздались призывы ввести запрет на прием евреев). Следуя статье 6 «Положения о евреях», все еврейские начальные школы формально внесли в программу курсы русского, немецкого или польского языков. Но никакой системы инспекции и контроля при этом не учредили, что и привело к предсказуемым результатам. Даже пятьдесят лет спустя русские власти все еще периодически издавали постановления о необходимости наладить обучение языкам в еврейских начальных школах.
Ни один молодой еврей – выпускник традиционной школы с усиленным изучением Талмуда, не был подготовлен к поступлению в русское учебное заведение более высокой ступени, да, как правило, к этому и не стремился. С другой стороны, русские власти крайне изумлялись при виде такого поразительного явления, как русский еврей с университетским дипломом. Когда уроженец Курляндии, Симон Вульф, в 1816 г. выполнил все необходимые условия и получил степень кандидата права в Дерптском университете, совет факультета не разрешил ему добиваться степени доктора права. Решение профессоров поддержал Совет министров, нарушив тем самым статью 5 «Положения о евреях». Обе инстанции отказали Вульфу под тем предлогом, что для получения докторской степени необходимо изучать церковное право, а еврейская вера этого якобы не допускает. Вульфа ненадолго приняли на государственную службу – а это была единственная карьера, приличная выпускнику университета, – в Коллегию юстиции по делам Курляндии и Лифляндии. Впрочем, скоро отстранили от службы под тем же предлогом. Неудивительно, что у Вульфа было мало последователей.
Столь же безуспешными оказались предусмотренные «Положением» меры по внедрению обязательной языковой подготовки раввинов под угрозой отстранения их от должности. (При этом было совершенно непонятно, как именно намеревается русское правительство смещать должностные лица, им не назначавшиеся, не контролируемые и ему не подчиненные.) Неосуществимы были и требования о том, чтобы еврейские купцы вели бухгалтерские книги на каком-нибудь языке, кроме еврейского. Даже вполне практичное правило о владении немецким, польским или русским языками евреями, избираемыми в городское самоуправление, выполнялось плохо. Об этом говорят бесконечные петиции о его отмене со стороны представителей еврейских общин в русских судах. «Положение» содержало и попытку устранить наиболее заметные внешние признаки чужеродности евреев для христианского окружения – лапсердаки, ермолки, пейсы. И все-таки ни одна императорская поездка по западным губерниям при Александре I и двух его преемниках не обходилась без последующего раздраженного запроса: почему на каждой рыночной площади, по всему пути следования, государю попадались на глаза толпы евреев в традиционных (и противозаконно носимых) одеяниях.
Сохранив кагал как полусамостоятельный орган управления еврейской общиной, составители «Положения» 1804 г. с успехом перечеркнули собственное намерение ограничить власть раввината. По замыслу, судебные полномочия раввинов сводились к вопросам ритуала и вероучения – как будто в еврейской культуре можно с легкостью разграничить религиозное и светское начало. Если добавить к этому, что никакого надзора со стороны властей и здесь предусмотрено не было, то можно всерьез сомневаться в том, что «бет дин» – раввинский суд – лишился своей традиционной юрисдикции. Вызывает сомнение и эффективность запрета на право раввинов налагать проклятие и изгонять евреев из общины. Реальность такого положения дел признало и само русское правительство, дав в 1817 г. официальное разрешение раввинам налагать проклятие на виновных в контрабанде. Также нельзя сказать, чтобы хоть кто-то из раввинов принялся за изучение предписанных языков, потому что и в середине XIX столетия власти все еще пытались осуществить эту химерическую мечту. Итак, по сути дела, авторы «Положения» предоставили самим евреям выбирать, с какой скоростью пойдут у них преобразования в культурной сфере, а еврейское общество предпочло вообще не реагировать на призывы к реформам.
Из двух вышеназванных целей еврейской реформы правительство обращало большее внимание на «благоденствие коренного населения» (т. е. нееврейского). Оно же было неразрывно связано с необходимостью превращения евреев в «хороших подданных» с точки зрения экономики. Путь к достижению этих целей лежал через ограничение неугодной властям экономической деятельности евреев и поощрение их к новым, полезным занятиям – сельскому хозяйству и фабричному производству. В противоположность «тихому ободрению» просвещения, в экономических делах правительство было готово не жалеть реальных сил и развернуть широкую программу социального строительства.
Но прежде чем приступить к ее осуществлению, государственная власть была вынуждена объяснить, что она, собственно говоря, имела в виду. Так, срочных разъяснений требовала статья 34, не позволявшая евреям «…содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом». Неясность возникла из-за содержания русского термина «аренда». По-польски это слово применялось специально и исключительно для обозначения аренды в виноторговле, в русском же языке оно имело более широкое значение. Вопрос о том, что именно хотело ограничить правительство этой статьей «Положения».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Озабоченность правительства проблемой виноторговли ясно видна по непропорционально большому числу статей «Положения», посвященных различным ее аспектам. В то время как кагалу отводилась одна статья, купечеству и мещанству – четыре, с производством и продажей спиртного было так или иначе связано целых десять статей, т. е. почти пятая часть от общего числа. Но хотя эта проблема и занимала особое место в «Положении», многие важные ее аспекты рассматривались в нем весьма расплывчато. Статьей 37 предусматривалось, что все контракты евреев в сельской местности, так или иначе касающиеся винной торговли, истекали «после даты окончания» (то есть не подлежали возобновлению). В статье 38 говорилось, что «все долги поселян и другого рода людей в шинках, евреями содержимых, на том же основании ничтожны и взыскания по ним нет». Объяснялась ли эта ликвидация долгов введением «Положения» или восходила к статье 37 и предусмотренному в ней истечению срока контрактов? В отсутствие четкого административного указания, надо предполагать, что временами евреи вынуждены были рассчитывать на благородство своих должников и ждать, когда те расплатятся с долгами. Позже перед чиновниками, проводившими в жизнь «Положение», возникали и иные трудности. Так, неясным оставалось точное содержание понятия «аренда».
Самой важной среди статей, касающихся торговли спиртным, была статья 34:
«Никто из евреев, начиная с 1 генваря 1807 года, в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1 генваря 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы, или другие заведения, на большой дороге состоящие, кому бы они не принадлежали, обществам, или частным людям».
Это значило, что еврейские семьи, хотя бы отчасти жившие за счет какой-то из сторон виноторговли, лишатся средств к существованию. Правительство скоро осознало, что количество еврейских семей, которых это касается, довольно значительно. Теоретически, конечно, это были те самые евреи, которым предстояло составить новый класс хлебопашцев и поставить рабочую силу для новых еврейских фабрик. То, что выглядело привлекательно, оставаясь в сфере теории общественного строительства, обернулось катастрофой, осуществленной на практике, при минимальной подготовке и финансировании. Чистым результатом этой реформы оказался повсеместный хаос и экономические бедствия.
Евреи, конечно, были главной мишенью реформы отрасли, но при этом Комитет указал – хотя и несколько туманно, – что за решение возникающих проблем в значительной мере ответственны помещики. (Тем более что упомянутые помещики были поляками.) Статья 35 предусматривала денежные штрафы и даже конфискацию имущества помещиков, норовивших обойти закон, запрещающий сдачу в аренду евреям прав на винокурение. Впрочем, сомнительно, чтобы такие наказания часто, или вообще когда-нибудь, действительно налагались.
В целом, именно запрещение еврейской виноторговли должно было дать толчок другим реформам. Из-за него многие сельские евреи снялись с мест и по необходимости примкнули к другим, более продуктивным экономическим сословиям. Сначала предполагалось, что эта трансформация произойдет в течение двух-трех лет и завершится примерно в 1807–1808 гг. Комитет никак не намекнул на трудности, которых можно было ожидать.
В конце «Положения», после того как в нем была теоретически решена проблема стабилизации экономического положения евреев, уделялось внимание различным преобразованиям общественной жизни. Ими регулировался допуск евреев в русское общество и определялись оставшиеся сферы их самоуправления. Как российским подданным, евреям обещали полную защиту закона наравне с другими. Им гарантировалась неприкосновенность имущества, свобода от дискриминации и ущемления прав, свобода передвижения и право юридического рассмотрения претензий, если они жили в частных владениях.
Как сказано выше, правительство сохранило кагал, как и многие привилегии раввината. Кроме того, были официально установлены каналы правительственного контроля. Кагальные старшины и раввины должны были избираться в общине на срок в три года с правом избрания на новый срок. Губернские власти получили право налагать запрет на то или иное избрание, так как победители на выборах подлежали их утверждению (статья 50). Власть раввината вызывала тревогу у реформаторов, прозвучавшую и в «Положении», где особый раздел посвящался определению его функций и методов контроля над ним. Раввинам строго указали на то, что их юрисдикция распространяется лишь на религиозные споры. Им запрещалось использовать характерное оружие былых времен для усмирения отступников: отлучение от общины, штрафы, проклятия, изгнания и, конечно, право налагать телесные наказания (о чем просили кагалы). Нарушителей ожидали крупные штрафы (статья 51).
Комитет попытался также покончить с шумной «сектантской» войной, в которой столкнулись хасиды и миснагдим. Статья 53 разрешала любой самостоятельной секте основать собственную синагогу и избрать своего раввина в любой общине. Однако закон оговаривал, что кагал должен быть все-таки единым. Здесь проявилась еще одна особенность взглядов Комитета. Его члены, кажется, никогда толком не понимали, каким образом в жизни евреев религиозное начало соотносится со светским. Попыткой провести между ними искусственное разделение комитет нарушил многовековые традиции и обычаи. Так, он продлил полномочия религиозного суда, «бет дин», совершенно не учитывая, что очень часто те дела, которые власти воспринимали как светские, выносились именно на его рассмотрение. Точно так же едва ли следовало ожидать от враждующих еврейских религиозных направлений, отравленных взаимной ненавистью, успешного сотрудничества в светских делах кагала. Например, такие обязанности, как распределение налогов, буквально гарантировали неизбежные столкновения в будущем.
По мере того как правительство проводило в жизнь статьи «Положения», все очевиднее становилась их непоследовательность, и тем призрачнее надежды на их действенность. И хотя все его недостатки вскоре проявились, власти постепенно отвлеклись от дальнейших широкомасштабных реформаторских начинаний – страна пережила Отечественную войну с Наполеоном, император обратился к политическому консерватизму и религиозному обскурантизму. «Положение» осталось в силе, его то уточняли и дополняли административными постановлениями, то просто игнорировали. И если позитивные стороны преобразований, намеченных «Положением», часто отбрасывались, то его негативные аспекты, такие, как черта оседлости, все прочнее врастали в рамки общеимперского законодательства.
Глава 6
Трудная судьба реформ
(1804–1825)
Человек предполагает, а Господь располагает: одно дело – разрабатывать реформы, и совсем другое – осуществлять их. Результаты проведения в жизнь «Положения о евреях» 1804 г. представляют интерес хотя бы уже потому, что это – классический пример попытки примирить реальность с идеалом. «Положение» важно еще и как один из немногих проектов начала александровского царствования, воплощавшихся на деле. Реализация «Положения» показывает, что внешние силы и внутренние обстоятельства влияли на становление окончательного варианта этого закона не меньше, чем сами его авторы. Ярче всего судьба «Положения» 1804 г. демонстрирует, какой это был сизифов труд – воплощение в жизнь теоретических проектов решения еврейского вопроса. Впрочем, это касалось не только названного вопроса. Подобно «Положению о евреях», многие из порожденных российским просвещенным абсолютизмом законодательных постановлений по крупным проблемам при встрече с реальностью нуждались в дополнительных истолкованиях и разъяснениях.
В основе самой идеи реформы, как сказано в 5-й главе этой книги, лежали два стремления – к «истинному благу евреев» и к «благоденствию местного населения». Эти цели друг другу формально не противоречили, но добиться их слаженного сочетания в окончательном варианте «Положения» не удалось. В итоге администраторам постоянно приходилось выбирать самое важное в рамках обеих категорий или отдавать предпочтение одной из них. Достижение «истинного блага евреев» интерпретировалось в политическом смысле – как превращение их в хороших верноподданных. Для этого следовало прочно закрепить евреев на отведенном им месте в некой идеализированной модели устройства российского общества. На это и были нацелены намеченные социальные преобразования. Они носили декларативный характер, поскольку подразумевали лишь «тихое ободрение» со стороны властей при активном содействии самих евреев. Преимущество подобных преобразований заключалось в том, что они не требовали от правительства никаких затрат, кроме энергии на уговоры и подбадривание. Правда, впоследствии обнаружились и их недостатки – реформы социального статуса евреев не приносили сколько-нибудь ощутимых результатов.
«Просвещенческие» статьи «Положения» оказались мертворожденными, да иначе и быть не могло. Разумеется, в нем был обещан доступ еврейским детям в начальные школы и полная неприкосновенность их веры. Но на отторгнутых у Польши территориях школьное обучение почти полностью находилось в руках католического духовенства, что вряд ли могло не внушать беспокойства верующим еврейским родителям. В отзыве минского губернского кагала о «Положении 1804 г.» явственно прозвучала тревога о том, что еврейских детей в русских школах могут склонять к обращению в христианство. Статистика красноречиво свидетельствует о полном провале попытки наладить «светское» начальное обучение евреев. В 1808 г. в Витебской губернии только один еврейский ученик посещал общую школу, и еще девять таких учащихся насчитывалось в Могилевской губернии. Крупная университетская реформа Александра I, предусматривавшая создание сети общеобразовательных начальных школ, еще только начиналась. Пока же существующая система далеко не справлялась даже с обучением христиан, так что не могло быть и речи о приеме в школы сколько-нибудь значительного числа евреев. (Даже в 70-е гг. XIX в., когда начался внезапный приток евреев в уже гораздо лучше организованные к тому времени русские школы в черте оседлости, это вызвало среди школьной администрации лишь панику; раздались призывы ввести запрет на прием евреев). Следуя статье 6 «Положения о евреях», все еврейские начальные школы формально внесли в программу курсы русского, немецкого или польского языков. Но никакой системы инспекции и контроля при этом не учредили, что и привело к предсказуемым результатам. Даже пятьдесят лет спустя русские власти все еще периодически издавали постановления о необходимости наладить обучение языкам в еврейских начальных школах.
Ни один молодой еврей – выпускник традиционной школы с усиленным изучением Талмуда, не был подготовлен к поступлению в русское учебное заведение более высокой ступени, да, как правило, к этому и не стремился. С другой стороны, русские власти крайне изумлялись при виде такого поразительного явления, как русский еврей с университетским дипломом. Когда уроженец Курляндии, Симон Вульф, в 1816 г. выполнил все необходимые условия и получил степень кандидата права в Дерптском университете, совет факультета не разрешил ему добиваться степени доктора права. Решение профессоров поддержал Совет министров, нарушив тем самым статью 5 «Положения о евреях». Обе инстанции отказали Вульфу под тем предлогом, что для получения докторской степени необходимо изучать церковное право, а еврейская вера этого якобы не допускает. Вульфа ненадолго приняли на государственную службу – а это была единственная карьера, приличная выпускнику университета, – в Коллегию юстиции по делам Курляндии и Лифляндии. Впрочем, скоро отстранили от службы под тем же предлогом. Неудивительно, что у Вульфа было мало последователей.
Столь же безуспешными оказались предусмотренные «Положением» меры по внедрению обязательной языковой подготовки раввинов под угрозой отстранения их от должности. (При этом было совершенно непонятно, как именно намеревается русское правительство смещать должностные лица, им не назначавшиеся, не контролируемые и ему не подчиненные.) Неосуществимы были и требования о том, чтобы еврейские купцы вели бухгалтерские книги на каком-нибудь языке, кроме еврейского. Даже вполне практичное правило о владении немецким, польским или русским языками евреями, избираемыми в городское самоуправление, выполнялось плохо. Об этом говорят бесконечные петиции о его отмене со стороны представителей еврейских общин в русских судах. «Положение» содержало и попытку устранить наиболее заметные внешние признаки чужеродности евреев для христианского окружения – лапсердаки, ермолки, пейсы. И все-таки ни одна императорская поездка по западным губерниям при Александре I и двух его преемниках не обходилась без последующего раздраженного запроса: почему на каждой рыночной площади, по всему пути следования, государю попадались на глаза толпы евреев в традиционных (и противозаконно носимых) одеяниях.
Сохранив кагал как полусамостоятельный орган управления еврейской общиной, составители «Положения» 1804 г. с успехом перечеркнули собственное намерение ограничить власть раввината. По замыслу, судебные полномочия раввинов сводились к вопросам ритуала и вероучения – как будто в еврейской культуре можно с легкостью разграничить религиозное и светское начало. Если добавить к этому, что никакого надзора со стороны властей и здесь предусмотрено не было, то можно всерьез сомневаться в том, что «бет дин» – раввинский суд – лишился своей традиционной юрисдикции. Вызывает сомнение и эффективность запрета на право раввинов налагать проклятие и изгонять евреев из общины. Реальность такого положения дел признало и само русское правительство, дав в 1817 г. официальное разрешение раввинам налагать проклятие на виновных в контрабанде. Также нельзя сказать, чтобы хоть кто-то из раввинов принялся за изучение предписанных языков, потому что и в середине XIX столетия власти все еще пытались осуществить эту химерическую мечту. Итак, по сути дела, авторы «Положения» предоставили самим евреям выбирать, с какой скоростью пойдут у них преобразования в культурной сфере, а еврейское общество предпочло вообще не реагировать на призывы к реформам.
Из двух вышеназванных целей еврейской реформы правительство обращало большее внимание на «благоденствие коренного населения» (т. е. нееврейского). Оно же было неразрывно связано с необходимостью превращения евреев в «хороших подданных» с точки зрения экономики. Путь к достижению этих целей лежал через ограничение неугодной властям экономической деятельности евреев и поощрение их к новым, полезным занятиям – сельскому хозяйству и фабричному производству. В противоположность «тихому ободрению» просвещения, в экономических делах правительство было готово не жалеть реальных сил и развернуть широкую программу социального строительства.
Но прежде чем приступить к ее осуществлению, государственная власть была вынуждена объяснить, что она, собственно говоря, имела в виду. Так, срочных разъяснений требовала статья 34, не позволявшая евреям «…содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом». Неясность возникла из-за содержания русского термина «аренда». По-польски это слово применялось специально и исключительно для обозначения аренды в виноторговле, в русском же языке оно имело более широкое значение. Вопрос о том, что именно хотело ограничить правительство этой статьей «Положения».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39