Он заметил, что они работали портными, сапожниками, резчиками по камню и ювелирами – словом, занимались «легкими рукоделиями». Тяжелые же ремесла – кузнечное, плотницкое, слесарное, столярное и т. п. – «между евреями неупотребительны». К тому же почти все еврейские ремесленники были недостаточно хорошо обучены. Не пройдя такого обучения, как подмастерья в христианских ремесленных цехах, евреи, как правило, начинали работать, располагая минимальными навыками. Причину он видел в такой особенности еврейского общества, как традиция ранних браков, вынуждавшая человека чуть ли не в детском возрасте заботиться о пропитании семьи. Фризель осуждал ремесленное еврейское сословие не столько за мошенничество и нечестность в делах, сколько за некачественную работу. Впрочем, этих евреев он уважал за то, что они, по крайней мере, пытаются честно работать, как бы скромен ни был результат их усилий.
О третьей и самой многочисленной группе – о еврейских шинкарях – никак нельзя было сказать то же самое. Тут Фризель повторил обвинения минских маршалов: евреи захватили всю виноторговлю, разоряют крестьянство продажей водки в кредит, и ни один человек, угодивший в долговую кабалу к евреям, не в силах из нее выбраться. Одновременно он сделал важное наблюдение: как ни скверно евреи влияли на крестьян, не заметно было, чтобы сами они жили лучше. Еврейская корчма и убогое еврейское местечко были неряшливы и грязны, а его обитатели прозябали на грани нищеты. Он отметил, что дохода, получаемого от корчмы, редко хватало на семью, а потому многие из них содержали женщины, а их мужья уходили на другие промыслы. И хотя прямо Фризель об этом не сказал, он подразумевал, что в таком положении виновата система, частью которой являлся каждый еврей, а не какое-то особое их свойство.
Фризель не смог найти никакого применения последнему «классу» – сброду всяческих бездельников, получателей благотворительных пособий, менял и факторов (что в польской традиции обозначало людей, готовых за деньги на любые услуги). При этом Фризель отметил (хотя едва ли это их оправдывало), что подобные занятия – единственная надежда для многих людей заработать деньги на уплату податей, и прежде всего, двойного налога. Он полагал, что этот «класс» исчезнет, а евреи займутся каким-нибудь делом, полезным для государства, лишь тогда, когда их нравственность в целом станет выше, как и материальное благосостояние. Одновременно он утверждал, что «…не встречалось почти случая, чтобы когда-либо еврей донес на любого еврея, что он обманул, украл, убил или другое какое подобное преступление учинил». После этого Фризель высказал предложения как добиться улучшения нравственности еврейского населения.
Рассуждая в духе Мендельсона, он настаивал на том, что просвещение евреев надо начинать с реформирования их веры. Власти, писал он, должны и дальше проявлять веротерпимость и позволять евреям иметь все законные привилегии в религиозной жизни. Одновременно правительству надлежало быть настороже в отношении любой их религиозной деятельности, идущей вразрез с его интересами. Следовало прекратить религиозное противостояние в еврейском обществе. Российские власти должны были каким-то образом (как именно, Фризель не объяснял) оберегать традиционную еврейскую веру и строго запрещать всякие новшества, способные породить волнения, невежество или обман. Учитывая все это, властям предстояло уничтожить языковой барьер, позволявший еврейским лидерам вести свои дела. Отныне вся официальная внутриобщинная деятельность должна была осуществляться на польском языке (это напоминало о том, что Белоруссия и Украина оставались еще далеко не русифицированными).
Фризель признавал, что сами по себе эти меры недостаточны, чтобы поднять уровень нравственности евреев. Подобно многим реформаторам, он возлагал надежды на следующее поколение, должным образом подготовленное к роли преобразователей. Властям предстояло добиться обучения еврейской молодежи в средних школах, программа которых не ограничивалась бы лишь религиозным воспитанием. «Когда получат они некоторое просвещение и нравственность их образуется, тогда они, без сомнения, станут гнушаться теми пороками, которые им вообще приписываются».
Другую проблему религиозного свойства представляли собой ранние браки у евреев, иногда заключавшиеся между семилетними детьми или даже младше. Этот обычай порождал ряд затруднений. Молодые люди женились так рано, что не успевали овладеть какой-нибудь профессией, прежде чем взять на себя содержание семьи. И хотя ранние браки способствовали увеличению численности населения (впрочем, Фризель, как и его современники, не приветствовал бурный рост численности евреев), раннее и частое деторождение неблагоприятно сказывалось на здоровье женщин, которые нередко к тридцати годам становились «совсем уже дряхлы». Быстро умножавшуюся семью было очень трудно прокормить. Поэтому Фризель, вслед за австрийскими властями, высказался в пользу ограничения брачного возраста, желательно – двадцатью годами, причем человек обязан был доказать, что уже может содержать семью. Однако, в отличие от австрийского закона, эта мера не преследовала прямую цель сокращения роста численности евреев.
Фризель отдавал себе отчет в том, что эти культурные реформы должны сопровождаться улучшением социально-экономического положения народа, и потому предусматривал расширение области его экономической деятельности. Поэтому доклад Фризеля особенно важен как ступень в развитии отношения к евреям в России. С одной стороны, этот документ способствовал ознакомлению центральных властей с условиями жизни евреев: известно, что в дальнейшем его рассматривал и изучал Еврейский комитет в 1802 г. С другой – он помог правительству яснее осознать неудовлетворительность существующего статуса евреев как «городского торгового сословия». Более того, в докладе предлагалось отнести их к новым социальным разрядам.
По плану Фризеля, евреев следовало разделить на три класса: купцов, ремесленников и хлебопашцев. Еврейские купцы полностью уравнивались в правах с христианами, принадлежавшими к купеческому сословию. Это означало уничтожение всякого фактического неравноправия еврейских купцов, которое существовало, несмотря на то, Екатерина II уже давно гарантировала им равенство. Фризель не развил это положение, так что остается гадать, как он собирался поступить с ограничениями на права евреев участвовать в выборах и занимать должности, а между тем такие ограничения широко использовались местными властями для поддержания спокойствия в обществе. Подобным же образом Фризель думал уравнять в правах с христианами всех евреев, приписанных к мещанству, и дать им право вступать в ремесленные цеха. В целом, в подходе Фризеля к проблеме еврейских торговцев и ремесленников было не так уж много нового, за исключением открытого призыва к более справедливому применению к ним всех законов, общих для членов этих сословий.
Зато его предложение превратить часть еврейского населения в крестьян было ново, хотя подобные мысли уже содержались в ответах предводителей дворянства на запрос властей. В Польше евреям традиционно запрещалось покупать землю и владеть ей, но они при этом оставались свободными людьми и никогда не были закрепощены. Вековую традицию было трудно преодолеть, так что даже тогда, когда в последние годы существования независимого польского государства евреям разрешили приобретать землю в личное пользование, почти никто из них не решился на это. Да и первым русским администраторам бывших польских земель никогда не приходило в голову, что евреи могут не принадлежать к городским сословиям. Поэтому им не полагалось покупать землю в русской деревне и владеть ею, а точнее – владеть крепостными крестьянами. Тем не менее Фризель считал, что все евреи, не входившие в первые два разряда не только по названию, но и в действительности, должны были сделаться членами нового, специально созданного «класса» свободных крестьян-евреев. Фризель указывал, что в Российской империи нет недостатка в землях, пригодных для обработки, так что евреи, поселившись на них, смогут избежать излишней скученности и разорвать привычную налоговую зависимость от польских помещиков. Он специально оговорил, что евреи, поселившиеся как наемные сельскохозяйственные работники в частных владениях, сохранят право переселиться в другое место, уладив все денежные дела (после того как пройдет перепись населения). И наконец, чтобы поощрить будущих еврейских земледельцев и поддержать их материально, Фризель предложил на десять лет освободить их от государственных налогов. Но в его планах создания этого нового сословия оставалось много недосказанного. Казалось, он забыл или просто не учел то обстоятельство, что в 1795 г. власти уже приглашали евреев селиться в Новороссии. Он не назвал те районы, где считал целесообразным расселить евреев, и не высказал никаких рекомендаций по обучению еврейского крестьянства и контролю над ним.
Более основательно подошел Фризель к проблеме кагала. Поскольку он предлагал ввести полное гражданское и налоговое равноправие евреев с христианами, то кагал как институт сбора налогов становился ненужным. Кроме того, все гражданские иски и уголовные дела теперь должны были рассматривать соответствующие сословные суды. Лишенный, таким образом, своих функций кагал следовало упразднить, а вместе с ним «уничтожились бы… тысячи несправедливостей». При этом Фризель уточнил, что долги, оставшиеся за кагалами, надо будет с них все-таки взыскать. Для этого он рекомендовал сохранить кагальный «коробочный сбор» – акцизный налог на кошерное мясо и другие предметы первой необходимости. Таким способом в течение нескольких лет, по его мнению, были бы выполнены все фискальные обязательства евреев.
Как ни уверен был Фризель в правильности своего плана, он понимал, что выполнить его будет непросто. Например, он просил двухлетней отсрочки, чтобы евреи, занятые в виноторговле, смогли, не торопясь, закончить все расчеты со шляхтой и распродать имущество. Кроме того, он предложил ввести некоторые чисто внешние меры, например, запретить характерное платье польских евреев – дорогое, неудобное для работы, нечистое и неопрятное («чрез что наиболее усиливается презрение, которому… сей народ подвержен»). Несмотря на то, что столь радикальные перемены, конечно, вызвали бы потрясения, автор не сомневался в осуществимости этого плана под руководством опытных людей, особенно если бы внутри общины им помогали «ученейшие и просвещеннейшие» евреи. Уповая на это, Фризель представил свой проект на рассмотрение правительства. Вскоре появился и еще один проект, автором которого выступил Гавриил Романович Державин.
В отличие от «тевтона» Фризеля, Державин родился в 1743 г. в Казани, в семье, имевшей давнюю примесь татарской крови. О жизни и карьере Державина известно больше, чем о судьбе Фризеля, потому что он прославился как литератор и к тому же оставил мемуары. Его «Записки» представляют собой предвзятый, но увлекательный рассказ о жизни этого государственного деятеля, любимца Екатерины, Павла и Александра. Как и Фризель, он имел опыт в управлении, служил губернатором Олонецкой (1784 г.) и Тамбовской (1786 г.) губерний (кстати, ни в одной из них не было еврейского населения). Как явствует из его «Мнения», Державин питал некоторые религиозные предрассудки против евреев. В «Записках» приводятся эпизоды, как будто свидетельствующие о его юдофобии, правда, скорее на бытовом уровне. В тех немногих случаях, когда в своих «Записках» Державин говорил о евреях – а впервые он столкнулся с ними, кажется, только в 1799 т., – он изображал отдельных их представителей в очень неблагоприятном свете, как людей, почти постоянно замешанных в темных или преступных делах. Например, первое упоминание о евреях в «Записках» связано с порицанием в адрес князя Потемкина, смотревшего сквозь пальцы на то, как князь Вяземский продал две тысячи душ на запорожских землях некому «Штиглицу, еврею», хотя законность такой сделки была сомнительна.
В 1799 г. Державин был направлен Сенатом расследовать жалобы шкловских евреев на Семена Зорича, хозяина Шклова и бывшего фаворита Екатерины II. Державин утверждал, что это был заговор с двойной целью – временно удалить его из столицы и дать возможность другому фавориту императрицы дешево приобрести имение Зорича после конфискации. Но Державин оправдал Зорича, постановив, что евреи нанесли ему не меньший вред, чем он им. Надо сказать, что сначала Державин пытался вообще не выносить суждения о Зориче. В 1799 г. несколько евреев Сенненского уезда в Белоруссии были арестованы по обвинению в ритуальном убийстве. Державин написал императору Павлу, чтобы узнать, следует ли ему продолжать расследование по делу Зорича: оно зависело от показаний евреев, и появились сомнения в их объективности из-за выдвинутого против них обвинения. Державин полагал, что если их обвинение в ритуальном убийстве справедливо, то евреи находятся за гранью цивилизации и не заслуживают доверия как свидетели по делу Зорича. (Независимо от расследования Державина против Зорича были выдвинуты обвинения в участии в деятельности сети контрабандистов и фальшивомонетчиков с центром в Шклове.) После второй поездки в Белоруссию Державин заявил, что он сам и его предложения еврейской реформы, находившиеся на рассмотрении в Сенате, подверглись попытке дискредитации: был распущен слух, будто бы он в какой-то винокурне избил беременную еврейку, отчего у той случился выкидыш. И наконец, он утверждал, что евреи пытались его подкупить, но он устоял, а другие члены комитета, в первую очередь Сперанский, поддались этому искушению. Державин не любил евреев и не доверял им – всем вместе и каждому в отдельности.
Впервые он познакомился с организованной еврейской общиной в 1799 г., во время поездки в Белоруссию. В этом путешествии и зародилось его горячее стремление разрешить «еврейский вопрос». В его понимании это значило – защитить христианское население от эксплуататорских происков евреев и одновременно сделать евреев полезными для государства. Толчком к сочинению проекта реформы для него послужил очередной голод в Белоруссии, наступивший в 1800 г. 16 июня этого года Державин получил письмо от императора, в котором, в частности, говорилось:
«По дошедшему до Нас сведению, что в Белорусской губернии недостаток в хлебе и некоторые помещики из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению, поручаем вам изыскать о таковых помещиках, где нуждающиеся в пропитании крестьяне остаются без помощи от них и оных имения отобрав отдать под опеку и распоряжением оной снабжать крестьян из господского хлеба, а в случае недостатка заимствовать оной для них на счет помещиков из сельских магазинов».
О евреях здесь речь не идет. Скорее, власти сначала склонны были считать, что в отчаянном положении крестьянства виноваты помещики. Распоряжение Павла I было передано Державину через генерал-прокурора Сената П.И. Обольянинова, перечислившего меры, которые надлежало принять во исполнение императорского приказа. К этим инструкциям Обольянинов сделал любопытную приписку:
«…а как по сведениям немалою причиною истощения белорусских крестьян суть жиды, по оборотам их в извлечении из них своей корысти, то высочайшая воля есть, чтобы ваше превосходительство обратили особливое внимание и примечание на промысел их в том, и к отвращению такого общего от них вреда подали свое мнение по надлежащем всех местных обстоятельств соображении».
Исходная причина и мотивы появления этой приписки неизвестны, хотя некоторые историки высказывали предположение, что она возникла в результате сговора между Обольяниновым и Державиным, чтобы у последнего были официальные основания заняться исследованием еврейского вопроса.
Так или иначе, она послужила предлогом для того, чтобы внимание следствия сконцентрировалось не столько на помещиках, сколько на евреях. Правда, Державин в нескольких случаях все же принял энергичные меры против помещиков, но главной заботой его было выявить роль евреев и изложить свои мысли во «Мнении».
Державин располагал весьма скудными сведениями о евреях, а потому ему спешно пришлось самостоятельно разбираться в их жизни при помощи расспросов, чтения исторических документов, личных наблюдений. В своем повествовании, написанном от третьего лица, он так описывал этот сбор информации:
«Также во время сего объезда своего, собрал сведения от благоразумнейших обывателей, и Иезуитской академии, всех присутственных мест, дворянства и купечества и с самих казаков, относительно образа жизни жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими они уловляют и оголожают глупых и бедных поселян, и какими средствами можно оборонить от них несмысленную чернь, а им доставить честное и незазорное пропитание, водворя их в собственные свои города и селения, учинить полезными гражданами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
О третьей и самой многочисленной группе – о еврейских шинкарях – никак нельзя было сказать то же самое. Тут Фризель повторил обвинения минских маршалов: евреи захватили всю виноторговлю, разоряют крестьянство продажей водки в кредит, и ни один человек, угодивший в долговую кабалу к евреям, не в силах из нее выбраться. Одновременно он сделал важное наблюдение: как ни скверно евреи влияли на крестьян, не заметно было, чтобы сами они жили лучше. Еврейская корчма и убогое еврейское местечко были неряшливы и грязны, а его обитатели прозябали на грани нищеты. Он отметил, что дохода, получаемого от корчмы, редко хватало на семью, а потому многие из них содержали женщины, а их мужья уходили на другие промыслы. И хотя прямо Фризель об этом не сказал, он подразумевал, что в таком положении виновата система, частью которой являлся каждый еврей, а не какое-то особое их свойство.
Фризель не смог найти никакого применения последнему «классу» – сброду всяческих бездельников, получателей благотворительных пособий, менял и факторов (что в польской традиции обозначало людей, готовых за деньги на любые услуги). При этом Фризель отметил (хотя едва ли это их оправдывало), что подобные занятия – единственная надежда для многих людей заработать деньги на уплату податей, и прежде всего, двойного налога. Он полагал, что этот «класс» исчезнет, а евреи займутся каким-нибудь делом, полезным для государства, лишь тогда, когда их нравственность в целом станет выше, как и материальное благосостояние. Одновременно он утверждал, что «…не встречалось почти случая, чтобы когда-либо еврей донес на любого еврея, что он обманул, украл, убил или другое какое подобное преступление учинил». После этого Фризель высказал предложения как добиться улучшения нравственности еврейского населения.
Рассуждая в духе Мендельсона, он настаивал на том, что просвещение евреев надо начинать с реформирования их веры. Власти, писал он, должны и дальше проявлять веротерпимость и позволять евреям иметь все законные привилегии в религиозной жизни. Одновременно правительству надлежало быть настороже в отношении любой их религиозной деятельности, идущей вразрез с его интересами. Следовало прекратить религиозное противостояние в еврейском обществе. Российские власти должны были каким-то образом (как именно, Фризель не объяснял) оберегать традиционную еврейскую веру и строго запрещать всякие новшества, способные породить волнения, невежество или обман. Учитывая все это, властям предстояло уничтожить языковой барьер, позволявший еврейским лидерам вести свои дела. Отныне вся официальная внутриобщинная деятельность должна была осуществляться на польском языке (это напоминало о том, что Белоруссия и Украина оставались еще далеко не русифицированными).
Фризель признавал, что сами по себе эти меры недостаточны, чтобы поднять уровень нравственности евреев. Подобно многим реформаторам, он возлагал надежды на следующее поколение, должным образом подготовленное к роли преобразователей. Властям предстояло добиться обучения еврейской молодежи в средних школах, программа которых не ограничивалась бы лишь религиозным воспитанием. «Когда получат они некоторое просвещение и нравственность их образуется, тогда они, без сомнения, станут гнушаться теми пороками, которые им вообще приписываются».
Другую проблему религиозного свойства представляли собой ранние браки у евреев, иногда заключавшиеся между семилетними детьми или даже младше. Этот обычай порождал ряд затруднений. Молодые люди женились так рано, что не успевали овладеть какой-нибудь профессией, прежде чем взять на себя содержание семьи. И хотя ранние браки способствовали увеличению численности населения (впрочем, Фризель, как и его современники, не приветствовал бурный рост численности евреев), раннее и частое деторождение неблагоприятно сказывалось на здоровье женщин, которые нередко к тридцати годам становились «совсем уже дряхлы». Быстро умножавшуюся семью было очень трудно прокормить. Поэтому Фризель, вслед за австрийскими властями, высказался в пользу ограничения брачного возраста, желательно – двадцатью годами, причем человек обязан был доказать, что уже может содержать семью. Однако, в отличие от австрийского закона, эта мера не преследовала прямую цель сокращения роста численности евреев.
Фризель отдавал себе отчет в том, что эти культурные реформы должны сопровождаться улучшением социально-экономического положения народа, и потому предусматривал расширение области его экономической деятельности. Поэтому доклад Фризеля особенно важен как ступень в развитии отношения к евреям в России. С одной стороны, этот документ способствовал ознакомлению центральных властей с условиями жизни евреев: известно, что в дальнейшем его рассматривал и изучал Еврейский комитет в 1802 г. С другой – он помог правительству яснее осознать неудовлетворительность существующего статуса евреев как «городского торгового сословия». Более того, в докладе предлагалось отнести их к новым социальным разрядам.
По плану Фризеля, евреев следовало разделить на три класса: купцов, ремесленников и хлебопашцев. Еврейские купцы полностью уравнивались в правах с христианами, принадлежавшими к купеческому сословию. Это означало уничтожение всякого фактического неравноправия еврейских купцов, которое существовало, несмотря на то, Екатерина II уже давно гарантировала им равенство. Фризель не развил это положение, так что остается гадать, как он собирался поступить с ограничениями на права евреев участвовать в выборах и занимать должности, а между тем такие ограничения широко использовались местными властями для поддержания спокойствия в обществе. Подобным же образом Фризель думал уравнять в правах с христианами всех евреев, приписанных к мещанству, и дать им право вступать в ремесленные цеха. В целом, в подходе Фризеля к проблеме еврейских торговцев и ремесленников было не так уж много нового, за исключением открытого призыва к более справедливому применению к ним всех законов, общих для членов этих сословий.
Зато его предложение превратить часть еврейского населения в крестьян было ново, хотя подобные мысли уже содержались в ответах предводителей дворянства на запрос властей. В Польше евреям традиционно запрещалось покупать землю и владеть ей, но они при этом оставались свободными людьми и никогда не были закрепощены. Вековую традицию было трудно преодолеть, так что даже тогда, когда в последние годы существования независимого польского государства евреям разрешили приобретать землю в личное пользование, почти никто из них не решился на это. Да и первым русским администраторам бывших польских земель никогда не приходило в голову, что евреи могут не принадлежать к городским сословиям. Поэтому им не полагалось покупать землю в русской деревне и владеть ею, а точнее – владеть крепостными крестьянами. Тем не менее Фризель считал, что все евреи, не входившие в первые два разряда не только по названию, но и в действительности, должны были сделаться членами нового, специально созданного «класса» свободных крестьян-евреев. Фризель указывал, что в Российской империи нет недостатка в землях, пригодных для обработки, так что евреи, поселившись на них, смогут избежать излишней скученности и разорвать привычную налоговую зависимость от польских помещиков. Он специально оговорил, что евреи, поселившиеся как наемные сельскохозяйственные работники в частных владениях, сохранят право переселиться в другое место, уладив все денежные дела (после того как пройдет перепись населения). И наконец, чтобы поощрить будущих еврейских земледельцев и поддержать их материально, Фризель предложил на десять лет освободить их от государственных налогов. Но в его планах создания этого нового сословия оставалось много недосказанного. Казалось, он забыл или просто не учел то обстоятельство, что в 1795 г. власти уже приглашали евреев селиться в Новороссии. Он не назвал те районы, где считал целесообразным расселить евреев, и не высказал никаких рекомендаций по обучению еврейского крестьянства и контролю над ним.
Более основательно подошел Фризель к проблеме кагала. Поскольку он предлагал ввести полное гражданское и налоговое равноправие евреев с христианами, то кагал как институт сбора налогов становился ненужным. Кроме того, все гражданские иски и уголовные дела теперь должны были рассматривать соответствующие сословные суды. Лишенный, таким образом, своих функций кагал следовало упразднить, а вместе с ним «уничтожились бы… тысячи несправедливостей». При этом Фризель уточнил, что долги, оставшиеся за кагалами, надо будет с них все-таки взыскать. Для этого он рекомендовал сохранить кагальный «коробочный сбор» – акцизный налог на кошерное мясо и другие предметы первой необходимости. Таким способом в течение нескольких лет, по его мнению, были бы выполнены все фискальные обязательства евреев.
Как ни уверен был Фризель в правильности своего плана, он понимал, что выполнить его будет непросто. Например, он просил двухлетней отсрочки, чтобы евреи, занятые в виноторговле, смогли, не торопясь, закончить все расчеты со шляхтой и распродать имущество. Кроме того, он предложил ввести некоторые чисто внешние меры, например, запретить характерное платье польских евреев – дорогое, неудобное для работы, нечистое и неопрятное («чрез что наиболее усиливается презрение, которому… сей народ подвержен»). Несмотря на то, что столь радикальные перемены, конечно, вызвали бы потрясения, автор не сомневался в осуществимости этого плана под руководством опытных людей, особенно если бы внутри общины им помогали «ученейшие и просвещеннейшие» евреи. Уповая на это, Фризель представил свой проект на рассмотрение правительства. Вскоре появился и еще один проект, автором которого выступил Гавриил Романович Державин.
В отличие от «тевтона» Фризеля, Державин родился в 1743 г. в Казани, в семье, имевшей давнюю примесь татарской крови. О жизни и карьере Державина известно больше, чем о судьбе Фризеля, потому что он прославился как литератор и к тому же оставил мемуары. Его «Записки» представляют собой предвзятый, но увлекательный рассказ о жизни этого государственного деятеля, любимца Екатерины, Павла и Александра. Как и Фризель, он имел опыт в управлении, служил губернатором Олонецкой (1784 г.) и Тамбовской (1786 г.) губерний (кстати, ни в одной из них не было еврейского населения). Как явствует из его «Мнения», Державин питал некоторые религиозные предрассудки против евреев. В «Записках» приводятся эпизоды, как будто свидетельствующие о его юдофобии, правда, скорее на бытовом уровне. В тех немногих случаях, когда в своих «Записках» Державин говорил о евреях – а впервые он столкнулся с ними, кажется, только в 1799 т., – он изображал отдельных их представителей в очень неблагоприятном свете, как людей, почти постоянно замешанных в темных или преступных делах. Например, первое упоминание о евреях в «Записках» связано с порицанием в адрес князя Потемкина, смотревшего сквозь пальцы на то, как князь Вяземский продал две тысячи душ на запорожских землях некому «Штиглицу, еврею», хотя законность такой сделки была сомнительна.
В 1799 г. Державин был направлен Сенатом расследовать жалобы шкловских евреев на Семена Зорича, хозяина Шклова и бывшего фаворита Екатерины II. Державин утверждал, что это был заговор с двойной целью – временно удалить его из столицы и дать возможность другому фавориту императрицы дешево приобрести имение Зорича после конфискации. Но Державин оправдал Зорича, постановив, что евреи нанесли ему не меньший вред, чем он им. Надо сказать, что сначала Державин пытался вообще не выносить суждения о Зориче. В 1799 г. несколько евреев Сенненского уезда в Белоруссии были арестованы по обвинению в ритуальном убийстве. Державин написал императору Павлу, чтобы узнать, следует ли ему продолжать расследование по делу Зорича: оно зависело от показаний евреев, и появились сомнения в их объективности из-за выдвинутого против них обвинения. Державин полагал, что если их обвинение в ритуальном убийстве справедливо, то евреи находятся за гранью цивилизации и не заслуживают доверия как свидетели по делу Зорича. (Независимо от расследования Державина против Зорича были выдвинуты обвинения в участии в деятельности сети контрабандистов и фальшивомонетчиков с центром в Шклове.) После второй поездки в Белоруссию Державин заявил, что он сам и его предложения еврейской реформы, находившиеся на рассмотрении в Сенате, подверглись попытке дискредитации: был распущен слух, будто бы он в какой-то винокурне избил беременную еврейку, отчего у той случился выкидыш. И наконец, он утверждал, что евреи пытались его подкупить, но он устоял, а другие члены комитета, в первую очередь Сперанский, поддались этому искушению. Державин не любил евреев и не доверял им – всем вместе и каждому в отдельности.
Впервые он познакомился с организованной еврейской общиной в 1799 г., во время поездки в Белоруссию. В этом путешествии и зародилось его горячее стремление разрешить «еврейский вопрос». В его понимании это значило – защитить христианское население от эксплуататорских происков евреев и одновременно сделать евреев полезными для государства. Толчком к сочинению проекта реформы для него послужил очередной голод в Белоруссии, наступивший в 1800 г. 16 июня этого года Державин получил письмо от императора, в котором, в частности, говорилось:
«По дошедшему до Нас сведению, что в Белорусской губернии недостаток в хлебе и некоторые помещики из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению, поручаем вам изыскать о таковых помещиках, где нуждающиеся в пропитании крестьяне остаются без помощи от них и оных имения отобрав отдать под опеку и распоряжением оной снабжать крестьян из господского хлеба, а в случае недостатка заимствовать оной для них на счет помещиков из сельских магазинов».
О евреях здесь речь не идет. Скорее, власти сначала склонны были считать, что в отчаянном положении крестьянства виноваты помещики. Распоряжение Павла I было передано Державину через генерал-прокурора Сената П.И. Обольянинова, перечислившего меры, которые надлежало принять во исполнение императорского приказа. К этим инструкциям Обольянинов сделал любопытную приписку:
«…а как по сведениям немалою причиною истощения белорусских крестьян суть жиды, по оборотам их в извлечении из них своей корысти, то высочайшая воля есть, чтобы ваше превосходительство обратили особливое внимание и примечание на промысел их в том, и к отвращению такого общего от них вреда подали свое мнение по надлежащем всех местных обстоятельств соображении».
Исходная причина и мотивы появления этой приписки неизвестны, хотя некоторые историки высказывали предположение, что она возникла в результате сговора между Обольяниновым и Державиным, чтобы у последнего были официальные основания заняться исследованием еврейского вопроса.
Так или иначе, она послужила предлогом для того, чтобы внимание следствия сконцентрировалось не столько на помещиках, сколько на евреях. Правда, Державин в нескольких случаях все же принял энергичные меры против помещиков, но главной заботой его было выявить роль евреев и изложить свои мысли во «Мнении».
Державин располагал весьма скудными сведениями о евреях, а потому ему спешно пришлось самостоятельно разбираться в их жизни при помощи расспросов, чтения исторических документов, личных наблюдений. В своем повествовании, написанном от третьего лица, он так описывал этот сбор информации:
«Также во время сего объезда своего, собрал сведения от благоразумнейших обывателей, и Иезуитской академии, всех присутственных мест, дворянства и купечества и с самих казаков, относительно образа жизни жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими они уловляют и оголожают глупых и бедных поселян, и какими средствами можно оборонить от них несмысленную чернь, а им доставить честное и незазорное пропитание, водворя их в собственные свои города и селения, учинить полезными гражданами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39