У него была святая цель — благо общественное, развитие образования и науки в России. Он в разные годы был близко знаком, а часто и дружен с Г. Державиным, А. Радищевым, В. Жуковским, Н. Карамзиным, М. Сперанским, Ф. Глинкой и другими знаменитыми соотечественниками. А. И. Герцен писал в «Колоколе»: «Неутомимая деятельность Каразина и глубокое, научное образование его были поразительны: он был астроном и химик, агроном, статистик… живой человек, вносивший во всякий вопрос совершенно новый взгляд и совершенно верное требование».
Он был также изобретателем. Из технических и научных новинок, разработанных Василием Каразиным, стоит упомянуть «паровую» лодку, толкаемую реактивным движителем, паровое отопление, сухую перегонку древесины, водоупорный цемент. Вывел он также двадцать новых сортов овса и пшеницы, экспериментировал с «электрической машиной»; однако стержневой поток его научных мыслей был направлен в атмосферу, парил над Землей. Василий Назарович Каразин первым в мире — за двадцать лет до Леверье — предложил создать обширную систему наблюдательных станций, связанных с государственным метеорологическим комитетом, который давал бы прогнозы погоды, в том числе и долгосрочные. Главный его проект «О приложении електричес к о й силы верхних слоев атмосферы к потребностям человека» станет своего рода набухшей почкой, из которой в истории русской мысли явятся два зеленых листка знаний — философский и естественнонаучный, связанные с двумя малоизвестными именами оригинальных ученых, о коих речь впереди. Первый листочек покажется примерно через пятьдесят лет, второй — через сто, и мы можем сегодня счесть поразительным пророчеством запись в «Дневнике» поэта-декабриста Вильгельма Кюхельбекера о том, что «технологические статьи Каразина, все до одной, очень занимательны», а его гипотезы «оправдаются лет через сто, пятьдесят или и ближе»…
А «космическую» эстафету в поэзии принял от Михаила Ломоносова, как это ни покажется, удивительным, Владимир Соколовский, «неизвестный» русский поэт, что в начале 30-х годов XIX века привез с родины свою поэму «Мироздание». На древе поэтического познания космоса эта веточка видится и в соседстве с другими и как бы на отлете, потому что она очень уж своеобразна и совершенно не изучена историками литературы…
Вспомним попутно и знаменитое лермонтовское. «Выхожу один я на дорогу.,.» и поразительные его строки в этом стихотворении:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Как он узнал, что Земля оттуда видится в голубом сиянье?
В русской литературе XIX века чисто поэтическое воображение, переносящее нас во внеземные просторы, сплеталось временами с воображением научно-фантастическим. Первым у нас написал о возможности околоземных путешествий человек, с, которым мы не раз встретимся на боковых тропках нашего путешествия в прошлое, — о нем всегда можно сказать что-то интересное и свежее. По происхождению он принадлежал к роду Рюрика и был последним прямым потомком Михаила черниговского, убиенного в Орде в 1246 году. Друг Грибоедова и Кюхельбекера, Пушкина, Гоголя и Вяземского, композитора Глинки, историка Погодина, философ, талантливый писатель, изобретатель, выдающийся музыковед, общественный деятель и педагог, Владимир Одоевский всю жизнь был поборником справедливости и правды. Писал на склоне лет: «Ложь в искусстве, ложь в науке и ложь в жизни были всегда и моими врагами, и моими мучителями: всюду я преследовал их и всюду они меня преследовали»…
В 1844 году вышло трехтомное, полностью не повторенное, кстати, до сих пор, собрание сочинений Владимира Одоевского.
Для нашей темы важна его научно-фантастическая «Косморама» и неоконченный утопический роман в письмах «4338-й год», где рассказывается, в частности, о воздушных путешествиях, об аэронавтике как главном средстве передвижения русских сорок четвертого века. Вспомним также, что декабрист-крестьянин Павел Дунцов-Выгодовский писал в 1848 году из нарымской ссылки о своей вере в силу научных знаний, после полного овладения которыми «прямо штурмуй небо». В том же 1848 году «Московские губернские ведомости» напечатали хроникальную заметку, которая сегодня воспринимается как невероятный курьез: «…мещанина Никифорова за крамольные речи о полете на Луну сослать в поселение Байконур».
22
А как развивалась на дороге в космос мысль техническая, научная? Идея ракетоплавания, откуда она?
Жюль-верновская пушка, как показывали элементарные расчеты, не могла освободить человека от сил земного притяжения, но есть у великого француза гениальное прозрение — полет снаряда в безвоздушном окололунном пространстве и посадку один из eго героев предполагал осуществить с помощью ракет. Это была фантазия середины XIX века, однако еще в начале его русские ракеты, вслед за английскими, нашли практическое применение. Василию Каразину они уже, безусловно, были известны. Разработка конструкций боевых зажигательных и осколочных ракет началась в России в 1810 году. Вскоре член Военно-учебной комиссии некто Картмазов испытал их, и, как писалось недавно в одной научно-исторической статье, «Петербургское ракетное заведение начало выпускать свои боевые ракеты тысячами, и в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. они были впервые применены в больших количествах в бою под Шумлой и при осаде Варны и Силистрии» (Журнал «Техника и наука», 1982, № 7, с. 33).
А участник этой войны, замечательный русский инженер Карл Андреевич Шильдер сконструировал первую подводную лодку, вооруженную ракетными установками, и, предвосхитив систему запуска современных космических кораблей, предложил использовать для пуска своих ракет электрический им пульс.
1866 год. Брошюра русского инженера Соковнина «Воздушный корабль». По мысли автора, корабль этот «должен лететь способом, подобным тому, как летит ракета». Однако мы не знаем, была ли известна эта редкая публикация К. Э. Циолковскому.
1881 год. На интересующее нас событие этого года история бросила трагический отсвет. Революционер и ученый Николай Кибальчич, взрывным метательным снарядом которого был убит император Александр II, незадолго до казни составил в одиночке Петропавловской крепости схему реактивного летательного аппарата, но также нет никаких данных, что К. Э. Циолковский что-либо услышал о нем в конце прошлого века, хотя не исключено, что он знал из газет о последнем слове приговоренного к повешению, которого накануне казни больше всего волновала судьба его проекта. Напомню читателю эти слова: «…Я написал проект воздухоплавательного аппарата. Я полагаю, что этот аппарат вполне осуществим, и я представил подробное его изложение с рисунками и вычислениями. Так как, вероятно, у меня уже не будет возможности выслушать взгляды экспертов на этот проект и вообще следить за его судьбою, я теперь публично заявляю, что проект мой и эскиз, составленный мною, находятся у господина Герарда…» Присяжный поверенный, то есть адвокат подсудимого, Герард подшил научный проект к политическому делу, и похороненные в жандармских архивах вычисления и схема Кибальчича стали известны только после Октябрьской революции.
Санкт-Петербургская, как она вначале называлась, крепость заложена по эскизу Петра I. С нее начался великий город в устье Невы. Как никогда не стрелявшая московская Царь-пушка и не звонивший Царь-колокол, Петропавловская крепость ни разу не послужила городу средством защиты — ее прямые функции перенял Кронштадт. Петровские ворота, Невские ворота архитектора и поэта Николая Львова, Монетный двор, остатки бастионов и равелинов, Петропавловский собор, без стройного шпиля которого нельзя себе представить силуэт Ленинграда. Изумительный резной иконостас; мастера расписывали его под руководством замечательного архитектора Ивана Зарудного, Усыпальница Романовых, начиная с Петра. Глаз останавливается на мраморном саркофаге Александра I… Он почему-то оказался пустым, и вспоминаются записи Льва Толстого о некоем томском старце; по легендам начала прошлого века, царь будто бы не умер в Таганроге перед восстанием декабристов, а скрылся в Сибири…
Парадокс — усыпальница царей и августейших чад расположена рядом с каменными могилами их живых врагов. А. Н. Радищев, декабристы, петрашевцы, Н. Т. Чернышевский, Н. В. Шелгунов, Александр Ульянов, Николай Кибальчич, Н. Э. Бауман, Максим Горький, много-много иных… Тщетно ищу одиночную камеру, где полгода просидел под следствием Николай Мозгалевский. Нет и одиночки Трубецкого бастиона, в которой сразу после казни Николая Кибальчича 3 апреля 1881 года оказался еще один узник, переведенный сюда из Варшавской тюрьмы, о коем следует кратко рассказать, хотя необыкновенная судьба, труды и мысли этого необыкновенного человека достойны большого романа, хорошей книги в серии «Жизнь замечательных людей», вечной и уважительной .памяти потомков..
Еще в гимназии Николай Морозов организовал «Тайное общество естествоиспытателей-гимназистов». В написанном им уставе служение науке провозглашалось как служение человечеству, которое придет к всеобщему счастью посредством овладения тайнами природы. «Без естественных наук человечество никогда не вышло бы из состояния, близкого к нищете, а благодаря им люди со временем достигнут полной власти над силами природы, и только тогда настанет на земле длинный период такого счастья, которого мы в настоящее время даже представить себе не можем».
Талантливый юноша, снедаемый жаждой знаний, развил в себе удивительную работоспособность. Он штудирует пуды книг, изучает языки, работает со студентами-медиками в анатомичке, слушает в Московском университете лекции, занимается геологией и палеонтологией, участвует в научных экспедициях, и некоторые его палеонтологические находки так значительны, что до сего дня хранятся в музеях. Отличные успехи по всем гимназическим предметам, первые научные рефераты, изучение социально-политической литературы, знакомство с нелегальными изданиями, встречи с народниками-революционерами. Николай Морозов приходит к выводу, что заниматься наукой в существующих политических условиях — значит потерять к себе всякое уважение. Он оставляет родительский дом и отдает себя агитационной работе среди крестьян, сукновалов, кузнецов, лесорубов, живет и работает в их среде, потом эмигрирует в Швейцарию, чтоб редактировать политический журнал для рабочих, вступает в Интернационал, и сразу по возвращении в Россию — арест на пограничной станции. Московская и Петербургская тюрьмы в течение года, освобождение под отцовский залог, и опять революционная борьба, активная работа в народнических организациях «Земля и воля», «Народная воля», участие в подготовке покушения на царя, новая эмиграция, поездка в Лондон, встреча с Карлом Марксом, возвращение на родину и снова арест на границе. Варшавская цитадель, Петропавловская крепость, через четыре года Шлиссельбург — место заточения русского просветителя XVIII века Н.И.Новикова, общественного деятеля и ученого В. Н. Каразина, декабристов Ивана Пущина, Вильгельма Кюхельбекера, Михаила и Николая Бестужевых, поэта-разночинца Владимира Соколовского, народоволки В. Фигнер, большевика Ф. Петрова. Список узников Шлиссельбургокой крепости, как и Петропавловской, зримее иного ученого трактата отражает смену поколений борцов, дух коих самодержавие пыталось смирить и сломить в этих мрачных казематах.
«Из собственного моего опыта я убедился, что одиночное заключение страшнее смертной казни», — писал декабрист Александр Беляев в «Русской старине» за 1881 год. Как раз в том 1881 году был посажен в одиночку Николай Морозов. Только А. Беляев сравнительно недолго содержался в Петропавловской крепости, а Н. Морозов просидел четыре года в той же Петропавловской да двадцать один — в Шлиссельбургской. Четверть века в одиночке!..
Голые стены, тюремные думы,
Как вы унылы, темны и угрюмы!..
Мысли тупеют от долгой неволи,
Тяжесть в мозгу от мучительной боли,
Даже минута, как вечность, долга
В этой каморке в четыре шага!..
Полночь пришла…
Бой часов раздается,
Резко их звук в коридоре несется…
Давит, сжимает болезненно грудь,
Гложет тоска…
Не удастся заснуть!
Эти стихи сочинил Николай Морозов, быть может, в минуту собственной душевной слабости. Многие узники не выдерживали одиночного заключения — навязчивых воспоминаний, безумных грез, болезней, смертной тоски, трагического бессилия. Вот неполный список народовольцев и чернопередельцев, жертв Шлиссельбурга: повесился М. Клименко, сжег себя, облившись керосином из лампы, М. Грачевский, перервала себе сонную артерию и умерла С. Гинсбург, сознательно подвели себя под расстрел Е. Минаков и И. Мышкин, сошли с ума Н. Щедрин, В. Конашевич, Н. Похитонов; умалишенных все-таки держали в крепости, а Николай Морозов, Вера Фигнер и другие заключенные годами вынуждены были слушать по ночам их душераздирающие вопли…
Это чудо, что он выжил. Болел туберкулезом, дистрофией, трижды цингой, бронхитом несчетное число раз, страдал различными хроническими катарами, ревматизмом, его душила грудная жаба, стенокардия по-нынешнему. Лечился гимнастикой, бесконечной ходьбой по камере, самовнушением и… наукой.
«В крошечное окошко мне был виден клочок звездного неба», — вспоминал Николай Морозов. Per aspera ad astra!.. Через тернии — к звездам! Такой путь выбрал узник, создав в своем каменном мешке собственный мир интересов, неимоверными усилиями воли заставив интенсивно работать мозг. Все началось с единственной разрешенной в Петропавловской крепости книги — Библии на французском, экземпляром которой пользовались еще декабристы… Николай Морозов поразил знанием Библии священника, навещавшего заключенных, и тот начал приносить ему писания и жития, книги по истории церкви и богословию. Если б знал тот святой отец, чему он споспешествовал! Узник пристально рассмотрел религиозные сочинения сквозь призму атеистического, естественнонаучного мировоззрения, обнаружил в канонических текстах и богословских трактатах чудовищные противоречия, взаимоисключающие факты и утверждения. В Шлиссельбурге в его распоряжении были бумага, перо и чернила, относительный доступ к научной литературе. Каждое утро, делая длительную гимнастику, он повторял в такт движениям названия созвездий, минералов, элементов периодической системы, вспоминал физические константы, исторические имена и даты, слова и фразы на различных языках. Напряженные юношеские научные занятия, несгибаемая сила воли, феноменальная память и творческий ум стали фундаментом, на котором год за годом воздвигалось величественное здание научных озарений и открытий. Николай Морозов в совершенстве овладел десятью иностранными языками, и это не было самоцелью, а объектом изучения и подсобным средством на героическом пути Николая Морозова к разнообразнейшим знаниям и открытиям. Освобожденный в ноябре 1905 года узник Шлиссельбурга взял с собой на волю двадцать шесть томов научных сочинений — история человечества не знала такого, сотворенного в таких условиях!
На воле он продолжал разрабатывать идеи, занимавшие его в крепости; и следует, наверное, хотя бы коротко сказать, что же такого особенного сделал в науке шлиссельбургский узник. Прежде всего поражает энциклопедичность интересов и знаний Николая Морозова. Астрономия, физика, астрофизика, математика, химия, физиология, биология, филология, метеорология, история народов, наук, культур и религий, геофизика, научный атеизм — вот далеко не полный перечень того, чем он профессионально занимался.
Неспециалисту даже трудно представить себе объем научного материала, творчески освоенного Н. А. Морозовым, значение его открытий. Перечислю хотя бы те из них, что признаны сегодня в качестве приоритетных. Первым в астрономии узник Шлиссельбурга высказал догадку о метеоритном происхождении лунных кратеров и малой сопротивляемости межзвездного светоносного эфира. Возражая самому Д. И. Менделееву, впервые в мировой науке разработал научную теорию о сложном строении атомов и их взаимопревращаемости, первым доказал существование инертных газов и нашел им место в периодической системе элементов, первым в мире объяснил явление изотопии и радиоактивности, объяснил причины звездообразования, стал первооткрывателем многих явлений в метеорологии, нашел новый метод алгебраических вычислений, впервые в химической науке разработал идею ионной и ковалентной связи, первым в истории биологии дал математическое обоснование процесса естественного отбора… Написал он также множество научных монографий на другие темы, в равной степени недоступных моему пониманию, зато я вспоминаю, как в студенческие годы прочел в Ленинке колоссальный атеистический многотомный труд Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Он был также изобретателем. Из технических и научных новинок, разработанных Василием Каразиным, стоит упомянуть «паровую» лодку, толкаемую реактивным движителем, паровое отопление, сухую перегонку древесины, водоупорный цемент. Вывел он также двадцать новых сортов овса и пшеницы, экспериментировал с «электрической машиной»; однако стержневой поток его научных мыслей был направлен в атмосферу, парил над Землей. Василий Назарович Каразин первым в мире — за двадцать лет до Леверье — предложил создать обширную систему наблюдательных станций, связанных с государственным метеорологическим комитетом, который давал бы прогнозы погоды, в том числе и долгосрочные. Главный его проект «О приложении електричес к о й силы верхних слоев атмосферы к потребностям человека» станет своего рода набухшей почкой, из которой в истории русской мысли явятся два зеленых листка знаний — философский и естественнонаучный, связанные с двумя малоизвестными именами оригинальных ученых, о коих речь впереди. Первый листочек покажется примерно через пятьдесят лет, второй — через сто, и мы можем сегодня счесть поразительным пророчеством запись в «Дневнике» поэта-декабриста Вильгельма Кюхельбекера о том, что «технологические статьи Каразина, все до одной, очень занимательны», а его гипотезы «оправдаются лет через сто, пятьдесят или и ближе»…
А «космическую» эстафету в поэзии принял от Михаила Ломоносова, как это ни покажется, удивительным, Владимир Соколовский, «неизвестный» русский поэт, что в начале 30-х годов XIX века привез с родины свою поэму «Мироздание». На древе поэтического познания космоса эта веточка видится и в соседстве с другими и как бы на отлете, потому что она очень уж своеобразна и совершенно не изучена историками литературы…
Вспомним попутно и знаменитое лермонтовское. «Выхожу один я на дорогу.,.» и поразительные его строки в этом стихотворении:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Как он узнал, что Земля оттуда видится в голубом сиянье?
В русской литературе XIX века чисто поэтическое воображение, переносящее нас во внеземные просторы, сплеталось временами с воображением научно-фантастическим. Первым у нас написал о возможности околоземных путешествий человек, с, которым мы не раз встретимся на боковых тропках нашего путешествия в прошлое, — о нем всегда можно сказать что-то интересное и свежее. По происхождению он принадлежал к роду Рюрика и был последним прямым потомком Михаила черниговского, убиенного в Орде в 1246 году. Друг Грибоедова и Кюхельбекера, Пушкина, Гоголя и Вяземского, композитора Глинки, историка Погодина, философ, талантливый писатель, изобретатель, выдающийся музыковед, общественный деятель и педагог, Владимир Одоевский всю жизнь был поборником справедливости и правды. Писал на склоне лет: «Ложь в искусстве, ложь в науке и ложь в жизни были всегда и моими врагами, и моими мучителями: всюду я преследовал их и всюду они меня преследовали»…
В 1844 году вышло трехтомное, полностью не повторенное, кстати, до сих пор, собрание сочинений Владимира Одоевского.
Для нашей темы важна его научно-фантастическая «Косморама» и неоконченный утопический роман в письмах «4338-й год», где рассказывается, в частности, о воздушных путешествиях, об аэронавтике как главном средстве передвижения русских сорок четвертого века. Вспомним также, что декабрист-крестьянин Павел Дунцов-Выгодовский писал в 1848 году из нарымской ссылки о своей вере в силу научных знаний, после полного овладения которыми «прямо штурмуй небо». В том же 1848 году «Московские губернские ведомости» напечатали хроникальную заметку, которая сегодня воспринимается как невероятный курьез: «…мещанина Никифорова за крамольные речи о полете на Луну сослать в поселение Байконур».
22
А как развивалась на дороге в космос мысль техническая, научная? Идея ракетоплавания, откуда она?
Жюль-верновская пушка, как показывали элементарные расчеты, не могла освободить человека от сил земного притяжения, но есть у великого француза гениальное прозрение — полет снаряда в безвоздушном окололунном пространстве и посадку один из eго героев предполагал осуществить с помощью ракет. Это была фантазия середины XIX века, однако еще в начале его русские ракеты, вслед за английскими, нашли практическое применение. Василию Каразину они уже, безусловно, были известны. Разработка конструкций боевых зажигательных и осколочных ракет началась в России в 1810 году. Вскоре член Военно-учебной комиссии некто Картмазов испытал их, и, как писалось недавно в одной научно-исторической статье, «Петербургское ракетное заведение начало выпускать свои боевые ракеты тысячами, и в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. они были впервые применены в больших количествах в бою под Шумлой и при осаде Варны и Силистрии» (Журнал «Техника и наука», 1982, № 7, с. 33).
А участник этой войны, замечательный русский инженер Карл Андреевич Шильдер сконструировал первую подводную лодку, вооруженную ракетными установками, и, предвосхитив систему запуска современных космических кораблей, предложил использовать для пуска своих ракет электрический им пульс.
1866 год. Брошюра русского инженера Соковнина «Воздушный корабль». По мысли автора, корабль этот «должен лететь способом, подобным тому, как летит ракета». Однако мы не знаем, была ли известна эта редкая публикация К. Э. Циолковскому.
1881 год. На интересующее нас событие этого года история бросила трагический отсвет. Революционер и ученый Николай Кибальчич, взрывным метательным снарядом которого был убит император Александр II, незадолго до казни составил в одиночке Петропавловской крепости схему реактивного летательного аппарата, но также нет никаких данных, что К. Э. Циолковский что-либо услышал о нем в конце прошлого века, хотя не исключено, что он знал из газет о последнем слове приговоренного к повешению, которого накануне казни больше всего волновала судьба его проекта. Напомню читателю эти слова: «…Я написал проект воздухоплавательного аппарата. Я полагаю, что этот аппарат вполне осуществим, и я представил подробное его изложение с рисунками и вычислениями. Так как, вероятно, у меня уже не будет возможности выслушать взгляды экспертов на этот проект и вообще следить за его судьбою, я теперь публично заявляю, что проект мой и эскиз, составленный мною, находятся у господина Герарда…» Присяжный поверенный, то есть адвокат подсудимого, Герард подшил научный проект к политическому делу, и похороненные в жандармских архивах вычисления и схема Кибальчича стали известны только после Октябрьской революции.
Санкт-Петербургская, как она вначале называлась, крепость заложена по эскизу Петра I. С нее начался великий город в устье Невы. Как никогда не стрелявшая московская Царь-пушка и не звонивший Царь-колокол, Петропавловская крепость ни разу не послужила городу средством защиты — ее прямые функции перенял Кронштадт. Петровские ворота, Невские ворота архитектора и поэта Николая Львова, Монетный двор, остатки бастионов и равелинов, Петропавловский собор, без стройного шпиля которого нельзя себе представить силуэт Ленинграда. Изумительный резной иконостас; мастера расписывали его под руководством замечательного архитектора Ивана Зарудного, Усыпальница Романовых, начиная с Петра. Глаз останавливается на мраморном саркофаге Александра I… Он почему-то оказался пустым, и вспоминаются записи Льва Толстого о некоем томском старце; по легендам начала прошлого века, царь будто бы не умер в Таганроге перед восстанием декабристов, а скрылся в Сибири…
Парадокс — усыпальница царей и августейших чад расположена рядом с каменными могилами их живых врагов. А. Н. Радищев, декабристы, петрашевцы, Н. Т. Чернышевский, Н. В. Шелгунов, Александр Ульянов, Николай Кибальчич, Н. Э. Бауман, Максим Горький, много-много иных… Тщетно ищу одиночную камеру, где полгода просидел под следствием Николай Мозгалевский. Нет и одиночки Трубецкого бастиона, в которой сразу после казни Николая Кибальчича 3 апреля 1881 года оказался еще один узник, переведенный сюда из Варшавской тюрьмы, о коем следует кратко рассказать, хотя необыкновенная судьба, труды и мысли этого необыкновенного человека достойны большого романа, хорошей книги в серии «Жизнь замечательных людей», вечной и уважительной .памяти потомков..
Еще в гимназии Николай Морозов организовал «Тайное общество естествоиспытателей-гимназистов». В написанном им уставе служение науке провозглашалось как служение человечеству, которое придет к всеобщему счастью посредством овладения тайнами природы. «Без естественных наук человечество никогда не вышло бы из состояния, близкого к нищете, а благодаря им люди со временем достигнут полной власти над силами природы, и только тогда настанет на земле длинный период такого счастья, которого мы в настоящее время даже представить себе не можем».
Талантливый юноша, снедаемый жаждой знаний, развил в себе удивительную работоспособность. Он штудирует пуды книг, изучает языки, работает со студентами-медиками в анатомичке, слушает в Московском университете лекции, занимается геологией и палеонтологией, участвует в научных экспедициях, и некоторые его палеонтологические находки так значительны, что до сего дня хранятся в музеях. Отличные успехи по всем гимназическим предметам, первые научные рефераты, изучение социально-политической литературы, знакомство с нелегальными изданиями, встречи с народниками-революционерами. Николай Морозов приходит к выводу, что заниматься наукой в существующих политических условиях — значит потерять к себе всякое уважение. Он оставляет родительский дом и отдает себя агитационной работе среди крестьян, сукновалов, кузнецов, лесорубов, живет и работает в их среде, потом эмигрирует в Швейцарию, чтоб редактировать политический журнал для рабочих, вступает в Интернационал, и сразу по возвращении в Россию — арест на пограничной станции. Московская и Петербургская тюрьмы в течение года, освобождение под отцовский залог, и опять революционная борьба, активная работа в народнических организациях «Земля и воля», «Народная воля», участие в подготовке покушения на царя, новая эмиграция, поездка в Лондон, встреча с Карлом Марксом, возвращение на родину и снова арест на границе. Варшавская цитадель, Петропавловская крепость, через четыре года Шлиссельбург — место заточения русского просветителя XVIII века Н.И.Новикова, общественного деятеля и ученого В. Н. Каразина, декабристов Ивана Пущина, Вильгельма Кюхельбекера, Михаила и Николая Бестужевых, поэта-разночинца Владимира Соколовского, народоволки В. Фигнер, большевика Ф. Петрова. Список узников Шлиссельбургокой крепости, как и Петропавловской, зримее иного ученого трактата отражает смену поколений борцов, дух коих самодержавие пыталось смирить и сломить в этих мрачных казематах.
«Из собственного моего опыта я убедился, что одиночное заключение страшнее смертной казни», — писал декабрист Александр Беляев в «Русской старине» за 1881 год. Как раз в том 1881 году был посажен в одиночку Николай Морозов. Только А. Беляев сравнительно недолго содержался в Петропавловской крепости, а Н. Морозов просидел четыре года в той же Петропавловской да двадцать один — в Шлиссельбургской. Четверть века в одиночке!..
Голые стены, тюремные думы,
Как вы унылы, темны и угрюмы!..
Мысли тупеют от долгой неволи,
Тяжесть в мозгу от мучительной боли,
Даже минута, как вечность, долга
В этой каморке в четыре шага!..
Полночь пришла…
Бой часов раздается,
Резко их звук в коридоре несется…
Давит, сжимает болезненно грудь,
Гложет тоска…
Не удастся заснуть!
Эти стихи сочинил Николай Морозов, быть может, в минуту собственной душевной слабости. Многие узники не выдерживали одиночного заключения — навязчивых воспоминаний, безумных грез, болезней, смертной тоски, трагического бессилия. Вот неполный список народовольцев и чернопередельцев, жертв Шлиссельбурга: повесился М. Клименко, сжег себя, облившись керосином из лампы, М. Грачевский, перервала себе сонную артерию и умерла С. Гинсбург, сознательно подвели себя под расстрел Е. Минаков и И. Мышкин, сошли с ума Н. Щедрин, В. Конашевич, Н. Похитонов; умалишенных все-таки держали в крепости, а Николай Морозов, Вера Фигнер и другие заключенные годами вынуждены были слушать по ночам их душераздирающие вопли…
Это чудо, что он выжил. Болел туберкулезом, дистрофией, трижды цингой, бронхитом несчетное число раз, страдал различными хроническими катарами, ревматизмом, его душила грудная жаба, стенокардия по-нынешнему. Лечился гимнастикой, бесконечной ходьбой по камере, самовнушением и… наукой.
«В крошечное окошко мне был виден клочок звездного неба», — вспоминал Николай Морозов. Per aspera ad astra!.. Через тернии — к звездам! Такой путь выбрал узник, создав в своем каменном мешке собственный мир интересов, неимоверными усилиями воли заставив интенсивно работать мозг. Все началось с единственной разрешенной в Петропавловской крепости книги — Библии на французском, экземпляром которой пользовались еще декабристы… Николай Морозов поразил знанием Библии священника, навещавшего заключенных, и тот начал приносить ему писания и жития, книги по истории церкви и богословию. Если б знал тот святой отец, чему он споспешествовал! Узник пристально рассмотрел религиозные сочинения сквозь призму атеистического, естественнонаучного мировоззрения, обнаружил в канонических текстах и богословских трактатах чудовищные противоречия, взаимоисключающие факты и утверждения. В Шлиссельбурге в его распоряжении были бумага, перо и чернила, относительный доступ к научной литературе. Каждое утро, делая длительную гимнастику, он повторял в такт движениям названия созвездий, минералов, элементов периодической системы, вспоминал физические константы, исторические имена и даты, слова и фразы на различных языках. Напряженные юношеские научные занятия, несгибаемая сила воли, феноменальная память и творческий ум стали фундаментом, на котором год за годом воздвигалось величественное здание научных озарений и открытий. Николай Морозов в совершенстве овладел десятью иностранными языками, и это не было самоцелью, а объектом изучения и подсобным средством на героическом пути Николая Морозова к разнообразнейшим знаниям и открытиям. Освобожденный в ноябре 1905 года узник Шлиссельбурга взял с собой на волю двадцать шесть томов научных сочинений — история человечества не знала такого, сотворенного в таких условиях!
На воле он продолжал разрабатывать идеи, занимавшие его в крепости; и следует, наверное, хотя бы коротко сказать, что же такого особенного сделал в науке шлиссельбургский узник. Прежде всего поражает энциклопедичность интересов и знаний Николая Морозова. Астрономия, физика, астрофизика, математика, химия, физиология, биология, филология, метеорология, история народов, наук, культур и религий, геофизика, научный атеизм — вот далеко не полный перечень того, чем он профессионально занимался.
Неспециалисту даже трудно представить себе объем научного материала, творчески освоенного Н. А. Морозовым, значение его открытий. Перечислю хотя бы те из них, что признаны сегодня в качестве приоритетных. Первым в астрономии узник Шлиссельбурга высказал догадку о метеоритном происхождении лунных кратеров и малой сопротивляемости межзвездного светоносного эфира. Возражая самому Д. И. Менделееву, впервые в мировой науке разработал научную теорию о сложном строении атомов и их взаимопревращаемости, первым доказал существование инертных газов и нашел им место в периодической системе элементов, первым в мире объяснил явление изотопии и радиоактивности, объяснил причины звездообразования, стал первооткрывателем многих явлений в метеорологии, нашел новый метод алгебраических вычислений, впервые в химической науке разработал идею ионной и ковалентной связи, первым в истории биологии дал математическое обоснование процесса естественного отбора… Написал он также множество научных монографий на другие темы, в равной степени недоступных моему пониманию, зато я вспоминаю, как в студенческие годы прочел в Ленинке колоссальный атеистический многотомный труд Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68