Только открытый человек может так честно и искренне рассказать о своей жизни.Если бы старик Пайпс знал, что из всего повествования Светы только лифт и бандерша – Герой Советского Союза были правдой, он бы не поверил. Просто ему очень хотелось, чтобы это было правдой.– Света, простите меня, старика. Я сначала думал, что вы обыкновенная… гулящая женщина. Я хотел воспользоваться этим, но теперь понимаю, как сильно это оскорбило бы вас.«Оп-па, – подумала Света, – перестаралась».– Давайте просто говорить с вами, вы мне будете читать стихи, а я буду вас слушать, кажется, я начинаю молодеть.«Вот это другое дело», – успокоилась Света.А зря. Она еще не знала, что Пайпс – отец хозяйки гостиницы.У Чарли со Светой, да и другими проститутками, промышляющими в отеле, были весьма напряженные отношения. Как-то раз она застала именно Свету в лифте, делающую минет сразу трем поддатым финнам. Скандал вышел грандиозный. Чарли выперла из гостиницы и финнов, и Светку, и заодно всех ее коллег.Правда, через два месяца все стало на свои места, но Света старалась не попадаться Чарли на глаза.– Я приглашаю вас на обед, – торжественно произнес Пайпс.И это звучало так, словно он предлагал руку и сердце.– Благодарю, – сдержанно произнесла Света.Она сама себе сейчас ужасно нравилась. Глава 44 Шум, крик, вскакивания с мест и беготня… Чарли достала свой мундштук, вставила длинную сигарету и закурила. Дым улетал в потолок и тут же исчезал, вытянутый хорошей вентиляцией.Американец несколько раз подбегал к Чарли и говорил:– Это невозможно, но чертовски заманчиво!Чарли даже это не радовало. Ей почему-то вдруг все стало безразлично. Она смотрела на Ахмата, который заискивающе улыбался Шакиру, и думала, что ошиблась в этом человеке, но ей было ничего и никого сейчас не жаль. Кроме самой себя.Собственно, что она собиралась сделать? Поменять порядки в этой стране? Изменить вековой характер русских? Сблизить Восток и Запад? Нет. Она так далеко не загадывала. Она поставила себе в жизни скромную, но вполне достижимую цель – построить в России отель.Перед Богом, если он есть, она явится одна, без московских банкиров, без Шакира, без Ахмата и даже без отца. И что она скажет, когда Бог спросит: ну и как? Неужели станет валить на каких-то мелких людей, помешавших ей выполнить Миссию? Нет. Она не станет, потому что никто ей не помешает. Она или сделает, или умрет…Чарли вздрогнула от собственных мыслей и от того, что поняла: умереть в этой стране куда легче, чем жить.Если бы пять – десять лет назад ей кто-нибудь сказал, что она будет думать о смерти, и в связи с чем – с отелем? – она бы сочла это дурацкой шуткой. Вот и вздрогнула сейчас: что это со мной? Ну-ка, Чарли. Выше нос!Сибиряк так и не проснулся. Чарли, собственно, уже на него и не рассчитывала. Она надеялась только на чудо.«Я как русская», – с ужасом констатировала она.– Итак, господа. – Чарли загасила сигарету и спрятала мундштук в карман. – Я полагаю, вы успели обдумать мои предложения и можно перейти к голосованию.В зале сидело одиннадцать человек. Впрочем, количество людей не имело значения. Голосами тут были акции. А их расчет слишком хорошо был известен Чарли. В лучшем случае сорок пять процентов на ее стороне, сорок пять на стороне Шакира. Теперь все и решится.– Прошу, господа.И она положила в белую коробку двадцать пять своих шариков.Американец подбежал к столу, заканчивая с кем-то говорить по мобильнику.Чарли только услышала конец разговора:– Yes, yes, sure…Очевидно, советовался с держателями, которых представлял.– Мистер Кампино, – улыбнулась Чарли, – прошу.– Я не верю тебе, – сказал американец и положил свои шарики… в белую коробку.Чарли качнула головой. Ну и шутки.Шакир встал и бросил свои двадцать шариков в черную коробку.Пока все идет по плану.Сорок пять против двадцати.Банкиры еще дошептывались, и это давало надежду Чарли.Затем встал самый молодой из них, подошел к коробкам и, состроив некую виноватую мину Чарли, опустил шары в черную коробку. Нет, они не рискнули, они боятся чеченцев.И в этот момент открыл глаза сибиряк.– Вот я вас всех послушал-послушал… Не, я не спал. Я очень внимательно слушал. Знаете что, ребята. Мы сделаем так. Я пять шариков отдам хозяйке, а пять на всякий случай положу в другую коробку. Знаете, как говорят на Западе – не клади все яйца в одну корзину.У Чарли поплыло перед глазами. Она ожидала проигрыша, она, чего греха таить, ждала победы. Она не ожидала ничьей.И надо же, медведь сибирский, ее же мудростью ее укорил.– Ну что? – сказал московский банкир. – По уставу решение, не набравшее больше половины голосов акционеров, считается непринятым.Как она это забыла. Это было все-таки поражение.– На всякий случай предлагаю пересчитать шары, – упавшим голосом предложил американец. – Закон есть закон.Тот же молодой банкир взял белую коробку и стал считать вслух, выкладывая шары:– Один, два, три…Чарли стала собирать со стола бумаги.– … Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят.Банкир взял другую коробку и снова стал отсчитывать монотонно:– … Одиннадцать, двенадцать…Чарли наклонилась к фермеру.– Извините, что я не дала вам слово, – сказала она. – Но вы понимаете…– Нормально, – кивнул зарайский фермер.– Сорок семь, сорок восемь… сорок девять.И с этими словами банкир достал последний шар.– Ошибка? – спросил он неизвестно кого. – Здесь не хватает шара.У Чарли дернулась щека. Шакир стал шарить по карманам. Банкиры тоже.– Нет ошибки, – вдруг тихо, но внятно сказал Ахмат. – Это мой шар. Мой один процент.– Э-э… Слушай, положи давай! – весело сказал Шакир.Ахмат встал, подошел к коробкам и положил шар в белую.– Я голосую за новый отель, – сказал он. – Мне нравится эта идея. Я хочу работать в первой в России пятизвездочной гостинице… Глава 45 В то же самое время в баре происходила одна удивительная встреча. Но все по порядку.Вера Михайловна Лученок, получив по-западному, в конвертике, уведомление об освобождении от занимаемой должности, в шоке была только пять минут. Как раз столько времени оставалось ей до окончания рабочего дня. Она выдавала и получала верхнюю одежду в эти пять минут словно в тумане, к счастью, ничего не перепутала, хотя это уже не имело значения.Потом собрала свои нехитрые пожитки, последний раз посмотрела на привычное рабочее место, сказала сменщице вместо «пока» «прощай» и пошла домой.Когда тряслась в метро, вдруг поняла, что уже не думает об увольнении, а думает о том, как бы исхитриться и занять место, когда вон тот молодой человек наконец сложит свою газету и выйдет. На это место явно претендовал старичок с сумкой на колесиках, но Вере Михайловне удалось незаметно, эдак интеллигентно протиснуться поближе к вожделенному сиденью, и, когда молодой человек встал, она живо уселась на свободное место.Ну что сказать – это счастье!Вот тут Вера Михайловна и поняла, что треволнения ее ухода из отеля отступили на второй план, а на первый все настойчивее вылезают предстоящие заботы. Во-первых, как там Афанасий? Окотилась или нет? Теперь она будет называть это именно так – «окотилась». А то действительно путаница получается.Потом – что с ней? Легче принять несколько раз кошачьи роды, чем говорить с мамой. Мама не любит современную жизнь. Да кто ее любит? Почему-то все любят прошлое и будущее, а настоящее – этот неуловимый миг между завтра и вчера, собственно ни то ни се, – все ненавидят. Ерунда какая-то, этот самый миг за мгновение был будущим, которое все любят, а через мгновение станет прошлым, которое тоже все любят, что же происходит тут, посредине?Ответить на этот вопрос Вера Михайловна не успела. Приехала.Теперь так – забежать в магазин, купить молока и детское питание. Новорожденным надо хорошо питаться. Потом не забыть хлеба, и вчера кончилась соль. Вера Михайловна мысленно пересчитала карманные деньги, может быть, еще хватит на майонез.И тут ее как ударило – долг! Как она его теперь отдаст? Это невозможно, это просто какое-то наваждение. Не могли ее уволить из-за каких-то негодяев. А этот длинный еще так мило улыбался. Ах, как обманчива внешность, как обманчив этот самый миг между вчера и завтра.В квартире было тихо, хотя Вера Михайловна еще с порога прислушалась, не пищат ли котята.Афанасий вышла из темноты походкой постороннего наблюдателя. Стройная, изящная, отчужденная. Посмотрела на хозяйку и сладко потянулась.Вера Михайловна бросилась ее обнимать, целовать, гладить, поздравлять.– Ну что, мамаша, как твои детки, чем ты их кормила? Я им тут принесла вкусненького, а тебе свежего молочка. Ну, показывай, сколько их у тебя?Вера Михайловна наконец разделась, переобулась и готова была принять новорожденных.Афанасий прошла на кухню. Ну конечно, рожала небось в грязном ведре.Вера Михайловна заглянула в ведро – увы! По углам никаких котят.– Неужели ты рожала в комнате? – уважительно произнесла хозяйка, шагая в комнату, но и там никаких котят не было.Афанасий лениво наблюдала за поисками ее собственных детей, не принимая в этом никакого участия.Страшное подозрение закралось в голову Веры Михайловны. Ее ведь предупреждали: мамаша может и поесть своих детишек.Вера Михайловна обшарила все углы, мыслимые и немыслимые закоулки, заглянула даже в духовку, но никаких котят не нашла. Она обессиленно села на стул и с ужасом уставилась на Афанасия.– Ты что наделала? – спросила она сдавленным голосом.Афанасий умылась.Вера Михайловна дрожащей рукой набрала номер жены дипломата и, как только та ответила, зарыдала:– Она поела своих котят! Ты представляешь, прихожу домой – ни одного котенка!– Погоди, Верусь, может, она еще не родила? – забеспокоилась и подруга.– Как же! А куда живот девался?– Ужас!– Я ее убью! Она свинья, гадость, каннибалка!– Каннибалы – это людоеды.– Так она меня и съела! Я о ней думала, что она… А она…– Ты хорошо поискала?– Даже на антресоли заглядывала.– М-да…– Никогда не вешала кошек, а эту линчую!Вера Михайловна снова зарыдала, и подруге оставалось только выслушивать тяжкие всхлипы.– Ну погоди, может, еще все образуется, – сказала она.– Что образуется?– Ну не знаю… Найдутся котята.– Где?– Да где-нибудь. У тебя форточка открытой оставалась?– При чем тут форточка?– Она вылезла в окно, спустилась на улицу и где-нибудь в подвале родила.– Ага, а потом бросила детишек и вернулась домой?!– Действительно, странно. Они ведь от котят не отходят. Погоди минутку, я позвоню своему знакомому, он педиатр.– Кошачий?– Какая разница!Пока телефон молчал, Вера Михайловна еще раз обыскала квартиру и даже с пристрастием допросила Афанасия. Тщетно. Афанасий была сама невозмутимость.Подруга позвонила не через минуту, а через полчаса.– Значит, так, педиатр этот ничего не знает. Но у него есть знакомый вирусолог, тот, правда, тоже ни уха ни рыла, но у него есть знакомая ветеринарша. Она, правда, по крупному рогатому скоту, но у нее есть…– Короче! Кто у нее есть?– Не кто, а что. У нее есть ветеринарная энциклопедия. Она посмотрела. Ну-ка возьми Афанасия на руки. Вера Михайловна взяла ненавистное животное.– Теперь посмотри – есть ли у нее набухшие соски? Вера Михайловна перевернула кошку на спину – соски были, но малюсенькие.– Нет.– Ну вот, так и есть! Твоя кошка никого не родила! – торжественно провозгласила подруга,– Как это? А куда девался живот?– Ветеринарша сказала, что такие случаи часто встречаются у людей. Так называемая истерическая беременность. Ложная то есть.– А у кошек?– У кошек – редчайший случай. И еще она сказала, только ты не обижайся, что животные часто подражают своим хозяевам.– Что ты хочешь этим сказать? Я никогда не симулировала беременность.– Ну, может быть, ты слегка истерична, климакс, знаешь ли…– Это тоже она тебе сказала? Я ведь не крупный рогатый скот.– Это я сама додумала.– Ну спасибо.– Не за что. Успокойся, видишь, все объяснилось.Вера Михайловна бросила трубку.С Афанасием-то разъяснилось, а с ней самой? Неужели она действительно климактеричная истеричка?Мужчины у Веры Михайловны не было уже года четыре. Она сама себе не признавалась в этом, но, когда по ночам ей снились бесстыдные сны, просыпалась уставшая и разбитая.Глупо! Никакой мужик ей не нужен. Не кошка ведь она!– Мама, как у тебя дела?– Если ты позвонила только для того, чтобы задать этот дежурный вопрос, то у меня нет времени.– О господи, мама, я просто волнуюсь.– А что, есть причина? Я уже не жилец на этом свете? Хотя при нашей жизни отбросить лапти не так уж и сложно.– Мама, меня уволили.– Я всегда говорила: американцам верить нельзя. Они все сволочи.– Мам, а Афанасий симулировала беременность.– На что ты намекаешь? Что я тоже – симулянтка?– Мам, ну что ты говоришь?– А что ты думаешь? Вот главный вопрос.Вера Михайловна и не заметила, как за разговорами открыла детское питание и съела его.Когда положила трубку, уставилась на пустую баночку, и ей вдруг стало так тоскливо и одиноко. Хоть в петлю вместо Афанасия.Вера Михайловна хотела заплакать, но не стала. Все слезы она отрыдала часом раньше.И тогда она встала, открыла шкаф и достала самое свое нарядное платье.Надо сказать, что на дорогие наряды у Веры Михайловны денег не было, но одевалась она отменно, даже Чарли иногда поглядывала на нее с завистью.Секрет был прост: Вера Михайловна прекрасно шила. Журналы «Бурда» огромной стопкой лежали в углу.И вот она достала свое лучшее платье, которое еще ни разу не надевала, сделала прическу, вечерний макияж, надела это шикарное платье и сказала:– Имею право!Швейцар отеля «Мэдиссон-Московская» ее не узнал. Широко распахнул двери и даже слегка поклонился.Она сняла пальто в гардеробе, и гардеробщица тоже не узнала ее. Правда, там толпился народ, гардеробщица даже головы поднять не могла.Вот так Вера Михайловна оказалась в баре.Села за столик, от которого официант предупредительно отодвинул стул, заказала себе белого вина и подняла глаза.Первый, с кем она столкнулась взглядом, был тот самый длинный негодяй, который устроил весь спектакль в гардеробе. Но теперь он смотрел на Веру Михайловну восхищенными глазами и даже делал какие-то скромные знаки кивками головы.Вера Михайловна благосклонно склонила голову. Ей вдруг так захотелось отомстить этому паршивому иностранцу, что вся ее самовнушенная за дорогу в отель осторожность вмиг слетела.Иностранец подался всем телом вперед, словно не веря своему счастью.«Ну ты у меня попляшешь», – подумала Вера Михайловна и кивнула уже увереннее. Глава 46 С 5 до 6 часов вечера
Они кричали так, что трудно было разобрать слова. Ругались, спорили между собой, угрожали неизвестно кому, грозились перерезать всех в этом здании, начиная с прислуги и заканчивая постояльцами.– Эй, да завтра они нас просить будут, чтоб мы тут остались, хочешь?! – кричал Тагир, сжимая волосатые кулаки и потрясая ими в воздухе. – Сегодня уже будут, ты только скажи!– Эй, тут хозяин вообще кто, а?! – Арслан допил остатки «Оджалеши» прямо из бутылки, отшвырнул ее, и она гулко покатилась по полу. – Да ты только скажи нам, только разреши, и мы тут такое устроим, такое устроим…Шакир молча смотрел на Арслана тяжелым, задумчивым взглядом, как будто видел его впервые. И от этого взгляда не только Арслану стало не по себе, но и всем остальным. И постепенно крики перешли в разговор, разговор – в шепот, а потом вообще воцарилась тишина.Шакир тяжело вздохнул, вынул из вазочки конфету и долго шелестел шумным целлофановым фантиком. Словно акробат, выполняющий неимоверно рискованный трюк на глазах у восхищенной публики, он отправил конфетку в рот и огляделся по сторонам, будто желая удостовериться в том эффекте, который произвел на окружающих.– Ну и что вы делать собираетесь? – наконец тихо изрек он.И снова комната взорвалась криками эмоциональных жителей гор.– Зарежем парочку, чтоб остальные боялись! Надо ее наказать, чтоб знала свое место! Его, его наказать надо, он нас продал!– Ахмата! Ахмата наказать надо! – выкрикнул Тагир. – Мы ему говорили! Он не послушал!– Правильно, Ахмата! – воскликнул еще кто-то, и все опять дружно уставились на Шакира.Если бы речь шла о русском, никаких особых вопросов не возникло бы и до утра этот русский не дожил бы. Но здесь речь шла о своем, о единоверце, о брате, а зарезать своего без разрешения на то Шакира не осмелился бы никто.– Да, Ахмата… – Шакир вздохнул. – Он так поступил, как будто я с ним не говорил сегодня утром, как будто мы для него чужие, как будто не благодаря нам, не благодаря мне он так высоко поднялся.– Значит, его надо… – вмешался было Тагир, но Арслан оборвал его на полуслове:– Что?! Убить? Ты хочешь его убить?В отношении Ахмата это слово было произнесено впервые. И всем стало немного не по себе. Мысль разобраться с зарвавшимся и вышедшим из-под контроля соотечественником не раз приходила в голову каждому из присутствующих, но высказать ее вслух до сих пор не решался никто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33