Тщательно запертые высокие и узкие дома с казённого вида фасадами и железными шторами на окнах, казалось, ещё более подчёркивали равнодушие упорядоченного мира к переживаниям одиноких прохожих вроде неё. На углу Кингз-род стояла женщина.– Не скажете, где здесь поблизости можно поесть? – осведомилась Динни.Только после этого она заметила, что у женщины, к которой она обратилась, круглое скуластое лицо с сильно подведёнными глазами, добродушный рот, губы немного мясистые, нос тоже. Выражение глаз было такое, словно они утратили соприкосновение с душой, – следствие постоянной привычки попеременно казаться то неприступными, то обольстительными. На тёмном облегающем платье поблёскивала нитка искусственного жемчуга. Динни не могла удержаться от мысли, что не раз видела в обществе женщин, похожих на эту.– Налево недурной ресторанчик.– Не хотите ли зайти со мной перекусить? – предложила Динни, не то повинуясь первому импульсу, не то уловив в глазах женщины голодный блеск.– Ещё бы! – ответила та. – По правде сказать, вышла-то я не поевши. Да и в компании посидеть приятно.Она свернула на Кингз-род, и Динни пошла рядом с ней, подумывая, что если встретит знакомых, может получиться неудобно, но в общем испытывая облегчение."Бога ради, Динни, держись естественно", – мысленно увещевала она себя.Женщина привела её в небольшой ресторанчик, вернее – кабачок, потому что при нём был бар. В обеденном зале, куда вёл отдельный вход, было пусто. Они сели за столик, где стояли судок, ручной колокольчик, бутылка вустерской минеральной воды и вазочка с осыпающимися ромашками, которые, видимо, попали в неё уже несвежими. В воздухе припахивало уксусом.– Я не отказалась бы от сигареты, – объявила женщина.У Динни не было сигарет. Она позвонила.– Какой сорт вы курите?– А, любую дешёвку.Появилась официантка, взглянула на женщину, взглянула на Динни и осведомилась: "Что вам?"– Пачку "Плейере", пожалуйста. Мне большую чашку свежего кофе покрепче с кексом или булочкой. А вам?Женщина посмотрела на Динни, словно оценивая её возможности, посмотрела на официантку и нерешительно попросила:– По правде сказать, я здорово голодная. Холодного мяса и бутылку портера, что ли.– Гарнир или салат? – спросила Динни.– Благодарю, лучше салат.– Прекрасно. Возьмём ещё пикули. И будьте добры, поскорее.Официантка провела языком по губам, кивнула и ушла.– Знаете, это очень мило с вашей стороны, – неожиданно выпалила женщина.– С вашей стороны тоже очень любезно, что вы согласились. Без вас я совсем растерялась бы.– Она не понимает, в чём дело, – сказала женщина, кивнув в сторону исчезнувшей официантки. – Сказать по правде, я тоже.– Почему? Мы же обе хотим есть.– Ну, в этом сомневаться не приходится, – согласилась женщина. – Увидите, как я буду уплетать. Ужасно рада, что вы заказали пикули. Обожаю маринады, хоть они мне и не по карману.– Я забыла про коктейли, – смущённо призналась Динни. – Но, может быть, их тут не приготовляют?– Сгодится и шерри. Сейчас принесу.Женщина встала и вышла в бар.Динни воспользовалась случаем и попудрила нос. Потом сунула руку за, лиф, где были спрятаны трофеи с Саут-Молтон-сквер, и вытащила пятифунтовую бумажку. Ею овладело какое-то мрачное возбуждение.Женщина принесла два бокала:– Я сказала, чтобы их приписали к счету. Выпивка здесь что надо.Динни подняла бокал и пригубила. Женщина осушила свой одним глотком.– Не могу без этого. Представляете себе страну, где не достанешь выпить!– Люди все равно достают.– Ещё бы! Но, говорят, спиртное там дрянь.Динни отметила жадное любопытство, с каким глаза женщины скользнули по её пальто, платью и лицу.– Простите, у вас свидание? – неожиданно спросила та.– Нет. Я поем и пойду домой.Женщина вздохнула.– Скорей бы уж она принесла эти чёртовы сигареты! Официантка вернулась с бутылкой портера и пачкой сигарет. Поглядывая на волосы Динни, она откупорила бутылку.– Уф! – вздохнула женщина, глубоко затянувшись своей "дешёвкой". Очень курить хотелось.– Остальное сейчас подам, – объявила официантка.– Я вас случайно не видела на сцене? – поинтересовалась женщина.– Нет, я не актриса.Возвращение официантки помешало очередному вопросу. Кофе оказалось горячим и лучше, чем предполагала Динни. Она успела выпить почти всю чашку и проглотить большой кусок сливового пирога, прежде чем женщина, сунув в рот маринованный орех, заговорила снова.– В Лондоне живёте?– Нет, я из Оксфордшира.– Я тоже люблю деревню, только теперь почти не бываю за городом. Я ведь выросла около Мейдстоуна, – отсюда рукой подать.Женщина испустила отдающий портером вздох.– Говорят, коммунисты в России покончили с проституцией. Ну не здорово ли! Мне один американец рассказывал. Он был журналист. До чего бюджет изменился! Ничего подобного ещё не бывало, – продолжала она, с таким усердием выпуская клубы дыма, как будто это облегчало ей душу. – Жуткая у нас безработица!– Да, она на всех отражается.– Насчёт всех не знаю, а на мне здорово. – Взгляд женщины стал тяжёлым. – Вам, наверно, неудобно такие вещи слушать?– В наши дни надо много наговорить, чтобы человеку стало неудобно.– Вы же понимаете, я не с епископами путаюсь.Динни расхохоталась.– А они, что, не такие, как все? – вызывающе бросила женщина. – Правда, как-то раз я наскочила на одного священника. Вот он говорил так, как я ещё не слыхивала. Ну, конечно, я не могла сделать то, что он советовал.– Пари держу, я его знаю, – отозвалась Динни. – Его фамилия Черрел.– Точно! – воскликнула женщина, и глаза её округлились.– Он мой дядя.– Вот оно что! Так-так. Смешной всё-таки наш мир. И не такой уж большой. Хороший он был человек, – прибавила женщина.– Он и сейчас жив.– На свете таких мало.Динни, ожидавшая этих неизбежных слов, подумала: "Вот тут и полагается заводить: "Заблудшая сестра моя!.."Женщина насытилась и удовлетворённо вздохнула.– С удовольствием поела, – объявила она и встала. – Очень вам благодарна. А теперь пойду, иначе ничего не заработаю: для нашего дела, поздно будет.Динни звякнула колокольчиком. Официантка появилась с подозрительной быстротой.– Счёт, пожалуйста. И не можете ли разменять вот это?Официантка опасливо взяла кредитку.– Я сейчас, – только приведу себя в порядок, – предупредила женщина и скрылась в дверях.Динни допила кофе. Она пыталась понять, что значит жить так, как живёт эта женщина. Официантка принесла сдачу, получила на чай, поблагодарила и ушла. Динни вернулась к прерванным размышлениям.– Ну, – раздался позади неё голос женщины, – не думаю, что нам приведётся встретиться, но всё-таки скажу: вы – молодчага.Динни подняла на неё глаза:– Вы сказали, что вышли без ничего. Это значит, что у вас и дома ничего не было?– Ясное дело, – подтвердила женщина.– Не откажите взять себе сдачу. Остаться в Лондоне без денег – просто ужасно.Женщина кусала губы. Динни заметила, что они дрожат.– Не хочется мне брать у вас денег: вы были так добры ко мне, – замялась женщина.– А, пустяки! Ну, прошу вас, возьмите! И, схватив руку женщины, Динни сунула в неё деньги. К ужасу девушки, женщина громко засопела. Динни уже собралась удирать, как вдруг та воскликнула:– Знаете, что я сделаю? Пойду домой и завалюсь спать. Ей-богу, пойду! Да, пойду домой и отосплюсь.Динни торопливо возвратилась на Слоун-стрит. Проходя мимо высоких домов, с зашторенными окнами, она с облегчением почувствовала, что её тоска потеряла свою остроту. Надо спешить, – до Маунт-стрит не близко. Окончательно стемнело, и, несмотря на электрическую дымку, окутавшую город, в небе стали видны звёзды. Динни решила не пересекать парк вторично, а пошла вдоль решётки. Ей казалось, что она уже бесконечно давно простилась со Стэком и собакой на Корк-стрит. По мере приближения к Парк Лейн движение становилось всё оживлённее. Завтра все эти машины отхлынут к Эпсомскому ипподрому, город опустеет. И Динни с болью поняла, каким пустым всегда будет для неё Лондон, если отнять у неё Уилфрида и надежду на встречу с ним.Девушка подошла к воротам напротив "норовистого пузанчика" и вдруг, как будто весь этот вечер ей только приснился, увидела, что у памятника стоит Уилфрид. Она глотнула воздух и ринулась вперёд. Он протянул руки и прижал её к себе.Минуты встречи затягивать было нельзя, – вокруг сновали автомобили и пешеходы, и они под руку направились к Маунт-стрит. Динни молча прижалась к Уилфриду, он тоже не раскрывал рта. Но ведь он пришёл сюда, чтобы ощутить её близость, – и при одной мысли об этом девушка испытывала бесконечное облегчение.Они ходили взад и вперёд мимо подъезда, как простые слуга и горничная, которым удалось вырваться на четверть часа. Происхождение и национальность, привычки и мораль, – все забылось, и, может быть, в эти короткие минуты среди всех семи миллионов лондонцев не было двух более взволнованных и прочнее слитых воедино людей.Наконец чувство юмора взяло верх.– Милый, нельзя же всю ночь провожать друг друга. Итак, последний поцелуй!.. Ну, ещё один!.. Ещё один!Девушка взбежала по ступеням и повернула ключ. XXI Уилфрид расстался со своим издателем злой и встревоженный. Не вдаваясь в исследование душевных глубин Компсона Грайса, он тем не менее чуял какую-то махинацию. Весь этот тревожный день Дезерт пробродил по городу, раздираемый борьбою двух чувств: облегчения, потому что он сжёг корабли, и негодования, потому что он не желал примириться с неотвратимым. Поглощённый своими переживаниями, он даже не сообразил, каким ударом для Динни будет его записка, и только по возвращении домой, когда он получил её ответ, сердце его, а вслед за сердцем и тело потянулись к ней, и Уилфрид отправился туда, где она случайно столкнулась с ним. За те немногие минуты, которые они провели на Маунт-стрит, молча, полуобнявшись и прохаживаясь мимо дома Монтов, девушка сумела вселить в Уилфрида веру в то, что теперь миру противостоит не он один, а они вдвоём. Зачем же отстраняться и делать её несчастнее, чем нужно? Поэтому на другое утро Уилфрид послал ей через Стэка записку с приглашением "прокатиться". Но Уилфрид забыл про дерби, и, как только их машина тронулась, поток автомобилей подхватил её и унёс с собой.– Я никогда не бывала на дерби, – сказала Динни. – Съездим?Оснований поехать было тем больше, что никаких оснований не ехать не было.Динни пришла в изумление при виде всеобщей сдержанности. Ни пьяных, ни лент, ни тележек, запряжённых осликами, ни приставных носов, ни шуток, ни экипажей четвёркой, ни разносчиков, ни торговок – один клинообразный неудержимый поток автобусов и машин, по большей части закрытых.Когда наконец они вылезли из автомобиля на стоянке у ипподрома, съели свои сандвичи и смешались с толпой, их инстинктивно повлекло туда, где можно увидеть лошадь. Если картина Фрита «Дерби» и соответствовала когда-нибудь жизненной правде, то теперь, казалось, давно утратила это соответствие. На ней изображены живые люди, живущие настоящей минутой; толпа же, окружавшая Уилфрида и Динни, казалось, не жила, а только куда-то стремилась.В паддоке, который, казалось, тоже заполнен исключительно одними людьми, Уилфрид неожиданно сказал:– Мы сделали глупость, Динни, – нас кто-нибудь да увидит.– Ну и пускай. Смотри, наконец-то лошади.Действительно, на круге проминали лошадей. Динни заторопилась к ним.– Они все такие красивые, – вполголоса заметила она. – Для меня они все как на подбор, кроме вон той. Не нравится мне её спина.Уилфрид заглянул в программу:– Это фаворит.– А мне всё равно не нравится. Ты понимаешь, что я имею в виду? Она какая-то угловатая – до хвоста ровно, а потом сразу вниз.– Согласен, но ведь резвость не зависит от формы спины.– Я поставлю на ту, которая понравится тебе, Уилфрид.– Тогда подожди, пока я присмотрюсь.Со всех сторон люди на ходу сыпали кличками лошадей.Динни протискалась к барьеру, Уилфрид встал позади неё.– Не лошадь, а сущая свинья, – объявил кто-то слева от Динни. – Ни за что не поставлю больше на эту клячу.Девушка взглянула на говорившего. Широкоплечий мужчина, рост футов пять с половиной, на шее жирная складка, на голове котелок, во рту сигара. Лучше уж быть лошадью, чем таким.Дама, сидевшая на раскладной трости справа от неё, негодовала:– Неужели нельзя очистить дорогу? Лошади того и гляди споткнутся. В позапрошлом году я из-за этого проиграла.Рука Уилфрида легла на плечо девушки.– Мне нравится вон тот жеребец – Бленхейм, – шепнул он. – Пойдём поставим на него.Они проследовали туда, где перед окошечками, вернее перед отверстиями, напоминавшими голубиные гнезда, стояли недлинные очереди.– Побудь здесь, – попросил Уилфрид. – Я только положу яичко и назад.Динни остановилась, глядя ему вслед.– Здравствуйте, мисс Черрел! Перед нею стоял высокий мужчина в сером цилиндре, с переброшенным через плечо большим футляром от полевого бинокля.– Мы встречались с вами у памятника Фошу и на свадьбе вашей сестры.Помните?– Ну как же! Вы – мистер Масхем.Сердце девушки учащённо забилось. Она старалась не смотреть в сторону Уилфрида.– Сестра пишет?– Да, было письмо из Египта. В Красном море они, видимо, попали в страшную жару.– Выбрали, на какую поставить?– Нет ещё.– Я не связывался бы с фаворитом, – не вытянет.– Мы хотели на Бленхейма.– Что ж, хорошая лошадь и на поворотах послушная. Но у её владельца в конюшне есть другая, поинтереснее. Я вижу, вы – новичок. Подскажу вам две приметы, мисс Черрел, и смотрите, чтобы у вашей лошади была хоть одна из них: во-первых, подъемность сзади; во-вторых, индивидуальность, не внешний вид, а именно индивидуальность.– Подъемность сзади? То есть круп выше, чем остальная спина? Джек Масхем улыбнулся:– Примерно так. Как только заметите это в лошади, особенно если ей надо брать подъем, ставьте не колеблясь.– А что такое индивидуальность? Это, когда она поднимает голову и смотрит поверх людей в пространство? Я однажды видела такую.– Честное слово, из вас получилась бы замечательная ученица. Вы прямо-таки прочли мою мысль.– Но я не знаю, какая это была лошадь, – призналась Динни.– Очень странно.Девушка увидела, что благожелательный интерес словно застыл на лицеМасхема. Он приподнял шляпу и отвернулся. За её спиной раздался голосУилфрида.– Ну, я поставил десятку.– Пойдём на трибуну и посмотрим скачки.Уилфрид, по-видимому, не заметил Масхема, и Динни, идя с ним под руку, старалась забыть внезапно застывшее лицо её собеседника. Вид толпы, где каждый изо всех сил протискивался вперёд, чтобы поскорее "узнать свою судьбу", готвлек девушку, и, когда они подошли к трибуне, ей уже было безразлично все на свете, кроме Уилфрида и лошадей. Им достались стоячие места у барьера, поблизости от букмекеров.– Я запомнила – зелёный и шоколадный, как конфеты. Фисташки – моя любимая начинка. Сколько я могу выиграть, милый?– Послушаем.В общем шуме они различили слова:– Бленхейм – восемнадцать против одного.– Сто восемьдесят! – воскликнула Динни. – Вот замечательно!– Видишь, у Бленхейма прочная репутация, она идёт не из конюшен.Скоро следующий заезд. Смотри, уже выводят. Жокеев в зелёном и шоколадном двое. Вторая из лошадей – наша.Парад, упоительный для всех, кроме самих лошадей, позволил Динни разглядеть выбранного ими гнедого, масть которого прекрасно гармонировала с цветами наездника.– Нравится он тебе, Динни?– Мне почти все лошади нравятся. Правду говорят, что можно определить по виду, какая лучше?– Нет, неправду.Лошади повернули и лёгким галопом проскакали мимо трибун.– Ты не находишь, что у Бленхейма круп выше остальной спины?– Нет. Красиво идут. А почему ты спрашиваешь?Но Динни только прижала к себе его руку и слегка вздрогнула.Биноклей у них не было, и когда начался заезд, они ничего не смогли разглядеть толком. Позади них какой-то мужчина то и дело вскрикивал:– Фаворит ведёт!.. Фаворит ведёт!..Когда лошади прошли Тэттенхэм Корнер, тот же мужчина, захлёбываясь, переменил мнение:– Паша… Паша возьмёт!.. Нет, Фаворит… Нет, не он!.. Илиада!.. Илиада вырвалась!..Уилфрид стиснул руку Динни.– Наш! Смотри – вон там! – бросил он.Динни увидела на другой стороне круга лошадь под розово-коричневым жокеем, которого обходил шоколадно-зелёный. Обошёл, обошёл! Они выиграли!Толпа пришла в замешательство и умолкла, а они стояли и улыбались друг другу. Этот выигрыш – знамение!– Я получу твои деньги, разыщем машину и домой.Уилфрид настоял, чтобы Динни взяла себе все деньги, и она присоединила их к своему сокровищу. Лишняя гарантия на тот случай, если ему вздумается избавить её от себя!На обратном пути они снова заехали в Ричмонд-парк и долго сидели среди молодых папоротников, слушая кукушек и чувствуя себя бесконечно счастливыми в успокоительно шепчущей тишине солнечного дня.Они пообедали в одном из ресторанов Кенсингтона, и Уилфрид в конце концов расстался с ней на углу Маунт-стрит.Ночью Динни не тревожили ни сны, ни сомнения, и к завтраку она вышла с ясными глазами и лёгким загаром на щеках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27