На этом свете каждый обязан склоняться перед силою необходимости. Поверьте, я не по своей воле оставлял вас так долго в неизвестности.— Итак, ты действительно вождь этих людей, которые нас поймали, — спросила донна Эмилия. — Вероятно, ты и приготовил нам эту гнусную западню?— Я не стану этого отрицать, сударыня! — отвечал он.— Но твой поступок ужасен! Ты отплатил самой черной неблагодарностью за благодеяния, которыми осыпало тебя мое семейство.— “Осыпало”— это пустое слово, сударыня, — сказал он с горькой улыбкой, — но чтобы прекратить бесполезные пререкания и выяснить вопрос, позвольте мне сделать вам одно признание.— Говори, говори, какое ужасное признание хочешь ты мне сделать?— Я, сударыня, — отвечал он, величественно выпрямляясь, — сын Текучей Воды, вождя того племени Красных Бизонов, которое ваша семья так низко и злобно преследовала!— О! — вскричала она, заломив в отчаянии руки. — Мы погибли!— Нет, сударыня, — отвечал он спокойным и твердым голосом, — вы не погибли. Ваше спасение в ваших руках.— Мое спасение? — повторила она с иронией.— Да, сударыня, ваше спасение. Вы хорошо сознаете свое положение, не так ли? Вы убеждены, что действительно вполне в моей власти, и никакая человеческая помощь не может вас спасти?— Да, но остается бог. Бог, который видит нас и спасет! — вскричала она пылко. — Бог, который разрушит ваши гнусные замыслы.— Бог! — сказал он с нервным смехом. — Вы забыли сударыня, что я команч и что ваш бог — не мой. Поверьте мне, склоните голову под игом судьбы. Ваш бог, если он существует, не властен надо мной. Я смеюсь над его могуществом!— Замолчи, богохульник! Бог, которого ты осмеливаешься отрицать, может, если захочет, уничтожить тебя в одно мгновенье!— Пусть же он это сделает, и тогда я поверю в него! — Он поднял голову и с вызовом устремил глаза на небо. — Но нет, — прибавил он через минуту, — все это ложь, выдуманная вашими священниками! Вы находитесь в моей власти. Повторяю, никакое человеческое или божественное могущество не освободит вас! Но, как я сказал, вы можете легко, если пожелаете, освободиться сами.— После оскорбления — насмешка! — сказала она презрительным тоном.— Я совсем не смеюсь теперь, как не оскорблял вначале. Я говорю откровенно, что предлагаю вам честную сделку, которую вы по желанию можете принять или отвергнуть.— Сделку! — произнесла она глухим голосом.— Да, — продолжал он, — сделку. Почему нет? Выслушайте меня. Я ненавижу вашу семью, сударыня, всей ненавистью, на какую только способно сердце человека, но вы, лично вы, никогда меня не оскорбляли. Я не имею никакого основания желать вам зла. Кроме того, есть другая причина, располагающая меня в вашу пользу. Зачем мне скрывать ее далее: я люблю вашу дочь!— Презренный! — вскричала донна Эмилия, вскакивая и делая шаг к нему.Донна Диана бросилась в объятия матери и спрятала голову на ее груди, вскричав с отчаянием:— Мама! Мама! Спаси меня!— Не бойся ничего, дочь моя, — отвечала та. — Этот человек может нас оскорблять — в его руках сила, — но никогда ему не удастся унизить нас и заставить снизойти до него.Индеец выслушал эти слова, и ни один мускул не дрогнул на его лице.— Я ждал этого, — сказал он спокойно, — но вы подумаете. Повторяю, я люблю вашу дочь и хочу, чтобы она была моей.— Никогда! — вскричали обе женщины с отчаянием.— Только этой ценой, сударыня, — продолжал он невозмутимо, — вы получите свободу. В противном случае приготовьтесь к смерти!— Да! Да! — сказала с силой донна Эмилия. — Да, мы умрем, но обе по собственной воле. Ты уверен был в успехе своего гнусного замысла, но ты дурно рассчитал, презренный: к смерти, которой ты нам грозишь, мы прибегаем, как к верному убежищу. Ты властен в нашей жизни, но не в смерти. Мы тебя презираем!Индеец засмеялся.— Взгляните на свой флакон, — сказал он спокойным и хладнокровным голосом, — в нем нет более жидкости. Вчера в вашу пищу подмешано было успокоительное снадобье, и во время сна у вас отняли это страшное оружие, на которое вы так преждевременно положились. Поверьте, сударыня, уступите. Я даю вам восемь дней на размышление. Мне было бы легко взять вашу дочь, но я хочу владеть ею только по вашей собственной воле.И, засмеявшись, он вышел из комнаты, не дожидаясь ответа, которого две несчастные женщины и не в состоянии были дать: они были разбиты, уничтожены ужасным, только что слышанным предложением. Глава XXXII. План кампании Оставим на некоторое время лагерь команчей и вернемся в гасиенду дель Рио, принадлежащую графу Мельгозе, с которой мы уже знакомили читателя и куда граф приказал перенести раненого.Когда показалась гасиенда, канадец заметил графу, что дон Мельхиор по слабости своей с трудом, вероятно, перенесет переправу через реку и подъем на холм по узкой дорожке.Граф засмеялся.— Чему вы смеетесь, ваша милость? — спросил его канадец.— Э! — отвечал граф. — Я смеюсь вашей наивности, мой друг!— Моей наивности?— Ну да, я считал вас более осведомленным в военных делах.— Меня! Как это?— Dame! Вы должны знать, что хороший генерал не позволит осадить себя, не имея в руках средства прервать блокаду, когда ему захочется.— А! А! — вскрикнул с улыбкой охотник. — Я сомневался в этом, но все равно продолжайте, ваша милость!— Я хочу вам показать то, чего еще не видело ни одно живое существо.— Черт возьми, ваша милость! Позвольте вам напомнить: то, что вы намереваетесь сделать, очень неосторожно.— Со всяким другим это было бы действительно так. Но разве вы не друг мой?— Я рад считать вас другом, ваша милость!— Диего Лопес, — прибавил граф, обращаясь к пеону, — поверни направо.Диего Лопес поклонился и немедленно принял указанное направление.Дорогу, впрочем, расчищали ударами топора, так что продвигаться вперед пришлось медленно.Канадец с ненасытным любопытством туриста смотрел на все вокруг. После почти часовой упорной работы группа достигла подножия громадной, беспорядочной группы скал, нагроможденных одна на другую до очень большой высоты.За невозможностью двинуться дальше пришлось остановиться.Граф слез с лошади, бросил повод канадцу и обратился к пеону:— Иди сюда, Диего Лопес!После этого он пошел направо к группе скал. Затем, достигнув известного ему места, наклонился и, подумав, сказал:— Просунь дуло своего ружья в это отверстие и крепче надави.Пеон повиновался.После нескольких усилий довольно большой обломок сдвинулся с места и упал на землю.— Хорошо, — сказал граф, — продолжай. Теперь вот этот!Второй камень, больше первого, упал и открыл вход в пещеру.— Теперь, — продолжал граф, — расширьте проход.— Черт возьми! — вскричал канадец. — Вот так чудо, и мы пройдем здесь с лошадьми?— Конечно, разве вам неизвестно, что все мало-мальски значительные гасиенды в этой местности построены первыми завоевателями страны. Они, подвергаясь постоянно нападению индейцев, вынуждены были при осаде доставать съестные припасы или призывать на помощь друзей и союзников.Пока они беседовали, Диего Лопес и его спутники работали так успешно, что отверстие стало достаточно широким для проезда всего маленького отряда.— Проезжайте! — сказал граф.Они въехали.Когда последний пеон очутился в гроте, граф приказал:— Теперь, Диего Лопес, положи все эти камни на их места, как только можешь лучше. Бессмысленно показывать другим путь, которым мы воспользовались.Пеоны принялись за дело, и менее, чем в полчаса, вход был снова герметично заложен и так искусно, что снаружи никто бы не мог открыть его.Подземелье, где находились испанцы, освещалось, вероятно, посредством множества незаметных отверстий, которые, в то же время, освежали воздух, поскольку дышалось легко и не ощущалось полной темноты.Граф стал во главе маленького отряда и дал сигнал двинуться в путь.Дно подземелья поначалу сильно шло под уклон. По шуму вверху путешественники поняли, что они проходили под ложем реки. Потом мало-помалу дно стало возвышаться. Подземелье образовывало массу поворотов, длинные галереи его терялись далеко во мраке. Все это указывало на то, что первые владельцы гасиенды, как осторожные люди, имели несколько выходов.Наконец, после трех четвертей часа пути, граф остановился перед массивной дубовой дверью, сплошь покрытой широкими и толстыми железными полосами.— Мы приехали! — сказал он.— Как, приехали? — спросил канадец. — Не в гасиенду же?— Да, мы в гасиенде и даже более, — у входа во двор!— Это невозможно! — сказал канадец.— Почему же?— Dam! Потому что дом вашей милости стоит на вершине довольно высокого холма.— Что же из этого?— Черт возьми! Кажется, мы не взбирались на холм.— Вы ошибаетесь, друг мой, мы на его вершине. Многочисленные переходы не позволили вам заметить повышения уровня, и вы, так сказать, незаметно сделали подъем, довольно трудный при других обстоятельствах.Граф надавил пружину. Дверь открылась. Канадец испустил возглас удивления: как сказал граф, дверь вела действительно во внутренний двор гасиенды дель Рио. В этот момент двор был пуст.Путешественники вошли, после чего дверь была герметично заперта, так что совершенно слилась со стеной. Охотник, несмотря на все старания, никак не мог определить ее положения.— Не будем терять времени, — сказал граф. — Диего Лопес, перенеси раненого в зеленую комнату. Не беспокойтесь о своей лошади, сеньор Клари, о ней позаботятся, идите.— Черт возьми! Животное имеет цену, и хотя бы ради особы, которой оно принадлежало, я хочу его сберечь.— Что касается этого, то будьте спокойны, о вашей лошади так же будут заботиться, как если бы она принадлежала мне.Успокоенный этим обещанием, канадец сошел на землю и отправился вслед за хозяином внутрь дома.Внезапный приезд графа и таинственное появление его в гасиенде удивило слуг, которые никак не могли понять, каким образом не заметили графа часовые.Дон Мельхиор был уложен в постель. Когда граф и канадец вошли в зеленую комнату, врач гасиенды заботливо ухаживал за ним. Молодой человек спал.— Ну! — спросил через минуту граф. — Что вы думаете об этом больном, доктор?— Этот молодой человек находится в таком состоянии, какое можно только ему пожелать. Я оказал ему помощь, которая, надеюсь, принесет хорошие результаты. Через два дня, если не будет серьезных осложнений, он будет, обещаю вам, чувствовать только слабость от многочисленных полученных им контузий.— Благодарю, доктор, за доброе предзнаменование. Заботьтесь об этом молодом человеке, как заботились бы обо мне самом. Мне бы очень хотелось, чтобы он скорее если не встал, то мог говорить.— Это я могу разрешить сегодня же вечером, ваша милость, — отвечал доктор. — Когда больной проснется, силы позволят ему ответить на все вопросы, какие вам угодно будет ему предложить.Граф и канадец обменялись при этом известии довольными взглядами.Предсказание врача оправдалось. Немного спустя после захода солнца дон Мельхиор открыл глаза.Сначала он был удивлен тем, что лежит в постели и видит врача. Но последний, с согласия графа, в нескольких словах сообщил ему суть дела. Память вернулась к дону Мельхиору, и он просил врача передать графу, что, подкрепив свои силы сном, он хотел бы видеть своего спасителя, чтобы поблагодарить его за оказанную услугу и получить позволение вернуться возможно скорее в гасиенду дель Барио, куда его призывают чрезвычайно важные дела.Граф и канадец поспешили к молодому человеку и, поздравив его со счастливой переменой положения, просили рассказать, как все произошло.Дон Мельхиор, узнав графа, который во время своего пребывания в гасиенде возбуждал несколько раз его интерес, пересказал все подробности случившегося. К тому же он знал, что граф близок к дону Аннибалу де Сальдибару, и надеялся, что испанский дворянин, быть может, согласится помочь ему в исполнении задуманного плана.Граф с грустью принял известие о несчастии с донной Эмилией. Он сейчас же понял, что западня, жертвою которой она стала, была мщением Красных Бизонов. Но в этом так ловко задуманном и так дерзко исполненном предприятии не все было для него ясно.Его беспокойство увеличивалось еще тем вероятным предположением, что похитители удалятся в непроходимые пустыни, служившие им убежищем, где невозможно было бы их преследовать, особенно во время тревожного состояния страны, находившейся накануне решительного восстания, одним из главных вождей которого был дон Аннибал де Сальдибар.Положение было серьезное, и граф не знал, как из него выйти.— Слушайте! — сказал канадец, хранивший молчание во время рассказа молодого человека. — Дело, о котором вы говорите, подчиняется общим законам. Испанские войска, как и мексиканские, не окажут вам никакой помощи: вы имеете дело с краснокожими, не забывайте этого.— Мы это знаем очень хорошо, — прервал граф, — но к чему это нас приведет?— Позвольте заметить, ваша милость, мне хорошо известны нравы индейцев. Уже пятнадцать лет я скитаюсь в пустыне и имел время их изучить. Поэтому я могу вам дать хороший совет.— Говорите, мой друг! — вскричал граф.— Что-нибудь одно надо предположить, — продолжал канадец. — Или краснокожие овладели донной Эмилией и ее дочерью, чтобы их убить, или затем, чтобы получить выкуп. В первом случае они не убьют их прежде восьми дней, так как это, по вашему мнению, мщение, а индейцы приносят свои жертвы только в присутствии всего народа. Для того же, чтобы собрать племена, часто очень удаленные друг от друга, надо время. Во втором случае вам нечего опасаться за жизнь двух женщин, — и завтра, а, может быть, даже сегодня, в гасиенду явятся парламентарии вести переговоры о выкупе.— Гм, без сомнения, — отвечал граф, — но я не вижу еще, какой совет вы подадите нам в этом критическом положении.— Терпение, — возразил канадец, качая головой, — вот этот совет! Завтра, на восходе солнца я отправлюсь в гасиенду дель Барио. Если ни один индеец не являлся туда, я, отдав отчет о выполнении своего поручения и предупредив дона Аннибала о происшествии, посоветуюсь с моим другом Лунным Светом: он знает индейцев так же хорошо, как к, а может быть, даже лучше. Честное слово, если он разделит мои намерения, то мы оба отправимся по следу краснокожих, и будет очень странно, клянусь вам, если мы не откроем их планов. Вот мой план!— Да, — отвечал граф, — средство, которое вы предлагаете, остается только принять. Но что могут сделать два человека против нескольких сотен? Вас убьют без всякой пользы.— Если вы найдете лучшее средство, — пожалуйста. Я не воспротивлюсь ему.— Я не говорю, что найду лучшее средство. Думаю только, что ваша мысль, хорошая в принципе, окажется негодной в исполнении, т. е. там, где неминуемо погибнут двое, — десять или пятнадцать человек, без сомнения, выиграют дело.— По где найдете вы десять или пятнадцать человек, которые согласятся с веселым сердцем подвергнуться стольким опасностям?— Я! Я первый! — вскричал с жаром дон Мельхиор.— А я — второй! — сказал более спокойно граф.— Вы? — спросил канадец с удивлением.— Да, я, мой друг, — возразил тот. — У меня с дикарями вообще и в особенности с Красными Бизонами старые счеты. Это мои враги.— Итак, — сказал дон Мельхиор, — завтра на восходе солнца мы двинемся в путь.— Я один, — отвечал канадец. — Ваше присутствие в гасиенде будет скорее вредно, чем полезно. Дайте горю дона Аннибала успокоиться, прежде чем показываться ему.Молодой человек понял разумность доводов канадца и печально опустил голову, не возразив ничего.— Я буду сопровождать вас, сеньор, — сказал граф. — Надеюсь, что мое присутствие у дона Аннибала не будет бесполезно для хозяина.— Вы думаете, ваша милость? При настоящем положении дел вы не боитесь быть приняты за врага?— Политика не имеет никакого отношения к поездке, которую я совершу в вашей компании, сеньор.— Мне нечего возразить вам на это. Может быть, ваша милость, так лучше. Впрочем, вы сами знаете, как должны держать себя.— Поверьте, мой друг, то, что я выбираю, лучшее.— Итак, — печально произнес дон Мельхиор, — вы принуждаете меня оставаться здесь?— До нового приказания, да, — отвечал добродушно канадец, — но не печальтесь, молодой мой товарищ, поправляйтесь быстрее и вы еще совершите в нашей компании поход на краснокожих.— Вы обещаете мне это? — спросил молодой человек с радостным порывом.— Клянусь в этом словом Оливье Клари. Вы слишком храбры, чтобы оставаться сзади.Молодой человек горячо поблагодарил собеседника, немного успокоенный упал на постель и скоро заснул.На другой день, на восходе солнца граф и канадец вошли в комнату раненого, чтобы проститься с ним. Но тот был на ногах и приготовился выехать.— Вы хорошо знаете, — сказал ему Клари, — что не должны нас сопровождать.— Я и не намереваюсь делать этого, — отвечал он.— Однако, вы собираетесь оставить гасиенду.— Действительно, в одно время с вами.— Гм! — произнес канадец и бросил незаметный взгляд на молодого человека, бледное и прекрасное лицо которого дышало энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33