— Вот удивительная крепость.— Это гасиенда, куда мы, сеньор, направляемся и которой я хозяин.— By goud! Жалею, что мои союзники не владеют этой цитаделью.— Да, — с улыбкой промолвил граф, — ее положение хорошо выбрано.— Удивительно: с сильным гарнизоном здесь можно держаться даже против целой армии.— Увы! Был несчастный день, когда эти крепкие стены, защищаемые гарнизоном храбрых и преданных людей, не могли противиться осаде и разграблению индейцев команчей.Граф при этих словах глубоко вздохнул.Наступило молчание.Охотник попытался изменить тему разговора.— Но, прости господи, — сказал он, — я не заметил, что эта гасиенда со всех сторон окружена водой.— Да, река опоясала ее. Наши предки, принужденные постоянно вести борьбу с восстаниями древних обитателей, с трудом переносивших иго, строили настоящие цитадели и принимали всевозможные меры предосторожности на случай нападения. Но вот мы и на берегу реки, вам надо слезть с лошади и войти на паром. Это единственное средство переправиться на другой берег.— Я подозреваю, — сказал охотник со смехом, — что есть и другое, например, брод, но вы не хотите мне его показать.— Может быть, — отвечал с улыбкою граф. — Если это и так, разве вы обвините меня?— Честное слово, нет, — сказал канадец. — Война такая же игра, как и другие, где самый хитрый выигрывает.Разговаривая, они сошли с коней и передали их в руки солдат. В эту минуту перед ними очутился плот, управляемый двумя пеонами. Они взошли на него и через несколько минут очутились на маленькой набережной, не шире десяти метров.— Идите! — сказал граф.Охотник последовал приглашению и стал подниматься по узкой извилистой дорожке, шедшей вокруг холма.Наконец, после четверти часа такого пути и после нескольких остановок — так крут и труден был подъем — они достигли вершины холма и очутились перед гасиендой, от которой их отделял только ров в шесть метров шириной. Висячий мост, сколоченный из двух досок, позволял перейти пропасть. Наконец, они очутились внутри крепости.— Э! Э! — пробормотал охотник, бросая проницательный взгляд кругом. — Люди, живущие в этом доме, не надеются, по-видимому, на продолжительный мир. Глава XX. Диего Лопес Граф прервал наблюдения охотника.— Извините, — сказал он, — если мои поступки покажутся вам не совсем вежливыми, но война с минуту на минуту может вспыхнуть между испанским правительством и мексиканскими патриотами, а послы, как вам известно, всегда немного шпионы.— Это правда! — сказал охотник со смехом.— Вы понимаете, что я стараюсь дать вам меньше возможности рассмотреть детали укреплений, на которые вы, может быть, через несколько месяцев нападете.— Черт возьми, это правда, сеньор. Я не подумал об этом, ваша осторожность оправданна.— Впрочем, — возразил граф, — кроме запрета насчет укреплений, вы не будете иметь повода жаловаться на все остальное.— Я уверен в этом заранее, сеньор.— Пойдемте же со мной, я хочу представить вас графине.— Разве это необходимо? — спросил охотник, осматривая свои грязные и ветхие от долгого употребления одежды.Граф с удивлением взглянул на него.— Что вы хотите сказать? — спросил он.— Гм! Вы знаете, сеньор, — возразил добродушно канадец, — я только неизвестный охотник, годный, может быть, подать руку помощи товарищу в затруднительном положении, но очень неуместный в салоне, особенно в присутствии важной дамы, каковой должна быть графиня.— Ну, вы шутите, друг мой. Такой человек, как вы, везде уместен. Я уверен, что графиня будет рада познакомиться с вами, а мне вы причините своим отказом сильное огорчение.— Хорошо, я не буду противиться более, если вы настаиваете.Он последовал за графом, который, пройдя два широких двора, ввел его в роскошные апартаменты. В их конечной части находился обширный дом, обставленный мебелью с комфортабельной роскошью старой Европы.В этом салоне на канапе, поставленном перед террасой, откуда открывался великолепный вид, сидела женщина неопределенного возраста, с приятным лицом, очевидно, бывшая красивою в молодости.Эта дама, одетая в траурный костюм, была графиня Мельгоза.— Моя дорогая донна Карменсита, — сказал граф, — позволь представить тебе друга, спасшего мне жизнь.— Добро пожаловать в этот печальный дом, — отвечала дама, поднимаясь с грациозной и спокойной улыбкой. — Мы постараемся достойно принять вас и сделать менее скучным ваше пребывание в этой уединенной гасиенде.— Сударыня, — отвечал канадец, склоняясь с той естественной учтивостью, которая присуща людям, не испорченным воспитанием, — я только бедный человек, недостойный приема, который вы оказали мне. Если случай дал мне возможность помочь вашему супругу, я более чем вознагражден за это вашими словами. К несчастью, я не могу долго пользоваться вашим милым гостеприимством.— По крайней мере, вы останетесь на несколько дней. Отказать в этом — значит лично обидеть меня.— Увы, сударыня, я в отчаянии. Я был бы рад забыть здесь на несколько дней тревоги и опасности пустынной жизни. К несчастью, важные, независящие от меня причины требуют моего скорого прибытия в Леон-Викарио. Граф знает, что завтра на восходе солнца нам надо пуститься в дорогу.Графиня выказала живое удивление.— Возможно ли это, Фадрик? — спросила она графа, бросая на него вопросительный взгляд.— Действительно, — отвечал он, — сеньор Клари так торопится в Леон-Викарио, что мы направились бы прямо туда, если бы не твой нарочный.— Но это невозможно! — вскричала графиня, лицо которой ярко зарумянилось.— Невозможно? — возразил он. — Но почему же?Графиня глубоко вздохнула.— Разве ты забыл, дон Фадрик, — сказала она, наконец, тихим и дрожащим голосом, — что завтра годовщина рокового дня?!Ах! — воскликнул граф, с горестью ударяя себя по лбу. — Прости, донна Карменсита. Действительно, я не могу оставить завтра гасиенду. Нет! Хотя бы дело шло о жизни или смерти.Охотник был смущен этим и слушал разговор, не понимая ни слова и не смея принять в нем участие. Но тут граф вывел его из замешательства, повернувшись к нему и заговорив.— Вы извините меня, не так ли, сеньор Клари? — сказал он. — Причины большой важности требуют завтра моего присутствия в доме. Поэтому я не могу сопровождать вас к правителю и представить ему. Но взамен себя я дам вам провожатого, которому вы вполне можете довериться, а послезавтра присоединюсь к вам сам. Произойдет задержка на двадцать четыре часа, что не повредит вам никаким образом.— Вы лучше меня знаете, сеньор, что следует делать. Не беспокойтесь обо мне, все будет хорошо, лишь бы завтра я смог продолжить путь.— Вы можете на это рассчитывать.— Но, — сказала графиня, ударяя в колокол, — после двухдневного утомления вы нуждаетесь в отдыхе, сеньор. Извините, что я не подумала об этом раньше. Следуйте за этим пеоном, он проведет вас в особую комнату, где вы можете, если хотите, пробыть до обеда.Охотник понял, что графиня хотела остаться одна со своим супругом. Поэтому он, хотя и не нуждался в отдыхе, церемонно поклонился старой даме и последовал за слугой, явившемся на зов.Слуга молча провел его в обширную комнату, объявив, что он может в течение трех часов спать здесь или курить. Действительно, в комнате висел гамак из пальмовой коры, а гора сигар и сигарет была сложена на столе. Слуга предупредил охотника, чтобы он не выходил из комнаты, так как может заблудиться в лабиринте помещений. Это показало канадцу, что он находится в положении пленника, по крайней мере, он так это понял. Он презрительно передернул плечами и сделал знак слуге оставить комнату, что тот и сделал, не заставив повторять два раза.— Черт возьми! — сказал охотник, растянувшись в гамаке и закуривая сигару. — Надо сознаться, что этот дон Фадрик, этот граф Мельгоза довольно загадочная личность и осторожен так, как будто защищает государство. Но и пусть! По милости бога, я не долго останусь здесь и не имею никакого намерения овладеть его домишком.Он бросил взгляд кругом и заметил, что ему дали не только сигары, но прибавили еще несколько кружек мецкаля и каталонского вина.— Ну! — сказал он. — Я не ошибся в графе. Это решительно милейший человек.Обед был довольно печален. Графини не было, она извинилась перед охотником.После обеда граф повторил своему гостю, что на следующий день не имеет возможности сопровождать его, а даст вместо себя надежного проводника. Он вручил ему рекомендательное письмо к правителю и, обещав присоединиться к нему через день, простился и ушел.Прежний молчаливый слуга отвел канадца в его комнату и удалился, пожелав доброй ночи.Утомленный праздностью, Оливье бросился на деревянную койку, обтянутую воловьей кожей, заменяющую у мексиканцев кровать, закрыл глаза и скоро заснул.На восходе солнца он проснулся. В ту же минуту слуга вошел к нему в комнату и объявил, что все готово к отъезду, ждут только его.Оливье хотел проститься с хозяевами дома, но ему отвечали, что они никого не принимают. Тогда он последовал за своим проводником.Последний, пройдя несколько дворов, повел его не той дорогой, которой охотник прибыл в гасиенду, а вышел на сторону, противоположную той, откуда охотник вошел.Переправившись через висячий мост, канадец хотел проститься со своим проводником, но тот заявил, что будет сопровождать его до лошадей. Они вместе спустились с холма не менее трудным путем, чем накануне. Эта дорога также вела к парому.На противоположном берегу реки охотника ждали трое всадников, вооруженных длинными копьями. Один из них держал лошадь.Во главе их канадец с немалым удовольствием узнал Диего Лопеса, который был для него знакомым.Диего Лопес приблизился к ним, когда они очутились на берегу реки.— Вот он! — сказал пеон.— Хорошо! — лаконично ответил Диего Лопес.— Вы знаете, что надо делать?— Знаю.— Тогда прощайте!И повернувшись к охотнику, только что успевшему сесть в седло, он сказал насмешливым тоном, который в высшей степени не понравился канадцу:— Добрый путь, сеньор иностранец!Сделав прощальный жест, пеон вошел на паром и тотчас отчалил.— Едем, сеньор? — спросил Диего Лопес охотника.— Как хотите! — отвечал тот, приблизившись.Они полетели галопом.Довольно долго молчание не прерывалось. Наконец, скучавший охотник спросил:— Далеко до Леон-Викарио?— Нет! — отвечал Диего Лопес.— Гм! Вы не болтун, друг! — заметил канадец.— Для чего болтать, когда не о чем говорить, особенно с еретиком!— Еретик?! — вскричал канадец. — Черт возьми, если это правда!— Разве вы не англичанин?— Я? Менее всего на свете.— Все иностранцы — англичане! — сказал безапелляционно Диего Лопес.— Вот, вот, вот! Это довольно любопытно.— А все англичане — еретики! — продолжал невозмутимо пеон.— Ну, друг мой, узнайте, если вам это может быть приятно, что, во-первых, я не англичанин, а канадец — это не одно и то же, — во-вторых, я не только не еретик, но, надеюсь, такой же добрый католик, как и вы.— Вы правду говорите? — спросил Диего Лопес, придвигаясь к охотнику.— Зачем мне лгать?— Ну почему же вы не сказали этого графу?— Чего?— Что вы католик.— По очень простой причине: он меня не спрашивал об этом.— Правда, но все равно — несчастье.— Почему же?— Потому что вы могли бы присутствовать при годичной службе.— Какой годичной службе?— Той, которая отправляется в гасиенде в память смерти брата графа, который изменнически был убит краснокожими.— Я действительно сожалею, что не знал этого раньше. Я счел бы долгом присутствовать при этой службе. Теперь, чтобы вы не имели задней мысли против меня, — сказал он, вынимая маленький серебряный крест, который он носил на стальной цепочке на груди, — посмотрите сюда: еретическая ли это вещь?— Хорошо! — сказал пеон с довольным видом. — Я вижу, что вы бравый человек, а не собака-англичанин. Любите ли вы англичан?— Я их терпеть не могу.— Наши священники говорят, что они все будут осуждены.— Надеюсь! — сказал, смеясь, канадец.— Так будет хорошо: это — gringos.— Итак, мы друзья?— Да! Чтобы доказать это, я, если позволите, дам вам совет.— Дайте, совет всегда полезен!— Необходимо ли вам сейчас же по приезде представиться правителю?— Да.— Жаль.— Почему?— Э! — сказал Диего Лопес, посмотрев на него с некоторой нерешительностью. — Вы знаете, каким именем окрестил народ правителя?— Честное слово, нет, не знаю. Но все равно, скажите это имя, так приятно будет его узнать.— Хорошо! Его называют Людоедом.— Гм! Скверное имя, особенно если оно оправдано.— О, да! Оно оправдано! — сказал пеон с невольным содроганием.Охотник минуту раздумывал.— Черт! — пробормотал он. — В какую западню я залез!Потом он сказал громко:— Какой же совет хотели вы мне дать?— Вы будете молчать?— Как рыба!— Хорошо! Несмотря на письмо моего господина, подождите представляться правителю, пока граф не присоединится к вам.— Черт возьми! Вы, значит, подозреваете, что меня ожидает какая-то опасность?— Страшная!— Черт возьми, это неутешительно!— Я вас провожу к моему кузену, вы скроетесь у него до завтра, когда приедет мой господин.— Друг мой, — серьезно ответил Оливье, — благодарю за совет, я вижу, что он от чистого сердца. К несчастью, мне невозможно им воспользоваться: мне нужно немедленно видеть правителя, несмотря на опасность. Но как предупрежденный человек я приму свои меры предосторожности, не беспокойтесь… Но вот и город, кажется.— Да, — сказал пеон.— Я буду очень обязан, если вы проведете меня прямо ко дворцу правителя! — сказал канадец.Диего Лопес с минуту удивленно смотрел на него, потом несколько раз кивнул головой.— Хорошо! Если вы хотите, я провожу вас туда, — сказал он. Глава XXI. Леон-Викарио Эль Салтилло, называемый также Леон-Викарио, расположен километров на 700 к северу от Мехико, в центре прекрасной, хорошо возделанной равнины. Этот город, теперь богатый и обладающий более чем двадцатитысячным населением, был весьма известен уже в эпоху испанского владычества и пользовался славой благодаря своему здоровому климату.Мы не будем говорить о теперешнем Салтилло, а постараемся дать понятие об этом городе в ту эпоху, когда происходила наша история.Как все города, основанные испанцами, он изобиловал церквами, некоторые из которых были очень красивы и богаты. Его улицы были широкие и чистые, а дома — каменные, что довольно редко в Мексике, где люди всегда находятся под страхом землетрясения.Благодаря многочисленным источникам, бьющим из почвы на большей части улиц, земля, без этого сухая и бесплодная, считалась плодородной. Салтилло был тогда главным пунктом торговли испанцев с краснокожими, которые выменивали здесь необходимые для себя вещи.Население города разделялось на два класса: испанцев или, вернее, так называемых испанцев, так как большинство из них едва имело восьмую долю европейской крови, а также индейцев Flascaltegues, действительно умных и трудолюбивых обитателей города…После полудня в городе началось шествие при звуках труб, установленных по обоим сторонам образа Св. Девы. Когда шествие кончилось, образ вернулся в собор.Тотчас после этого открылась ярмарка со сластями и печеньем, с играми на открытом воздухе, которая должна была продолжиться восемь дней.Правитель, живший обыкновенно в Когагуиле, столице интендантства, прибыл в Салтилло, чтобы присутствовать на этом оригинальном празднике, славившемся по всей стране и привлекавшем массу иностранцев.Путешественники въехали в город часа два спустя после открытия ярмарки и очутились вдруг среди толпы гуляющих, запрудивших улицы и прервавших в иных местах движение.Маленький отряд с большими усилиями продвигался среди этих волн народа, теснившегося вокруг с криками и смехом и пускавшего во все стороны петарды и ракеты. Чем более путешественники проникали внутрь города, тем труднее им было двигаться. Наконец, толпа так сплотилась вокруг, что всадники потеряли возможность сделать хоть шаг вперед.— Черт бы побрал этих глупцов с их праздником! — проворчал канадец, бросая гневный взгляд на окружающую его человеческую стену. — Мы не можем, однако, оставаться в таком положении до вечера.— Есть средство двинуться, если вы хотите! — сказал пеон.— Какое?— Поворотить в боковую улицу, оставить лошадей в гостинице и отправиться дальше пешком. То, что невозможно для всадника, для пешего может быть достигнуто локтями и плечами, если он силен. Правда, мы рискуем нарваться на неприятности, но нельзя сделать яичницу, не разбив яиц. Я думаю, что нам другого не остается.— Vive Dios! Вы на этот раз правы, будь вы величайшим мужем из всей Новой Испании! — вскричал радостно канадец. — Я немедленно последую вашему совету.Но оказалось, что это не так легко сделать, как думал охотник. Во время невольной остановки народ так сгрудился вокруг них, что они очутились словно в тисках.Надо было, однако, освободиться от этой давки, становившейся каждую минуту все более сильной. По приказу Диего Лопеса двое задних пеонов начали тихо осаживать своих лошадей — повернуть их назад было немыслимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33