— Я говорю вашему сиятельству, что не страшусь смерти, но чрезвычайно боюсь, чтобы меня не зарезали, как собаку, что далеко не все равно. Здесь мне нужно поддержать свою репутацию, ваше превосходительство.
Несмотря на серьезность положения, маркиз расхохотался.
— Что вы! — сказал он, — я убежден, что дело кончится не так, как вы предполагаете.
— Желаю, но не надеюсь, ваше превосходительство.
— Посмотрим; в состоянии ли вы провести нас туда, где находится начальник павлистов?
— Указать дорогу весьма легко, ваше превосходительство, а провести вас до павлистской армии я не берусь.
— Отчего же?
— Ну оттого, что нас всех перебьют.
— Гм, Диего, вы начинаете надоедать однообразными ответами.
— Исход послужит моим оправданием, ваше превосходительство.
— Замолчите, наконец, предвестник несчастья! Далеко ли, по вашему мнению, до павлистов?
— О! Недалеко.
— А именно?
— Не более тридцати лье.
— Как не более тридцати лье? Полно, вы с ума сошли и напрасно тревожите нас вашими пустыми опасениями; невозможно, чтобы мы не добрались до них, даже если б на нашей дороге было десять тысяч дикарей.
— Увидите, ваше превосходительство, увидите, я более ничего не могу ответить вам.
— Ну хорошо, жребий брошен, я решаюсь во что бы то ни стало; на рассвете мы выступим.
— Если ваша милость позволит, — сказал Диего, — то я замечу, что если вы уж решились на отчаянный поступок, то было бы лучше совершить его в логическом порядке.
— Что это значит?..
— Что завтра будет уже слишком поздно.
— Так, по вашему мнению, нужно было бы?..
— Отправиться сейчас, ваше превосходительство.
— Ну хорошо, едем; вы видите, что я делаю все, что вы хотите.
— Да, когда мое мнение согласно с вашими идеями, — проворчал капитао и пошел отдать приказание к отъезду.
В этом случае, как и во всех других, Диего не пренебрег никакою предосторожностью для защиты отступления; на этот раз он даже высказал необыкновенную сметливость, осторожность и редкое присутствие духа.
Четверо из его солдат, люди испытанные и опытные, получили назначение наблюдать за дорогой и следить за индейцами.
При последнем нападении фуры и багаж были сожжены, большая часть вьючных мулов убита; таким образом, караван, не задержанный обозом, мог ускорить переход, что в настоящем положении было большой выгодой.
Диего велел обвязать копыта лошадей мешочками из бараньей шкуры, наполненными песком, чтобы уничтожить шум их топота; сверх того он приказал стянуть морду каждого животного посредством лассо, чтобы они не ржали.
Когда все уже были в седлах, он сказал:
— Товарищи, не должно быть слышно ни одного крика, ни одного вздоха, мы совершаем теперь предприятие, от которого зависит всеобщее спасение. Если нас откроют, мы погибли; будьте постоянно настороже и готовы ко всяким случайностям.
— Одно слово, Диего, — сказал ему маркиз, — зачем вы хотите, чтобы мы сейчас же выехали?
— Потому что, ваше превосходительство, непокоренные индейцы спят ночью без сторожей, вместо того чтобы наблюдать за врагами и пользоваться мраком для нападения.
— Благодарю; теперь едем.
— Подождите минуту, ваше превосходительство, — попросил капитао и обратился к авантюристам: — Я пойду вперед; вы последуете за мной по одному, держа своих лошадей под уздцы, чтобы они не спотыкались и не разбудили врагов; вы постараетесь ступать в мои шаги, чтобы оставить менее широкий след; теперь помните это: при крике аллигатора вы должны остановиться, тот же самый крик, повторенный два раза, будет означать садиться всем на лошадь, крик совы послужит знаком ехать в галоп; хорошо ли вы слышали меня и поняли ли?
— Да, — отвечали тихо бразильцы.
— Так в дорогу.
Начали спускаться.
Длинный ряд черных привидений представлял странное зрелище; они молча скользили во мраке и, казалось, ползли по склонам холма.
Нужно самому совершить подобное шествие, чтобы понять все впечатление, которое оно производит.
Шум ветки, колебаемой ветром, дрожание листка, неожиданный полет ночной птицы — все пугает, все заставляет вздрагивать; самый мужественный человек чувствует против воли, как кровь застывает у него в жилах, потому что он боится, — за каждым деревом, за каждым выступом скалы может скрываться смерть, каждую минуту может явиться перед ним кровожадный враг, который вонзит в него свое оружие, не дав времени отстранить удар. Спускались только медленно. Диего, который, казалось, видел в темноте так же хорошо, как и днем, выбирал старательно место и подвигался вперед только тогда, когда был уверен, что грунт, на который он ступает, крепок.
По временам останавливались на несколько секунд, тогда дрожь ужаса пробегала по всей линии, подобно электрической искре, и заставляла биться самое твердое сердце. Наконец, через час, каждая минута которого казалась бразильцам вечностью, достигли равнины.
Крик аллигатора, раздавшийся в безмолвии, дал знать бразильцам остановиться.
Спустя две минуты тот же самый крик, повторенный два раза, заставил их вскочить в седла, наконец, при крике совы они поскакали и пустились со скоростью, удвоенной инстинктивным страхом, который они испытывали, понимая всю опасность, угрожавшую им.
Маркиз велел донне Лауре сесть верхом на лошадь; молодая девушка равнодушно, не произнося ни одного слова, повиновалась и по приказанию дона Рока поместилась вместе со своей невольницей в середину линии всадников.
Маркиз требовал это, потому что здесь, казалось, женщины находились в некоторой безопасности, и ему было легче наблюдать за своей пленницей.
Целую ночь, пригнувшись к шее лошадей, бразильцы скакали за капитао.
К восходу солнца они сделали восемнадцать или девятнадцать лье, что было удивительно, но бедные кони их утомились и не могли более держаться.
На расстоянии одного лье перед собой беглецы увидели широкий поток.
Это был Пилькомейо, один из значительных притоков Парагвая.
Маркиз приблизился к капитао.
— Вы отлично сделали, Диего, — сказал он, — благодаря вашим дальновидным распоряжениям мы спасены.
— Погодите еще благодарить меня, ваше превосходительство, — отвечал индеец, насмешливо улыбаясь, — не все кончено.
— О-о! Мы опередили их настолько, что они не могут нас настигнуть.
— Гуакуров не опередишь, ваше превосходительство; единственным средством для нашего спасения было бы достигнуть реки и переехать через нее.
— Ну кто же нам мешает!
— Посмотрите на лошадей; прежде нежели мы проедем половину расстояния, которое отделяет нас от Пилькомейо, так называется река, которую вы видите там, неприятели атакуют нас.
— Это уж излишнее упрямство, посмотрите сами, равнина пустынна, никого на ней не видно.
— Вы думаете, ваше превосходительство?
— Конечно, напрасно я смотрел во все стороны, ничего не замечаю.
— Вы не привыкли к степи, вот и все. Смотрите, — прибавил он, указывая рукой на северо-восток, — замечаете ли вы колебание высокой травы?
— В самом деле, но что же в этом?
— Видите ли вы еще, — продолжал невозмутимый капитао, — стада nandus и seriemas, которые, испугавшись, бегут по всем направлениям, эти стаи guaros и kamichis, которые поднимаются мгновенно, испуская пронзительные крики?
— Да, да, я все вижу; далее?
— Что же далее, ваше превосходительство? — Колебание травы без видимой причины, так как нет ни малейшего ветерка, и испуганный полет гуаров и камихов, и отчаянная скачка нандов и сериемов показывают очень ясно, что гуакуры преследуют нас и менее чем через час они настигнут нас.
— Но через час мы уже переедем реку.
— С нашими лошадьми невозможно; они едва передвигают ноги: посмотрите, они спотыкаются на каждом шагу.
— Правда, — прошептал маркиз, — но в таком случае что же делать?
— Приготовиться к смерти.
— О! Вы говорите неправду, Диего!
— Через час никто из нас не будет жив, — отвечал холодно капитао.
— Но ведь мы не дадим убить себя, не защищаясь!
— Это другой вопрос, ваше превосходительство; хотите вы биться до последней капли крови?
— Конечно.
— Отлично; в таком случае предоставьте мне все сделать. Мы будем убиты, я очень хорошо знаю это, но победа обойдется дорого нашим врагам.
Не теряя ни минуты, капитао приступил к приготовлениям для битвы, они были так просты, как того требовали обстоятельства.
Бразильцы соскочили на землю, передушили своих лошадей и из трупов несчастных животных сделали круг, в котором они все могли поместиться.
Маркиз, занятый в эту минуту оживленным разговором с донной Лаурой, заметил эту бойню, но не успел остановить ее.
— Что вы делаете? — вскричал маркиз.
— Укрепление, — отвечал Диего равнодушно. — Из-за этих трупов мы будем стрелять до тех пор, пока не истощатся заряды.
— А каким же образом мы убежим после битвы?
Индеец разразился хриплым и громким хохотом.
— Мы не убежим, потому что все умрем!
Маркиз не нашел возражения; он понурил голову и возвратился к молодой девушке.
Донна Лаура упала на землю, предаваясь глубокому отчаянию; только ее лошадь не убили, она стояла около девушки с опущенной головой, дрожа от ужаса.
— Вы умрете, — сказал дон Рок молодой девушке.
— Надеюсь, — отвечала она тихим, замирающим голосом.
— Стало быть, вы очень ненавидите меня?
— Мое сердце не знает ненависти; я презираю вас.
Маркиз вспылил.
— Донна Лаура, — продолжал он, — еще есть время, откройте мне свои тайны.
— Зачем? — сказала она, смотря ему прямо в глаза, — ведь мы сейчас умрем.
Маркиз с бешенством топнул ногой.
— Это не женщина, а демон! — вскричал он с яростью.
Донна Лаура грустно улыбнулась.
— Так ничто не может убедить вас? К чему послужит вам теперь эта тайна?
— А вам? — отвечала она холодно.
— Откройте мне ее, откройте, и, клянусь вам, я спасу вас даже и тогда, если б мне пришлось для этого идти по колено в крови. О! Если б я знал эту драгоценную тайну, я чувствую, что успел бы ускользнуть от ужасной опасности, которая угрожает нам. Откройте мне ее, донна Лаура, умоляю вас.
— Нет! Я лучше умру, чем предоставлю вам спасти меня.
— Так умри и будь проклята! — вскричал он, выхватив пистолет из-за пояса.
Кто-то остановил его руку.
Он обернулся, мрачно взглянув на человека, который осмелился его тронуть.
— Извините, ваше превосходительство, — сказал ему Диего бесстрастно, — если я прерву ваш занимательный разговор с сеньоритой.
Донна Лаура не сделала ни одного движения, чтобы избегнуть смерти; глаза ее не опустились, щеки не побледнели; смерть была для нее освобождением.
— Что вам нужно еще от меня? — вскричал маркиз.
— Уведомить вас, ваше превосходительство, что настает минута, когда нужно будет выказать свою ловкость. Посмотрите.
Маркиз взглянул по указанному направлению.
— Несчастный! — вскричал он через минуту, — если вы не изменник, вы сильно ошиблись.
— Что прикажете, ваше превосходительство?
— Ей-Богу, это стадо диких лошадей! Вы приняли их за наших врагов.
— Ваше превосходительство, — отвечал капитан с презрительной улыбкой, — вы не имеете ни малейшей опытности в жизни пустыни и в образе ведения войны с гуакурами, вот что, вероятно в последний раз, я говорю вам; но все же лучше, чтобы вы знали это. Гуакуры первые хитрецы в свете. Они употребляют следующее, чтобы застать неприятеля врасплох: они пускают вперед табун диких лошадей, чтобы скрыть свою численность, потом, следуя за табуном, они держатся с боков своих лошадей, ухватившись левой рукой за гриву и опираясь правой ногой на стремя; таким образом, легко ошибиться и принять, как вы сами это сделали, что все лошади свободны; но вы скоро увидите, как всадники поднимутся, и услышите их военный клич.
Мы сказали, что все бразильцы, готовые стрелять при первом приказании, залегли за трупами лошадей.
Над ними коршуны и урубусы, привлеченные запахом крови, кружились, испуская пронзительные и хриплые звуки.
На пол-лье в равнине манада лошадей скакала с удивительной быстротой, поднимая густые столбы пыли.
Бразильцы были угрюмы и молчаливы; они чувствовали себя погибшими.
Только Диего сохранил свою спокойную физиономию и беззаботное выражение.
— Ребята! — крикнул он, — берегите свои заряды и стреляйте только наверняка; вы знаете, что у нас нет более пороха.
Вдруг дикие лошади, как громовой удар, появились на укреплении и, несмотря на смертоносный залп, сделанный почти в упор, перескочили его с неудержимой стремительностью.
Гуакурские воины поднялись на стременах с ужасным ревом, и резня — потому что это была не битва — началась с невероятной яростью.
В первом ряду, около Тару-Ниома, находился Малько Диас.
Глаза метиса метали искры, он бросался с необычайным бешенством в самые густые места схватки и делал неслыханные усилия, чтобы приблизиться к донне Лауре, около которой собрались бразильцы, побуждаемые более инстинктивным, чем сознательным желанием спасти ее.
Молодая девушка с жаром молилась на коленях, сложив руки и обратя глаза к небу.
Несчастная Феба, пронзенная стрелой, билась у ее ног в предсмертных судорогах.
В этом зрелище было в то же время нечто величественное: немногим более двадцати человек, прижавшись друг к другу, отчаянно и молча давали отпор многочисленному неприятелю, простившись уже с жизнью, но решившись биться до последней капли крови.
Диего и маркиз делали чудеса храбрости: индеец презирал смерть; белый был бешен от отчаяния.
— Гм! Ваше превосходительство, — сказал капитан насмешливо, — начинаете ли вы убеждаться в том, что мы останемся здесь?
Между тем ряды бразильцев мало-помалу редели, но солдаты не падали, не отомстив; гуакуры, встреченные пулями, тоже потеряли очень многих.
Вдруг Малько Диас бросился вперед, опрокинул маркиза, ударив в грудь его лошади, и, схватив донну Лауру за волосы, приподнял ее, перекинул на шею своего коня и понесся через равнину.
Молодая девушка закричала и потеряла сознание.
Диего услыхал этот крик, перепрыгнул через маркиза, который лежал без чувств, и, опрокидывая все на своей дороге, пустился в погоню за метисом.
Но что мог сделать пеший против всадника, который скакал во всю прыть?
Метис остановился, глаз его блеснул, он прицелился.
Диего предупредил его.
— Это последний заряд, — прошептал он, — он выпущен за нее.
И он спустил курок.
Малько Диас вдруг покачнулся, руки его судорожно вытянулись, и он покатился на землю, увлекая за собой молодую девушку.
Он был мертв.
Диего бросился к нему, но вдруг отскочил в сторону и, схватив ружье за дуло, приподнял его над головой: на него ехал индеец. Диего, переменив мгновенно место, прыгнул, как ягуар, сжал в своих мускулистых руках индейца, который не удержался, повалил его и сразу вскочил на лошадь. Совершив этот подвиг, он полетел на помощь к молодой девушке.
Едва успел он приподнять ее, чтобы положить на лошадь, которую он так искусно приобрел, как был уже окружен гуакурскими воинами.
Печально взглянув на молодую девушку, он опустил ее на землю и, выхватив из-за пояса свои пистолеты, единственное оружие, которое оставалось у него, прошептал:
— Бедное дитя! Я сделал, что мог; судьба была против меня!
Он равнодушно поднял курки на пистолетах.
— Прежде чем я умру, я убью двоих, — сказал он.
Вдруг воины расступились. Показался Тару-Ниом.
— Никто не смеет тронуть этого человека и этой женщины, — сказал он, — они принадлежат мне.
— Ну, отложим выстрелы на другой раз, — сказал капитао, затыкая опять свои пистолеты за пояс.
— Ты храбр, я люблю тебя, — продолжал Тару-Ниом. — Возьми это gni-maak (перо), оно послужит тебе охранительной грамотой. Останься здесь, покуда я не возвращусь, и охраняй etlatoum (женщину), которую ты так хорошо защищал.
Диего взял перо и печально уселся около донны Лауры.
Час спустя капитао и молодая девушка ехали с гуакурскими воинами, которые возвращались в свое селение.
Молодая девушка еще не очнулась и не знала подробностей нового несчастья, постигшего ее.
Диего вез ее на шее своего коня и осторожно поддерживал ее голову; честный капитан, казалось, совершенно успокоился и дружественно разговаривал с Тару-Ниомом, который ему оказывал много внимания.
Битва кончилась, как надо было ожидать, т. е. смертью всех бразильцев.
Один Диего и донна Лаура остались живы по непонятному чуду, которое заставило сжалиться грубое сердце гуакурского вождя.
О маркизе Кастельмельор никто ничего не знал; несмотря на старательные поиски, невозможно было найти его тело.
Умер ли он? Был ли он жив, успел ли, против всякого вероятия, убежать?
Судьба его оставалась покрыта непроницаемой тайной.
Скоро индейцы исчезли; равнина, где происходила эта ужасная драма, сделалась опять пустынна, и коршуны, наткнувшись на трупы, начали ужасный пир человеческим мясом.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12