Наши исследования показали, что ты являешься не выдающимся человеком, а зазнайкой. В недалёком будущем тебя, может быть, ожидает мучительная смерть. От беспрерывных раздуваний и отдуваний твой организм день ото дня слабеет. Кожа и внутренние органы вступили в стадию деформирования. Выпускай из себя воздух, становись нормальным! Иначе не доживёшь до начала учебного года.
Даже в коридоре слышно было, как возмущался Толик, как кричал, плакал, кому-то чем-то грозил.
А Моисей Григорьевич, очень заметно взволнованный, попросил принести из «комнаты смеха» городского парка культуры и отдыха зеркало. Знаете, бывают такие: смотрит в зеркало нормальный человек, а в зеркале – уродище, и человеку это, представьте себе, смешно. А смешно человеку, видимо, оттого, что он по сравнению с уродищем в зеркале – прямо-таки красавец из красавцев!
Когда Толик, накричавшись, наплакавшись и нагрозившись, уснул, обыкновенное зеркало, в которое он любил любоваться собой, заменили зеркалом из «комнаты смеха».
По научному замыслу Моисея Григорьевича больной должен был настолько испугаться своего отображения, поверив, что он такой и есть на самом деле, что ему, больному, захочется стать нормальным, – а это уже проблеск сознания!
Размышления учёного прервал старший санитар Тимофей Игнатьевич:
– Там к выдающемуся человеку посетители пришли. Старичок Николай Степанович Уткин и его внучка Ниночка. Сказывают, что подарочек ему принесли.
– Объясните им предельно вежливо, что сегодня к больному нельзя. Пусть приходят хотя бы послезавтра.
Повернувшись к дверям, Моисей Григорьевич упустил тот самый момент, когда Толик проснулся и начал быстро-быстро надуваться.
Увидев себя в зеркале из «комнаты смеха», он закричал:
– Это не я! Не я это! Я не это!
– Не воображай, не воображай, не воображай! – громко зашептал Моисей Григорьевич. – Не зазнавайся, не зазнавайся, не зазнавайся! Быстрее отдувайся! Отдувайся быстрее! Иначе смертельный исход! Исход иначе смертельный!
Толик с ужасом смотрел, как страшное существо в зеркале повторяло все его движения, вскрикивал:
– Не я! Не я!! Не я!!!
И потихоньку начал худеть.
– Быстрее! Быстрее! Ещё быстрее! – командовал Моисей Григорьевич. – Худей, отдувайся! Худей, отдувайся! Иначе – клиническая смерть.
Толик стал худеть всё быстрее и быстрее, и наконец Моисей Григорьевич воскликнул:
– Победа! ПОБЕДА! Научная ПОБЕДА! ПОБЕДА научной мысли!
– Какая победа? – удивлённо спросил Толик. – В чём дело?
Закрыв собой зеркало из «комнаты смеха», Моисей Григорьевич показал Толику на обычное зеркало и торжественно сказал:
– Иди, взгляни на себя. Ты совершенно здоров. При помощи научной мысли мы победили опаснейшую болезнь. Ты вновь стал нормальным ребёнком.
– А какой я был?
– Вот какой! – Моисей Григорьевич разложил перед ним ворох фотографий, на которых в разных позах красовался раздутый самомнением Толик.
Пока он, не веря своим глазам, рассматривал фотографии, санитары унесли зеркало из «комнаты смеха» и отправили его в городской парк культуры и отдыха.
– Теперь тебе ничего не грозит, ты снова будешь жить и учиться! – возбуждённо говорил Моисей Григорьевич. – Сейчас тебе необходим куриный бульон! Идём!
Собрав силы, Толик с трудом встал, пошатнулся, еле-еле удержался на ногах и нетвёрдыми шагами направился к дверям.
Моисей Григорьевич распахнул перед ним дверь своего кабинета и приказал изумлённому старшему санитару Тимофею Игнатьевичу:
– Порцию куриного бульона! Срочно!
– Чем же я болел? – спросил Толик. – Я ничего не помню.
– И очень хорошо. Значит, болезнь прошла бесследно. А ведь временами она казалась мне неизлечимой. Теперь же всё позади!
Старший санитар Тимофей Игнатьевич принёс бульон и сказал Толику:
– Тут тебе подарочек посетители просили передать. Шоколадную плиточку. Сами они послезавтра придут.
– Нет, нет! Сладкое потом! Сначала бульон!
Где-то раздался звук, похожий на пистолетный выстрел. Толик ничего не слышал, а Моисей Григорьевич насторожённо вытянул шею. Старший санитар Тимофей Игнатьевич быстро вышел.
Не успел Толик допить бульон, как вдруг дверь распахнулась, в кабинет вскочила девочка в голубом платье с пистолетом в одной руке и с чёрной сумочкой – в другой. Девочка приказала:
– Руки вверх! Ни с места! Стреляю без предупреждения!
Она закрыла дверь на ключ.
– Позвольте, позвольте, позвольте! – возмутился Моисей Григорьевич. – Я тебя, маленькая негодница, научу вести себя…
Девочка подпрыгнула к нему и ударила его рукояткой пистолета в живот.
Психоневропатолог рухнул на пол.
Толик схватил тарелку (больше под рукой ничего не было), но успел лишь приподняться со стула. Девочка оглушила его ударом рукоятки пистолета по голове и забралась на подоконник.
Глава №26
Шпионы помогают ловить шпионов
– Остановите машину! Остановите машину! – попросил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – Или у меня что-то с головой, или с глазами, или… но…
Машина остановилась, и полковник Егоров предположил:
– Вполне возможно, что солнцем напекло. А в чём дело?
– Мне показалось… но этого быть не может… Я видел генерала Батона!
– То есть бывшего генерала Батона? – внешне невозмутимо спросил полковник Егоров. – Ведь он разжалован в рядовые. Где же вы его видели?
– Около больницы… вот сейчас проехали… Полковник Егоров снял с рычага трубку, заговорил:
– Я «пятнадцатый». Оперативную группу к областной психиатрической больнице. Остановиться у магазина «Электротовары». – И приказал шофёру: – Разворачивайтесь, к больнице!
– Не может быть, что я ошибся, – нервно бормотал бывший ЫХ-000. – Я его слишком хорошо знаю. Не за мной ли они прибыли?
– Сейчас разберёмся. Рыбку вы ловить научились. Теперь и шпионов ловить научитесь.
Машина остановилась.
У подъезда больницы разговаривали старик с небольшой козлиной бородкой и девочка в голубом платье с чёрной сумочкой в руках.
– Это Батон! – дрожащим голосом выговорил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – А девочка, верно, с площадки молодняка. С ней осторожнее.
– Спокойнее, спокойнее, никуда они не денутся, если это они. – Полковник Егоров снял трубку. – Я «пятнадцатый». У подъезда больницы старик и девочка. Будьте наготове. Если побегут, действуйте самостоятельно. Если я сниму кепку, сразу ко мне. С девочкой осторожнее.
(Неудобно мне, рядовому запаса, годному только к нестроевой службе, критиковать полковника, но как автор я имею право сделать ему замечание. Полковник Егоров очень любил всё делать сам и часто рисковал своей жизнью. Вот меня и спросят: почему я разрешаю ему это делать? А я отвечу, что я за него не отвечаю. Он полковник, я рядовой, ему виднее).
Полковник Егоров вышел из машины и, делая вид, что рассеянно смотрит по сторонам, направился к подъезду больницы.
Шёл он вразвалочку, засунув руки в карманы, даже зевнул два раза – сразу видно: устал человек, идёт к себе домой.
И никогда бы ничего бы не заподозрил в такой обстановке бывший генерал Батон и агент Муравей, а в данный момент дедушка Николай Степанович Уткин. Идёт к ним человек в резиновых сапогах – рыбак или охотник – чего тут особенного?
Зато младший сержант Стрекоза, она же внучка Ниночка, которую с малых лет воспитывали как злобного зверька, сразу унюхала опасность и зоркими глазами разглядела, кто остался в машине. Она раскрыла сумочку, где лежал пистолет.
Муравей шепнул:
– Закрой ты… сумочку!
– Иди к машине, – шепнула она, – там ЫХ-три нуля. Стреляй без предупреждения! Иди, тебе говорят!
И тут не выдержали нервы у Фонди-Монди-Дунди-Пэка. Он понял, что сейчас будут стрелять, и решил, что опасность грозит полковнику Егорову. ЫХ-000 выскочил из машины, и Стрекоза, не целясь, выстрелила.
Он схватился за плечо и упал с криком:
– Не отпускайте её!
Муравей, не ожидая приказания, поднял руки вверх и сказал в сердцах:
– Фарата ыра! (Какая дура!)
Полковник Егоров с товарищами скрылись в подъезде вслед за Стрекозой.
Протягивая руки для наручников, Муравей бормотал:
– Нон агента, ава… (Не агент, а…)
Фонди-Монди-Дунди-Пэк сразу, так сказать, после рыбалки угодил в больницу.
А Муравей сидел в машине и болтал:
– Нисколько не жалею, что попался. Всё равно родители меня домой не пускают. До генерала при Шито-Крыто мне не дослужиться. Зато сейчас он лопнет от злости. Представляю его физиономию, когда он узнает, что его любимая Стрекоза влопалась! Правда, живой вам её не взять. В крайнем случае, она сама себе глотку перегрызёт.
Раздалось несколько выстрелов.
– Стреляет она здорово, – продолжал болтать Муравей, – и патронов у неё достаточно. Не завидую я вашим работникам.
Здание оцепили. Все ходы и выходы были перекрыты. Стрекоза остановилась на карнизе между двумя окнами на высоте четвёртого этажа, прижавшись спиной к стене.
– Чего я только в жизни не видел… – говорил полковник Егоров, – но вот девочку-шпиона… Хоть глазам своим не верь. Сейчас всё спокойненько обдумаем. Давайте, как на рыбалке, – не дёргать и не дёргаться.
Моисей Григорьевич сидел на диване, постепенно приходя в себя, и бормотал:
– Вот это удар… вот это кошмар… сумасшедший дом, а не психиатрическая больница…
Полковник Егоров отдавал приказания:
– Установите на подоконнике радиодинамик. Подключите микрофон… Приведите арестованного… Моисей Григорьевич, вам лучше уйти отсюда. А тебе, Толик, везёт на шпионов, они вокруг тебя так и бегают.
Когда Моисей Григорьевич и Толик ушли, ввели Муравья.
– Господин генерал, – обратился к нему полковник Егоров, – передайте вашей очаровательной напарнице наше предложение сдаться. Я пытался с ней говорить, но она или не слышит, или не желает отвечать. Объясните ей, что её положение совершенно безвыходно.
– К сожалению, я всего-навсего бывший генерал, а ныне я просто агент Муравей и нахожусь под командованием младшего сержанта Стрекозы, чтоб ей пусто было, между нами говоря. Она ни за что не сдастся. Она и не знает, как это делается, зачем и вообще, что это такое. Она будет отстреливаться до последнего патрона. А последний всадит в себя, да так метко, что тут же испустит свой шпионский душок.
– И всё-таки поговорите с ней. Вот микрофон.
Батон заговорил (привожу дословный перевод):
– Стрекоза, благодаря твоей тупости и глупости, и психопатству, мы попались. Слава богу, я в наручниках, и на душе у меня благодать. Кончай базар, бросай пистолет, иди сюда, и всё будет в порядке. Дадут фруктовки.
В ответ Стрекоза раскричалась (ругательства не перевожу):
– Хрычто фуренти! У меня достаточно патронов! Айм добл найн! Пусть только высунутся! Ферг морг гарди! И чтоб я больше не слышала твоего гнусного голоса, предатель! Эссенто аро фаг! Я должна и в тебя влепить пулю, барритиг финик долдо!
Она ещё долго кричала, голос часто срывался на визг, и Батон морщился и виновато смотрел на полковника Егорова, так как ничего не мог разобрать. Наконец Стрекоза умолкла, будто задохнулась от злобы.
Выслушав перевод, полковник Егоров проговорил:
– Ругается она здорово. А сколько времени она может простоять вот так на карнизе?
– Теоретически – пока не умрёт. Практически – недели полторы, чуть больше. Живой её всё равно не взять, поверьте мне. Я эту публику знаю, сам работал на площадке молодняка. Зачем она вам?
– Это уж наше дело. Будем ждать ночи. Приготовьте сетку, прожекторы и сирены. Вызовите ещё людей. Будьте предельно осторожны.
– И приготовьте крепкий мешок, – посоветовал Батон. – Если вы каким-то чудом схватите эту чёртову Стрекозу, без мешка вам придётся туго. Она ведь ещё и кусается и царапается. А уж как она дерётся… класс!
Глава №27
Драка гавриков и шпиончиков
Агент Стрекоза сообщила, что задание выполняется успешно: ЫХ-000 обезврежен, найден след Толика Прутикова, агент Муравей работает отлично.
Генерал Шито-Крыто удовлетворённо откинулся в кресле и даже прорычал свою любимую песенку:
Ён, цвай, труа!
Всё на свете трын-трава!
Эх, если бы у него была возможность поспать! Ему бы не понадобилось мягкой постели: спать он может сидя, стоя и даже на ходу. Но спать нельзя! Надо работать, работать и работать! Иначе все мечты так и останутся мечтами.
План операции «Братцы-тунеядцы» почти готов. Вот он. Сто три толстенные папки. Скоро, скоро исполнится заветнейшая мечта генерала Шито-Крыто, мечта, исполнение которой когда-то началось с пустяка, когда он предал свою родную маму. Ха, скоро он предаст сотни, тысячи, миллионы мам!
Генерал Шито-Крыто от радости заподпрыгивал в кресле, выкрикивая:
– Ух! Ах! Эх! Ух! Ах! Эх!
Неизвестно как возникший в кабинете офицер Лахит выждал, когда начальство кончило подпрыгивать, и доложил:
– Шеф, в приёмной господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер!
– Просить! Сейчас он у меня попрыгает!
– Майль! – проорал ещё с порога фон Гадке. – Я прекрасно отдохнул! А как вы, господин генерал?
– О, я бы никогда не стал генералом, если бы позволял себе отдыхать! Это мне не положено. Столько дел! Тем более в момент пребывания вас у нас. Я вот тут сидел и напряжённо думал, как с наибольшей для себя пользой использовать ваш долгожданный визит к нам? Не упустить бы чего из вашего огромного опыта по работе и борьбе с детьми.
– Располагайте мной, моими знаниями и опытом как вам угодно. А я с глубоким интересом ознакомлюсь со всем, что вы сочтёте возможным мне продемонстрировать. Больше всего меня, конечно, интересует площадка молодняка. Мне так и не терпится сравнить ваших шпиончиков с моими гавриками.
– И мне не терпится сравнить наши кадры. – И генерал Шито-Крыто пригласил высокого гостя низенького роста следовать за собой.
Увидев любимого начальника, двадцать восемь шпиончиков подняли такой неописуемый гвалт-писк-рёв-вой с галдежом, что дежурный офицер на полторы минуты включил пожарный брандспойт. Под струёй холодной воды шпиончики присмирели.
Фон Гадке сказал с уважением:
– Содержите вы их замечательно. Но простите меня… – Он не сдержал откровенной усмешки. – Ваши шпиончики ещё слишком малы. Мои молодчики разделаются с ними в айн, то есть в один момент.
– Оччччччень сомневаюсь! – резко ответил генерал Шито-Крыто. – Я им никогда не говорю, что они маленькие. Они и не подозревают об этом. Согласны вы или нет помериться кадрами?
– Простите меня, но… я не понимаю…
– Зато я понимаю, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер! Если вы боитесь за своих болванов, отменим драку. Вот и всё.
– Я боюсь за моих болванов, то есть гавриков?! – заикаясь от возмущения, крикнул фон Гадке. – Да мои болваны да ваших шпиончиков… да ваших шпиончиков да мои гаврики…
– Ваши условия! – рявкнул генерал Шито-Крыто.
– Поймите! Вы! Мои три гаврика из ваших двадцати восьми шпиончиков сделают двадцать восемь истерзанных трупиков!
– Тогда так им и надо. Значит, плохие экземпляры. Ваши категорические условия, повторяю?
– Какие могут быть условия? Пусть дерутся до победного конца. Выпускайте своих, а я своих. Ей гот, мне смешно!
– Вам смешно?! – генерал Шито-Крыто побагровел, посинел и, став совершенно зелёным, проговорил: – Вон там яма. Ваши болваны скидывают туда моих шпиончиков. Если скидают всех живыми или мёртвыми, вы победили со счётом двадцать восемь – ноль. Если мои шпиончики загонят ваших болванов в клетки и закроют на висячие замки, вы проиграли со счётом ноль – три. Драку не останавливать. Время драки не ограничивать. Ничьей быть не может.
– Прекрасно! Договорились! Замечательно! Зэргутно! О майн бог! Начинаем! – Фон Гадке в нетерпении переступал ножками, обутыми в сапожки разных цветов, и потирал ручки, одетые в разных цветов перчаточки. – Я вам не завидую! Я вас жалею!
– Я тоже вам не завидую, но зато сочувствую! Мы ещё не договорились о награде победителю.
– Вы платите мне полную стоимость трёх гавриков!
– Не согласен! Я плачу вам полную стоимость трёх гавриков в тройном размере! А если победят мои шпиончики, вы отдаёте мне своих болванов бесплатно.
Фон Гадке обомлел, ещё шире раскрыл свой широченный рот; длиннейшие фонгадские уши зашевелились, совиные глаза заморгали, и только острейший нос оставался неподвижным.
– Испугались? – очень насмешливо спросил генерал Шито-Крыто. – Я знал, что в последний момент вы струсите.
– Никогда! – Фон Гадке топнул ножкой, обутой в белый сапожок. – Ни за что! – Он топнул ножкой, обутой в чёрный сапожок. – Согласен на ваши условия! Начинаем! – Он достал из карманчика радиопередатчик и приказал: – Номер пятый, номер девятый, номер сорок седьмой, ко мне бегом марш!
А генерал Шито-Крыто подошёл к клеткам и спокойно заговорил:
– Слушайте меня внимательно. Дело пахнет крупной потасовкой и фруктовкой по бутылке на каждого. Сейчас сюда явятся три болвана-субъекта. Они вас будут жестоко бить и скидывать в яму с очень грязной и очень холодной водой. А вы должны их, субъектов-болванов, загнать в клетки и закрыть на висячие замки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Даже в коридоре слышно было, как возмущался Толик, как кричал, плакал, кому-то чем-то грозил.
А Моисей Григорьевич, очень заметно взволнованный, попросил принести из «комнаты смеха» городского парка культуры и отдыха зеркало. Знаете, бывают такие: смотрит в зеркало нормальный человек, а в зеркале – уродище, и человеку это, представьте себе, смешно. А смешно человеку, видимо, оттого, что он по сравнению с уродищем в зеркале – прямо-таки красавец из красавцев!
Когда Толик, накричавшись, наплакавшись и нагрозившись, уснул, обыкновенное зеркало, в которое он любил любоваться собой, заменили зеркалом из «комнаты смеха».
По научному замыслу Моисея Григорьевича больной должен был настолько испугаться своего отображения, поверив, что он такой и есть на самом деле, что ему, больному, захочется стать нормальным, – а это уже проблеск сознания!
Размышления учёного прервал старший санитар Тимофей Игнатьевич:
– Там к выдающемуся человеку посетители пришли. Старичок Николай Степанович Уткин и его внучка Ниночка. Сказывают, что подарочек ему принесли.
– Объясните им предельно вежливо, что сегодня к больному нельзя. Пусть приходят хотя бы послезавтра.
Повернувшись к дверям, Моисей Григорьевич упустил тот самый момент, когда Толик проснулся и начал быстро-быстро надуваться.
Увидев себя в зеркале из «комнаты смеха», он закричал:
– Это не я! Не я это! Я не это!
– Не воображай, не воображай, не воображай! – громко зашептал Моисей Григорьевич. – Не зазнавайся, не зазнавайся, не зазнавайся! Быстрее отдувайся! Отдувайся быстрее! Иначе смертельный исход! Исход иначе смертельный!
Толик с ужасом смотрел, как страшное существо в зеркале повторяло все его движения, вскрикивал:
– Не я! Не я!! Не я!!!
И потихоньку начал худеть.
– Быстрее! Быстрее! Ещё быстрее! – командовал Моисей Григорьевич. – Худей, отдувайся! Худей, отдувайся! Иначе – клиническая смерть.
Толик стал худеть всё быстрее и быстрее, и наконец Моисей Григорьевич воскликнул:
– Победа! ПОБЕДА! Научная ПОБЕДА! ПОБЕДА научной мысли!
– Какая победа? – удивлённо спросил Толик. – В чём дело?
Закрыв собой зеркало из «комнаты смеха», Моисей Григорьевич показал Толику на обычное зеркало и торжественно сказал:
– Иди, взгляни на себя. Ты совершенно здоров. При помощи научной мысли мы победили опаснейшую болезнь. Ты вновь стал нормальным ребёнком.
– А какой я был?
– Вот какой! – Моисей Григорьевич разложил перед ним ворох фотографий, на которых в разных позах красовался раздутый самомнением Толик.
Пока он, не веря своим глазам, рассматривал фотографии, санитары унесли зеркало из «комнаты смеха» и отправили его в городской парк культуры и отдыха.
– Теперь тебе ничего не грозит, ты снова будешь жить и учиться! – возбуждённо говорил Моисей Григорьевич. – Сейчас тебе необходим куриный бульон! Идём!
Собрав силы, Толик с трудом встал, пошатнулся, еле-еле удержался на ногах и нетвёрдыми шагами направился к дверям.
Моисей Григорьевич распахнул перед ним дверь своего кабинета и приказал изумлённому старшему санитару Тимофею Игнатьевичу:
– Порцию куриного бульона! Срочно!
– Чем же я болел? – спросил Толик. – Я ничего не помню.
– И очень хорошо. Значит, болезнь прошла бесследно. А ведь временами она казалась мне неизлечимой. Теперь же всё позади!
Старший санитар Тимофей Игнатьевич принёс бульон и сказал Толику:
– Тут тебе подарочек посетители просили передать. Шоколадную плиточку. Сами они послезавтра придут.
– Нет, нет! Сладкое потом! Сначала бульон!
Где-то раздался звук, похожий на пистолетный выстрел. Толик ничего не слышал, а Моисей Григорьевич насторожённо вытянул шею. Старший санитар Тимофей Игнатьевич быстро вышел.
Не успел Толик допить бульон, как вдруг дверь распахнулась, в кабинет вскочила девочка в голубом платье с пистолетом в одной руке и с чёрной сумочкой – в другой. Девочка приказала:
– Руки вверх! Ни с места! Стреляю без предупреждения!
Она закрыла дверь на ключ.
– Позвольте, позвольте, позвольте! – возмутился Моисей Григорьевич. – Я тебя, маленькая негодница, научу вести себя…
Девочка подпрыгнула к нему и ударила его рукояткой пистолета в живот.
Психоневропатолог рухнул на пол.
Толик схватил тарелку (больше под рукой ничего не было), но успел лишь приподняться со стула. Девочка оглушила его ударом рукоятки пистолета по голове и забралась на подоконник.
Глава №26
Шпионы помогают ловить шпионов
– Остановите машину! Остановите машину! – попросил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – Или у меня что-то с головой, или с глазами, или… но…
Машина остановилась, и полковник Егоров предположил:
– Вполне возможно, что солнцем напекло. А в чём дело?
– Мне показалось… но этого быть не может… Я видел генерала Батона!
– То есть бывшего генерала Батона? – внешне невозмутимо спросил полковник Егоров. – Ведь он разжалован в рядовые. Где же вы его видели?
– Около больницы… вот сейчас проехали… Полковник Егоров снял с рычага трубку, заговорил:
– Я «пятнадцатый». Оперативную группу к областной психиатрической больнице. Остановиться у магазина «Электротовары». – И приказал шофёру: – Разворачивайтесь, к больнице!
– Не может быть, что я ошибся, – нервно бормотал бывший ЫХ-000. – Я его слишком хорошо знаю. Не за мной ли они прибыли?
– Сейчас разберёмся. Рыбку вы ловить научились. Теперь и шпионов ловить научитесь.
Машина остановилась.
У подъезда больницы разговаривали старик с небольшой козлиной бородкой и девочка в голубом платье с чёрной сумочкой в руках.
– Это Батон! – дрожащим голосом выговорил Фонди-Монди-Дунди-Пэк. – А девочка, верно, с площадки молодняка. С ней осторожнее.
– Спокойнее, спокойнее, никуда они не денутся, если это они. – Полковник Егоров снял трубку. – Я «пятнадцатый». У подъезда больницы старик и девочка. Будьте наготове. Если побегут, действуйте самостоятельно. Если я сниму кепку, сразу ко мне. С девочкой осторожнее.
(Неудобно мне, рядовому запаса, годному только к нестроевой службе, критиковать полковника, но как автор я имею право сделать ему замечание. Полковник Егоров очень любил всё делать сам и часто рисковал своей жизнью. Вот меня и спросят: почему я разрешаю ему это делать? А я отвечу, что я за него не отвечаю. Он полковник, я рядовой, ему виднее).
Полковник Егоров вышел из машины и, делая вид, что рассеянно смотрит по сторонам, направился к подъезду больницы.
Шёл он вразвалочку, засунув руки в карманы, даже зевнул два раза – сразу видно: устал человек, идёт к себе домой.
И никогда бы ничего бы не заподозрил в такой обстановке бывший генерал Батон и агент Муравей, а в данный момент дедушка Николай Степанович Уткин. Идёт к ним человек в резиновых сапогах – рыбак или охотник – чего тут особенного?
Зато младший сержант Стрекоза, она же внучка Ниночка, которую с малых лет воспитывали как злобного зверька, сразу унюхала опасность и зоркими глазами разглядела, кто остался в машине. Она раскрыла сумочку, где лежал пистолет.
Муравей шепнул:
– Закрой ты… сумочку!
– Иди к машине, – шепнула она, – там ЫХ-три нуля. Стреляй без предупреждения! Иди, тебе говорят!
И тут не выдержали нервы у Фонди-Монди-Дунди-Пэка. Он понял, что сейчас будут стрелять, и решил, что опасность грозит полковнику Егорову. ЫХ-000 выскочил из машины, и Стрекоза, не целясь, выстрелила.
Он схватился за плечо и упал с криком:
– Не отпускайте её!
Муравей, не ожидая приказания, поднял руки вверх и сказал в сердцах:
– Фарата ыра! (Какая дура!)
Полковник Егоров с товарищами скрылись в подъезде вслед за Стрекозой.
Протягивая руки для наручников, Муравей бормотал:
– Нон агента, ава… (Не агент, а…)
Фонди-Монди-Дунди-Пэк сразу, так сказать, после рыбалки угодил в больницу.
А Муравей сидел в машине и болтал:
– Нисколько не жалею, что попался. Всё равно родители меня домой не пускают. До генерала при Шито-Крыто мне не дослужиться. Зато сейчас он лопнет от злости. Представляю его физиономию, когда он узнает, что его любимая Стрекоза влопалась! Правда, живой вам её не взять. В крайнем случае, она сама себе глотку перегрызёт.
Раздалось несколько выстрелов.
– Стреляет она здорово, – продолжал болтать Муравей, – и патронов у неё достаточно. Не завидую я вашим работникам.
Здание оцепили. Все ходы и выходы были перекрыты. Стрекоза остановилась на карнизе между двумя окнами на высоте четвёртого этажа, прижавшись спиной к стене.
– Чего я только в жизни не видел… – говорил полковник Егоров, – но вот девочку-шпиона… Хоть глазам своим не верь. Сейчас всё спокойненько обдумаем. Давайте, как на рыбалке, – не дёргать и не дёргаться.
Моисей Григорьевич сидел на диване, постепенно приходя в себя, и бормотал:
– Вот это удар… вот это кошмар… сумасшедший дом, а не психиатрическая больница…
Полковник Егоров отдавал приказания:
– Установите на подоконнике радиодинамик. Подключите микрофон… Приведите арестованного… Моисей Григорьевич, вам лучше уйти отсюда. А тебе, Толик, везёт на шпионов, они вокруг тебя так и бегают.
Когда Моисей Григорьевич и Толик ушли, ввели Муравья.
– Господин генерал, – обратился к нему полковник Егоров, – передайте вашей очаровательной напарнице наше предложение сдаться. Я пытался с ней говорить, но она или не слышит, или не желает отвечать. Объясните ей, что её положение совершенно безвыходно.
– К сожалению, я всего-навсего бывший генерал, а ныне я просто агент Муравей и нахожусь под командованием младшего сержанта Стрекозы, чтоб ей пусто было, между нами говоря. Она ни за что не сдастся. Она и не знает, как это делается, зачем и вообще, что это такое. Она будет отстреливаться до последнего патрона. А последний всадит в себя, да так метко, что тут же испустит свой шпионский душок.
– И всё-таки поговорите с ней. Вот микрофон.
Батон заговорил (привожу дословный перевод):
– Стрекоза, благодаря твоей тупости и глупости, и психопатству, мы попались. Слава богу, я в наручниках, и на душе у меня благодать. Кончай базар, бросай пистолет, иди сюда, и всё будет в порядке. Дадут фруктовки.
В ответ Стрекоза раскричалась (ругательства не перевожу):
– Хрычто фуренти! У меня достаточно патронов! Айм добл найн! Пусть только высунутся! Ферг морг гарди! И чтоб я больше не слышала твоего гнусного голоса, предатель! Эссенто аро фаг! Я должна и в тебя влепить пулю, барритиг финик долдо!
Она ещё долго кричала, голос часто срывался на визг, и Батон морщился и виновато смотрел на полковника Егорова, так как ничего не мог разобрать. Наконец Стрекоза умолкла, будто задохнулась от злобы.
Выслушав перевод, полковник Егоров проговорил:
– Ругается она здорово. А сколько времени она может простоять вот так на карнизе?
– Теоретически – пока не умрёт. Практически – недели полторы, чуть больше. Живой её всё равно не взять, поверьте мне. Я эту публику знаю, сам работал на площадке молодняка. Зачем она вам?
– Это уж наше дело. Будем ждать ночи. Приготовьте сетку, прожекторы и сирены. Вызовите ещё людей. Будьте предельно осторожны.
– И приготовьте крепкий мешок, – посоветовал Батон. – Если вы каким-то чудом схватите эту чёртову Стрекозу, без мешка вам придётся туго. Она ведь ещё и кусается и царапается. А уж как она дерётся… класс!
Глава №27
Драка гавриков и шпиончиков
Агент Стрекоза сообщила, что задание выполняется успешно: ЫХ-000 обезврежен, найден след Толика Прутикова, агент Муравей работает отлично.
Генерал Шито-Крыто удовлетворённо откинулся в кресле и даже прорычал свою любимую песенку:
Ён, цвай, труа!
Всё на свете трын-трава!
Эх, если бы у него была возможность поспать! Ему бы не понадобилось мягкой постели: спать он может сидя, стоя и даже на ходу. Но спать нельзя! Надо работать, работать и работать! Иначе все мечты так и останутся мечтами.
План операции «Братцы-тунеядцы» почти готов. Вот он. Сто три толстенные папки. Скоро, скоро исполнится заветнейшая мечта генерала Шито-Крыто, мечта, исполнение которой когда-то началось с пустяка, когда он предал свою родную маму. Ха, скоро он предаст сотни, тысячи, миллионы мам!
Генерал Шито-Крыто от радости заподпрыгивал в кресле, выкрикивая:
– Ух! Ах! Эх! Ух! Ах! Эх!
Неизвестно как возникший в кабинете офицер Лахит выждал, когда начальство кончило подпрыгивать, и доложил:
– Шеф, в приёмной господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер!
– Просить! Сейчас он у меня попрыгает!
– Майль! – проорал ещё с порога фон Гадке. – Я прекрасно отдохнул! А как вы, господин генерал?
– О, я бы никогда не стал генералом, если бы позволял себе отдыхать! Это мне не положено. Столько дел! Тем более в момент пребывания вас у нас. Я вот тут сидел и напряжённо думал, как с наибольшей для себя пользой использовать ваш долгожданный визит к нам? Не упустить бы чего из вашего огромного опыта по работе и борьбе с детьми.
– Располагайте мной, моими знаниями и опытом как вам угодно. А я с глубоким интересом ознакомлюсь со всем, что вы сочтёте возможным мне продемонстрировать. Больше всего меня, конечно, интересует площадка молодняка. Мне так и не терпится сравнить ваших шпиончиков с моими гавриками.
– И мне не терпится сравнить наши кадры. – И генерал Шито-Крыто пригласил высокого гостя низенького роста следовать за собой.
Увидев любимого начальника, двадцать восемь шпиончиков подняли такой неописуемый гвалт-писк-рёв-вой с галдежом, что дежурный офицер на полторы минуты включил пожарный брандспойт. Под струёй холодной воды шпиончики присмирели.
Фон Гадке сказал с уважением:
– Содержите вы их замечательно. Но простите меня… – Он не сдержал откровенной усмешки. – Ваши шпиончики ещё слишком малы. Мои молодчики разделаются с ними в айн, то есть в один момент.
– Оччччччень сомневаюсь! – резко ответил генерал Шито-Крыто. – Я им никогда не говорю, что они маленькие. Они и не подозревают об этом. Согласны вы или нет помериться кадрами?
– Простите меня, но… я не понимаю…
– Зато я понимаю, господин оберфобергогердрамхамшнапсфюрер! Если вы боитесь за своих болванов, отменим драку. Вот и всё.
– Я боюсь за моих болванов, то есть гавриков?! – заикаясь от возмущения, крикнул фон Гадке. – Да мои болваны да ваших шпиончиков… да ваших шпиончиков да мои гаврики…
– Ваши условия! – рявкнул генерал Шито-Крыто.
– Поймите! Вы! Мои три гаврика из ваших двадцати восьми шпиончиков сделают двадцать восемь истерзанных трупиков!
– Тогда так им и надо. Значит, плохие экземпляры. Ваши категорические условия, повторяю?
– Какие могут быть условия? Пусть дерутся до победного конца. Выпускайте своих, а я своих. Ей гот, мне смешно!
– Вам смешно?! – генерал Шито-Крыто побагровел, посинел и, став совершенно зелёным, проговорил: – Вон там яма. Ваши болваны скидывают туда моих шпиончиков. Если скидают всех живыми или мёртвыми, вы победили со счётом двадцать восемь – ноль. Если мои шпиончики загонят ваших болванов в клетки и закроют на висячие замки, вы проиграли со счётом ноль – три. Драку не останавливать. Время драки не ограничивать. Ничьей быть не может.
– Прекрасно! Договорились! Замечательно! Зэргутно! О майн бог! Начинаем! – Фон Гадке в нетерпении переступал ножками, обутыми в сапожки разных цветов, и потирал ручки, одетые в разных цветов перчаточки. – Я вам не завидую! Я вас жалею!
– Я тоже вам не завидую, но зато сочувствую! Мы ещё не договорились о награде победителю.
– Вы платите мне полную стоимость трёх гавриков!
– Не согласен! Я плачу вам полную стоимость трёх гавриков в тройном размере! А если победят мои шпиончики, вы отдаёте мне своих болванов бесплатно.
Фон Гадке обомлел, ещё шире раскрыл свой широченный рот; длиннейшие фонгадские уши зашевелились, совиные глаза заморгали, и только острейший нос оставался неподвижным.
– Испугались? – очень насмешливо спросил генерал Шито-Крыто. – Я знал, что в последний момент вы струсите.
– Никогда! – Фон Гадке топнул ножкой, обутой в белый сапожок. – Ни за что! – Он топнул ножкой, обутой в чёрный сапожок. – Согласен на ваши условия! Начинаем! – Он достал из карманчика радиопередатчик и приказал: – Номер пятый, номер девятый, номер сорок седьмой, ко мне бегом марш!
А генерал Шито-Крыто подошёл к клеткам и спокойно заговорил:
– Слушайте меня внимательно. Дело пахнет крупной потасовкой и фруктовкой по бутылке на каждого. Сейчас сюда явятся три болвана-субъекта. Они вас будут жестоко бить и скидывать в яму с очень грязной и очень холодной водой. А вы должны их, субъектов-болванов, загнать в клетки и закрыть на висячие замки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28