А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Так, так, – раздумчиво произнес Атто. – Богат – это верно. Ловок в ведении переговоров – тоже. Светловолос – да, Правда, лишь до тех пор, пока не поседел. Путешественник, любитель разгадывать слова и поступки других – что правда, то правда. Густая борода, светлые глаза, белые зубы, недурная челюсть, нос ничего себе – все так. Красноречив, прилежен, воспитан, подвижен и силен: слава Богу, все это при мне, да не сочтут меня бахвалом. Что еще? Ах да, уважение государей, посещение прелатов и головные боли. Не знаю, где Угонио почерпнул всю эту премудрость относительно Овна, но, должен сказать, она небезосновательна.
Я воздержался от того, чтобы вызнавать у Атто, а как насчет жадности, гнева, мошенничества, зависти, лживости, как не стал выяснять и у Угонио, отчего он не включил в перечень многих недостатков рожденных под знаком Ариеса тщеславие. Поостерегся и упоминания о предсказанной женитьбе и потомстве, да аббат и сам предпочел пропустить это мимо ушей. Зато не преминул поздравить знатока стольких дисциплин, вспомнив о блестящем excursus, который он сделал нам несколькими ночами ранее:
– Да ты прямо-таки поднаторел в астрологии.
– Почитывал, послушивал, поговаривал.
– Знаешь, мой мальчик, – вмешался аббат Мелани, – любой дом, любая стена, любой камень этого святого города отмечены волшебством, предрассудками и тайным знанием. Наши два дурня начитались астрологических книжек, которых здесь полно, хотя и продаются они из-под полы. Скандал – не более чем театральная постановка для дурачков: не забывай об истории аббата Моранди…
Именно в эту минуту шум водного потока отвлек нас от беседы: мы достигли места слияния с главным каналом.
Воды, в которые мы входили, были заметно более стремительны по сравнению с теми, из которых мы выбрались.
– Теперь неплохо бы сесть на весла, – проговорил Атто. Мы все трое уставились друг на друга, лишившись дара речи.
– Весла… – в замешательстве повторил я. – Кажется, мы их потеряли, когда перед нами возникли представители похоронной компании.
Атто бросил в сторону Угонио негодующий взгляд, словно требуя от него объяснений.
– Ариес отличается также рассеянностью, – попытался переложить вину на него самого Угонио.
Подхваченный бурной стремниной, наш челн вдруг безбожно закачался на волнах. Бесполезны оказались все наши попытки застопорить его, всаживая шесты в дно.
Какое-то время мы еще держались, но очень скоро в том мете где из-за поворота слева в наш канал влился дополнительный поток, подняв при этом волну, нам пришлось вцепиться что было сил в нашу скорлупку, которую будто щепку влекло вперед. Никто не смел открыть рта.
Угонио попытался зацепиться с помощью припасенной веревки за какой-нибудь выступ в стенах, но камни и кирпичи, из которых они были сложены, образовывали гладкую поверхность.
И тут в памяти всплыло загадочное объяснение Угонио, почему он не пожелал остаться в главном рукаве подземной протоки.
– Ты вроде бы говорил, что этот рукав «попахивает»? Он кивнул:
– Дак не просто попахивает, а воняет, так что святых выноси.
Тут мы увидели впереди что-то вроде перекрестка: слева и справа в наш канал вливались еще два не меньших по размерам потока, что сопровождалось страшным грохотом.
Это было началом конца. Челн словно заколдованный под воздействием разнонаправленных потоков завращался на одном месте. Мы вцепились уже не только в него, но и друг в друга. Вскоре все убыстряющееся верчение лишило нас каких-либо ориентиров, так что мгновение спустя у меня появилось абсурдное ощущение, что мы поднимаемся вверх по реке, против течения, туда, где спасение.
При этом что-то все время оглушительно потрескивало. Фонарь, ценой нечеловеческого усилия удерживаемый Атто над головой – казалось, от этого зависит судьба целой вселенной, – был нашим единственным компасом. Вокруг этой светящейся точки все бешено крутилось. Казалось, мы не плыли, а летели, Уносимые неведомо куда с головокружительной быстротой. У меня захватило дух, объяло ликование.
А потом вся вода из-под челна куда-то подевалась, под нами образовалась воронка. Было слышно, как все вокруг с колоссальной силой рвется вперед. Походило на то, как если бы некая магнетическая сила приподняла нас, собираясь бережно перенести на спасительный берег. В памяти вспыхнули слова отца Робледы о выведенном Кирхером законе всеобщего магнетизма, исходящего от Бога и объединяющего все сущее.
Слепая громада придавила нас мгновение спустя ко дну челна, а вслед за тем, словно хлам, и вовсе вытряхнула из него. И мрак покрыл все. Я очутился в воде, среди клокочущих и шибающих в нос стоков, вопя от ужаса, отчаяния и ледяного холода.
Это был каскад. Лодку на нем опрокинуло, фонарь унесло. Время от времени мои ноги касались дна, видимо, на нашем пути попадались скалистые выступы, без чего я бы уже давно утоп. Зловоние стало запредельным, и если я еще и дышал, то скорее по привычке и из страха, а не потому, что мне этого хотелось.
– Живы-ы-ы? – донесся из мрака голос Атто, перекричавшего рев водопада.
– Я зде-е-есь, – отвечал я, барахтаясь изо всех сил. Что-то ткнулось мне в грудь, лишив меня дыхания.
– Хватайтесь за лодку, она здесь, рядом с нами! – прокричал Атто.
Чудом удалось мне ухватиться за борт лодки в тот момент, как поток с новой силой взялся за нас.
– Угонио! Где ты! – завопил Атто что было мочи.
Нас осталось только двое. Осознавая, что движемся навстречу смерти, мы отдали себя на волю провидения, уцепившись за жалкую посудину, швыряемую темными густыми массами, лишь на какую-то долю состоящими из воды, а по большей части из мочи и фекалий.
– Попахивает… теперь понятно, – услышал я голос Атто.
– Что понятно?
– Мы не просто в каком-то там заштатном канале, мы в Cloaca Maxima Клоака Максима – самый большой крытый канал для стока нечистот, протянувшийся от Форума до Тибра. Сооружен при Тарквинии (правил с 616 по 579 г. до н. э.), привнесшем в Рим эллинистическую культуру. Клоака Максима существует до наших дней

, самой мощной сточной канаве Рима, выстроенной еще древними римлянами.
Скорость, с которой нас несло вперед, вновь увеличилась, и по этому, а также по изменившемуся эху мы догадались, что оказались в широкой трубе с очень низким сводом, и было сомнительно, чтобы наш перевернутый челн смог преодолеть ее в целости и сохранности. Зато грохот воды уменьшился, поскольку каскад остался далеко позади.
И вдруг лодка встала, зацепившись за свод. Подняв руку, я с ужасом убедился, сколь мало расстояние, отделяющее поверхность сточных вод от него. Воздух был смертоносным, перенасыщенным зловонными испарениями, дышать давалось с неимоверным трудом.
– Что делать? – спросил я, пытаясь не набрать в рот этого месива.
– Назад уже не вернешься. Отдадимся на волю потока.
– Я не умею плавать!
– Я тоже, но воды очень плотные, старайся просто держаться на поверхности. Ляг на спину и подними лицо над водой, отплевываясь, – советовал мне Мелани. – Время от времени греби рукой, но не налегай, иначе пойдешь ко дну.
– А потом?
– Куда-то мы непременно выплывем.
– А если свод окончательно сомкнётся с потоком? Ответа не последовало.
Выбившись из сил, мы доверились водам (если этот понос имел к ним хоть какое-то отношение) и неслись до тех пор, пока не сбылось мое предсказание. Течение вновь усилилось, словно теперь стоки устремились вниз. Воздух был уже столь разрежен, что приходилось надолго задерживать дыхание, а потом лихорадочно хватать его ртом; от зловонных испарений у меня начались спазмы и головокружение. Казалось, кто-то мощный и далекий готовится окончательно поглотить нас.
Я стукнулся головой о свод, движение все ускорялось Смерть была близка.
Меня чуть было не вырвало, но я сдержался, с минуты на минуту ожидая освобождения от этого ужаса и успокоения. В последний раз услышал я придушенный, но близкий голос Атто:
– Ах, так это правда.

День девятый 19 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

– Смотри-ка, еще один. Совсем мальчишка.
Ангелы с состраданием разглядывали и ощупывали меня. Видно, мой земной путь подошел к концу, и я был уже в иных сферах, где все так же светило солнце, оказывая благотворное воздействие на души. Я ждал высшего приговора.
На несколько секунд время замерло, затем меня вновь коснулись ласковые руки. Мало-помалу, слыша неразборчивое перешептывание, я приходил в себя и наконец расслышал одну из фраз божественного совещания:
– Займись-ка другим.
В считанные мгновения, длившиеся, возможно, вечность, горние посланники оставили меня. Очевидно, их милосердное участие мне более не требовалось. Я отдался божественному свету, который благожелательное Небо расточало без разбору на все земное.
Против всякого ожидания я не был лишен возможности видеть, слышать и испытывать наслаждение от обволакивающего меня тепла. А подняв веки, обнаружил перед собой символ Господа, почитаемый еще первыми христианами много веков назад: великолепную, отливающую серебром рыбу, судя по ее взгляду, сострадающую мне.
После чего я обратил очи к источнику света и тепла и тотчас заслонил лицо рукой.
Было утро, я лежал на солнцепеке на берегу моря.

* * *

Очень скоро я убедился, что жив, хотя и очень слаб. Напрасно пытался я снова узреть двух ангелов, они куда-то подевались. Голову страшно ломило, глазам было больно от сияния. Обнаружилось, что я с трудом могу стоять: колени дрожали, ноги разъезжались в тягучей грязной жиже подо мной.
Прищурившись, я огляделся и узнал берег Тибра. Была ранняя пора, рыбацкие лодчонки мирно бороздили речную гладь На противоположном берегу возвышались развалины античного Понте Ротто. Справа виднелся невыразительный силуэт Тибрского острова, миллионы лет с обеих сторон омываемого рекой, слева на спокойном рассветном небе вырисовывался холм Святой Сабины. Мне стало ясно, где я: неподалеку от устья Клоаки Максима, выплюнувшей нас с Атто на берег Тибра. К счастью, нас не потащило вниз по реке. Смутно припомнилось, как удалось выскочить из воды и покатиться по земле. Да уж, иначе как чудом наше спасение не назовешь: случись такое зимой, я и впрямь бы уже поступил в распоряжение Господа Бога.
Сентябрьское солнышко, вставшее на чистом небосводе, вернуло меня к жизни. Но стоило мне слегка опамятоваться, как стало ясно, в каком плачевном состоянии я пребываю.
– Прочь, негодяй! На помощь!
Крик раздался откуда-то сзади. Я тотчас обернулся, увидел высокую дикую изгородь и в один прыжок добрался до нее. Двое мужчин, вернее, два подозрительных силуэта, склонились над распростертым на земле телом, покрытым слоем грязи и неспособным кричать оттого, что его выворачивало наизнанку. Завидев меня, злоумышленники отпрянули, бросились наутек и мгновение спустя исчезли из виду. Бывшие неподалеку от берега рыбаки как будто ничего не заметили.
Сотрясаемый конвульсиями, Атто исторгал из себя все, что наглотался за время нашего злополучного плавания. Поддержав его за голову, я помог ему не задохнуться от собственной рвоты. Некоторое время спустя он оправился и был уже в состоянии дышать и говорить.
– Два проходимца…
– Господин Атто, вам сейчас лучше помолчать.
– Ужо я им!
Ни тогда, ни позже у меня так и не хватило смелости признаться ему, что я принял этих двух обыкновенных воришек за посланников Божьих. Вместо того чтобы помочь, они тщательно обшарили нас. Да и серебряная рыба не имела никакого отношения к богоявлению.
– В любом случае поживиться им нечем. Все, что было при мне, осталось в чертовой Клоаке, – отплевываясь, заявил он. – Как ваше самочувствие?
– А как Ты думаешь? После всего, что произошло, да еще в мои-то лета… – Он расстегнул покрытые нечистотами камзол и сорочку. – Будь моя воля, я бы погрелся на солнце. Но нужно спешить.
И правда, ведь Кристофано вот-вот начнет утренний обход.
Под удивленными взглядами рыбаков, готовящихся пристать к берегу, мы удалились по улочке, идущей вдоль берега, оставив справа от себя Монте Савелло. Редкие прохожие, попадавшиеся на нашем пути, с неподдельным изумлением разглядывали наши унылые физиономии и замаранную одежду. К тому же я потерял свои башмаки и шел босиком, прихрамывая и безостановочно кашляя, Атто же просто-напросто напоминал восставшего из гроба. Он чертыхался, недобрым словом поминая боль в мышцах, обострившуюся от влаги и чудовищных ночных усилий. Наш путь лежал к коллонаде Октавии, как вдруг аббат резко изменил направление.
– Могут встретиться знакомые. Давай-ка в обход.
Миновали площадь Монтанара и Кампителли. Прохожих на улицах прибывало.
В узких извилистых проходах между домами, влажных и темных, в большинстве своем не замощенных, я вновь глотнул привычного городского воздуха, наполненного изменчивыми запахами, окунулся в привычный шум. Повсюду были навалены горы мусора, вокруг которых возились поросята, в подвешенных над огнем котелках кипела вода, на широких сковородках, невзирая на ранний час и запрет властей, уже подрумянивалась рыба.
У Атто вырвались какие-то исполненные отвращения и раздражения слова, которых я не расслышал из-за грохота промчавшегося экипажа.
Как только стало тише, он еще раз выразил все, что накипело на душе.
– Слыханное ли дело, Атто Мелани бродит среди мусорных куч на разбитых улицах, словно свинья какая-то. К чему тогда жить в Риме, если приходится передвигаться как животным Святой отец, избавь нас от грязи!
Я бросил на него недоумевающий взгляд.
– Это слова Лоренцо Пиццати да Понтремоли, одного приживалы при дворе папы Роспильози. Однако он был прав, сочинив лет двадцать тому назад эту краткую молитву, обращенную к Клименту IX.
– Неужто Рим всегда был таким? – удивился я, неизменно представлявший себе Град прошлого более привлекательным внешне.
– Помнится, я тебе уж говорил, что проживал в то время в Риме. Так вот, дня не проходило без того, чтоб не латали мостовые. Со всеми своими канавами город превратился в одну сплошную сточную яму. Чтобы как-то уберечься от дождя и нечистот, приходилось обувать боты даже в августе. Пиццати прав: это был не Рим, а Вавилон, в котором никогда не затихал шум. Не город, а конюшня, – заявил под конец аббат, чеканя слова.
– И что же, папа Роспильози так-таки ничего не предпринял для улучшения положения?
– Разумеется, предпринял, мой мальчик. Но ты же знаешь римлян: настоящие ослы. Попытались наладить общегородской сбор мусора, приказали жителям содержать в чистоте часть улицы перед их домами, в частности летом. Куда там!
Тут аббат толкнул меня, и мы оба растянулись на узком тротуаре. Я едва не попал под колеса огромной роскошной кареты, мчавшейся на всех парах. Настроение Мелани испортилось окончательно.
– Карло Борромео считал: чтобы иметь в Риме успех, необходимы две вещи, – кислым голосом сказал аббат, – любит Бога и иметь карету. Знаешь, сколько их в этом городе? Более тысячи.
– Вот почему я, бывает, услышу грохот, а выгляну – улица пуста. Это кареты, проносящиеся вдали. Но куда они мчатся?
– Да никуда. Знать, вельможи, посланники, лекари, адвокаты и кардиналы передвигаются таким образом даже на короткие расстояния. А теперь пошла мода иметь по несколько карет.
– У них что, такие многочисленные семьи?
– Вовсе нет, – усмехнулся Атто. – Разъезжают себе по городу со свитой из четырех или пяти карет, просто чтобы дать понять, какие они важные. А кардиналы и посланники во время официальных визитов используют до трехсот карет. Этим и объясняются заторы и облака пыли.
– Теперь мне понятна та сцена, которую я наблюдал некоторое время назад на площади Постерула. Лакеи двух карет нещадно лупили друг друга, доказывая свое право проехать первым.
И тут Атто снова изменил направление, резко взяв в сторону.
– И здесь тоже меня могут узнать. Один молодой каноник… Давай-ка лучше пройдем по площади Сан-Панталео.
Совсем выбившись из сил, я воспротивился всем этим поворотам, но не тут-то было.
– Молчи и старайся не привлекать ничьего внимания, – оборвал меня Атто, приглаживая свою белую шевелюру. – К счастью, никому нет до нас дела в этом кавардаке, – и чуть слышно добавил: – Терпеть не могу находиться в подобном обличье.
– Гораздо безопаснее, – мы оба это понимали, – было пройти через многолюдный рынок на площади Навона, чем очутиться на виду на площади Мадама или на улице Парионе.
– Нужно поскорее добраться до дома Тиракорды, да так, чтобы нас не заметили часовые, что дежурят у «Оруженосца».
– А потом?
– Попытаемся пробраться в каретный сарай, а уж оттуда в подземные галереи.
– Это будет очень нелегко. Любой сможет нас приметить.
– Знаю. У тебя есть другие предложения?
Только мы собрались смешаться с толпой на площади Навона, как увидели, что никакой толпы там нет и в помине, лишь несколько небольших разрозненных групп зевак, внимающих бородачам-ораторам, взобравшимся на возвышение или просто стул и размахивающим руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74