– Но экзаменоваться! – воскликнул он. – Ведь я не студент. – Такое неожиданное предложение было для него совсем неприемлемым, если не сказать более. – Это…
– Несправедливо, – закончил за него Буше. – Согласны. Но мы считаем еще более несправедливым, чтобы ложь о слепках осталась неопровергнутой.
Огюст подумал о том, сколько огорчений принес ему «Бронзовый век». Унизили, оболгали, с позором изгнали. Он похудел, одежда висела на нем мешком. Но, может, уж доиграть эту печальную комедию до печального конца. К тому же он был так тронут их поддержкой.
– Я последую совету мэтра Лекока, – сказал Огюст.
Лекок заметил:
– Я бы лично на это не пошел, но на вашем месте возблагодарил бы небо за такую возможность.
– Я буду в составе жюри, – сказал Буше. – И помните, Роден, на этот раз вас будут судить со всей объективностью.

6

Огюст уже ожидал, когда прибыли пять скульпторов – состав жюри. После разговора с Буше прошла неделя, и он много думал о том, кого и как ему лепить. Он останется верен правде жизни и одновременно покажет внутреннюю сущность модели, а потом решил – ник чему. Решение суда будет зависеть не от представленных доказательств, а от взглядов судей. Его осудили не за непристойность, а за самобытность.
Эжен Гийом, возглавлявший жюри, был строгим, напыщенным сухопарым человеком с резкими чертами лица, длинным носом, острым подбородком. Остальные, за исключением Буше, – словесные тени председателя.
– Не будем терять времени, позабудем о прошлое и взаимных обидах, – сказал Гийом. – Мы готовы, Роден.
– Благодарю вас, мосье, – сказал Огюст. – Что мне лепить?
– Выбор зависит от вас, – сказал Гийом. – Мы не ждем ничего необычного. Простой фигуры вполне достаточно.
– В стиле «Бронзового века»? – спросил Огюст. Гийом замялся и сказал:
– Мы не ждем от вас шедевра.
– Почему же нет? – спросил Огюст. – Я полтора года работал над «Бронзовым веком». А на шедевр хватит и часа.
Гийом покраснел, резко заметил:
– Я пришел сюда только по просьбе Буше. – И остальные послушно закивали головами, кроме Буше, который знаком предложил Огюсту начинать.
– Да-да, – сказал Огюст, обращаясь скорее к себе, чем к другим. – Я вылеплю торс еще более реалистичный, чем «Бронзовый век».
Буше усадил Гийома в кресло, к которому тот словно прирос. Остальные тоже застыли в неподвижности.
Впервые за много лет Огюст импровизировал. Он представил, что перед ним стоит Лекок, но Лекок слишком стар; у Буше были легкие, изящные движения, но в нем отсутствовал всякий драматизм; затем вспомнил итальянца Пеппино, который держался с абсолютной непринужденностью и обладал таким поразительным ритмом движений. Он начал уверенно лепить, ясно, до мельчайших подробностей представляя себе походку Пеппино, несмотря на все разделяющие их годы. Поставил торс на каркас, и, по мере того как фигура обретала жизненность, им овладевало все большее вдохновение. Сделал торс пошире, посильнее, более мускулистым, но по-прежнему пока лишенным пола.
Буше любовался легкостью, с которой работал Огюст, казалось, воображение скульптора само, без всякой помощи создавало фигуру. В этом торсе не было ничего отвлеченного, и его реалистичность была по-своему индивидуальной. Огюст не брал сразу много глины, как делали другие скульпторы. Он работал спокойно, сосредоточенно и с такой свободой, что Буше был поражен. Роден властвовал над материалом.
Огюст, лепивший с несвойственной ему торопливостью, совсем забыл об их присутствии. Он сильно подчеркнул бедра – пусть это дьявол, но обуздавший себя, сдержанный, корректный. Порыв творчества увлек его, он хотел создать нечто необычное. Исчезло чувство ненужности, пустоты, обреченности. Он думал о том, что на земле жили такие люди, как Микеланджело, и такие, как Донателло, а еще и такие, от которых не осталось следа.
Теперь он лепил ноги. Он выдвинул одну вперед, подчеркнул мышцы живота, и от этого изменилось движение ноги. Каркас казался ему человеческим скелетом, он слышал за спиной тяжелое дыхание Гийома. «Этот Гийом, – думал он, – конечно, хочет, чтобы я не выдержал экзамена. Если Гийом не верит словам – пусть поверит рукам». Он потерял счет времени, когда начал лепить спину, работал как одержимый.
С благодарностью вспомнил он о Бельгии, где получил такую практику. Закончив ноги, остановился. Прошло уже несколько часов, но Огюст понятия не имел, долго ли работал. Он испытывал чисто физическое удовлетворение.Он был на седьмом небе.
Строгое лицо Гийома вытянулось, и он спросил:
– Без головы? Огюст кивнул.
– И без рук?
Буше с раздражением воскликнул:.
– Разве Венере Милосской нужны руки? Внезапно Огюста осенило: а главное! Не обращая на них внимания, он быстро добавил пенис. Пусть попробуют сказать, что это гермафродит.
– Женский торс лепить куда проще, но только у мужчины может быть такая походка, – объявил он.
– Вы все закончили? – спросил Гийом. У фигуры по-прежнему не было ни головы, ни рук.
– Она закончена, если вы испытываете желание прикоснуться к ней, – сказал Огюст.
– Прикоснуться к мужчине? – ужаснулся Гийом. Огюст сказал:
– С женщиной это было бы вам понятней.
– И все-таки, – настаивал Гийом, – вы действительно считаете работу законченной?
– Как импровизацию – да, – сказал Огюст. – А как серьезную работу, конечно, нет. Разве можно создать нечто достойное за один прием или даже за десять?
– Но вы прямо одержимы обнаженной натурой, – сказал Гийом.
– Основа искусства – человеческое тело, – ответил Огюст. – Бернини взял обнаженную мужскую фигуру для украшения дверей во дворце. Микеланджело всю Сикстинскую капеллу расписал обнаженными мужскими телами. А еще есть работы Тициана, Рубенса, Боттичелли. Вам случалось их видеть, мосье Гийом?
Гийом был оскорблен, но Буше смотрел на фигуру и думал о том, что Роден прав. Настоящий человек, он дышит жизнью, он реален и грубо правдив. Импровизация, выдумка… Роден пошел куда дальше – Роден создал человеческое тело в быстром, целеустремленном движении. Буше был потрясен выразительностью движения. Он сказал:
– Техническое мастерство исполнения этой фигуры столь очевидно, что смешно ставить его под сомне ние.
– Я согласен, он умеет импровизировать. Но… – сказал Гийом.
– В чем же дело? – спросил Буше.
– В этой фигуре нет чувства покоя, – сказал Гийом.
– В природе не существует такой вещи, как покой, даже в смерти его нет, – ответил Огюст. – Даже разложение трупа само по себе – форма движения. Все на свете находится в движении: вселенная, природа, мы сами. Даже когда спим, у нас бьется сердце, кровь бежит по жилам, а мозг бодрствует в сновидениях.
– Как вы назовете эту фигуру? – спросил Гийом.
– «Идущий человек». А как с обвинениями против «Бронзового века»?
– Мы вас никогда ни в чем не обвиняли. Просто решили убрать из Салона вашу работу, потому что она вызывала беспорядок.
Огюст сжал кулаки. Он готов был задушить этого Гийома; остальные, за исключением Буше, не произнесли ни слова. Тогда он спросил, устремив уничтожающий взгляд на Гийома:
– Так как же, мосье, пользовался я слепком или нет?
Гийом ответил с полным сознанием своей правоты:
– Я же сказал вам, Роден, что мы никогда вас в этом не обвиняли. Шум подняли газеты. И сейчас мы хотим избежать шумихи. Это расследование мы будем держать в секрете.
– А как насчет моей запачканной, погубленной репутации?
– Мы выставим вашу скульптуру в свое время.
– А когда оно наступит? Гийом пожал плечами.
– Через десять лет? Через сто?
– Я двумя руками проголосую за то, чтобы обе эти работы – «Бронзовый век» и «Идущий человек» – были немедленно выставлены в Салоне. Это мы потеряли всякую связь с жизнью, а не вы, уважаемый мэтр Роден, – сказал Буше.
Огюст покраснел, словно такая похвала была незаслуженной.
Гийом повторил, что их решение должно оставаться в тайне и что французская республика не должна быть связана какими-то определенными обязательствами насчет срока; остальные согласились.
– Тем не менее, – заверил он Огюста, чтобы показать, насколько он великодушен, – мы обязательно экспонируем «Бронзовый век», и если не будет никаких толков, то государство, возможно, его приобретет.
– Тогда почему же вы так нападали на меня, мосье Гийом? – спросил Огюст.
– Никто на вас не нападает, Роден. Сами виноваты. Ваши обнаженные фигуры столь жизненны, что вызывают эротические мысли. Вот если бы, к примеру, вы взяли семейный сюжет, или патриотическую тему, – у Гийома заблестели глаза, – или что-нибудь религиозное, как пьета, Магдалина, распятие…
– Или изобразили бы какого-нибудь святого, – прервал его Огюст.
– Вот именно, – сказал Гийом с блаженным, затуманенным взором. – Почему бы вам, Роден, не избрать темой какого-либо святого или религиозный сюжет?
– Я последую вашему совету. Когда для этого будут основания. – Огюст резко поднялся, показывая, что беседа закончена.
Гийом кивнул и вышел, и за ним безмолвно последовали три скульптора, Буше пожал Огюсту руку и сказал на прощание:
– Я знал, что вы будете отомщены.
– Благодарю вас, мосье, вы мне очень помогли.
– «Бронзовый век» будет опять выставлен, через год самое позднее, помяните мое слово.
Огюст подождал, когда Буше уйдет, и посмотрел на «Идущего человека». Он думал: «Только вы, ваше высочество Глина, вы – моя единственная защита. Больше никто и ничто меня не защитит». Он не чувствовал себя отомщенным; он чувствовал себя усталым. Однако в предложении Гийома насчет святого было нечто достойное внимания.


Глава XXII

1

Огюст раздумывал, браться ли за религиозный сюжет, а тем временем устраивался в Париже, теперь уже навсегда. Как только работы были перевезены в Париж, он вызвал Розу из Брюсселя, и они поселились в тесной квартирке на улице Сен-Жак, вместе с Папой и маленьким Огюстом, а тетя Тереза перебралась к одному из своих сыновей.
Он сам выбрал этот район: Пантеон совсем рядом, за углом, и рукой подать до Нотр-Дам, Лувра и Национальной библиотеки. В этом районе он вырос и чувствовал себя здесь дома. Ему нравилось, что рядом школа, где учится маленький Огюст, и у Папы тут старые приятели, которые, как и Папа, жили на скудную пенсию. Квартира была по средствам – что самое главное. Огюст решился на серьезный шаг – стать профессиональным скульптором, заниматься только собственной работой, пока есть деньги. Если жить экономно, им хватит на целый год.
У него еще оставалась половина Розиных денег, – после того пикника с Папой и маленьким Огюстом он экономил каждый франк. Ван Расбург поступил с ним справедливо и дал еще тысячу франков в счет его пая в деле и заверил, что дошлет еще несколько тысяч, мила пролает нее их совместные работы.
И хотя Огюст знал, что Розу огорчал жалкий вид Квартиры, он твердо скачал, что надо довольствоваться этим, и не стал выслушивать никаких жалоб. Ему, как и ей, очень не нравилась их спальня, но он молчал. Крытая материей софа, отпугивавшая своей жесткостью, стояла у стены напротив истертого камина из поддельного, некогда белого мрамора. Остальную меблировку тесной комнаты довершали обшарпанный комод, несколько неудобных стульев и скрипучая деревянная кровать. Но жить было можно – квартира дешевая, есть комнатка для Папы и еще одна для маленького Огюста, кухня и гостиная. Огюст же все время проводил в мастерской. Его следующий шедевр потребует еще больших усилий.

2

Ни один покупатель не стучался в его дверь, несмотря на поддержку Буше и Лекока, но они продолжали уверять, что Огюст одержал победу. Он снял мастерскую на улице Фурно, скорее похожую на сарай, но светлую и просторную, в районе улицы Вожирар, где жили многие скульпторы.
В день, когда он решил перевезти к себе из мастерской Лекока «Бронзовый век» и «Идущего человека», он застал там Буше и Лекока. Буше был возбужден, щеки пылали, глаза блестели.
– Роден, у меня замечательные новости! – воскликнул он.
– И у меня тоже, дорогой друг. Я только что снял мастерскую. На целый год.
– Прекрасно, прекрасно. Но моя новость поважнее.
– Мне принесут публичные извинения?
– Нет, куда важнее. Гийом обещал, что вашу следующую работу Салон примет без единого слова.
– Но у меня нет ничего нового. А «Бронзовый век»?
– Его примут тоже.
– Когда? – спросил Огюст. «Яблоком раздора был „Бронзовый век“, а вовсе не новая работа», – думал он.
– Года через два-три, – сказал Буше, – когда Гийом сочтет, что «Бронзовый век» не вызовет больше никакого шума, его можно будет спокойно выставить.
Огюст упрямо сказал:
– Это слишком долго.
– А когда будет готова ваша новая работа? – настаивал Буше.
– Года через два, – ответил Огюст. Он не станет выставлять ничего другого, пока не выставят «Бронзовый век».
У Буше вытянулось лицо:
– Так не скоро?
– Я еще не начинал. Не выбрал сюжет.
– Печально, очень печально, – вздохнул Буше. – Сейчас самое время говорить о вашей работе. Надо ковать железо, пока горячо. – Битва, возникшая из-за Родена, так увлекла его, что просто обидно не довести дело до победного конца. И вдруг, захваченный родившейся идеей, он оживился и с новым пылом устремился в атаку: – А как насчет «Идущего человека»? Ведь вы его, можно считать, закончили.
– Нет, – сказал Огюст. – Слишком слабы плечи, и ноги надо сделать мускулистее. Есть и другие еще не решенные проблемы. Он совсем не готов. Рабочая модель, и только.
– Но это интересная работа, – вступил в разговор Лекок, который теперь, после ухода на пенсию, в семьдесят один год, вновь вместе с Роденом переживал свои былые сражения – и снова молодел. Он был полон решимости доказать, что все работы скульпторов Школы изящных искусств – за исключением Буше – годятся разве что на свалку, а кому, как не Родену, по плечу это дело. – Немного доделать, Роден, и все в порядке.
Но Огюст твердо стоял на своем. Вся эта спешка угнетала его. После опыта с импровизацией он дал себе слово никогда так не торопиться. Не поспешность, а только постоянный ритм работы приводит к созданию произведения. Ваяние – длительный процесс. День за днем мало-помалу вырисовывались черты нового детища. Огюст все больше убеждался в правильности такого подхода. Окончательное завершение требовало долгих раздумий, поисков, полной самоотдачи.
– Если будете тянуть, – нетерпеливо предупредил его Буше, – вас могут и позабыть.
Огюст почувствовал себя загнанным в тупик. Даже друзья не дают пощады.
– Вы теперь займетесь только собственной работой, не так ли? – спросил Лекок.
– Да.
Лекок продолжал:
– Тогда никак нельзя упускать возможности выставить «Идущего человека».
– А я и не хочу. Пусть сначала выставят «Бронзовый век».
Лекок устало вздохнул и сказал: – Ну а если это заказ?
– Им придется подождать, – ответил Огюст.
– И сколько же? – спросил Лекок.
– Пока я не решу, как завершить эту работу. Ведь так вы меня учили, мэтр.
– Я вас учил одному-смотреть на все своими глазами.
– И я благодарен вам за это, мэтр.
– Я вам больше не учитель. – Лекок резко повернулся, отошел к окну и сердито уставился на улицу.
Огюст поспешно подошел к нему.'– Простите меня, мосье Лекок.
– За что? За то, что ученик превзошел учителя? Огюст сказал:
– Я многим обязан вам.
– Чем же?
– Вы научили меня работать так, как велит сердце. Статуя должна расти медленно, как дерево. Процесс созидания скульптуры не короткое цветение, а долгий труд садовника. Я поторопился с «Бронзовым веком». И он получился почти что декоративным.
Буше спросил:
– А долго вы над ним работали?
– Полтора года, но я вложил в него всю душу. – Если вы когда-либо получите государственный заказ, не ждите от них такого терпения.
– А разве мне дают заказ? – прямо спросил Огюст.
– Гийом обещал.
– Обещал что? Что они обеспечат благоприятные отзывы, продажу?
– Никто не может давать такие обещания, – сказал Буше. – И все же, если такое важное лицо, как Гийом, дает слово, что ваша следующая работа будет выставлена…
– Нет-нет, Буше, – перебил его Огюст. – Простите меня, дорогой друг, я очень благодарен вам за помощь, но я больше никогда не буду спешить.
– Спешить? – Буше был раздражен. – Дорогой Роден, неужели вы не воспользуетесь таким случаем из-за сугубо личных чувств?
Неправда, сердито подумал Огюст. Что касается «Идущего человека» или его новой работы, то чувства тут ни при чем. Все дело в «Бронзовом веке». Он взволнованно указал на статую и воскликнул:
– Какой толк в новой работе для Салона, если они не хотят экспонировать «Бронзовый век»! Я не хочу, чтобы его выставили через два, через три года, я хочу сейчас! Разумным надо быть, но дураком – нет! Не хочу я начинать все сначала. Зачем мне для них трудиться, раз они отвергают мою лучшую работу? Я отдал ей все силы без остатка, а они говорят, что она не годится. А не годится, так на большее я и не способен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72