Тот смерил взглядом клинок, прижатый босой ступней к земле, быстрыми ртутными шариками капающую с моих пальцев кровь… – и развернулся, уже через три шага растворившись в ночи.
Головокружение, на пару с нечеловеческой усталостью из-за практически опустошенной ауры, набросилось с новой силой. Не удержавшись на ногах, я плюхнулась на землю, тупо глядя в одну точку и совсем не думая, что Вирд вполне мог где-нибудь притаиться, чтобы вернуться, как только я расслаблюсь… Впрочем, к счастью на такое ему ума и не хватило…
Придя в себя только минут через десять, я первым делом осмотрела руку. Ничего страшного в общем-то: пара заклинаний, мазь перевязка – и через три дня даже не вспомню. Могло бы быть намного хуже: руки мага – одна из самых необходимых и наиболее подвижных частей тела. Что было бы, повреди я сухожилия, – страшно представить.
Меч я растворила в воздухе, клинок Вирда просто зашвырнула за ближайший забор: смотреть на него сил не было. Больше всего хотелось перекинуться в кошку, прокрасться огородами в дом и развалиться спать на постели, даже не меняя мохнатохвостого облика…
«А Кидранн?!!»
Что Кидранн?!
«К твоему сведению, он все еще лежит без сознания!»
Вот и пусть лежит, трус позорный!
«А толку тогда было все это затевать?!»
Ладно, ладно…
Ведьмы – не тонут! Ведьмы – измеряют глубину!!!
Отвесив Кирну пару душевных пощечин и обнаружив, что никакого результата, кроме морального удовлетворения, это не приносит, я с тихой руганью (на громкую уже попросту не оставалось сил) одной рукой взвалила его на плечо (тот еще был спектакль!), предварительно истратив остатки сил на уменьшение веса в несколько раз, и потащила домой.
Прохожим, ненароком заметившим ночью нагую, перемазанную своей и чужой кровью, растрепанную ведьму, со злобным рычанием волокущую куда-то бездыханное тело, оставалось только посочувствовать…
Прежде чем облагодетельствовать мой организм, женьшеню выпала великая честь привести в сознание Кидранна. Ибо ничего более резко пахнущего у меня под рукой не было, а оставлять его в обмороке до утра я побоялась.
Парень недовольно сморщил нос, отворачивая голову от смоченной ватки, промычал что-то нечленораздельное, но явно неприличное. Я мстительно (по официальной версии – на всякий случаи) протерла ему настойкой виски и запястья и, убедившись, что в скором времени подопечный соизволит вернуться в сей бренный мир, ушла в комнату – смывать кровь, перевязывать жутко ноющую руку и одеваться.
Вода в бадье, приготовленной для моего омовения часа два назад, безнадежно остыла, но привередничать не приходилось. Подогреть ее я тоже не могла, и без того ощущая, как пол медленно колышется под ногами от перерасхода энергии. Еще немного – и женьшенем будут пользовать меня…
Осторожно опущенную в лохань руку защипало с неимоверной силой, словно там была не обычная вода комнатной температуры, а концентрированная кислота. К горлу снова подкатила тяжелая тошнота. С трудом удержавшись от вопля, я сцепила зубы и быстрыми легкими движениями смыла с ладони запекшиеся сгустки крови, стараясь не повредить еще только-только начавшую образовываться тонкую корочку. На глаза непроизвольно навернулись злые колючие слезы. Я, упрямо вытерев их тыльной стороной здоровой руки, легонько промокнула ладонь мягкой тряпицей, оставив на белой ткани кровавый отпечаток. С трудом распустив шнурок сумки, отыскала в ней мазь и зубами свинтила невкусную крышечку.
Юггр мамрахх продзань!!!
Никогда мне не быть целительницей: равнодушно накладывать мазь на поврежденную кожу, попутно вспоминая побочные свойства, а не приплясывая с подвываниями и тряся кистью, – это выше моих сил. Перевязать ладонь удалось с первого раза, и даже не слишком позорно. А те три свисающих кончика вообще почти незаметно… Тая, ты бы мной гордилась!!!
Искренне понадеявшись, что мазь, как ей и предписано в инструкции, «снимет к утру любую боль», я с тихими постанываниями смыла с себя потеки крови, вытерлась мягкой простыней и накинула теплый махровый халат. Неудержимо захотелось залезть в кровать, свернуться калачиком, закрыть глаза и заснуть, как кошка у камина…
Тяжелый день давал о себе знать головной болью и до предела напряженными нервами. Русло реки Усталость, перерезав течением смутную вереницу рутины, захлебнулось половодьем. Кое-как добравшись до кровати, я плюхнулась поверх одеяла, зябко подтянула колени к груди и пообещала, что до утра меня ни один некромант не поднимет…
Дверь скрипнула, приоткрывшись меньше чем на четверть. Интересно, это Кидранн бережет мой покой (притащив сюда горящую свечу!) или просто еще не определился, стоит ли отрывать меня от дел государственной важности ради очередной ерунды?
Решившись, Кирн вдруг пинком распахнул дверь, отчаянно заорав:
– Кто ты такая?!
В голове что-то хрупнуло, потемнело от разорвавшего и без того призрачное равновесие вопля. Перед глазами затрепыхалось багровое марево, я со всхлипом вдохнула, судорожно впившись ногтями в ладони и взвыла уже в голос, когда левую руку электрическим разрядом прошила болевая судорога.
Способность слышать вернулась через полминуты, видеть – еще позже. Впрочем, лучше бы не возвращалась: увидеть у себя перед носом взведенный арбалет со стрелой, дрожащей почище щенячьего хвоста в морозы, – невелика радость.
Кидранн, испуганный до смерти и собственным безумием, и моей более чем нетипичной реакцией на простой, казалось бы, вопрос, уже неуверенно переминался с ноги на ногу, отступив на шаг назад.
– Уходи, – невнятно прошелестела я, бессильно откидываясь назад, на подушки.
– Не уйду, – уже на порядок тише, но с нескрываемым возмущением отозвался Кирн. – Пока ты мне все не объяснишь!
Я чуть не расплакалась. Мало того, что я из-за него вот уже три дня почти не сплю по ночам, срываю планы государственных переворотов, берегу его мужское достоинство, тратя собственную косметику на камуфляжные синяки, иду на контакт с какими-то странными личностями, падаю с крыш, зарабатываю себе воспаление легких, трачу йырову тучу энергии, не давая безголовому подопечному погибнуть во время очередного сумасбродства, сражаюсь со вчетверо превышающим численностью противником, не жалея собственной шкуры, тащу его на закорках домой, падая с ног от усталости, привожу в сознание (и зачем оно мне надо было, спрашивается?!) собственной настойкой – теперь ему еще и все объясни, расскажи да покажи!
– УХОДИ!!! – Как ни малы затраты энергии на голосовые эффекты, а в голове снова будто в набат ударили. Эхо разошлось кругами боли…
Кирн горько усмехнулся, вдруг опуская арбалет:
– И откуда мне знать, что ты не убьешь меня во сне?
Сил злиться не было. Объяснять ему его тупость по пунктам – тоже. Даже говорила я с трудом… Бесцветным от усталости голосом:
– Куда проще и удобней это было сделать там, у «высотки», не утруждая себя переноской твоего отнюдь не бесплотного тела сюда. Но почему-то я этого не сделала. И уже жалею…
Не знаю, как насчет всей фразы, но вот в последнее предложение он уверовал сразу, заторопившись к выходу. И, разумеется, споткнувшись на пороге! Арбалет неловко зацепился за дверь, ехидно тренькнув болтом…
Увидев, как я с закрытыми глазами машинально сцапала болт в воздухе, позеленевший от ужаса Кирн испарился в мгновение ока.
Несмотря на нечеловеческую усталость в теле и мозгу, сон не шел. Океан забытья равнодушно мыл песок побережья, изредка облизывая мои босые ступни и отступая на два шага назад, едва я пыталась приблизиться на один. После часа такого лежания меня сковала не то чтобы дрема, но какое-то душное тягостное состояние, нависшее стеклянным куполом и рассыпавшееся острыми царапающими осколками при любой мысли или намеке на движение.
Во рту пересохло, кровь перестала стучать в висках, сменившись отупляющей, ноющей, как Тая над фолиантом по нежитеведению, болью. Ладонь больше не вздрагивала огретой по загривку собакой при любом прикосновении – она просто онемела. То ли от чересчур давящей повязки, то ли так сказывалось действие мази.
Промучившись так еще с полчасика, я поняла, что заснуть мне сегодня не суждено. И, решив, что состояние полупьяного, отупленного восприятия мира как нельзя больше подходит, чтобы подумать, кое-как встала, нащупала халат, дошла по темноте до двери, сбивая по пути все, что попадалось. Мысль сузить зрачки, переключившись на ночное кошачье зрение, даже не пришла в голову: наверное, последняя была слишком занята тщетной попыткой проверить, все ли свои части я подняла с кровати.
Впрочем, стоять мне понравилось больше, чем лежать: вестибулярный аппарат, со вздохом придя к выводу, что без него мне сейчас никак не обойтись, перестал нагло отлынивать от своих прямых обязанностей, и ощущение бесконечного сплава на плоту по горной реке исчезло, притупившись и отступив на второй план.
Дверь я, в отличие от Кирна, открыла бесшумно.
В комнате горела свеча, растаяв белым воском почти наполовину. Кирн, вопреки ожиданиям, не спал, а лежал одетым на кровати. Рядом покоился давешний арбалет – пока, к счастью, без заряда. Видимо, до парня дошло, что этак он и себя застрелить может ненароком.
– Кто здесь? – настороженно спросил он, мигом подскочив и с подозрением уставившись на мою тень.
– Твой глюк, – обреченно ответила я.
– А-а-аа, – понятливо протянул парень. И замолк, боясь помешать Его Превосходительству Глюку.
Я с сомнением покосилась обратно на дверь, вздохнула…
А какая, собственно, разница? Объяснять все равно придется: не сейчас – так утром. И почему бы не разделаться с неприятными делами немедленно, когда хуже уже быть не может, а значит, я имею полное право рассчитывать на лучшее?!!
И, ничтоже сумняшеся, я плюхнулась в кресло. Перед глазами привычно потемнело.
– Ну и чего не спишь?
Кирн, ничуть не удивившись метаморфозе, превратившей его личный глюк в его же личную ингру, помолчал, подбирая слова. И на всякий случай отодвинув подальше арбалет, решился:
– Думаю.
– Похвально, – усмехнулась я. – И о чем же, позволь спросить?
Парень снова замолчал, рассеянно скатывая расплавленный воск в шарик. Неуверенно пожал плечами:
– О жизни.
Я горько усмехнулась:
– Не надо думать о жизни. Надо ЖИТЬ.
– Ну тогда не знаю… Обо всем понемножку. О себе. О тебе. О дяде. О том, что было сегодняшним вечером.
– И что же, по твоему мнению, произошло сегодняшним вечером?
Он поднял на меня непривычно серьезные глаза:
– Меня чуть не убили.
– Не думаю, – нарочито беспечно отозвалась я. – Ты чуть не убился, когда залез на «высотку», – вот это да. Там мне было слишком сложно тебе помогать. А вот покушение они организовали совершенно головотяпски: ты мог пять раз сбежать, даже если бы я не стала с ними драться, а просто отвлекла на время.
– Но я бы не сбежал, ингра, – с нажимом повторил он. – Ты видела, что там было.
– Видела, – равнодушно пожав плечами, подтвердила я. – Но кто знает, что было бы, сложись все чуть-чуть иначе? Организм, даже человеческий, – штука тонкая, умеющая так мобилизоваться в крайней ситуации, что просто диву потом даешься! – Я возвысила голос, не давая себя перебить: – А ты увидел, что я там – значит, ситуация под контролем, вот и предпочел преспокойно полежать в обмороке.
Судя по лицу Кирна, мое объяснение-оправдание ничуть его не убедило, но спорить не стал. Хотя бы из вежливости. Ибо спорить с умирающими – кощунство, а вид у меня наверняка ничуть не лучше, чем у свежего трупа.
Да и зачем я, собственно, пытаюсь его оправдать? Пусть себе думает, что он виноват во всем и вся. Тем паче что это не так уж далеко от истины. На кой йыр мне понадобилось говорить, что это все – просто неудачные обстоятельства?
Не надейтесь: отнюдь не по доброте душевной или из желания помочь ближнему своему. Просто я не переношу мужского нытья. Если начинают плакаться мужчины, то что остается женщинам?
– Зачем им это понадобилось? – глухо стенал между тем Кирн. – Что я им такого сделал?
– Ты сделал все, что от тебя требовалось, вот и все, – фыркнула я. Поморщилась, отцепляя от волос запутавшуюся в прядке сережку. Та благодарно звякнула медными лепестками. – А ненужных свидетелей убирают с дороги. На всякий случай. Вдруг чего-нибудь…
Кидранн поднял на меня недоуменные глаза:
– А что я такого сделал?
– Да ничего такого. Просто выложил им на блюдечке график присутствия и отсутствия Ликарта в доме.
– Они спрашивали о короле! А не о дяде! – встревоженно возразил тот.
– Не сомневаюсь. По-моему, я как-то уже говорила, что задавать вопросы – это искусство.
– Ну и что?
– Ну и то!!! – раздраженно огрызнулась я, не желая продолжать эту тему.
– Ладно, – подумав, согласился Кирн. – А зачем тогда им знать, когда мой дядя дома, а когда – нет?
– Затем, что он министр финансов.
– Они что, думают, что все государственные финансы лежат у него дома?!! – рассмеялся Кирн.
М-да, ночь для него – не самое лучшее время для мыслительной работы…
– Нет, – с выражением крайнего сочувствия на лице к сирым, убогим и на головку тронутым отозвалась я. – Просто им надо его убить, чтобы посадить в кресло министра своего ставленника. А засаду проще всего устроить в доме!
– Почему ты не сказала мне сразу?! – завопил он, даже не подумав ни секунды. Дивная способность за одно мгновение находить, на кого можно спихнуть всю вину!
– А ты спрашивал? – резонно возразила я, глубоким вдохом отгоняя головокружение.
– Ты не имела права утаивать от меня ТАКОЕ! – продолжал гнуть свое Кирн.
– Да ну? – Я скептически вздернула бровь. – В обязанности ингры входит защита Заказанного от любых материальных повреждений. О его родственниках и близких в договоре нет ни слова.
Кирн вдруг резко наклонился вперед:
– А ты всегда делаешь только то, что предписывает договор, – и ни на пядь больше?!
– Смотря с кем я его заключила.
Парень растерялся. Недоуменно нахмурил брови, пожевал губы, но не выдержал:
– В смысле?
Я поудобнее устроилась в кресле, запахнула плотнее халат и не спеша начала:
– А зачем мне было это делать? И что бы я услышала в ответ? Сначала возмущенный вопль: «Как ты смела за мной следить?!» Потом еще более гневное: «Ты не знаешь моих друзей и не смей обвинять их!» А в итоге ты бы мне не поверил, я бы, раздраженная точно перестала делать хоть что-нибудь сверх условий договора – и конец был бы, уверяю, самый что ни на есть печальный.
Кирн, не споря больше, горько усмехнулся:
– А что изменилось сейчас?
– Для начала, полагаю, ты мне все-таки поверишь. Потому что с пеной у рта отстаивать невиновность тех, кто несколько часов назад тебя чуть не отправил в иной, счастливый, мир, будет только полный идиот.
– А если я он и есть?
– Не стану спорить. Тем более кто еще мог ввязаться в банду, разрабатывающую план убийства его собственного родственника!
– Не сыпь мне соль на рану! – горестно провыл он.
– Еще и не начинала, – пожав плечами, отозвалась я.
Мы помолчали. Свеча догорела, пришлось поставить новую. Хотя по мне – так темнота разговору совсем не мешает. Даже наоборот: знание, что собеседник не видит твоего лица, развязывает язык.
– И что теперь делать? – тихо заговорил снова Кирн.
– Да ничего страшного и особенного, – поморщилась я. – Пойти завтра к Ликарту и все объяснить.
– ВСЕ??? – испуганно возопил Кирн.
– А ты хочешь, как маленький, соврать, что это – не ты, а оно само непонятно как разбилось?
На Кидранна стало жалко смотреть. Губы жалобно скривились, глаза смотрели в пол… Ни дать ни взять – нашкодивший сорванец. Да, тяжко, тяжко платить по счетам. Тем более – таким глупым.
– Ладно, – вздохнул он так тяжело, словно я только что огласила смертный приговор.
– Вот и чудно, – кивнула я, потягиваясь. И снова зашипела: по вискам будто огненной плетью хлестнуло.
– Ты чего? – нахмурился он.
– Да так… Голова очень сильно болит.
– Это из-за меня? – полуутвердительно сказал он. Я философски усмехнулась.
Ну из-за тебя. Ну и что? У меня работа такая. За которую ты, точнее – твой дядя, мне платит. И нечего тут сидеть, словно виноватый щенок. Еще извиняться бы начал!
Впрочем, зря надеялась. Кидранна интересовал совсем другой вопрос:
– Слушай, если это так сложно – зачем ты вообще стала ингрой?
Хоро-о-о-о-о-оший вопрос!!!! Тем паче что как раз ингрой-то я и не являюсь… Но разве об этом стоит распространяться?
– Видишь ли, ингра – это не просто профессия, – осторожно начала я. – Это мироощущение, отношение к людям, поведение. Жизнь, одним словом. Жизнь воительницы-одиночки, не считающейся ни с кем и ни с чем, кроме собственного устава и временного договора. Это сложно объяснить…
– Мужика тебе надо, короче, – резко перебил вдруг Кидранн. Как мечом разрубил.
Ну на-а-адо же, какие мы умные!!! И разбегающиеся во все стороны переулки лабиринта Жизни знаем как свои пять пальцев!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Головокружение, на пару с нечеловеческой усталостью из-за практически опустошенной ауры, набросилось с новой силой. Не удержавшись на ногах, я плюхнулась на землю, тупо глядя в одну точку и совсем не думая, что Вирд вполне мог где-нибудь притаиться, чтобы вернуться, как только я расслаблюсь… Впрочем, к счастью на такое ему ума и не хватило…
Придя в себя только минут через десять, я первым делом осмотрела руку. Ничего страшного в общем-то: пара заклинаний, мазь перевязка – и через три дня даже не вспомню. Могло бы быть намного хуже: руки мага – одна из самых необходимых и наиболее подвижных частей тела. Что было бы, повреди я сухожилия, – страшно представить.
Меч я растворила в воздухе, клинок Вирда просто зашвырнула за ближайший забор: смотреть на него сил не было. Больше всего хотелось перекинуться в кошку, прокрасться огородами в дом и развалиться спать на постели, даже не меняя мохнатохвостого облика…
«А Кидранн?!!»
Что Кидранн?!
«К твоему сведению, он все еще лежит без сознания!»
Вот и пусть лежит, трус позорный!
«А толку тогда было все это затевать?!»
Ладно, ладно…
Ведьмы – не тонут! Ведьмы – измеряют глубину!!!
Отвесив Кирну пару душевных пощечин и обнаружив, что никакого результата, кроме морального удовлетворения, это не приносит, я с тихой руганью (на громкую уже попросту не оставалось сил) одной рукой взвалила его на плечо (тот еще был спектакль!), предварительно истратив остатки сил на уменьшение веса в несколько раз, и потащила домой.
Прохожим, ненароком заметившим ночью нагую, перемазанную своей и чужой кровью, растрепанную ведьму, со злобным рычанием волокущую куда-то бездыханное тело, оставалось только посочувствовать…
Прежде чем облагодетельствовать мой организм, женьшеню выпала великая честь привести в сознание Кидранна. Ибо ничего более резко пахнущего у меня под рукой не было, а оставлять его в обмороке до утра я побоялась.
Парень недовольно сморщил нос, отворачивая голову от смоченной ватки, промычал что-то нечленораздельное, но явно неприличное. Я мстительно (по официальной версии – на всякий случаи) протерла ему настойкой виски и запястья и, убедившись, что в скором времени подопечный соизволит вернуться в сей бренный мир, ушла в комнату – смывать кровь, перевязывать жутко ноющую руку и одеваться.
Вода в бадье, приготовленной для моего омовения часа два назад, безнадежно остыла, но привередничать не приходилось. Подогреть ее я тоже не могла, и без того ощущая, как пол медленно колышется под ногами от перерасхода энергии. Еще немного – и женьшенем будут пользовать меня…
Осторожно опущенную в лохань руку защипало с неимоверной силой, словно там была не обычная вода комнатной температуры, а концентрированная кислота. К горлу снова подкатила тяжелая тошнота. С трудом удержавшись от вопля, я сцепила зубы и быстрыми легкими движениями смыла с ладони запекшиеся сгустки крови, стараясь не повредить еще только-только начавшую образовываться тонкую корочку. На глаза непроизвольно навернулись злые колючие слезы. Я, упрямо вытерев их тыльной стороной здоровой руки, легонько промокнула ладонь мягкой тряпицей, оставив на белой ткани кровавый отпечаток. С трудом распустив шнурок сумки, отыскала в ней мазь и зубами свинтила невкусную крышечку.
Юггр мамрахх продзань!!!
Никогда мне не быть целительницей: равнодушно накладывать мазь на поврежденную кожу, попутно вспоминая побочные свойства, а не приплясывая с подвываниями и тряся кистью, – это выше моих сил. Перевязать ладонь удалось с первого раза, и даже не слишком позорно. А те три свисающих кончика вообще почти незаметно… Тая, ты бы мной гордилась!!!
Искренне понадеявшись, что мазь, как ей и предписано в инструкции, «снимет к утру любую боль», я с тихими постанываниями смыла с себя потеки крови, вытерлась мягкой простыней и накинула теплый махровый халат. Неудержимо захотелось залезть в кровать, свернуться калачиком, закрыть глаза и заснуть, как кошка у камина…
Тяжелый день давал о себе знать головной болью и до предела напряженными нервами. Русло реки Усталость, перерезав течением смутную вереницу рутины, захлебнулось половодьем. Кое-как добравшись до кровати, я плюхнулась поверх одеяла, зябко подтянула колени к груди и пообещала, что до утра меня ни один некромант не поднимет…
Дверь скрипнула, приоткрывшись меньше чем на четверть. Интересно, это Кидранн бережет мой покой (притащив сюда горящую свечу!) или просто еще не определился, стоит ли отрывать меня от дел государственной важности ради очередной ерунды?
Решившись, Кирн вдруг пинком распахнул дверь, отчаянно заорав:
– Кто ты такая?!
В голове что-то хрупнуло, потемнело от разорвавшего и без того призрачное равновесие вопля. Перед глазами затрепыхалось багровое марево, я со всхлипом вдохнула, судорожно впившись ногтями в ладони и взвыла уже в голос, когда левую руку электрическим разрядом прошила болевая судорога.
Способность слышать вернулась через полминуты, видеть – еще позже. Впрочем, лучше бы не возвращалась: увидеть у себя перед носом взведенный арбалет со стрелой, дрожащей почище щенячьего хвоста в морозы, – невелика радость.
Кидранн, испуганный до смерти и собственным безумием, и моей более чем нетипичной реакцией на простой, казалось бы, вопрос, уже неуверенно переминался с ноги на ногу, отступив на шаг назад.
– Уходи, – невнятно прошелестела я, бессильно откидываясь назад, на подушки.
– Не уйду, – уже на порядок тише, но с нескрываемым возмущением отозвался Кирн. – Пока ты мне все не объяснишь!
Я чуть не расплакалась. Мало того, что я из-за него вот уже три дня почти не сплю по ночам, срываю планы государственных переворотов, берегу его мужское достоинство, тратя собственную косметику на камуфляжные синяки, иду на контакт с какими-то странными личностями, падаю с крыш, зарабатываю себе воспаление легких, трачу йырову тучу энергии, не давая безголовому подопечному погибнуть во время очередного сумасбродства, сражаюсь со вчетверо превышающим численностью противником, не жалея собственной шкуры, тащу его на закорках домой, падая с ног от усталости, привожу в сознание (и зачем оно мне надо было, спрашивается?!) собственной настойкой – теперь ему еще и все объясни, расскажи да покажи!
– УХОДИ!!! – Как ни малы затраты энергии на голосовые эффекты, а в голове снова будто в набат ударили. Эхо разошлось кругами боли…
Кирн горько усмехнулся, вдруг опуская арбалет:
– И откуда мне знать, что ты не убьешь меня во сне?
Сил злиться не было. Объяснять ему его тупость по пунктам – тоже. Даже говорила я с трудом… Бесцветным от усталости голосом:
– Куда проще и удобней это было сделать там, у «высотки», не утруждая себя переноской твоего отнюдь не бесплотного тела сюда. Но почему-то я этого не сделала. И уже жалею…
Не знаю, как насчет всей фразы, но вот в последнее предложение он уверовал сразу, заторопившись к выходу. И, разумеется, споткнувшись на пороге! Арбалет неловко зацепился за дверь, ехидно тренькнув болтом…
Увидев, как я с закрытыми глазами машинально сцапала болт в воздухе, позеленевший от ужаса Кирн испарился в мгновение ока.
Несмотря на нечеловеческую усталость в теле и мозгу, сон не шел. Океан забытья равнодушно мыл песок побережья, изредка облизывая мои босые ступни и отступая на два шага назад, едва я пыталась приблизиться на один. После часа такого лежания меня сковала не то чтобы дрема, но какое-то душное тягостное состояние, нависшее стеклянным куполом и рассыпавшееся острыми царапающими осколками при любой мысли или намеке на движение.
Во рту пересохло, кровь перестала стучать в висках, сменившись отупляющей, ноющей, как Тая над фолиантом по нежитеведению, болью. Ладонь больше не вздрагивала огретой по загривку собакой при любом прикосновении – она просто онемела. То ли от чересчур давящей повязки, то ли так сказывалось действие мази.
Промучившись так еще с полчасика, я поняла, что заснуть мне сегодня не суждено. И, решив, что состояние полупьяного, отупленного восприятия мира как нельзя больше подходит, чтобы подумать, кое-как встала, нащупала халат, дошла по темноте до двери, сбивая по пути все, что попадалось. Мысль сузить зрачки, переключившись на ночное кошачье зрение, даже не пришла в голову: наверное, последняя была слишком занята тщетной попыткой проверить, все ли свои части я подняла с кровати.
Впрочем, стоять мне понравилось больше, чем лежать: вестибулярный аппарат, со вздохом придя к выводу, что без него мне сейчас никак не обойтись, перестал нагло отлынивать от своих прямых обязанностей, и ощущение бесконечного сплава на плоту по горной реке исчезло, притупившись и отступив на второй план.
Дверь я, в отличие от Кирна, открыла бесшумно.
В комнате горела свеча, растаяв белым воском почти наполовину. Кирн, вопреки ожиданиям, не спал, а лежал одетым на кровати. Рядом покоился давешний арбалет – пока, к счастью, без заряда. Видимо, до парня дошло, что этак он и себя застрелить может ненароком.
– Кто здесь? – настороженно спросил он, мигом подскочив и с подозрением уставившись на мою тень.
– Твой глюк, – обреченно ответила я.
– А-а-аа, – понятливо протянул парень. И замолк, боясь помешать Его Превосходительству Глюку.
Я с сомнением покосилась обратно на дверь, вздохнула…
А какая, собственно, разница? Объяснять все равно придется: не сейчас – так утром. И почему бы не разделаться с неприятными делами немедленно, когда хуже уже быть не может, а значит, я имею полное право рассчитывать на лучшее?!!
И, ничтоже сумняшеся, я плюхнулась в кресло. Перед глазами привычно потемнело.
– Ну и чего не спишь?
Кирн, ничуть не удивившись метаморфозе, превратившей его личный глюк в его же личную ингру, помолчал, подбирая слова. И на всякий случай отодвинув подальше арбалет, решился:
– Думаю.
– Похвально, – усмехнулась я. – И о чем же, позволь спросить?
Парень снова замолчал, рассеянно скатывая расплавленный воск в шарик. Неуверенно пожал плечами:
– О жизни.
Я горько усмехнулась:
– Не надо думать о жизни. Надо ЖИТЬ.
– Ну тогда не знаю… Обо всем понемножку. О себе. О тебе. О дяде. О том, что было сегодняшним вечером.
– И что же, по твоему мнению, произошло сегодняшним вечером?
Он поднял на меня непривычно серьезные глаза:
– Меня чуть не убили.
– Не думаю, – нарочито беспечно отозвалась я. – Ты чуть не убился, когда залез на «высотку», – вот это да. Там мне было слишком сложно тебе помогать. А вот покушение они организовали совершенно головотяпски: ты мог пять раз сбежать, даже если бы я не стала с ними драться, а просто отвлекла на время.
– Но я бы не сбежал, ингра, – с нажимом повторил он. – Ты видела, что там было.
– Видела, – равнодушно пожав плечами, подтвердила я. – Но кто знает, что было бы, сложись все чуть-чуть иначе? Организм, даже человеческий, – штука тонкая, умеющая так мобилизоваться в крайней ситуации, что просто диву потом даешься! – Я возвысила голос, не давая себя перебить: – А ты увидел, что я там – значит, ситуация под контролем, вот и предпочел преспокойно полежать в обмороке.
Судя по лицу Кирна, мое объяснение-оправдание ничуть его не убедило, но спорить не стал. Хотя бы из вежливости. Ибо спорить с умирающими – кощунство, а вид у меня наверняка ничуть не лучше, чем у свежего трупа.
Да и зачем я, собственно, пытаюсь его оправдать? Пусть себе думает, что он виноват во всем и вся. Тем паче что это не так уж далеко от истины. На кой йыр мне понадобилось говорить, что это все – просто неудачные обстоятельства?
Не надейтесь: отнюдь не по доброте душевной или из желания помочь ближнему своему. Просто я не переношу мужского нытья. Если начинают плакаться мужчины, то что остается женщинам?
– Зачем им это понадобилось? – глухо стенал между тем Кирн. – Что я им такого сделал?
– Ты сделал все, что от тебя требовалось, вот и все, – фыркнула я. Поморщилась, отцепляя от волос запутавшуюся в прядке сережку. Та благодарно звякнула медными лепестками. – А ненужных свидетелей убирают с дороги. На всякий случай. Вдруг чего-нибудь…
Кидранн поднял на меня недоуменные глаза:
– А что я такого сделал?
– Да ничего такого. Просто выложил им на блюдечке график присутствия и отсутствия Ликарта в доме.
– Они спрашивали о короле! А не о дяде! – встревоженно возразил тот.
– Не сомневаюсь. По-моему, я как-то уже говорила, что задавать вопросы – это искусство.
– Ну и что?
– Ну и то!!! – раздраженно огрызнулась я, не желая продолжать эту тему.
– Ладно, – подумав, согласился Кирн. – А зачем тогда им знать, когда мой дядя дома, а когда – нет?
– Затем, что он министр финансов.
– Они что, думают, что все государственные финансы лежат у него дома?!! – рассмеялся Кирн.
М-да, ночь для него – не самое лучшее время для мыслительной работы…
– Нет, – с выражением крайнего сочувствия на лице к сирым, убогим и на головку тронутым отозвалась я. – Просто им надо его убить, чтобы посадить в кресло министра своего ставленника. А засаду проще всего устроить в доме!
– Почему ты не сказала мне сразу?! – завопил он, даже не подумав ни секунды. Дивная способность за одно мгновение находить, на кого можно спихнуть всю вину!
– А ты спрашивал? – резонно возразила я, глубоким вдохом отгоняя головокружение.
– Ты не имела права утаивать от меня ТАКОЕ! – продолжал гнуть свое Кирн.
– Да ну? – Я скептически вздернула бровь. – В обязанности ингры входит защита Заказанного от любых материальных повреждений. О его родственниках и близких в договоре нет ни слова.
Кирн вдруг резко наклонился вперед:
– А ты всегда делаешь только то, что предписывает договор, – и ни на пядь больше?!
– Смотря с кем я его заключила.
Парень растерялся. Недоуменно нахмурил брови, пожевал губы, но не выдержал:
– В смысле?
Я поудобнее устроилась в кресле, запахнула плотнее халат и не спеша начала:
– А зачем мне было это делать? И что бы я услышала в ответ? Сначала возмущенный вопль: «Как ты смела за мной следить?!» Потом еще более гневное: «Ты не знаешь моих друзей и не смей обвинять их!» А в итоге ты бы мне не поверил, я бы, раздраженная точно перестала делать хоть что-нибудь сверх условий договора – и конец был бы, уверяю, самый что ни на есть печальный.
Кирн, не споря больше, горько усмехнулся:
– А что изменилось сейчас?
– Для начала, полагаю, ты мне все-таки поверишь. Потому что с пеной у рта отстаивать невиновность тех, кто несколько часов назад тебя чуть не отправил в иной, счастливый, мир, будет только полный идиот.
– А если я он и есть?
– Не стану спорить. Тем более кто еще мог ввязаться в банду, разрабатывающую план убийства его собственного родственника!
– Не сыпь мне соль на рану! – горестно провыл он.
– Еще и не начинала, – пожав плечами, отозвалась я.
Мы помолчали. Свеча догорела, пришлось поставить новую. Хотя по мне – так темнота разговору совсем не мешает. Даже наоборот: знание, что собеседник не видит твоего лица, развязывает язык.
– И что теперь делать? – тихо заговорил снова Кирн.
– Да ничего страшного и особенного, – поморщилась я. – Пойти завтра к Ликарту и все объяснить.
– ВСЕ??? – испуганно возопил Кирн.
– А ты хочешь, как маленький, соврать, что это – не ты, а оно само непонятно как разбилось?
На Кидранна стало жалко смотреть. Губы жалобно скривились, глаза смотрели в пол… Ни дать ни взять – нашкодивший сорванец. Да, тяжко, тяжко платить по счетам. Тем более – таким глупым.
– Ладно, – вздохнул он так тяжело, словно я только что огласила смертный приговор.
– Вот и чудно, – кивнула я, потягиваясь. И снова зашипела: по вискам будто огненной плетью хлестнуло.
– Ты чего? – нахмурился он.
– Да так… Голова очень сильно болит.
– Это из-за меня? – полуутвердительно сказал он. Я философски усмехнулась.
Ну из-за тебя. Ну и что? У меня работа такая. За которую ты, точнее – твой дядя, мне платит. И нечего тут сидеть, словно виноватый щенок. Еще извиняться бы начал!
Впрочем, зря надеялась. Кидранна интересовал совсем другой вопрос:
– Слушай, если это так сложно – зачем ты вообще стала ингрой?
Хоро-о-о-о-о-оший вопрос!!!! Тем паче что как раз ингрой-то я и не являюсь… Но разве об этом стоит распространяться?
– Видишь ли, ингра – это не просто профессия, – осторожно начала я. – Это мироощущение, отношение к людям, поведение. Жизнь, одним словом. Жизнь воительницы-одиночки, не считающейся ни с кем и ни с чем, кроме собственного устава и временного договора. Это сложно объяснить…
– Мужика тебе надо, короче, – резко перебил вдруг Кидранн. Как мечом разрубил.
Ну на-а-адо же, какие мы умные!!! И разбегающиеся во все стороны переулки лабиринта Жизни знаем как свои пять пальцев!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52