Он ощущал тошноту и головокружение. Бет крепко держала его за руку, унимая его непроизвольную дрожь и слезы. Когда она ослабила хватку, рука онемела и покрылась синяками под перчаткой от давления ее собственного невысказанного горя. С мукой, которая всегда так легко возвращается, он вспомнил замечание соседа насчет Бет: «Странный ребенок. С виду не скажешь, что она такая бесчувственная».
Слезы подступили к его глазам. Он услышал эхо слов, которые хотел, но не мог произнести тогда:
«Ты ничего не знаешь! Ты вообще не знаешь мою сестру!»
Лок смахнул слезы и подавил воспоминания привычными усилиями рассудка. Большинство приехавших на похороны были незнакомы и ему, и Бет. Губернатор штата и его пухлая жена, знаменитости Феникса, те, кто пользовался благотворительной помощью Фонда Грейнджера, бизнесмены, какие-то люди из правительства, сенатор штата со своей любовницей, несколько человек из Трейнджер Текнолоджиз", которых он видел в вирджинском доме. Ряды незнакомых лиц, словно нанятых для представления «Похорон Года» на развороте светской хроники.
Блики света играли на ветровых стеклах автомобилей, взбиравшихся по склону горы Кэмел; городские небоскребы наблюдали за кладбищем с безопасного и удобного расстояния. Лок чувствовал себя здесь не в своей тарелке, отделенным от своего горя, от какого бы то ни было чувства связи с телами, лежавшими в гробах. Три дня назад содержимое одного из этих гробов было его драгоценнейшим знанием, квинтэссенцией его существования. Бет отдалилась на огромное расстояние с того самого момента, когда он увидел ее мертвой в доме. Образы гробов, погружаемых на борт скоростного «лиар-джета» Ван Грейнджера, возвращали в прошлое – к гробам, накрытым звездно-полосатыми флагами, прибывшим с далеких войн, к которым он не имел никакого отношения.
Ван Грейнджер, казалось, разрушался, как старая глиняная стена, глядя на мертвое лицо Билли. Он тяжело навалился на Л ока – пугало, не способное отныне противостоять и легкому ветерку.
Профессионально осторожные, уверенные руки подняли гроб Бет и на веревках опустили в сухой краснозем. Старик с усилием выпрямился, и Лок, судорожно подхватив горсть земли, бросил ее на исчезающую крышку гроба. Серебряная табличка с именем издевательски блеснула в ответ. Затем настала очередь Билли. Тело старика вздрагивало, как немощное сердце, толчками разгоняющее кровь под кожей цвета рисовой бумаги. Лок вложил немного земли в ладонь Ван Грейнджера, и сухие комья посыпались в могилу Билли. Пастор стрекотал, словно насекомое.
Вскоре все было кончено, и на них надвинулись шепоты, шелестящий ветерок шепотов, предшествующий шквалу симпатии, от которого хотелось бежать. Земля сухо застучала о крышки гробов. Лок отвернулся, поддерживая Грейнджера за локоть и направляя его к ряду черных лимузинов.
Лейтенант Фолкнер позвонил незадолго до отъезда траурного кортежа. По его словам, удалось напасть на след некоторых драгоценностей Бет. Они допрашивали парня, купившего их, – «с таким послужным списком он наверняка запоет, мистер Лок...» Однако в голосе офицера полиции не звучало особой надежды. Картины и действительно ценные вещи, а вместе с ними и убийцы, оставались такими же недосягаемыми, как...
...как Бет. Теперь они закапывали ее могилу, такую же уединенную и нелепую, как и его помыслы, вызванные манией преследования. Чем они были – безумным порождением его горя или попыткой скрыться от действительности, нырнув в изменчивую пучину своего прошлого, где каждый мог оказаться врагом? Фантазии не выживают под небом пустыни при температуре девяносто с лишним градусов по Фаренгейту.
Лок провел податливое, бескостное тело Грейнджера под шумок соболезнований сквозь лес протянутых рук к заднему сиденью первого лимузина, а затем уселся рядом со стариком. Поскрипывала кожа, тихо гудел кондиционер. Лоб Пока пощипывало от пота, но его глаза оставались сухими.
Ему хотелось оказаться в одиночестве где-нибудь подальше от Феникса, подальше от гор Суперститьюшн, от пустыни и необъятного неба, от которого не защищали даже поляризованные стекла.
Лимузин тронулся с места, сделав медленный плавный разворот на гравийной дорожке, и покатил к воротам кладбища. Отец Билли, сидевший рядом с Локом, погрузился в пучину немой ярости и страха. Возможно, это происходило потому, что смерть неожиданно постучалась к нему в кабинет или в спальню или возникла рядом с его бассейном в тот момент, когда он меньше всего ее ожидал. Думал он о собственной смерти или о смерти Билли? Бет, разумеется, играла отведенную ей роль во вселенной Грейнджера. Билли был женат, значит, его жена должна быть похоронена рядом с ним.
Лок протер глаза, когда автомобиль влился в поток движения. У него возникло ощущение, будто смерть может оказаться чем-то вроде инфекционной болезни. Ван Грейнджер заразился ею и теперь со страхом ожидал ее начала.
– С вами все в порядке? – пробормотал Лок.
Грейнджер покачал головой. Его сероватая кожа свободно свисала со щек, словно плохо подогнанная маска.
– Ублюдки убили его.
Лок скривился, не услышав упоминания о Бет.
– В его собственном доме!
Лок увидел жестокость, присутствовавшую в характере старика, – ту, которая привела его в силы специального назначения во Вьетнаме. Этой чертой обладал и Билли, в полной мере проявлявший ее в Афганистане. Скрюченные пальцы старого Грейнджера душили что-то невидимое у него на коленях, однако терпели поражение, не чувствуя реального врага, не имея власти и полномочий. Он не мог сжечь их дома, разбомбить их деревни, кем бы они ни были.
– Что мне делать? – услышал Лок чей-то незнакомый голос. – Что у меня теперь осталось?
* * *
Воронцов посмотрел на лицо мертвеца, запечатленное в мертвенном сиянии фотовспышки, провел пальцем по увеличенной фотографии. Потом он поднял голову.
– Значит, след ведет в никуда?
Дмитрий мрачно кивнул, снова напоминая обманутого ребенка. Это выражение стало уже обычным для него.
– Санитар из больницы Фонда Грейнджера. Мы знаем о нем все. Ты проверял его комнату в общежитии, ты можешь дать отчет о его передвижениях, привычках, друзьях, сексуальных склонностях, – все, кроме того, почему он был заинтересован во встрече с Хусейном.
Дмитрий стыдливо кивнул.
– Он даже не был наркоманом?
– Нет.
– И по результатам обыска нет никаких оснований предполагать, что он занимался распространением наркотиков?
– Никаких.
Воронцов вздохнул и покачал головой. Глаза жгло, словно под веки насыпали песку. На улице неохотно занимался день, окна были покрыты морозными разводами.
– Значит, не обнаружив героина на квартире у Хусейна, мы проверили каждого подозреваемого, проследили каждую ниточку, так? И ничего не нашли.
Воронцов невольно симпатизировал Дмитрию, ерзавшему на своем стуле. Сам он не мог испытывать такого острого чувства вины. Меа culpa.
– Послушай, я никого не виню, – добавил Воронцов. – За исключением, быть может, того ублюдка, который успел вовремя выдать план операции. Но не тебя и не Любина, доказавшего умышленность взрыва.
Любин улыбнулся и провел рукой по своей густой шевелюре, а затем разом посерьезнел, словно сочтя такое выражение более подходящим для дискуссии.
– Итак, что будем делать? Это не настоящие террористы, верно, Любин? То есть это не какая-то отдельная группа, собирающая средства на оружие контрабандой героина?
– Это один из обычных источников дохода, товарищ майор. А вы как думаете?
– Нет, – твердо ответил Воронцов. – Единственные здешние террористы – это янки и русские предприниматели, – он горько усмехнулся. – Все было сделано слишком аккуратно. Террористы ведь не стали бы открыто предупреждать нас?
Любин покачал головой.
– А значит, мы имеем дело с хорошо организованным бизнесом.
– Частью чего-то большего?
Воронцов пожал плечами. Солнце устало карабкалось по горизонту над автостоянкой.
– Надеюсь, что нет. Но террористы... это исключено. Они выпадают из общей картины. Они не смогли бы противостоять искушению взорвать газовую скважину или участок газопровода – хотя бы для того, чтобы заявить о себе. Да и кем они могут быть в конце концов – Труппой Арктических Рейнджеров – борцов за свободу"? Страна полна дерьма, но это мафиози и гангстеры, а не политики. Кого волнует политика?
– Тогда нужно отправиться в больницу и прижать кое-каких засранцев из нарокологического отделения, – предложил Дмитрий.
– ...или двинуть к шлюхам. Какой у нас любимый бордель? – глаза Воронцова оживленно блеснули. – Мы держали его под наблюдением до того, как приезд Хусейна перевернул все вверх дном.
Воронцов с опозданием подавил зевок. Бессонница была обычной гостьей в опрятной квартирке, где редко появлялся еще кто-нибудь, кроме него самого. Когда музыка приедается, книги перестают интересовать, а мысли так же мрачны, как и лицо, которое отражается в оконном стекле, становится нечего любить, нечего ожидать, не на что надеяться.
– У нас не было проверенной информации.
– Я знаю, – Воронцов встал и прошелся по кабинету к столу, где стояла кофеварка. Он наполнил чашки подчиненных, затем собственную. Кофе сближало, усиливало чувство общности, даже конспиративности.
Он был рассержен. Очень рассержен.
– Мы думали, будто кое-что нащупали, когда двое наркоманов умерли там от передозировки. Бордель казался удобным центром распространения, так как он обслуживает рядовых иностранных рабочих, а они-то и доставляют товар в Новый Уренгой. Но все пошло прахом, – Воронцов наклонился над исцарапанной крышкой стола. Его руки, сжатые в кулаки, лежали на двух стопках рапортов и свидетельских показаний. Потом он резко выпрямился и закурил сигарету.
Дмитрий с Любиным облегченно потянулись за своими сигаретами. Табачный дым, неизменный спутник раздумий, заполнил небольшой кабинет.
– Итак, кто же это? Уборщицы, санитары, сиделки из наркологического отделения или девки и их клиенты из лучшего борделя в городе? – он выпустил струю дыма в потолок. Любин сиял от удовольствия. Он был впервые неофициально допущен к доверительному разговору.
– Можно попробовать провести облаву в борделе, прежде чем слухи успеют... – Дмитрий умолк на полуслове и с силой потер лицо руками.
– Ничего, ничего. Мы постоянно должны напоминать себе, что у них есть источник информации внутри этого здания, – Воронцов мрачно взглянул на Любина. – Может быть, у них на крючке дюжина сотрудников. Так-то, молодой человек, от жизненных фактов никуда не уйдешь.
Он глубоко затянулся. «Мальборо», любимое курево американских ковбоев. Он слишком много курил: бессонными ночами, беспросветными днями.
– Ладно, нанесем визит сегодня вечером. В конце концов мы искали этот проклятый героин во всех других местах. Он не мог быть весь отмерен, продан и впрыснут за последние два дня! Так что, может быть, мы его там найдем... – Воронцов раскрыл первый попавшийся под руку отчет, затем второй, третий. Имена, даты, подозреваемые... Сотрудники госпиталя, уборщицы, проститутки, рабочие-газовики, приходившие в бордель, чтобы напиться, заплатить за секс, потом подраться на улицах... и забрать героин обратно на газовые скважины или в город.
Он сделал неопределенный жест и отодвинул папки в сторону.
– Как насчет ОМОНа? – спросил Любин. – Они на нашей стороне?
– Нет. Они винят нас в смерти одного из своих парней и требуют, чтобы мы нашли того, кто это сделал. А что касается помощи... забудьте о ней.
– Значит, мы остались сами по себе? – Дмитрий выглядел вполне довольным таким положением дел. Солнце постепенно утрачивало свой кровавый оттенок но по-прежнему низко висело над горизонтом.
– Похоже на то. Что делал этот санитар в квартире Хусейна? Он должен был что-то знать. Он никому не приходился родственником в этом доме и, насколько нам известно, вообще не был знаком с Хусейном. Наркотики и больница – лучшее прикрытие, чем бордель.
– Но больница субсидируется американцами и в значительной степени управляется ими, – напомнил Дмитрий. – Использовать бордель как прикрытие безопаснее.
– Бордель принадлежит Теплову, но он не занимается наркотиками. Это мы установили.
– Через пассажиров с рейса Хусейна никаких зацепок. И через экипаж тоже. Большинство прилетевших уже вкалывает на газовом поле. Автобусы компании забрали их прямо в аэропорту.
– А твой информатор... наш единственный информатор?
Дмитрий печально покачал головой.
– Он держится на расстоянии или пытается это делать. Или же его держат на расстоянии.
– Ладно, значит, рейд на бордель. Собери ребят, но пока не говори им, куда мы отправимся.
В дверь торопливо постучали, и она распахнулась, прежде чем Воронцов успел крикнуть «Войдите!». Марфа Тостева вошла в кабинет, на ходу снимая меховую шапку и разматывая свой длинный шарф. Ее глаза припухли, нос покраснел.
– Ты уже лучше себя чувствуешь? – с подозрением спросил Воронцов.
Она опустилась на жесткий стул и отдышалась.
– Я в полном порядке. Только что поговорила с Носковым, водителем такси. Хотите услышать, что мне удалось узнать?
Она вынула из кармана пальто свою записную книжку и раскрыла ее, не замечая озадаченного выражения налице Воронцова, пока не встретилась с ним взглядом.
– В чем дело? – спросила она.
– Какой еще таксист?
– Тот человек, который вез Роулса. А Роулс – тот самый американец, которого недавно убили. Помните, майор? – она не скрывала сарказма.
Воронцов прищурился и провел пальцем по крышке стола. На окнах блестели морозные узоры.
– Это уже не наше дело, – тихо сказал он. – ГРУ забрало его себе.
– Вы хоть понимаете, каких усилий это стоило – с температурой за тридцать восемь ходить по пятам за этим паршивцем? Его постоянно не было на месте, а ГАИ категорически отказывалась помочь!
Воронцов примирительным жестом поднял руки.
– Хорошо, докладывай. Кстати, сегодня вечером мы собираемся нанести визит Теплову.
– Я слышала о другом визите... Мне очень жаль, – добавила она, повернувшись к Дмитрию, но тот лишь пожал плечами. Она опустила голову и начала читать: – «Как выяснилось, Носков возил Роулса по городу почти всю прошлую неделю...» Довольно необычно. «Роулс не пользовался лимузином компании и сам не водил машину. У Носкова и в самом деле новое такси, но все же не „ЗИЛ“ и не „мерседес“. Как и ожидалось, большинство поездок Роулс совершал в офисы „Грейнджер – Тургенев“ и других компаний. Дважды ездил на строительные участки, пять раз в госпиталь...» Должно быть, страдал чесоткой, – она криво усмехнулась.
– Есть что-нибудь важное? – нетерпеливо спросил Воронцов.
– Прошу прощения, майор, вы не заснули? – ядовито осведомилась Марфа.
– Не остри!
– Извините, – сдавленно пробормотала она.
– Я передам это Бакунину, – Марфа громко захлопнула записную книжку и вздохнула. – Хорошо, значит, сегодня вечером. Мы знаем, что Теплов делает деньги на стороне: сдает комнаты нелегальным иммигрантам. Он прячет их, снабжает едой, даже газетами... Не исключено, что в конце концов он решил побаловаться торговлей героином!
* * *
Столики вокруг бассейна были заставлены пустыми бутылками. Ветерок, задувавший из пустыни, нес с собой тепло. Сдутые со столов салфетки, словно медузы, лежали на дне бассейна, хорошо различимые под слоем прозрачной воды. Последние гости давно ушли, стремясь побыстрее отделаться от груза чужого горя, а возможно, от молчаливого, напряженного спокойствия Ван Грейнджера, отталкивавшего так же сильно, как электрическое поле. Старик был настороже.
Джон Лок сидел за одним из столиков, и парусиновый зонтик над его головой хлопал, как флаг на ветру. Феникс возникал из темнеющей пустыни пятнами и островками неона, похожими на лужицы мерцающего металла, пролитого на ложе пустыни из какой-то гигантской плавильной печи. Отдаленные горы напоминали сгорбившихся древних животных, ждущих прихода ночи. Лок непроизвольно вздрогнул и налил себе бокал шампанского. Бутылка скользила в подтаявшем льду, наполнявшем серебряное ведерко. Дом за его спиной возвышался безмолвной сумрачной угрозой. Он не имел представления, да и не желал знать, где именно находится Грейнджер. Домохозяйка или дворецкий позаботятся о нем сегодня вечером.
Скорее по привычке, чем из интереса, он проверил содержимое автоответчика в своей квартире. Новые выражения соболезнования – так много, что он раскаялся в своей затее. Строгий женский голос, голос нелюбимой учительницы, сообщивший ему, что центр имени Кеннеди снимает бронь с билетов, которые он заказал для себя и Бет в качестве сюрприза на ее день рождения... Джоанна, неловко и скованно предлагающая свое осторожное, ненавязчивое сочувствие: «Мне действительно жаль, Джон, так жаль...» Но все сообщения казались зашифрованными сигналами из далеких галактик, значившими все меньше и меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Слезы подступили к его глазам. Он услышал эхо слов, которые хотел, но не мог произнести тогда:
«Ты ничего не знаешь! Ты вообще не знаешь мою сестру!»
Лок смахнул слезы и подавил воспоминания привычными усилиями рассудка. Большинство приехавших на похороны были незнакомы и ему, и Бет. Губернатор штата и его пухлая жена, знаменитости Феникса, те, кто пользовался благотворительной помощью Фонда Грейнджера, бизнесмены, какие-то люди из правительства, сенатор штата со своей любовницей, несколько человек из Трейнджер Текнолоджиз", которых он видел в вирджинском доме. Ряды незнакомых лиц, словно нанятых для представления «Похорон Года» на развороте светской хроники.
Блики света играли на ветровых стеклах автомобилей, взбиравшихся по склону горы Кэмел; городские небоскребы наблюдали за кладбищем с безопасного и удобного расстояния. Лок чувствовал себя здесь не в своей тарелке, отделенным от своего горя, от какого бы то ни было чувства связи с телами, лежавшими в гробах. Три дня назад содержимое одного из этих гробов было его драгоценнейшим знанием, квинтэссенцией его существования. Бет отдалилась на огромное расстояние с того самого момента, когда он увидел ее мертвой в доме. Образы гробов, погружаемых на борт скоростного «лиар-джета» Ван Грейнджера, возвращали в прошлое – к гробам, накрытым звездно-полосатыми флагами, прибывшим с далеких войн, к которым он не имел никакого отношения.
Ван Грейнджер, казалось, разрушался, как старая глиняная стена, глядя на мертвое лицо Билли. Он тяжело навалился на Л ока – пугало, не способное отныне противостоять и легкому ветерку.
Профессионально осторожные, уверенные руки подняли гроб Бет и на веревках опустили в сухой краснозем. Старик с усилием выпрямился, и Лок, судорожно подхватив горсть земли, бросил ее на исчезающую крышку гроба. Серебряная табличка с именем издевательски блеснула в ответ. Затем настала очередь Билли. Тело старика вздрагивало, как немощное сердце, толчками разгоняющее кровь под кожей цвета рисовой бумаги. Лок вложил немного земли в ладонь Ван Грейнджера, и сухие комья посыпались в могилу Билли. Пастор стрекотал, словно насекомое.
Вскоре все было кончено, и на них надвинулись шепоты, шелестящий ветерок шепотов, предшествующий шквалу симпатии, от которого хотелось бежать. Земля сухо застучала о крышки гробов. Лок отвернулся, поддерживая Грейнджера за локоть и направляя его к ряду черных лимузинов.
Лейтенант Фолкнер позвонил незадолго до отъезда траурного кортежа. По его словам, удалось напасть на след некоторых драгоценностей Бет. Они допрашивали парня, купившего их, – «с таким послужным списком он наверняка запоет, мистер Лок...» Однако в голосе офицера полиции не звучало особой надежды. Картины и действительно ценные вещи, а вместе с ними и убийцы, оставались такими же недосягаемыми, как...
...как Бет. Теперь они закапывали ее могилу, такую же уединенную и нелепую, как и его помыслы, вызванные манией преследования. Чем они были – безумным порождением его горя или попыткой скрыться от действительности, нырнув в изменчивую пучину своего прошлого, где каждый мог оказаться врагом? Фантазии не выживают под небом пустыни при температуре девяносто с лишним градусов по Фаренгейту.
Лок провел податливое, бескостное тело Грейнджера под шумок соболезнований сквозь лес протянутых рук к заднему сиденью первого лимузина, а затем уселся рядом со стариком. Поскрипывала кожа, тихо гудел кондиционер. Лоб Пока пощипывало от пота, но его глаза оставались сухими.
Ему хотелось оказаться в одиночестве где-нибудь подальше от Феникса, подальше от гор Суперститьюшн, от пустыни и необъятного неба, от которого не защищали даже поляризованные стекла.
Лимузин тронулся с места, сделав медленный плавный разворот на гравийной дорожке, и покатил к воротам кладбища. Отец Билли, сидевший рядом с Локом, погрузился в пучину немой ярости и страха. Возможно, это происходило потому, что смерть неожиданно постучалась к нему в кабинет или в спальню или возникла рядом с его бассейном в тот момент, когда он меньше всего ее ожидал. Думал он о собственной смерти или о смерти Билли? Бет, разумеется, играла отведенную ей роль во вселенной Грейнджера. Билли был женат, значит, его жена должна быть похоронена рядом с ним.
Лок протер глаза, когда автомобиль влился в поток движения. У него возникло ощущение, будто смерть может оказаться чем-то вроде инфекционной болезни. Ван Грейнджер заразился ею и теперь со страхом ожидал ее начала.
– С вами все в порядке? – пробормотал Лок.
Грейнджер покачал головой. Его сероватая кожа свободно свисала со щек, словно плохо подогнанная маска.
– Ублюдки убили его.
Лок скривился, не услышав упоминания о Бет.
– В его собственном доме!
Лок увидел жестокость, присутствовавшую в характере старика, – ту, которая привела его в силы специального назначения во Вьетнаме. Этой чертой обладал и Билли, в полной мере проявлявший ее в Афганистане. Скрюченные пальцы старого Грейнджера душили что-то невидимое у него на коленях, однако терпели поражение, не чувствуя реального врага, не имея власти и полномочий. Он не мог сжечь их дома, разбомбить их деревни, кем бы они ни были.
– Что мне делать? – услышал Лок чей-то незнакомый голос. – Что у меня теперь осталось?
* * *
Воронцов посмотрел на лицо мертвеца, запечатленное в мертвенном сиянии фотовспышки, провел пальцем по увеличенной фотографии. Потом он поднял голову.
– Значит, след ведет в никуда?
Дмитрий мрачно кивнул, снова напоминая обманутого ребенка. Это выражение стало уже обычным для него.
– Санитар из больницы Фонда Грейнджера. Мы знаем о нем все. Ты проверял его комнату в общежитии, ты можешь дать отчет о его передвижениях, привычках, друзьях, сексуальных склонностях, – все, кроме того, почему он был заинтересован во встрече с Хусейном.
Дмитрий стыдливо кивнул.
– Он даже не был наркоманом?
– Нет.
– И по результатам обыска нет никаких оснований предполагать, что он занимался распространением наркотиков?
– Никаких.
Воронцов вздохнул и покачал головой. Глаза жгло, словно под веки насыпали песку. На улице неохотно занимался день, окна были покрыты морозными разводами.
– Значит, не обнаружив героина на квартире у Хусейна, мы проверили каждого подозреваемого, проследили каждую ниточку, так? И ничего не нашли.
Воронцов невольно симпатизировал Дмитрию, ерзавшему на своем стуле. Сам он не мог испытывать такого острого чувства вины. Меа culpa.
– Послушай, я никого не виню, – добавил Воронцов. – За исключением, быть может, того ублюдка, который успел вовремя выдать план операции. Но не тебя и не Любина, доказавшего умышленность взрыва.
Любин улыбнулся и провел рукой по своей густой шевелюре, а затем разом посерьезнел, словно сочтя такое выражение более подходящим для дискуссии.
– Итак, что будем делать? Это не настоящие террористы, верно, Любин? То есть это не какая-то отдельная группа, собирающая средства на оружие контрабандой героина?
– Это один из обычных источников дохода, товарищ майор. А вы как думаете?
– Нет, – твердо ответил Воронцов. – Единственные здешние террористы – это янки и русские предприниматели, – он горько усмехнулся. – Все было сделано слишком аккуратно. Террористы ведь не стали бы открыто предупреждать нас?
Любин покачал головой.
– А значит, мы имеем дело с хорошо организованным бизнесом.
– Частью чего-то большего?
Воронцов пожал плечами. Солнце устало карабкалось по горизонту над автостоянкой.
– Надеюсь, что нет. Но террористы... это исключено. Они выпадают из общей картины. Они не смогли бы противостоять искушению взорвать газовую скважину или участок газопровода – хотя бы для того, чтобы заявить о себе. Да и кем они могут быть в конце концов – Труппой Арктических Рейнджеров – борцов за свободу"? Страна полна дерьма, но это мафиози и гангстеры, а не политики. Кого волнует политика?
– Тогда нужно отправиться в больницу и прижать кое-каких засранцев из нарокологического отделения, – предложил Дмитрий.
– ...или двинуть к шлюхам. Какой у нас любимый бордель? – глаза Воронцова оживленно блеснули. – Мы держали его под наблюдением до того, как приезд Хусейна перевернул все вверх дном.
Воронцов с опозданием подавил зевок. Бессонница была обычной гостьей в опрятной квартирке, где редко появлялся еще кто-нибудь, кроме него самого. Когда музыка приедается, книги перестают интересовать, а мысли так же мрачны, как и лицо, которое отражается в оконном стекле, становится нечего любить, нечего ожидать, не на что надеяться.
– У нас не было проверенной информации.
– Я знаю, – Воронцов встал и прошелся по кабинету к столу, где стояла кофеварка. Он наполнил чашки подчиненных, затем собственную. Кофе сближало, усиливало чувство общности, даже конспиративности.
Он был рассержен. Очень рассержен.
– Мы думали, будто кое-что нащупали, когда двое наркоманов умерли там от передозировки. Бордель казался удобным центром распространения, так как он обслуживает рядовых иностранных рабочих, а они-то и доставляют товар в Новый Уренгой. Но все пошло прахом, – Воронцов наклонился над исцарапанной крышкой стола. Его руки, сжатые в кулаки, лежали на двух стопках рапортов и свидетельских показаний. Потом он резко выпрямился и закурил сигарету.
Дмитрий с Любиным облегченно потянулись за своими сигаретами. Табачный дым, неизменный спутник раздумий, заполнил небольшой кабинет.
– Итак, кто же это? Уборщицы, санитары, сиделки из наркологического отделения или девки и их клиенты из лучшего борделя в городе? – он выпустил струю дыма в потолок. Любин сиял от удовольствия. Он был впервые неофициально допущен к доверительному разговору.
– Можно попробовать провести облаву в борделе, прежде чем слухи успеют... – Дмитрий умолк на полуслове и с силой потер лицо руками.
– Ничего, ничего. Мы постоянно должны напоминать себе, что у них есть источник информации внутри этого здания, – Воронцов мрачно взглянул на Любина. – Может быть, у них на крючке дюжина сотрудников. Так-то, молодой человек, от жизненных фактов никуда не уйдешь.
Он глубоко затянулся. «Мальборо», любимое курево американских ковбоев. Он слишком много курил: бессонными ночами, беспросветными днями.
– Ладно, нанесем визит сегодня вечером. В конце концов мы искали этот проклятый героин во всех других местах. Он не мог быть весь отмерен, продан и впрыснут за последние два дня! Так что, может быть, мы его там найдем... – Воронцов раскрыл первый попавшийся под руку отчет, затем второй, третий. Имена, даты, подозреваемые... Сотрудники госпиталя, уборщицы, проститутки, рабочие-газовики, приходившие в бордель, чтобы напиться, заплатить за секс, потом подраться на улицах... и забрать героин обратно на газовые скважины или в город.
Он сделал неопределенный жест и отодвинул папки в сторону.
– Как насчет ОМОНа? – спросил Любин. – Они на нашей стороне?
– Нет. Они винят нас в смерти одного из своих парней и требуют, чтобы мы нашли того, кто это сделал. А что касается помощи... забудьте о ней.
– Значит, мы остались сами по себе? – Дмитрий выглядел вполне довольным таким положением дел. Солнце постепенно утрачивало свой кровавый оттенок но по-прежнему низко висело над горизонтом.
– Похоже на то. Что делал этот санитар в квартире Хусейна? Он должен был что-то знать. Он никому не приходился родственником в этом доме и, насколько нам известно, вообще не был знаком с Хусейном. Наркотики и больница – лучшее прикрытие, чем бордель.
– Но больница субсидируется американцами и в значительной степени управляется ими, – напомнил Дмитрий. – Использовать бордель как прикрытие безопаснее.
– Бордель принадлежит Теплову, но он не занимается наркотиками. Это мы установили.
– Через пассажиров с рейса Хусейна никаких зацепок. И через экипаж тоже. Большинство прилетевших уже вкалывает на газовом поле. Автобусы компании забрали их прямо в аэропорту.
– А твой информатор... наш единственный информатор?
Дмитрий печально покачал головой.
– Он держится на расстоянии или пытается это делать. Или же его держат на расстоянии.
– Ладно, значит, рейд на бордель. Собери ребят, но пока не говори им, куда мы отправимся.
В дверь торопливо постучали, и она распахнулась, прежде чем Воронцов успел крикнуть «Войдите!». Марфа Тостева вошла в кабинет, на ходу снимая меховую шапку и разматывая свой длинный шарф. Ее глаза припухли, нос покраснел.
– Ты уже лучше себя чувствуешь? – с подозрением спросил Воронцов.
Она опустилась на жесткий стул и отдышалась.
– Я в полном порядке. Только что поговорила с Носковым, водителем такси. Хотите услышать, что мне удалось узнать?
Она вынула из кармана пальто свою записную книжку и раскрыла ее, не замечая озадаченного выражения налице Воронцова, пока не встретилась с ним взглядом.
– В чем дело? – спросила она.
– Какой еще таксист?
– Тот человек, который вез Роулса. А Роулс – тот самый американец, которого недавно убили. Помните, майор? – она не скрывала сарказма.
Воронцов прищурился и провел пальцем по крышке стола. На окнах блестели морозные узоры.
– Это уже не наше дело, – тихо сказал он. – ГРУ забрало его себе.
– Вы хоть понимаете, каких усилий это стоило – с температурой за тридцать восемь ходить по пятам за этим паршивцем? Его постоянно не было на месте, а ГАИ категорически отказывалась помочь!
Воронцов примирительным жестом поднял руки.
– Хорошо, докладывай. Кстати, сегодня вечером мы собираемся нанести визит Теплову.
– Я слышала о другом визите... Мне очень жаль, – добавила она, повернувшись к Дмитрию, но тот лишь пожал плечами. Она опустила голову и начала читать: – «Как выяснилось, Носков возил Роулса по городу почти всю прошлую неделю...» Довольно необычно. «Роулс не пользовался лимузином компании и сам не водил машину. У Носкова и в самом деле новое такси, но все же не „ЗИЛ“ и не „мерседес“. Как и ожидалось, большинство поездок Роулс совершал в офисы „Грейнджер – Тургенев“ и других компаний. Дважды ездил на строительные участки, пять раз в госпиталь...» Должно быть, страдал чесоткой, – она криво усмехнулась.
– Есть что-нибудь важное? – нетерпеливо спросил Воронцов.
– Прошу прощения, майор, вы не заснули? – ядовито осведомилась Марфа.
– Не остри!
– Извините, – сдавленно пробормотала она.
– Я передам это Бакунину, – Марфа громко захлопнула записную книжку и вздохнула. – Хорошо, значит, сегодня вечером. Мы знаем, что Теплов делает деньги на стороне: сдает комнаты нелегальным иммигрантам. Он прячет их, снабжает едой, даже газетами... Не исключено, что в конце концов он решил побаловаться торговлей героином!
* * *
Столики вокруг бассейна были заставлены пустыми бутылками. Ветерок, задувавший из пустыни, нес с собой тепло. Сдутые со столов салфетки, словно медузы, лежали на дне бассейна, хорошо различимые под слоем прозрачной воды. Последние гости давно ушли, стремясь побыстрее отделаться от груза чужого горя, а возможно, от молчаливого, напряженного спокойствия Ван Грейнджера, отталкивавшего так же сильно, как электрическое поле. Старик был настороже.
Джон Лок сидел за одним из столиков, и парусиновый зонтик над его головой хлопал, как флаг на ветру. Феникс возникал из темнеющей пустыни пятнами и островками неона, похожими на лужицы мерцающего металла, пролитого на ложе пустыни из какой-то гигантской плавильной печи. Отдаленные горы напоминали сгорбившихся древних животных, ждущих прихода ночи. Лок непроизвольно вздрогнул и налил себе бокал шампанского. Бутылка скользила в подтаявшем льду, наполнявшем серебряное ведерко. Дом за его спиной возвышался безмолвной сумрачной угрозой. Он не имел представления, да и не желал знать, где именно находится Грейнджер. Домохозяйка или дворецкий позаботятся о нем сегодня вечером.
Скорее по привычке, чем из интереса, он проверил содержимое автоответчика в своей квартире. Новые выражения соболезнования – так много, что он раскаялся в своей затее. Строгий женский голос, голос нелюбимой учительницы, сообщивший ему, что центр имени Кеннеди снимает бронь с билетов, которые он заказал для себя и Бет в качестве сюрприза на ее день рождения... Джоанна, неловко и скованно предлагающая свое осторожное, ненавязчивое сочувствие: «Мне действительно жаль, Джон, так жаль...» Но все сообщения казались зашифрованными сигналами из далеких галактик, значившими все меньше и меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43