Она прищурилась, озираясь по сторонам. Вдалеке поднимались факелы газа, сжигаемого на нефтяных скважинах. Буровые, словно наблюдательные вышки ГУЛАГа, возвышались там и сям до самого горизонта. Поодаль беспорядочно располагалась группа строений: административное здание, склады, гаражи, бараки рабочих. Гусеничный кран со скрипом выполз из-за пелены летящего снега, заставив молодую женщину вздрогнуть от неожиданности. Ветер завывал над пустой плоской тундрой, подчеркивая бесприютность ландшафта. Ощущение безвременья и потери всякой собственной значимости глубоко потрясало Марфу. Оно было похоже на агорафобию Боязнь открытого пространства. (Прим. перев.)
и заставляло ее чувствовать себя опустошенной.
Норвежец поднялся по ступеням, и Марфа последовала за ним, словно убегая от тундры. Он открыл дверь приемной своего офиса. Марфа, совсем окоченевшая, отказалась снять парку и перчатки, и хозяин покровительственно улыбнулся.
– Принеси дело Аль-Джани, – обратился он к узколицему секретарю, приглашая посетителей в свой кабинет.
Марфа тяжело опустилась на предложенный ей стул, крепко обхватив себя руками. Голудин сочувственно и понимающе смотрел на нее, но она так замерзла, что не могла даже рассердиться из-за этого непрошенного сочувствия. Боже, что за проклятое место... Когда секретарь принес папку с делом иранца и вышел из кабинета, Марфа подняла голову и посмотрела в узкое окно. Солнце почти исчезло, превратившись в туманное красноватое пятно над самым горизонтом. Облака сгущались, пожирая остатки дневного света. Оконное стекло было покрыто потеками влаги.
– Здесь нет ничего насчет его увольнения, – заметил норвежец, пододвинув папку по столу к гостье. – В то время я был дома, в отпуске, – добавил он. – Я узнал об этом позже.
– Кто занимался увольнениями?
– Мой секретарь, Максим. По крайней мере, он рассматривал первоначальную жалобу. Он должен был направить ее вниз, а не Густафссону – это наш управляющий. Пожалуй, в отдел кадров. А может быть, он вообще забыл об этом. Такое случается. Многие рабочие не возвращаются на скважины после выходных, заболевают, получают травмы или просто не могут вынести одиночества... Если этот Аль-Джани хотел работать, то Максим мог решить, что не стоит тратить время на возню с заменой для него.
Зазвенел телефон.
– Ничего, если я поговорю с Максимом?
– Пожалуйста, – проворчал норвежец, подняв трубку. – Какие еще к е..ной матери неполадки на этом участке газопровода? – заорал он в микрофон и кивком выпроводил их из комнаты.
Марфа открыла дверь и заметила, что лицо Максима быстро приняло безучастное выражение. Его глаза на узком лице с высокими скулами были подозрительно блестящими и оживленными.
«Ты что-то знаешь, – с неожиданным волнением подумала она. – Ты знаешь, почему мы здесь и что мы ищем!»
* * *
Джон Лок сидел в огромном пустом кабинете Ван Грейнджера, из окна которого открывался вид на Феникс, и смотрел на молчащий факсимильный аппарат. Дворецкий и домохозяйка переселились в свое бунгало рядом с усадьбой, а горничная заперлась – вероятно, с мужчиной – в своей комнате над гаражом. Он был один в доме. Возле его локтя стояло нетронутое пиво и возвышалась горка сэндвичей.
Поздним вечером в доме стояла похоронная тишина. Она притупляла чувства, заглушая гнев, ввергая в глубокое уныние. Лок думал о Тяне. У него не было никакой информации, способной предать зримый облик объекту его сдерживаемой ярости – лишь вьетнамское имя.
В кабинете было два телевизора, факс, широкий дубовый стол, обитый гладкой зеленой кожей, пишущая машинка, несколько телефонов и компьютер, но место казалось необжитым, словно тончайший слой говорящей о запустении пыли покрывал все предметы. На стенах висели фотографии, свидетельствовавшие о неумолимом ходе времени. Лок старался не смотреть на ту, где были изображены Бет и Билли на церемонии своего бракосочетания. Имелись и фотографии Ван Грейнджера в военной форме, скорее всего сделанные во Вьетнаме, но с большинства моментальных снимков, цветных и черно-белых, глядело лицо Билли. На одной из фотографий, сделанных в Афганистане, Лок с Билли позировали в обнимку, широко улыбаясь на фоне искореженных останков советского боевого вертолета МИ-26, окруженные холодными, чужими горами.
Гнев раковой опухолью разрастался в душе Лока. Он проклинал молчание факсимильного аппарата. Длинная стрелка часов отмеряла минуты четкими, размеренными скачками; тиканье звучало угрожающе, словно раскаты отдаленного грома.
Над горами Суперститьюшн за городом вспыхивали зарницы. Лок машинально прикрыл глаза...
...и внезапно проснулся, разбуженный сигналом факса. Взглянув на часы, он понял, что проспал в кресле почти два часа. На восточном краю горизонта уже проступала бледная полоска. Через час наступит рассвет.
Страница начала выползать из аппарата, издававшего самодовольный щебет. Лок поднял ее и начал читать, не обращая внимания на следующие страницы, выползавшие наружу.
Как он и предполагал, Тянь числился среди иммигрантов, имевших особый статус. Он прибыл в США в мае 1975 года из лагеря беженцев на Филиппинах. Доставлен специальной авиалинией ЦРУ: Лок знал кодовые номера рейсов. Обычное гражданское лицо не могло удостоиться "подобной чести. Лок продолжал читать. Нгуен Тянь, мелкий сайгонский торговец, родился в деревушке к северу от столицы... Покинул Сайгон в конце апреля 1975 года в процессе операции «Быстрый Ветер» – восемнадцатичасовой воздушной переброски еще остававшихся во Вьетнаме американцев и их наиболее ценных вьетнамских союзников с территории посольства и эвакуационного пункта Тан Сон Нат. Транспортный Н-46 доставил Тяня на Филиппины.
Лок бегло просмотрел следующие страницы. В основном копии документов. Он был разочарован. Тянь явно числился среди ценных сотрудников; он должен был работать на Компанию, на морских пехотинцев или на силы специального назначения. Он был человеком Компании или же человеком, достаточно близким к ней.
Когда факс с тонким писком остановился, заполнив четвертую страницу, внимание Лока привлек размытый фотоснимок – Билли Грейнджер, улыбавшийся под палящими лучами солнца. Билли уже больше года работал резидентом ЦРУ в Сайгоне, когда в войне наступил перелом и вьетконговские армии обрушились на южную столицу. Каждый раз, когда Лок и Билли попадали в переделку в Афганистане, и даже в конце семидесятых, когда крах «Грейнджер Текнолоджиз» после ближневосточного скачка цен на нефть казался неизбежным, Билли с улыбкой повторял, что он уже побывал на краю адской бездны и все-таки уцелел. Пока он и его люди лежали на крыше посольства, ожидая прибытия последних вертолетов, вьетконговцы уже захватили нижние этажи здания. Грохот вертолетных моторов сливался с треском автоматных очередей. «Так что не надо мне говорить о безвыходных ситуациях», – каждый раз заключал Билли, вспоминая эту историю.
Лок громко хмыкнул в затихшей комнате.
Снабженный прикрытием госдепартамента и деньгами Компании, Тянь открыл прачечную в Сосалито. Мало-помалу он расширил свой бизнес, превратив его в сеть прачечных самообслуживания. После этого, как понял Лок, государство потеряло интерес к вьетнамцу. В 1981 году Тянь воплощает в жизнь американскую мечту – становится гражданином США и исчезает из официальных записей.
Он снова просмотрел другие страницы факса. Документы, включая «грин карт» Вид на жительство в США. (Прим. перев.)
, свидетельство о получении гражданства, старый адрес Тяня, другие мелочи.
Несмотря на потерю интереса к нему со стороны ЦРУ и госдепартамента, Тянь преуспевал на западном побережье, и решающую роль здесь сыграл героин. «Красная лошадь» – русский героин, очищенный в России, произведенный из мака, выращенного в... Наверняка там, откуда приезжали наемные рабочие-газовики: в Мусульманском Треугольнике. Опий доставлялся оттуда, очищался в Новом Уренгое и распространялся через компанию «Грейнджер – Тургенев». Для этого использовались рейсы самолетов компании, возможно, даже ее сотрудники в США. Те сотрудники, на которых пало подозрение Билли, постоянно летали туда и обратно. Прикрытие было почти безупречным: сибирский промышленный город, отделенный тысячами миль от тех, кто мог бы остановить преступников или расследовать, что там происходит на самом деле.
Тянь, однако, был всего лишь оптовым распространителем наркотиков на западном побережье или одним из таких дельцов. Все, что у него есть – это имена, но важные имена, действительно важные...
Где-то в доме послышался звон разбитого стекла.
Лок обвел взглядом комнату, словно ожидая увидеть упавшую фарфоровую статуэтку. Он напряженно прислушался, но ничто не нарушало тяжелой тишины, повисшей в кабинете. Минутная стрелка часов рывком передвинулась вперед, отхватив еще шестьдесят секунд. Ничего...
Тишина длилась почти минуту. Затем что-то скрипнуло, послышался слабый хруст, словно кто-то наступил на хрупкую кость. Руки Лока лежали на столе. Правая потянулась к маленькой консоли и выключила свет в комнате. В темноте сразу же обозначились шуршащие звуки, похожие на шелест одежды. Лок очень осторожно и медленно открыл верхний левый ящик дубового стола и нащупал рукоятку «кольта», который всегда лежал там. Вынув оружие, тускло блеснувшее в сиянии города за окном, Лок вставил обойму, нашарив ее в том же ящике. Щелчок показался ему предательски громким. Он слышал стук своего сердца.
Шаги, тихие шаги, приближавшиеся к кабинету. Из гостиной послышался шорох автоматических портьер, затем под дверь кабинета заползла полоска света. Лок сидел в темноте с сильно бьющимся сердцем. На его лбу проступила испарина, пистолет подрагивал в руке. Он мог думать только о Тяне, о его людях. Это не могло быть случайностью; все слишком напоминало убийство Бет.
Он вздрогнул. Шаги помедлили за дверью – голоса, перешептывание? Лок забыл включить систему сигнализации и сейчас вспомнил, что Билли тоже не сделал этого в своем доме в Виргинии. Лок был теперь так же беззащитен, как Билли и Бет.
Дверная ручка начала поворачиваться. Лок ощущал окно за своей спиной, мысленно видел свой силуэт на фоне городских огней, но не мог сдвинуться с места. Бет была так же беспомощна во сне.
Луч света, за ним какая-то тень. Дверь приоткрылась на несколько дюймов. Лок нырнул под стол, выглядывая из-за столешницы. Тень четко проявилась в дверном проеме, как раз под прицелом кольта. Рука в перчатке зашарила по стене рядом с дверью, нащупывая выключатель, черные пальцы двигались, словно паучьи лапы. Лок нажал на спусковой крючок. Раздался крик, и черный паук отдернулся от стены, застигнутый врасплох.
Стоны и голоса. Лок возбужденно сглотнул слюну. Приглушенные спорящие голоса, затем запоздалый ответный огонь – не целясь, вслепую. Лок дважды выстрелил вслед удаляющимся шагам и неразборчивым проклятьям на иностранном языке. Хлопнула дверь. В кабинете воняло порохом. В оконном стекле за его спиной зияла пробоина, вторая пуля пропахала глубокую борозду в обивке кресла. Лок выпрямился, дрожа от нервного возбуждения. Подойдя к двери кабинета, он выглянул в коридор, ведущий в холл. Скомканный индийский коврик, пятно крови на стене около двери. Хруст шагов по гравию доносился из-за распахнутой двери, когда Лок спустился в холл.
Ему показалось, будто он слышит голос дворецкого, затем все другие звуки потонули в реве автомобильного двигателя. Лок выбежал на гравийную дорожку, которая спускалась к асфальтовой подъездной дороге, огибавшей дом по широкой дуге. Свет фар быстро удалялся. Адреналин бушевал у Лока в крови, подстегивая воображение, делая тело упругим, почти неуязвимым. Лок распахнул дверцу «тойоты», предоставленной Ван Грейнджером в его распоряжение, нащупал в кармане ключ зажигания. Двигатель завелся с пол-оборота. За мгновение до того, как автомобиль покатился вниз по склону, выбрасывая гравий из-под покрышек, Лок заметил изумленное лицо горничной в окне комнаты над гаражом.
Он выехал на дорогу. Другой автомобиль уже скрылся за поворотом на спуске с горы. Лок не сомневался в том, что убийцы направляются в отель «Билтмор» к Нгуен Тяню. Когда автомобиль, взвизгнув покрышками, вписался в первый поворот, в его сознании возникло нелепое, но стремительно крепнувшее убеждение, будто люди, которых он преследует, убили Билли и Бет. Нелепое... но притягательное.
Его сердце подскочило в груди, когда он увидел отблеск тормозных огней у нового поворота дороги, менее чем в четверти мили впереди. Если они убили Бет, если...
Ему с трудом удавалось сдерживать скорость, сохранять дистанцию.
* * *
«Ты мне не нравишься», – подумал Воронцов, улыбнувшись в ответ на открытую, искреннюю улыбку Дэвида Шнейдера. Он не сразу разобрался в причине своей неприязни. Может быть, невинные американцы, особенно врачи-идеалисты, постоянно улыбаются, имеют прекрасные манеры и несокрушимо уверены в себе даже при встрече со старшим офицером милиции, расследующим убийство?
Воронцов не знал. Он прихлебывал хороший голландский кофе, предложенный ему Шнейдером. Американец попросил его не курить, сообщив, что страдает аллергией на табачный дым, но это не стесняло и не раздражало Воронцова. Его раздражала улыбка Шнейдера, его открытость, готовность к общению.
А может быть, завистливую неприязнь порождали размеры кабинета или кожаное кресло, в котором сидел Шнейдер, или стол из красного дерева?
Ему пришлось ждать большую часть дня, чтобы встретиться со Шнейдером, но Воронцов потратил это время на наведение справок о русском, который значился голландцем в фальшивом паспорте и погиб в номере. «Метрополя» от сердечного приступа. Гражданин Голландии. Русский из Украины, мелкий субподрядчик газовых компаний. Воронцов переговорил с Киевом. Там не знали Помарова, работавшего на компании, занимавшиеся добычей нефти или газа. Он послал в киевское следственное управление факс с фотографией мертвого Помарова и другим снимком из фальшивого паспорта.
К тому времени, когда Шнейдер освободился для разговора, Воронцов почти потерял интерес к нему, поглощенный тайной личности умершего человека. Помаров погиб от сердечного приступа, Ленский был уверен в этом... «Нет, не отравлен. Клянусь, Алексей, он погиб не от дубины и не от кинжала!» Легкий сухой смешок.
Однако теперь Шнейдер тоже начинал интересовать его: еще одно искаженное отражение в зале кривых зеркал.
– Мне действительно очень жаль, но я не могу помочь вам, майор. Бог видит, как мне хотелось бы это сделать. Алан Роулс был моим хорошим другом еще в колледже... Но чем я могу вам помочь? – вариации на эту тему продолжались добрых десять минут.
Шнейдер экспрессивными жестами воздевал руки с длинными пальцами, символически обводя ими помещение кабинета и всего наркологического отделения. Сюда привезли дочь Дмитрия, потерявшую сознание и умершую вскоре после прибытия... Шнейдер был занятым человеком, важной персоной в госпитале Фонда Грейнджера. Своим поведением он намекал на то, что чувствует себя уязвленным невысказанным предположением, будто его идеалистическая натура может иметь какое-то отношение к столь гнусному делу, как убийство, тем более убийство друга.
Ленский заверил Воронцова, что Шнейдер обладает великолепной квалификацией и мог бы зарабатывать гораздо больше денег, оставшись в Америке. По общему мнению, наркологическому отделению очень повезло с руководителем.
Шнейдер прожил в Новом Уренгое более года. Он жил в одной из самых больших квартир, принадлежавших компании, в самом роскошном жилом комплексе. Целая череда молодых женщин: сиделка, певица, официантка из коктейль-бара, дочь бизнесмена – Ленский знал много скабрезных подробностей – занимали и развлекали его в свободное от работы время. Все расставания были дружескими.
– Значит, мистер Роулс приезжал встретиться с вами и в течение той недели не посещал госпиталь по другому поводу? – жестко резюмировал Воронцов, словно читая запись в блокноте. Шнейдер рассмеялся.
– Разумеется, если вам нравится такая формулировка. Он заходил по старой дружбе, но еще и потому, что должен был написать отчет для управляющего фонда, мистера Грейнджера-старшего. Мистер Грейнджер проявляет личную заинтересованность в работе отдела и требует добротных отчетов от людей вроде Алана. Поэтому Алан был столь скрупулезен, майор, и поэтому он приезжал сюда так часто, – улыбка Шнейдера потускнела, на лице появилось выражение благопристойной серьезности. – А о том, что с ним случилось и что он делал на дороге среди ночи, я не имею ни малейшего представления.
– Ясно. Вы навещали его в «Метрополе»?
– Да, было дело. Заходил перекинуться парой слов, пропустить рюмочку, – Шнейдер выразительно взглянул на свои золотые часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
и заставляло ее чувствовать себя опустошенной.
Норвежец поднялся по ступеням, и Марфа последовала за ним, словно убегая от тундры. Он открыл дверь приемной своего офиса. Марфа, совсем окоченевшая, отказалась снять парку и перчатки, и хозяин покровительственно улыбнулся.
– Принеси дело Аль-Джани, – обратился он к узколицему секретарю, приглашая посетителей в свой кабинет.
Марфа тяжело опустилась на предложенный ей стул, крепко обхватив себя руками. Голудин сочувственно и понимающе смотрел на нее, но она так замерзла, что не могла даже рассердиться из-за этого непрошенного сочувствия. Боже, что за проклятое место... Когда секретарь принес папку с делом иранца и вышел из кабинета, Марфа подняла голову и посмотрела в узкое окно. Солнце почти исчезло, превратившись в туманное красноватое пятно над самым горизонтом. Облака сгущались, пожирая остатки дневного света. Оконное стекло было покрыто потеками влаги.
– Здесь нет ничего насчет его увольнения, – заметил норвежец, пододвинув папку по столу к гостье. – В то время я был дома, в отпуске, – добавил он. – Я узнал об этом позже.
– Кто занимался увольнениями?
– Мой секретарь, Максим. По крайней мере, он рассматривал первоначальную жалобу. Он должен был направить ее вниз, а не Густафссону – это наш управляющий. Пожалуй, в отдел кадров. А может быть, он вообще забыл об этом. Такое случается. Многие рабочие не возвращаются на скважины после выходных, заболевают, получают травмы или просто не могут вынести одиночества... Если этот Аль-Джани хотел работать, то Максим мог решить, что не стоит тратить время на возню с заменой для него.
Зазвенел телефон.
– Ничего, если я поговорю с Максимом?
– Пожалуйста, – проворчал норвежец, подняв трубку. – Какие еще к е..ной матери неполадки на этом участке газопровода? – заорал он в микрофон и кивком выпроводил их из комнаты.
Марфа открыла дверь и заметила, что лицо Максима быстро приняло безучастное выражение. Его глаза на узком лице с высокими скулами были подозрительно блестящими и оживленными.
«Ты что-то знаешь, – с неожиданным волнением подумала она. – Ты знаешь, почему мы здесь и что мы ищем!»
* * *
Джон Лок сидел в огромном пустом кабинете Ван Грейнджера, из окна которого открывался вид на Феникс, и смотрел на молчащий факсимильный аппарат. Дворецкий и домохозяйка переселились в свое бунгало рядом с усадьбой, а горничная заперлась – вероятно, с мужчиной – в своей комнате над гаражом. Он был один в доме. Возле его локтя стояло нетронутое пиво и возвышалась горка сэндвичей.
Поздним вечером в доме стояла похоронная тишина. Она притупляла чувства, заглушая гнев, ввергая в глубокое уныние. Лок думал о Тяне. У него не было никакой информации, способной предать зримый облик объекту его сдерживаемой ярости – лишь вьетнамское имя.
В кабинете было два телевизора, факс, широкий дубовый стол, обитый гладкой зеленой кожей, пишущая машинка, несколько телефонов и компьютер, но место казалось необжитым, словно тончайший слой говорящей о запустении пыли покрывал все предметы. На стенах висели фотографии, свидетельствовавшие о неумолимом ходе времени. Лок старался не смотреть на ту, где были изображены Бет и Билли на церемонии своего бракосочетания. Имелись и фотографии Ван Грейнджера в военной форме, скорее всего сделанные во Вьетнаме, но с большинства моментальных снимков, цветных и черно-белых, глядело лицо Билли. На одной из фотографий, сделанных в Афганистане, Лок с Билли позировали в обнимку, широко улыбаясь на фоне искореженных останков советского боевого вертолета МИ-26, окруженные холодными, чужими горами.
Гнев раковой опухолью разрастался в душе Лока. Он проклинал молчание факсимильного аппарата. Длинная стрелка часов отмеряла минуты четкими, размеренными скачками; тиканье звучало угрожающе, словно раскаты отдаленного грома.
Над горами Суперститьюшн за городом вспыхивали зарницы. Лок машинально прикрыл глаза...
...и внезапно проснулся, разбуженный сигналом факса. Взглянув на часы, он понял, что проспал в кресле почти два часа. На восточном краю горизонта уже проступала бледная полоска. Через час наступит рассвет.
Страница начала выползать из аппарата, издававшего самодовольный щебет. Лок поднял ее и начал читать, не обращая внимания на следующие страницы, выползавшие наружу.
Как он и предполагал, Тянь числился среди иммигрантов, имевших особый статус. Он прибыл в США в мае 1975 года из лагеря беженцев на Филиппинах. Доставлен специальной авиалинией ЦРУ: Лок знал кодовые номера рейсов. Обычное гражданское лицо не могло удостоиться "подобной чести. Лок продолжал читать. Нгуен Тянь, мелкий сайгонский торговец, родился в деревушке к северу от столицы... Покинул Сайгон в конце апреля 1975 года в процессе операции «Быстрый Ветер» – восемнадцатичасовой воздушной переброски еще остававшихся во Вьетнаме американцев и их наиболее ценных вьетнамских союзников с территории посольства и эвакуационного пункта Тан Сон Нат. Транспортный Н-46 доставил Тяня на Филиппины.
Лок бегло просмотрел следующие страницы. В основном копии документов. Он был разочарован. Тянь явно числился среди ценных сотрудников; он должен был работать на Компанию, на морских пехотинцев или на силы специального назначения. Он был человеком Компании или же человеком, достаточно близким к ней.
Когда факс с тонким писком остановился, заполнив четвертую страницу, внимание Лока привлек размытый фотоснимок – Билли Грейнджер, улыбавшийся под палящими лучами солнца. Билли уже больше года работал резидентом ЦРУ в Сайгоне, когда в войне наступил перелом и вьетконговские армии обрушились на южную столицу. Каждый раз, когда Лок и Билли попадали в переделку в Афганистане, и даже в конце семидесятых, когда крах «Грейнджер Текнолоджиз» после ближневосточного скачка цен на нефть казался неизбежным, Билли с улыбкой повторял, что он уже побывал на краю адской бездны и все-таки уцелел. Пока он и его люди лежали на крыше посольства, ожидая прибытия последних вертолетов, вьетконговцы уже захватили нижние этажи здания. Грохот вертолетных моторов сливался с треском автоматных очередей. «Так что не надо мне говорить о безвыходных ситуациях», – каждый раз заключал Билли, вспоминая эту историю.
Лок громко хмыкнул в затихшей комнате.
Снабженный прикрытием госдепартамента и деньгами Компании, Тянь открыл прачечную в Сосалито. Мало-помалу он расширил свой бизнес, превратив его в сеть прачечных самообслуживания. После этого, как понял Лок, государство потеряло интерес к вьетнамцу. В 1981 году Тянь воплощает в жизнь американскую мечту – становится гражданином США и исчезает из официальных записей.
Он снова просмотрел другие страницы факса. Документы, включая «грин карт» Вид на жительство в США. (Прим. перев.)
, свидетельство о получении гражданства, старый адрес Тяня, другие мелочи.
Несмотря на потерю интереса к нему со стороны ЦРУ и госдепартамента, Тянь преуспевал на западном побережье, и решающую роль здесь сыграл героин. «Красная лошадь» – русский героин, очищенный в России, произведенный из мака, выращенного в... Наверняка там, откуда приезжали наемные рабочие-газовики: в Мусульманском Треугольнике. Опий доставлялся оттуда, очищался в Новом Уренгое и распространялся через компанию «Грейнджер – Тургенев». Для этого использовались рейсы самолетов компании, возможно, даже ее сотрудники в США. Те сотрудники, на которых пало подозрение Билли, постоянно летали туда и обратно. Прикрытие было почти безупречным: сибирский промышленный город, отделенный тысячами миль от тех, кто мог бы остановить преступников или расследовать, что там происходит на самом деле.
Тянь, однако, был всего лишь оптовым распространителем наркотиков на западном побережье или одним из таких дельцов. Все, что у него есть – это имена, но важные имена, действительно важные...
Где-то в доме послышался звон разбитого стекла.
Лок обвел взглядом комнату, словно ожидая увидеть упавшую фарфоровую статуэтку. Он напряженно прислушался, но ничто не нарушало тяжелой тишины, повисшей в кабинете. Минутная стрелка часов рывком передвинулась вперед, отхватив еще шестьдесят секунд. Ничего...
Тишина длилась почти минуту. Затем что-то скрипнуло, послышался слабый хруст, словно кто-то наступил на хрупкую кость. Руки Лока лежали на столе. Правая потянулась к маленькой консоли и выключила свет в комнате. В темноте сразу же обозначились шуршащие звуки, похожие на шелест одежды. Лок очень осторожно и медленно открыл верхний левый ящик дубового стола и нащупал рукоятку «кольта», который всегда лежал там. Вынув оружие, тускло блеснувшее в сиянии города за окном, Лок вставил обойму, нашарив ее в том же ящике. Щелчок показался ему предательски громким. Он слышал стук своего сердца.
Шаги, тихие шаги, приближавшиеся к кабинету. Из гостиной послышался шорох автоматических портьер, затем под дверь кабинета заползла полоска света. Лок сидел в темноте с сильно бьющимся сердцем. На его лбу проступила испарина, пистолет подрагивал в руке. Он мог думать только о Тяне, о его людях. Это не могло быть случайностью; все слишком напоминало убийство Бет.
Он вздрогнул. Шаги помедлили за дверью – голоса, перешептывание? Лок забыл включить систему сигнализации и сейчас вспомнил, что Билли тоже не сделал этого в своем доме в Виргинии. Лок был теперь так же беззащитен, как Билли и Бет.
Дверная ручка начала поворачиваться. Лок ощущал окно за своей спиной, мысленно видел свой силуэт на фоне городских огней, но не мог сдвинуться с места. Бет была так же беспомощна во сне.
Луч света, за ним какая-то тень. Дверь приоткрылась на несколько дюймов. Лок нырнул под стол, выглядывая из-за столешницы. Тень четко проявилась в дверном проеме, как раз под прицелом кольта. Рука в перчатке зашарила по стене рядом с дверью, нащупывая выключатель, черные пальцы двигались, словно паучьи лапы. Лок нажал на спусковой крючок. Раздался крик, и черный паук отдернулся от стены, застигнутый врасплох.
Стоны и голоса. Лок возбужденно сглотнул слюну. Приглушенные спорящие голоса, затем запоздалый ответный огонь – не целясь, вслепую. Лок дважды выстрелил вслед удаляющимся шагам и неразборчивым проклятьям на иностранном языке. Хлопнула дверь. В кабинете воняло порохом. В оконном стекле за его спиной зияла пробоина, вторая пуля пропахала глубокую борозду в обивке кресла. Лок выпрямился, дрожа от нервного возбуждения. Подойдя к двери кабинета, он выглянул в коридор, ведущий в холл. Скомканный индийский коврик, пятно крови на стене около двери. Хруст шагов по гравию доносился из-за распахнутой двери, когда Лок спустился в холл.
Ему показалось, будто он слышит голос дворецкого, затем все другие звуки потонули в реве автомобильного двигателя. Лок выбежал на гравийную дорожку, которая спускалась к асфальтовой подъездной дороге, огибавшей дом по широкой дуге. Свет фар быстро удалялся. Адреналин бушевал у Лока в крови, подстегивая воображение, делая тело упругим, почти неуязвимым. Лок распахнул дверцу «тойоты», предоставленной Ван Грейнджером в его распоряжение, нащупал в кармане ключ зажигания. Двигатель завелся с пол-оборота. За мгновение до того, как автомобиль покатился вниз по склону, выбрасывая гравий из-под покрышек, Лок заметил изумленное лицо горничной в окне комнаты над гаражом.
Он выехал на дорогу. Другой автомобиль уже скрылся за поворотом на спуске с горы. Лок не сомневался в том, что убийцы направляются в отель «Билтмор» к Нгуен Тяню. Когда автомобиль, взвизгнув покрышками, вписался в первый поворот, в его сознании возникло нелепое, но стремительно крепнувшее убеждение, будто люди, которых он преследует, убили Билли и Бет. Нелепое... но притягательное.
Его сердце подскочило в груди, когда он увидел отблеск тормозных огней у нового поворота дороги, менее чем в четверти мили впереди. Если они убили Бет, если...
Ему с трудом удавалось сдерживать скорость, сохранять дистанцию.
* * *
«Ты мне не нравишься», – подумал Воронцов, улыбнувшись в ответ на открытую, искреннюю улыбку Дэвида Шнейдера. Он не сразу разобрался в причине своей неприязни. Может быть, невинные американцы, особенно врачи-идеалисты, постоянно улыбаются, имеют прекрасные манеры и несокрушимо уверены в себе даже при встрече со старшим офицером милиции, расследующим убийство?
Воронцов не знал. Он прихлебывал хороший голландский кофе, предложенный ему Шнейдером. Американец попросил его не курить, сообщив, что страдает аллергией на табачный дым, но это не стесняло и не раздражало Воронцова. Его раздражала улыбка Шнейдера, его открытость, готовность к общению.
А может быть, завистливую неприязнь порождали размеры кабинета или кожаное кресло, в котором сидел Шнейдер, или стол из красного дерева?
Ему пришлось ждать большую часть дня, чтобы встретиться со Шнейдером, но Воронцов потратил это время на наведение справок о русском, который значился голландцем в фальшивом паспорте и погиб в номере. «Метрополя» от сердечного приступа. Гражданин Голландии. Русский из Украины, мелкий субподрядчик газовых компаний. Воронцов переговорил с Киевом. Там не знали Помарова, работавшего на компании, занимавшиеся добычей нефти или газа. Он послал в киевское следственное управление факс с фотографией мертвого Помарова и другим снимком из фальшивого паспорта.
К тому времени, когда Шнейдер освободился для разговора, Воронцов почти потерял интерес к нему, поглощенный тайной личности умершего человека. Помаров погиб от сердечного приступа, Ленский был уверен в этом... «Нет, не отравлен. Клянусь, Алексей, он погиб не от дубины и не от кинжала!» Легкий сухой смешок.
Однако теперь Шнейдер тоже начинал интересовать его: еще одно искаженное отражение в зале кривых зеркал.
– Мне действительно очень жаль, но я не могу помочь вам, майор. Бог видит, как мне хотелось бы это сделать. Алан Роулс был моим хорошим другом еще в колледже... Но чем я могу вам помочь? – вариации на эту тему продолжались добрых десять минут.
Шнейдер экспрессивными жестами воздевал руки с длинными пальцами, символически обводя ими помещение кабинета и всего наркологического отделения. Сюда привезли дочь Дмитрия, потерявшую сознание и умершую вскоре после прибытия... Шнейдер был занятым человеком, важной персоной в госпитале Фонда Грейнджера. Своим поведением он намекал на то, что чувствует себя уязвленным невысказанным предположением, будто его идеалистическая натура может иметь какое-то отношение к столь гнусному делу, как убийство, тем более убийство друга.
Ленский заверил Воронцова, что Шнейдер обладает великолепной квалификацией и мог бы зарабатывать гораздо больше денег, оставшись в Америке. По общему мнению, наркологическому отделению очень повезло с руководителем.
Шнейдер прожил в Новом Уренгое более года. Он жил в одной из самых больших квартир, принадлежавших компании, в самом роскошном жилом комплексе. Целая череда молодых женщин: сиделка, певица, официантка из коктейль-бара, дочь бизнесмена – Ленский знал много скабрезных подробностей – занимали и развлекали его в свободное от работы время. Все расставания были дружескими.
– Значит, мистер Роулс приезжал встретиться с вами и в течение той недели не посещал госпиталь по другому поводу? – жестко резюмировал Воронцов, словно читая запись в блокноте. Шнейдер рассмеялся.
– Разумеется, если вам нравится такая формулировка. Он заходил по старой дружбе, но еще и потому, что должен был написать отчет для управляющего фонда, мистера Грейнджера-старшего. Мистер Грейнджер проявляет личную заинтересованность в работе отдела и требует добротных отчетов от людей вроде Алана. Поэтому Алан был столь скрупулезен, майор, и поэтому он приезжал сюда так часто, – улыбка Шнейдера потускнела, на лице появилось выражение благопристойной серьезности. – А о том, что с ним случилось и что он делал на дороге среди ночи, я не имею ни малейшего представления.
– Ясно. Вы навещали его в «Метрополе»?
– Да, было дело. Заходил перекинуться парой слов, пропустить рюмочку, – Шнейдер выразительно взглянул на свои золотые часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43