– Владимира застрелили, и я видел его мертвым. Наверно, вам тоже следовало на него посмотреть».
Должно быть, не в силах оставить Смайли в покое, подошел Лейкон с другого конца комнаты и теперь смотрел на него умными непонимающими глазами. Человек сентиментальный, импульсивный, но без внутренней пружины, он выглядел как рано постаревший мальчик с нездоровым гноящимся рубцом на шее – там, где воротничок рубашки натирал кожу. В этот предутренний, отведенный для молитвы час черный жилет и белый воротничок создавали впечатление, что он – в сутане.
– Я ведь с вами едва поздоровался, – жалобным тоном произнес Лейкон, словно обвинял Смайли. – Джордж. Дружище. Господи Боже мой.
– Здравствуйте, Оливер.
Но Лейкон продолжал стоять, глядя на него сверху вниз, склонив набок вытянутую голову, словно ребенок, изучающий насекомое. Смайли вспомнил взволнованный телефонный звонок Лейкона два часа назад.
– Случилось ЧП, Джордж. Вы помните Владимира? Джордж, вы проснулись? Вы помните старого генерала, Джордж? Он еще жил в Париже?
– Да-да, я помню, – ответил Смайли. – Да, Оливер, я помню Владимира.
– Нам нужен кто-нибудь, связанный с его прошлым, Джордж. Кто-нибудь, кто знал его привычки, может опознать его, притушить возможный скандал. Нам нужны вы, Джордж. Да ну же, Джордж, проснитесь.
Он и старался проснуться. Как старался и переместить трубку к уху, которое лучше слышит, и сесть на чересчур широкой для него одного кровати. Но тем не менее растянувшись на необжитой стороне, где раньше спала его сбежавшая жена, так как у той стороны стоял телефон.
– Вы хотите сказать, что в него стреляли? – уточнил спросонья Смайли.
– Почему вы не слушаете меня, Джордж? Его застрелили насмерть. Сегодня вечером, Джордж, да проснитесь же, вы нужны нам!
Лейкон снова отошел, покручивая на пальце кольцо с печаткой, словно оно вдруг стало ему тесно. «Вы мне нужны, – подумал Смайли, глядя на то, как Лейкон вышагивает по кругу. – Я люблю вас, я ненавижу вас, вы мне нужны». Эти апокалипсические заявления напомнили ему Энн, которая говорила вот так же, когда оказывалась без денег или без любовника. «Главную смысловую нагрузку во фразе несет имя существительное или субъект, – размышлял он. – Не глагол и, уж во всяком случае, не дополнение или объект. Эго, требующее пищи. Я им нужен – но зачем? – снова задумался он. – Чтобы их утешить? Отпустить им грехи? Что такое они совершили, чтобы им понадобилось мое прошлое для возмещения ущерба, нанесенного их будущему?»
А в глубине комнаты Лодер Стрикленд уже разговаривал с Властями, вытянув руку в фашистском салюте.
– Да, шеф, он в этот момент с нами, сэр… Я скажу ему, сэр… Совершенно верно, сэр… Я передам ему… Да, сэр…
«Почему шотландцев так притягивает все таинственное? – не в первый раз за всю свою карьеру подумал Смайли. – Механики на кораблях, администраторы в колониях, шпионы… Исторически укоренившаяся в шотландцах ересь влечет их поклоняться чужим богам», – решил он.
– Джордж! – неожиданно громко произнес Стрикленд, так что имя Смайли прозвучало как приказ. – Сэр Сол самым теплым образом приветствует вас, Джордж! – Он повернулся кругом, все еще держа в вытянутой руке трубку. – В более спокойное время он должным образом выразит вам свою признательность. – И снова в трубку: – Да, шеф, Оливер Лейкон тоже со мной, как и лицо, занимающее аналогичное положение в министерстве внутренних дел, – в данный момент он беседует с комиссаром полиции по поводу нашей бывшей заинтересованности в покойном и подготовки заявления для печати.
«Бывшей заинтересованности», – тотчас отметил Смайли. Бывшей заинтересованности в человеке с развороченным лицом и без папирос в кармане. Зато с желтым мелом. Смайли открыто уставился на Стрикленда: отвратительный зеленый костюм, ботинки из свиной кожи, обработанной под замшу. Единственное, что изменилось, – появились рыжеватые усики, правда, не как у военных, наподобие тех, что носил Владимир.
– Да, сэр, «личность, исчезнувшая из жизни и представляющая исторический интерес», сэр. («Это точно, – заметил про себя Смайли. – Исчезнувшая из жизни, вычеркнутая, забытая».) Очень точно подмечено, – продолжал Стрикленд. – И Оливер Лейкон предлагает включить эту формулировку слово в слово в заявление для прессы. Я попал в точку, Оливер?
– Чисто исторический, – раздраженно поправил его Лейкон. – А не исторический. Нам меньше всего это нужно! Чисто исторический интерес. – И он пересек комнату с явным намерением посмотреть в окно на занимавшийся рассвет.
– Эндерби по-прежнему у руля, Оливер? – поинтересовался Смайли, обращаясь к спине Лейкона.
– Да, да, Сол Эндерби, ваш старый противник, по-прежнему у руля и творит чудеса, – нетерпеливо отозвался Лейкон. Он дернул занавеску, и она сорвалась с крючков. – Правда, работает не в вашем стиле, но почему, собственно, он должен следовать вам? Он сторонник Атлантического союза. – Теперь он принялся поднимать раму окна. – Нелегко работать при таком правительстве, надо вам сказать. – Он сильнее нажал на ручку. Ледяной холод обдал колени Смайли. – Слишком много приходится работать ногами. Мостин, где же чай? Мы ждем его, похоже, уже целую вечность.
«Всю нашу жизнь», – продолжил за него Смайли.
В гору, фыркая, взбирался грузовик – заглушая гул мотора, до Смайли снова донесся голос Стрикленда, который никак не мог договорить с Солом Эндерби.
– Мне кажется, в прессе не следует уж слишком его принижать, шеф. В подобных случаях главное – ровность тона. Даже если личной жизни, как в данном случае, касаться опасно. Важно, чтобы ничего не проскользнуло о настоящем. О, верно, безусловно, верно, шеф, правильно… – И, продолжая льстиво гундосить, оставался, однако, настороже.
– Оливер… – произнес Смайли, теряя терпение. – Оливер, вы не станете возражать, если…
Но Лейкон был из тех, кто говорит, а не слушает.
– Как Энн? – рассеянно спросил он, растопырив локти на подоконнике, обращаясь к окну. – Надеюсь, с вами и все такое прочее? Не в бегах? Боже, до чего я ненавижу осень.
– Благодарю, отлично. А как… – И запнулся, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут жену Лейкона.
– Бросила меня, черт бы ее побрал. Сбежала с этой дрянью – инструктором по верховой езде, разрази ее гром. Оставила меня с детьми. Девочек я, слава Богу, отправил в школы-интернаты. – Опершись на руки, пригнувшись, Лейкон посмотрел на светлеющее небо. – Вон там висит Орион как золотой шар среди дымовых труб, – заметил он.
«Еще одна смерть», – с грустью подумал Смайли, ненадолго задержавшись мыслью на разбитом браке Лейкона. Ему припомнилась хорошенькая женщина не от мира сего и стайка дочек, катавшихся на пони в саду их беспорядочного дома в Аскоте.
– Мне очень жаль, Оливер.
– Почему вам должно быть жаль? Это же не ваша жена. А моя. В любви каждый за себя.
– Не могли бы вы закрыть окно, пожалуйста! – крикнул Стрикленд, снова набирая чей-то номер. – Тут холодище, как в Арктике!
Лейкон раздраженно захлопнул окно и снова зашагал по комнате.
Смайли сделал вторую попытку.
– Оливер, в чем дело? – настаивал он. – Зачем я вам нужен?
– Для начала вы единственный, кто его знал. Стрикленд, вы еще не закончили? Он вроде тех, кто читает по радио объявления в аэропорту, – заметил он тут же с глупой ухмылкой. – Конца не видно.
«А ты можешь сломаться, Оливер, – сделал вывод Смайли, заметив, какие отсутствующие у Лейкона глаза, когда тот подошел к свету. – Слишком много на тебя свалилось, – с неожиданным участием подумал он. – Свалилось на нас обоих».
Из кухни появился таинственный Мостин с чаем – образец серьезного современного недоросля в широких брюках, с гривой каштановых волос. Глядя, как он ставит поднос, Смайли наконец нашел ему эквивалент в своем прошлом: у Энн был одно время похожий на него любовник, студент теологического колледжа в Уэльсе, ожидавший рукоположения. Она подобрала его на шоссе М-4, подвезла, а потом утверждала, что спасла от гомосексуализма.
– В каком секторе вы работаете, Мостин? – тихо поинтересовался Смайли.
– Занимаюсь всякой всячиной, сэр. – Он согнулся вровень со столом, демонстрируя поистине азиатскую гибкость. – Такой у нас со времени вашего ухода появился сектор, сэр. Это своего рода оперативный резерв. Там работают главным образом стажеры, дожидающиеся назначения за границу.
– Понятно.
– Я слушал вашу лекцию в Детских Яслях в Саррате, сэр. Для вновь поступивших. «Поведение агента в оперативной обстановке». Это была лучшая лекция, какую я слышал за все два года.
– Благодарю вас.
Но телячьи глаза Мостина продолжали внимательно его изучать.
– Благодарю вас, – повторил Смайли, еще более озадаченный.
– С молоком, сэр, или с лимоном, сэр? Лимон – это для него, – неслышно добавил Мостин, словно это могло служить рекомендацией, чтобы взять лимон.
Стрикленд повесил трубку и теперь возился с поясом от брюк – то ли распускал его, то ли затягивал.
– Ну что ж, придется подправить правду, Джордж! – неожиданно громко возвестил Лейкон, словно оповещая о своем миропонимании. – Человек невиновен, а обстоятельства свидетельствуют о другом. Золотого века никогда не было. Есть только золотая середина. И следует об этом помнить. Мелом написать на нашем зеркале для бритья.
«Желтым мелом», – уточнил про себя Смайли.
Стрикленд принялся шагать по комнате.
– Вы. И Мостин. Молодой Найгел. И вы, сэр!
В ответ Мостин поднял на него свои серьезные карие глаза.
– И чтоб ничего на бумаге, – предупредил Стрикленд, вытирая усы тыльной стороной ладони, словно то ли рука, то ли усы были мокрые. – Вы меня слышите? Это приказ свыше. Встречи ведь не было, значит, и не надо заполнять обычную форму о встрече или чего там еще. Вам ничего не надо делать – только держать рот на замке. Понятно? Свои расходы вы запишете как мелкие выплаты наличными. И представите мне лично. Чтоб в картотеке ничего не осталось. Понятно?
– Я понял, – отозвался Мостин.
– И никаких рассказов на ушко этим маленьким вертихвосткам из канцелярии – все равно узнаю. Вы меня слышите? Налейте же нам чаю.
В сознании Джорджа Смайли, пока он слушал этот разговор, произошли кое-какие перемены. Из беспорядочного обмена намеками, из ужасного зрелища на пустоши высветилась ошеломившая его правда. Он словно почувствовал удар в грудь и на миг отключился от происходящего в комнате, от этих троих загнанных людей. Форма о проведенной встрече? Встречи не было? Встречи Мостина с Владимиром? «Великий Боже, – догадался он, замыкая порочный круг. – Господи, спаси, сохрани и защити нас. Мостин был куратором Владимира?! Старого человека, генерала, которым мы в свое время гордились, препоручили этому неоперившемуся юнцу!» И тотчас удивление сменилось взрывом ярости. Смайли почувствовал, как у него задрожали губы, от возмущения к горлу подкатился ком, препятствуя потоку слов, и, когда он повернулся к Лейкону, стекла его очков словно запотели от высокой температуры.
– Оливер, может быть, вы все-таки скажете мне наконец, что я здесь делаю, – в третий раз зловещим шепотом произнес он.
И протянул руку, взял из ведерка со льдом бутылку водки. Без приглашения отвинтил колпачок и налил себе довольно большую порцию.
Но и тут Лейкон пришел в смятение, задумался, забегал глазами, стал тянуть время. В мире Лейкона прямые вопросы считались верхом дурного вкуса, но прямые ответы были еще хуже. С секунду, застигнутый врасплох, он стоял в центре комнаты и в изумлении смотрел на Смайли. В гору прогрохотала машина, неся с собой весть, что за окном существует реальный мир. Лодер Стрикленд громко хлебнул чаю. Мостин неуверенно присел на табурет для рояля, хотя рояля тут и в помине не было. А Лейкон, судорожно размахивая руками, все пытался подобрать слова, достаточно уклончивые, чтобы затемнить подлинную суть.
– Джордж, – приступил он. Ветер с треском плюнул в окно струей дождя, но Лейкон не обратил на это внимания. – Где Мостин? – вдруг спросил он.
А Мостин, не успев присесть, уже выскочил из комнаты по нужде. Они услышали рокот спускаемой воды, словно от духового оркестра, и бульканье в трубах по всему дому.
Лейкон потянулся рукой к шее, провел по рубцу на коже. И нехотя заговорил:
– Три года назад, Джордж – начнем с этого момента, – вскоре после того, как вы ушли из Цирка, ваш преемник Сол Эндерби – ваш достойный преемник – под давлением заинтересовавшегося нами кабинета министров – я говорю: заинтересовавшегося, поскольку кабинет был только что сформирован, – решил произвести далеко идущие перемены в практике разведки. Я ввожу вас в курс дела, Джордж, – пояснил он, прерывая самого себя. – И делаю это, потому что вы – это вы, а также в память о прошлом и из-за того, – он ткнул пальцем в окно, – что там случилось.
Стрикленд, расстегнув жилет и развалившись, подремывал словно пассажир первого класса в ночном самолете. На самом же деле его маленькие глазки настороженно следили за каждым движением Лейкона. Дверь открылась и снова закрылась, впустив Мостина, который вновь опустился на табурет для рояля.
– Мостин, надеюсь, вы заткнете уши и не станете слушать. Я говорю сейчас о большой, большой политике. Одной из таких далеко идущих перемен, Джордж, стало решение создать межведомственную комиссию по определению политики. Смешанную комиссию, – он сделал округлый жест руками, – частично Вестминстер, частично Уайтхолл, – в которую вошли бы представители кабинета министров, а также основные наши клиенты из Уайтхолла. Так называемые «Мудрецы». Но эта комиссия, Джордж, должна находиться между разведывательным сообществом и кабинетом министров. В качестве канала, фильтра, тормоза. – Он подчеркивал свои слова жестами вытянутой руки, словно сдавал карты. – Чтобы заглядывать через плечо Цирка. Осуществлять контроль, Джордж. Бдительность и отчетность в интересах более открытого правительства. Вам это не нравится. Я вижу по вашему лицу.
– Я вне игры, – коротко возразил Смайли, – я не вправе судить.
Внезапно на лице Лейкона появилась растерянность, а в голосе послышалось чуть ли не отчаяние.
– Вы бы послушали их, Джордж, наших новых хозяев! Вы бы послушали, как они говорят о Цирке! Я у них мальчик для битья, черт бы меня побрал, я это знаю: каждый день получаю тумаки! Издевки. Подозрения. Недоверие на каждом шагу, даже со стороны министров, которые уж должны бы разбираться. Как будто Цирк – некое жуликоватое животное, недоступное их пониманию. Как будто британская разведка – придаток консервативной партии, которая является ее полновластным хозяином. Не их союзник, а некая змея, автономно действующая в их социалистическом гнезде. Будто вернулись тридцатые годы. Вы знаете, они даже снова заговорили о необходимости принять Акт о свободе информации в Великобритании по американскому образцу! Подготовить его в кабинете министров! Чтобы были открытые слушания, разоблачения – все на потеху публике! Вы бы поразились, Джордж. Вам стало бы больно. Подумайте только о том, как это отразится хотя бы на морали. Да разве Мостин когда-либо поступил бы на работу в Цирк после подобной шумихи в прессе и везде? Поступили бы, Мостин?
Вопрос этот, казалось, глубоко потряс Мостина, ибо его озабоченные глаза, казавшиеся почти черными из-за нездоровой кожи, приняли еще более сосредоточенное выражение, и он поднес большой и указательный пальцы к губам. Но не сказал ничего.
– На чем я остановился, Джордж? – обратился к нему Лейкон, внезапно потеряв нить.
– На Мудрецах, – не без сочувствия подсказал Смайли.
Лодер Стрикленд со своего дивана добавил собственное суждение о комиссии:
– Мудрецы, как же! Шайка торговцев фланелью левого толка. Правят нашей жизнью за нас. Советуют, как вести дела в лавке. Бьют нас по рукам, если мы ошиблись в сложении и написали не ту сумму.
Лейкон бросил на Стрикленда осуждающий взгляд, но не стал возражать.
– Одной из наименее спорных обязанностей Мудрецов, одной из первейших обязанностей, которую возложили на них наши хозяева и которая записана в совместно разработанной хартии, является проверка фондов. Ревизия ресурсов Цирка на операции во всем мире и сопоставление их с деятельностью, осуществляемой в соответствии с законными потребностями сегодняшнего дня. Не спрашивайте, что в их представлении является «законными потребностями сегодняшнего дня». Это весьма спорный вопрос. Однако мне следует быть лояльным. – И продолжил тем же тоном: – Достаточно сказать, что в течение полугода провели проверки и в соответствующее место нанесли удар топором. – Он умолк, уставившись на Смайли. – Вы меня слушаете, Джордж? – недоуменно спросил он.
В этот момент и правда трудно было сказать, слушал ли его Смайли. Тяжелые веки бывшего патрона почти закрылись, и щелочки глаз почти не видны были за толстыми стеклами очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Должно быть, не в силах оставить Смайли в покое, подошел Лейкон с другого конца комнаты и теперь смотрел на него умными непонимающими глазами. Человек сентиментальный, импульсивный, но без внутренней пружины, он выглядел как рано постаревший мальчик с нездоровым гноящимся рубцом на шее – там, где воротничок рубашки натирал кожу. В этот предутренний, отведенный для молитвы час черный жилет и белый воротничок создавали впечатление, что он – в сутане.
– Я ведь с вами едва поздоровался, – жалобным тоном произнес Лейкон, словно обвинял Смайли. – Джордж. Дружище. Господи Боже мой.
– Здравствуйте, Оливер.
Но Лейкон продолжал стоять, глядя на него сверху вниз, склонив набок вытянутую голову, словно ребенок, изучающий насекомое. Смайли вспомнил взволнованный телефонный звонок Лейкона два часа назад.
– Случилось ЧП, Джордж. Вы помните Владимира? Джордж, вы проснулись? Вы помните старого генерала, Джордж? Он еще жил в Париже?
– Да-да, я помню, – ответил Смайли. – Да, Оливер, я помню Владимира.
– Нам нужен кто-нибудь, связанный с его прошлым, Джордж. Кто-нибудь, кто знал его привычки, может опознать его, притушить возможный скандал. Нам нужны вы, Джордж. Да ну же, Джордж, проснитесь.
Он и старался проснуться. Как старался и переместить трубку к уху, которое лучше слышит, и сесть на чересчур широкой для него одного кровати. Но тем не менее растянувшись на необжитой стороне, где раньше спала его сбежавшая жена, так как у той стороны стоял телефон.
– Вы хотите сказать, что в него стреляли? – уточнил спросонья Смайли.
– Почему вы не слушаете меня, Джордж? Его застрелили насмерть. Сегодня вечером, Джордж, да проснитесь же, вы нужны нам!
Лейкон снова отошел, покручивая на пальце кольцо с печаткой, словно оно вдруг стало ему тесно. «Вы мне нужны, – подумал Смайли, глядя на то, как Лейкон вышагивает по кругу. – Я люблю вас, я ненавижу вас, вы мне нужны». Эти апокалипсические заявления напомнили ему Энн, которая говорила вот так же, когда оказывалась без денег или без любовника. «Главную смысловую нагрузку во фразе несет имя существительное или субъект, – размышлял он. – Не глагол и, уж во всяком случае, не дополнение или объект. Эго, требующее пищи. Я им нужен – но зачем? – снова задумался он. – Чтобы их утешить? Отпустить им грехи? Что такое они совершили, чтобы им понадобилось мое прошлое для возмещения ущерба, нанесенного их будущему?»
А в глубине комнаты Лодер Стрикленд уже разговаривал с Властями, вытянув руку в фашистском салюте.
– Да, шеф, он в этот момент с нами, сэр… Я скажу ему, сэр… Совершенно верно, сэр… Я передам ему… Да, сэр…
«Почему шотландцев так притягивает все таинственное? – не в первый раз за всю свою карьеру подумал Смайли. – Механики на кораблях, администраторы в колониях, шпионы… Исторически укоренившаяся в шотландцах ересь влечет их поклоняться чужим богам», – решил он.
– Джордж! – неожиданно громко произнес Стрикленд, так что имя Смайли прозвучало как приказ. – Сэр Сол самым теплым образом приветствует вас, Джордж! – Он повернулся кругом, все еще держа в вытянутой руке трубку. – В более спокойное время он должным образом выразит вам свою признательность. – И снова в трубку: – Да, шеф, Оливер Лейкон тоже со мной, как и лицо, занимающее аналогичное положение в министерстве внутренних дел, – в данный момент он беседует с комиссаром полиции по поводу нашей бывшей заинтересованности в покойном и подготовки заявления для печати.
«Бывшей заинтересованности», – тотчас отметил Смайли. Бывшей заинтересованности в человеке с развороченным лицом и без папирос в кармане. Зато с желтым мелом. Смайли открыто уставился на Стрикленда: отвратительный зеленый костюм, ботинки из свиной кожи, обработанной под замшу. Единственное, что изменилось, – появились рыжеватые усики, правда, не как у военных, наподобие тех, что носил Владимир.
– Да, сэр, «личность, исчезнувшая из жизни и представляющая исторический интерес», сэр. («Это точно, – заметил про себя Смайли. – Исчезнувшая из жизни, вычеркнутая, забытая».) Очень точно подмечено, – продолжал Стрикленд. – И Оливер Лейкон предлагает включить эту формулировку слово в слово в заявление для прессы. Я попал в точку, Оливер?
– Чисто исторический, – раздраженно поправил его Лейкон. – А не исторический. Нам меньше всего это нужно! Чисто исторический интерес. – И он пересек комнату с явным намерением посмотреть в окно на занимавшийся рассвет.
– Эндерби по-прежнему у руля, Оливер? – поинтересовался Смайли, обращаясь к спине Лейкона.
– Да, да, Сол Эндерби, ваш старый противник, по-прежнему у руля и творит чудеса, – нетерпеливо отозвался Лейкон. Он дернул занавеску, и она сорвалась с крючков. – Правда, работает не в вашем стиле, но почему, собственно, он должен следовать вам? Он сторонник Атлантического союза. – Теперь он принялся поднимать раму окна. – Нелегко работать при таком правительстве, надо вам сказать. – Он сильнее нажал на ручку. Ледяной холод обдал колени Смайли. – Слишком много приходится работать ногами. Мостин, где же чай? Мы ждем его, похоже, уже целую вечность.
«Всю нашу жизнь», – продолжил за него Смайли.
В гору, фыркая, взбирался грузовик – заглушая гул мотора, до Смайли снова донесся голос Стрикленда, который никак не мог договорить с Солом Эндерби.
– Мне кажется, в прессе не следует уж слишком его принижать, шеф. В подобных случаях главное – ровность тона. Даже если личной жизни, как в данном случае, касаться опасно. Важно, чтобы ничего не проскользнуло о настоящем. О, верно, безусловно, верно, шеф, правильно… – И, продолжая льстиво гундосить, оставался, однако, настороже.
– Оливер… – произнес Смайли, теряя терпение. – Оливер, вы не станете возражать, если…
Но Лейкон был из тех, кто говорит, а не слушает.
– Как Энн? – рассеянно спросил он, растопырив локти на подоконнике, обращаясь к окну. – Надеюсь, с вами и все такое прочее? Не в бегах? Боже, до чего я ненавижу осень.
– Благодарю, отлично. А как… – И запнулся, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут жену Лейкона.
– Бросила меня, черт бы ее побрал. Сбежала с этой дрянью – инструктором по верховой езде, разрази ее гром. Оставила меня с детьми. Девочек я, слава Богу, отправил в школы-интернаты. – Опершись на руки, пригнувшись, Лейкон посмотрел на светлеющее небо. – Вон там висит Орион как золотой шар среди дымовых труб, – заметил он.
«Еще одна смерть», – с грустью подумал Смайли, ненадолго задержавшись мыслью на разбитом браке Лейкона. Ему припомнилась хорошенькая женщина не от мира сего и стайка дочек, катавшихся на пони в саду их беспорядочного дома в Аскоте.
– Мне очень жаль, Оливер.
– Почему вам должно быть жаль? Это же не ваша жена. А моя. В любви каждый за себя.
– Не могли бы вы закрыть окно, пожалуйста! – крикнул Стрикленд, снова набирая чей-то номер. – Тут холодище, как в Арктике!
Лейкон раздраженно захлопнул окно и снова зашагал по комнате.
Смайли сделал вторую попытку.
– Оливер, в чем дело? – настаивал он. – Зачем я вам нужен?
– Для начала вы единственный, кто его знал. Стрикленд, вы еще не закончили? Он вроде тех, кто читает по радио объявления в аэропорту, – заметил он тут же с глупой ухмылкой. – Конца не видно.
«А ты можешь сломаться, Оливер, – сделал вывод Смайли, заметив, какие отсутствующие у Лейкона глаза, когда тот подошел к свету. – Слишком много на тебя свалилось, – с неожиданным участием подумал он. – Свалилось на нас обоих».
Из кухни появился таинственный Мостин с чаем – образец серьезного современного недоросля в широких брюках, с гривой каштановых волос. Глядя, как он ставит поднос, Смайли наконец нашел ему эквивалент в своем прошлом: у Энн был одно время похожий на него любовник, студент теологического колледжа в Уэльсе, ожидавший рукоположения. Она подобрала его на шоссе М-4, подвезла, а потом утверждала, что спасла от гомосексуализма.
– В каком секторе вы работаете, Мостин? – тихо поинтересовался Смайли.
– Занимаюсь всякой всячиной, сэр. – Он согнулся вровень со столом, демонстрируя поистине азиатскую гибкость. – Такой у нас со времени вашего ухода появился сектор, сэр. Это своего рода оперативный резерв. Там работают главным образом стажеры, дожидающиеся назначения за границу.
– Понятно.
– Я слушал вашу лекцию в Детских Яслях в Саррате, сэр. Для вновь поступивших. «Поведение агента в оперативной обстановке». Это была лучшая лекция, какую я слышал за все два года.
– Благодарю вас.
Но телячьи глаза Мостина продолжали внимательно его изучать.
– Благодарю вас, – повторил Смайли, еще более озадаченный.
– С молоком, сэр, или с лимоном, сэр? Лимон – это для него, – неслышно добавил Мостин, словно это могло служить рекомендацией, чтобы взять лимон.
Стрикленд повесил трубку и теперь возился с поясом от брюк – то ли распускал его, то ли затягивал.
– Ну что ж, придется подправить правду, Джордж! – неожиданно громко возвестил Лейкон, словно оповещая о своем миропонимании. – Человек невиновен, а обстоятельства свидетельствуют о другом. Золотого века никогда не было. Есть только золотая середина. И следует об этом помнить. Мелом написать на нашем зеркале для бритья.
«Желтым мелом», – уточнил про себя Смайли.
Стрикленд принялся шагать по комнате.
– Вы. И Мостин. Молодой Найгел. И вы, сэр!
В ответ Мостин поднял на него свои серьезные карие глаза.
– И чтоб ничего на бумаге, – предупредил Стрикленд, вытирая усы тыльной стороной ладони, словно то ли рука, то ли усы были мокрые. – Вы меня слышите? Это приказ свыше. Встречи ведь не было, значит, и не надо заполнять обычную форму о встрече или чего там еще. Вам ничего не надо делать – только держать рот на замке. Понятно? Свои расходы вы запишете как мелкие выплаты наличными. И представите мне лично. Чтоб в картотеке ничего не осталось. Понятно?
– Я понял, – отозвался Мостин.
– И никаких рассказов на ушко этим маленьким вертихвосткам из канцелярии – все равно узнаю. Вы меня слышите? Налейте же нам чаю.
В сознании Джорджа Смайли, пока он слушал этот разговор, произошли кое-какие перемены. Из беспорядочного обмена намеками, из ужасного зрелища на пустоши высветилась ошеломившая его правда. Он словно почувствовал удар в грудь и на миг отключился от происходящего в комнате, от этих троих загнанных людей. Форма о проведенной встрече? Встречи не было? Встречи Мостина с Владимиром? «Великий Боже, – догадался он, замыкая порочный круг. – Господи, спаси, сохрани и защити нас. Мостин был куратором Владимира?! Старого человека, генерала, которым мы в свое время гордились, препоручили этому неоперившемуся юнцу!» И тотчас удивление сменилось взрывом ярости. Смайли почувствовал, как у него задрожали губы, от возмущения к горлу подкатился ком, препятствуя потоку слов, и, когда он повернулся к Лейкону, стекла его очков словно запотели от высокой температуры.
– Оливер, может быть, вы все-таки скажете мне наконец, что я здесь делаю, – в третий раз зловещим шепотом произнес он.
И протянул руку, взял из ведерка со льдом бутылку водки. Без приглашения отвинтил колпачок и налил себе довольно большую порцию.
Но и тут Лейкон пришел в смятение, задумался, забегал глазами, стал тянуть время. В мире Лейкона прямые вопросы считались верхом дурного вкуса, но прямые ответы были еще хуже. С секунду, застигнутый врасплох, он стоял в центре комнаты и в изумлении смотрел на Смайли. В гору прогрохотала машина, неся с собой весть, что за окном существует реальный мир. Лодер Стрикленд громко хлебнул чаю. Мостин неуверенно присел на табурет для рояля, хотя рояля тут и в помине не было. А Лейкон, судорожно размахивая руками, все пытался подобрать слова, достаточно уклончивые, чтобы затемнить подлинную суть.
– Джордж, – приступил он. Ветер с треском плюнул в окно струей дождя, но Лейкон не обратил на это внимания. – Где Мостин? – вдруг спросил он.
А Мостин, не успев присесть, уже выскочил из комнаты по нужде. Они услышали рокот спускаемой воды, словно от духового оркестра, и бульканье в трубах по всему дому.
Лейкон потянулся рукой к шее, провел по рубцу на коже. И нехотя заговорил:
– Три года назад, Джордж – начнем с этого момента, – вскоре после того, как вы ушли из Цирка, ваш преемник Сол Эндерби – ваш достойный преемник – под давлением заинтересовавшегося нами кабинета министров – я говорю: заинтересовавшегося, поскольку кабинет был только что сформирован, – решил произвести далеко идущие перемены в практике разведки. Я ввожу вас в курс дела, Джордж, – пояснил он, прерывая самого себя. – И делаю это, потому что вы – это вы, а также в память о прошлом и из-за того, – он ткнул пальцем в окно, – что там случилось.
Стрикленд, расстегнув жилет и развалившись, подремывал словно пассажир первого класса в ночном самолете. На самом же деле его маленькие глазки настороженно следили за каждым движением Лейкона. Дверь открылась и снова закрылась, впустив Мостина, который вновь опустился на табурет для рояля.
– Мостин, надеюсь, вы заткнете уши и не станете слушать. Я говорю сейчас о большой, большой политике. Одной из таких далеко идущих перемен, Джордж, стало решение создать межведомственную комиссию по определению политики. Смешанную комиссию, – он сделал округлый жест руками, – частично Вестминстер, частично Уайтхолл, – в которую вошли бы представители кабинета министров, а также основные наши клиенты из Уайтхолла. Так называемые «Мудрецы». Но эта комиссия, Джордж, должна находиться между разведывательным сообществом и кабинетом министров. В качестве канала, фильтра, тормоза. – Он подчеркивал свои слова жестами вытянутой руки, словно сдавал карты. – Чтобы заглядывать через плечо Цирка. Осуществлять контроль, Джордж. Бдительность и отчетность в интересах более открытого правительства. Вам это не нравится. Я вижу по вашему лицу.
– Я вне игры, – коротко возразил Смайли, – я не вправе судить.
Внезапно на лице Лейкона появилась растерянность, а в голосе послышалось чуть ли не отчаяние.
– Вы бы послушали их, Джордж, наших новых хозяев! Вы бы послушали, как они говорят о Цирке! Я у них мальчик для битья, черт бы меня побрал, я это знаю: каждый день получаю тумаки! Издевки. Подозрения. Недоверие на каждом шагу, даже со стороны министров, которые уж должны бы разбираться. Как будто Цирк – некое жуликоватое животное, недоступное их пониманию. Как будто британская разведка – придаток консервативной партии, которая является ее полновластным хозяином. Не их союзник, а некая змея, автономно действующая в их социалистическом гнезде. Будто вернулись тридцатые годы. Вы знаете, они даже снова заговорили о необходимости принять Акт о свободе информации в Великобритании по американскому образцу! Подготовить его в кабинете министров! Чтобы были открытые слушания, разоблачения – все на потеху публике! Вы бы поразились, Джордж. Вам стало бы больно. Подумайте только о том, как это отразится хотя бы на морали. Да разве Мостин когда-либо поступил бы на работу в Цирк после подобной шумихи в прессе и везде? Поступили бы, Мостин?
Вопрос этот, казалось, глубоко потряс Мостина, ибо его озабоченные глаза, казавшиеся почти черными из-за нездоровой кожи, приняли еще более сосредоточенное выражение, и он поднес большой и указательный пальцы к губам. Но не сказал ничего.
– На чем я остановился, Джордж? – обратился к нему Лейкон, внезапно потеряв нить.
– На Мудрецах, – не без сочувствия подсказал Смайли.
Лодер Стрикленд со своего дивана добавил собственное суждение о комиссии:
– Мудрецы, как же! Шайка торговцев фланелью левого толка. Правят нашей жизнью за нас. Советуют, как вести дела в лавке. Бьют нас по рукам, если мы ошиблись в сложении и написали не ту сумму.
Лейкон бросил на Стрикленда осуждающий взгляд, но не стал возражать.
– Одной из наименее спорных обязанностей Мудрецов, одной из первейших обязанностей, которую возложили на них наши хозяева и которая записана в совместно разработанной хартии, является проверка фондов. Ревизия ресурсов Цирка на операции во всем мире и сопоставление их с деятельностью, осуществляемой в соответствии с законными потребностями сегодняшнего дня. Не спрашивайте, что в их представлении является «законными потребностями сегодняшнего дня». Это весьма спорный вопрос. Однако мне следует быть лояльным. – И продолжил тем же тоном: – Достаточно сказать, что в течение полугода провели проверки и в соответствующее место нанесли удар топором. – Он умолк, уставившись на Смайли. – Вы меня слушаете, Джордж? – недоуменно спросил он.
В этот момент и правда трудно было сказать, слушал ли его Смайли. Тяжелые веки бывшего патрона почти закрылись, и щелочки глаз почти не видны были за толстыми стеклами очков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46