Нет, мысль о самоубийстве – хорошая мысль, но пока что необходимо ее отложить. До того времени, когда найду верный способ.
Остаток ночи я провел у двери в первую квартиру, свернувшись на коврике для обуви.
На рассвете голод выгнал меня на улицу. Я, кажется, даже готов был обследовать помойку на предмет отыскания там съестного, но первый, кого я увидел во дворе, был белый пес. Он тоже заметил меня и потрусил ко мне своей исполненной достоинства походкой. Я выгнул спину дугой и распушил хвост. Он остановился в полуметре от меня и сказал:
– Не дури. Я тебя узнал, – говорил он по-собачьи, но я понимал его. Не так хорошо, как кошачий, но вполне сносно. – Лада очень беспокоится о тебе. Ни свет ни заря выгнала меня искать тебя. А уж Домовушка получил за то, что открыл дверь, – уж поверь. Так что давай, пошли домой.
– Нет! – фыркнул я. – К этой ведьме? В этот вертеп? Никогда!
– Лада не ведьма! – рявкнул он.
– А что она со мной сделала? За что?
– Не с тобой одним, – печально вымолвил пес. – У нее не было другого выхода. Потом тебе объяснят, и ты поймешь… Она плачет. Всю ночь проплакала, – продолжал пес, и глаза у него были грустные-грустные, вот-вот сам прослезится. – И в том, что ты сбежал, она обвиняет меня. Потому что ведь она тебя поручила мне, а я не уследил. Очень тебя прошу, пошли! Домовушка кашу варит. Манную…
Слаб человек, даже если он всего только кот. И я был слаб. Я пожалел пса, и Ладу, которая плачет, и получившего нагоняй Домовушку. И я вернулся в пятьдесят вторую квартиру, хотя только две минуты назад зарекался переступать ее порог. Что делать! У меня доброе сердце.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой многое проясняется, но еще большее становится неясным
Нет, это слишком нелепо даже для сказки. Такое возможно только в научной работе.
Эдингтон
Должен отметить редкое чувство такта, присущее всем обитателям пятьдесят второй квартиры. Я не услышал ни одного упрека, не поймал ни одного укоризненного взгляда.
Домовушка встретил нас с порога радостным возгласом:
– О! А каша, поди, и остыть-то не успела!
Ворона пробормотала что-то вроде приветствия. Она была занята завтраком. Держась за резную антикварную жердь одной лапой, в другой она сжимала ломоть хлеба, время от времени клювом отрывая от него кусочки. При этом крошки падали вниз, в мисочку, по-видимому, специально для этой цели поставленную на плиту.
На столе в ряд стояли четыре плошки с кашей. Я ожидал очередного унижения, думал, что мне, как всякому коту, поставят миску на пол и я буду вынужден лакать языком. Я так проголодался, что был согласен даже и на это. И тем приятнее было мое удивление, когда Домовушка придвинул к торцу стола лавку и сказал:
– Садись-ка, коток, вот сюда… Ан нет, низковато будет! Подушечку надо подложить! – И он сбегал в комнату и принес мне подушку в бархатном темно-красном чехле.
Пес пристроился напротив меня. Ему лавку никто не придвигал, он просто встал на задние лапы и положил передние на стол. Поймав мой любопытствующий взгляд, сказал (по-человечески, не по-собачьи):
– Мне на лавке очень высоко. Приходиться есть стоя.
Птица закончила свою трапезу. Домовушка проворно подхватил мисочку с плиты, покрошил туда еще немного хлеба и высыпал содержимое карасю в банке. Карась зашлепал губами, подбирая крошки.
Я ожидал, что и Лада сейчас присоединится к нам, но она появилась одетая для улицы, в плаще и косынке, завязанной под подбородком.
– Пришел, миленький? – спросила она меня, пощекотав за ушком. – Ну вот и хорошо. Тебя здесь никто не обидит. А я приду с работы, и мы обо всем поговорим. Домовушка, закрывай дверь. Пока!
Лада упорхнула. Домовушка долго возился с замками – я насчитал на связке десять ключей различной величины, и не менее пяти из них он пустил в ход. Потом он еще задвинул тяжелый засов и не забыл про цепочку, после чего долго загибал пальцы, сверяясь с дверью, как бы считая запоры. Наконец он повесил связку с ключами на дверную ручку и вернулся в кухню.
Пес уже вылизал свою миску и отошел от стола. Я тоже почти справился со своей порцией, но как можно медленнее приканчивал остатки. Меня интересовало, для кого предназначена четвертая тарелка.
Домовушка подошел к висевшей над дверью паутине и позвал:
– Товарищ капитан, а товарищ капитан! Вы завтракать-то изволите али как? – Паутина не шелохнулась, и Домовушка заметил с некоторой иронией: – Не соизволяют.
Он снял с подоконника миску, накрытую полотенцем, и поставил на стол. Полотенце откинулось, и из миски вылезла огромная бурая жаба, покрытая буграми и бородавками. Домовушка пододвинул жабе тарелку с кашей и тоже наконец сел завтракать.
Жаба вежливо, не обращаясь ни к кому конкретно, сказала: «Приятного аппетита», – и принялась за еду. Кушала она очень аккуратно, уставив в потолок свой сосредоточенно-отрешенный взгляд, далеко высовывала длинный язык, прихватывая им кашу и как-то сбоку занося ее в широкий рот.
Меня и так знобило, но тут просто затрясло. Я сказал:
– Спасибо, все было очень вкусно, – и спрыгнул с лавки.
– Вот! – завопил Домовушка. – Учитесь! Сколько я вас кормил, поил, никто словом добрым мою стряпню не помянул!.. У ты мой сладенькой!.. Я ж говорил, говорил я, что котейко нам уюту и тепла придаст!..
И в этот момент дернула меня нелегкая почесаться – засвербело что-то под правым, разодранным вчера ухом. Почесался я задней левой – как будто всю жизнь это делал.
– Блохи! – с ужасом закричал Домовушка, бросая свою ложку в тарелку с кашей, так что брызги полетели во все стороны. – Блох успел нахватать! Купаться! Немедленно!
Он цапнул меня за шкирку, как можно дальше вытянув лохматую свою лапку, и потащил в ванную, прихватив под мышку бархатную подушку. Там плюхнул меня вместе с подушкой в пустую ванну, вылил в нее, наверное, полбутылки дорогого ароматного шампуня, открыл воду, взбил покруче пену и удовлетворенно вздохнул. Я, не успев опомниться, оказался тщательно вымыт, вытерт пушистым китайским полотенцем, уложен на кровать, ту самую, с шишечками. А когда Домовушка пристроился в кресле с вязанием, я услыхал историю Лады в его изложении. Должен отметить, что позже я слышал несколько вариантов этой истории. Некоторые в целом повторяли друг друга, разнясь лишь в деталях. Другие, наоборот, совпадали в деталях, но по-разному интерпретировали основные события. Для удобства и чтобы не запутаться, я их пронумеровал, но излагать на этих страницах буду в хронологическом порядке. Так сказать, по мере поступления.
Итак, версия первая, принадлежащая Домовушке. Я сохранил стиль, только немного, если можно так выразиться, причесал его, убрав устаревшие и неграмотные выражения.
– В некотором царстве, в некотором государстве жили-были царь-батюшка со своею царицею. Жили они не тужили, ели сытно, пили сладко, да только не было у них малых детушек, и очень они оттого печалились. И вот однажды видит царица сон…
В этом месте я прервал Домовушку:
– Ты же обещал мне про Ладу рассказать, а сам какую-то сказку завел.
– И-и-и, миленькой, самая про Ладу это быль и есть!…И видит царица сон, будто стала она белою утицею, и снесла она яйцо золотое, а невесть откуда налетел черный коршун, схватил то яйцо и взвился в поднебесье. Проснулась царица, свой сон царю-батюшке поведала, да и молвит: «Царь, говорит, государь, сулит этот сон нам беду неминучую, горькую. Рожу я ребеночка, но похитят наше дитятко драгоценное прямо из колыбели, и не вырастет оно ни в царевну премудрую, разумную, ни в царевича, удалого добра молодца, и некому будет тебе престол передать да на покой уйти не удастся, потому как заклятие на чадушко наше наложили страшное, а какое и кто наложил – то мне неведомо…» А надо тебе, касатик, знать, что был в том царстве-государстве закон, по которому ежели царская дочь не премудрая, то никакая она не царевна наследная, а просто царска дочь – красна девица. И царицей ей опять же никак не стать. И все тому закону подвластны были. И сама царица, Лады нашей матушка, тоже весьма в премудрости превзошла в бытность свою царевною…
Я снова прервал Домовушку:
– А царь? Я так понимаю, что царю мудрость нужнее, чем царице.
– И-и-и, миленькой, царю, бывает, мудрость без надобности. Царю нужнее сила молодецкая да умение воинское, в трудах ратных да в походах царь время свое проводит, а царице царством править приходится, порядок блюсти да за казной следить. Потому в том царстве-государстве царица царя главнее. И престол отцовский не царевичу переходит, а только царевне. А ежели случится такое, что нет у царя дочери, так царевичу назначено жену себе искать премудрую, разумную, опять же красну девицу. А как соткет она ковер самотканый, да спечет хлеб без печи и огня, да еще что подобное сотворит, да в главной столичной церкви с царевичем обвенчается, вот тогда станет царицею.
– Пригорюнился тут царь-батюшка, – продолжал Домовушка, – стал думу думати: как беды неминучей избежать, как лихо такое избыть? И призвал к себе преминистра. «Советник мой наипервейший, преминистр мой дорогой, скажи-помоги, как мне быть, как горю подсобить?» И преминистр ему посоветовал призвать ведунью опытную, чародейку могучую, чтобы сняла она заклятие с не рожденного еще дитяти.
Призвали чародейку опытную, ведунью всеведущую в палаты царские белокаменные, рассказали о сне, царицей виденном. Поглядела чародейка в книги волшебные, бобы на белом плате раскинула, воск белый от меду липового плавила на огне можжевеловой веточки да в воду родниковую, серебряной чашею в полнолуние зачерпнутою, тот воск лила. И вот что она царю-батюшке с его царицею сказала: «Славный царь-батюшка и ты, царица премудрая! Наложили заклятие на вас силы темные, мне неведомые. И не могу я, слабая, снять то заклятие, потому как есть опасность, что царица при том ума-разума, а то и живота своего лишится. Но не горюйте раньше времени, царь с царицею! Есть средство помочь хоть и тяжко то, и труда много приложить будет надобно». – «Помоги, чародейка, сделай милость такую! А уж мы тебя за службу всем, чем только пожелаешь, одарим, и златом-серебром, и каменьями самоцветными, и мехами дорогими, и узорочьем…» Согласилась ведунья им помочь и велела в лесу дремучем, в чащобе глухой построить терем без гвоздя единого, в пять глав, семь углов, из бревна дубового да соснового. И царица, как пришел ей срок родить, удалилась в тот терем вместе с чародейкой, да с мамками, да с няньками, да с повивальными бабками, да еще с супругой преминистра, которой тогда же срок подходил.
И в том тереме в пору полуденную явилось на свет дитятко светлое, царевна наследная, наша Ладушка. Уж как ее берегли, как стерегли мамки-няньки, да матушка, да мудрая Бабушка! Ветерку дунуть на нее не давали, пылиночке подле упасть не позволяли. И все напрасно, потому чему бывать, того не миновать и если кому что суждено, то и сбудется. Триста дней, триста ночей чародейка, ведунья всеведущая, глаз не смыкала, заклинания творила, чтоб беду отвести. И осталось одно только словечко сказать, и не грозило бы боле нашей Ладушке злое заклятие. Да сморила усталость ведунью мудрую, чрезмерно силы свои она порастратила. Тут же, у колыбельки, и задремала, однако и во сне дитятко держала крепко. Налетела сила темная, сила злобная, подхватила колыбельку с дитятком, да и унесла в края далекие, неведомые, и чародейку вместе с нею, только их мамки-няньки и видели. Чародейка проснулась, стала заклинания творить, помогла немного горю, отогнала силу темную, силу злобную. Да только успела злая сила унести их за тридевять морей, за тридесять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и пути-дороги назад чародейка не ведала. Оказались они посреди леса темного, незнакомого, пошли куда глаза глядят. Шли они, шли, да и набрели на избушку-развалюшку, людьми брошенную, позабытую. И поселились в избушке той. Звери лесные им прокорм приносили, грибы-ягоды, оленухи младенца, Ладушку, молоком поили, так зиму они перезимовали, а по весне стали думати, как им дальше быть. И спросили они Домовушечку…
– Стоп-стоп, – сказал я, – а Домовушечка откуда появился?
– А он в избушке той за печью жил, – пояснил Домовушка, – несчастный был, хилый, запаршивел весь, потому как, ежели хозяева домового своего в брошенном дому оставляют, болеет тогда домовой и погибает вовсе. А чародейка домового того вылечила, выходила да приветила, молочком оленьим отпоила, грибами-ягодами откормила. Меня то есть, – скромно добавил он. – И сказал им Домовушечка, что неподалеку от леса того дорога проходит, из железа сделанная. И что ежели сесть на ту дорогу, то куда душенька твоя только ни возжелает, дорога та мигом домчит. Оставила чародейка Ладушку на Домовушкино попечение, обратилась голубицей сизою и полетела к той дороге узнать-разведать, правду ли слухи Домовушке донесли. Вернулась скоро, и не голубицею уже, а в обличье человеческом и с телегою. Погрузили скарб свой нехитрый на ту телегу и только в путь собираться, как пал в ноги им Домовушечка, умолял-просил, чтоб не кидали его, болезного, хиреть в одиночестве, взяли бы с собой, а он им и пригодился бы. Говорила тут Бабушка таковы слова: «Да как же взять-то тебя, милый родимый наш Домовушечка! Заклятие-то с дитятки не снято еще, по всему свету белому сила злая, темная ищет Ладушку. Может, на погибель свою едем, кто то знает, кто ведает!..» Но упросил Бабушку Домовушка, взяли и его с собой, погрузились на телегу и к дороге, из железа сделанной, приехали. Сели на ту дорогу и добрались скоро до стольна города Питербурха…
– Что, в тридевятом царстве-государстве тоже Петербург имеется? – спросил я насмешливо.
– Так это, миленькой, для них оно тридевятое да тридесятое, – важно ответил Домовушка, отматывая от своего клубка нитку подлиннее. – А для нас с тобой оно что ни на есть первое, родимое…Значит, приехали они все четверо по железке в Питербурх, а там…
Но узнать, кто же был четвертым, я не успел. Потому что дверь со скрипом распахнулась и в комнату влетела птица. Птица взгромоздилась на часы, как на насест, и прокаркала:
– Ну-ну, и что там?
– Летел бы ты к себе, – кротко попросил Домовушка, – а мы тут с котейкой сами посидим, поболтаем…
– Посмотрите на него! – с пафосом вскричала птица. – Воспользовавшись моим отдыхом после бессонной ночи, прошедшей в трудах праведных, этот неразумный индивидуум взялся за свое и морочит голову вновь прибывшему своими сказками… – Последнее слово птица произнесла с непередаваемым презрением.
– А тебе бы обзываться только, – сказал Домовушка обиженно. – А я вовсе не сказки рассказываю, а истинное происшествие. До Питербурха дошел уже…
– «Питербу-урха»! – передразнила ворона. – Твоя антипатия к образованию переходит все границы. Пойдем со мной, я тебе все объясню, – велела она мне.
Спорить с птицей мне показалось небезопасно – в памяти еще свежи были воспоминания о ее гипнотическом даре. Я повиновался, хотя, право слово, куда уютнее было лежать на мягкой кровати, наблюдать за мельканием спиц в быстрых Домовушкиных лапках, слушать его сказку и подремывать, не принимая эту сказку очень уж всерьез.
Ворона привела меня в кабинет, усадила на стол и сама пристроилась рядом, использовав теперь в качестве насеста пюпитр с книгой.
– Во-первых, – сказала ворона, умостившись удобнее, – выброси из головы сказки Домовушки, которые он выдает за чистую монету. Он безграмотен и из верных предпосылок делает неверные выводы – в меру своего понимания. Что он тебе успел рассказать?
Я вкратце изложил содержание Домовушкиного рассказа.
– Общая канва событий более-менее соответствует действительности, – пробормотала птица задумчиво, – но допущен ряд фактических неточностей…
И я услышал историю Лады в изложении Ворона (потому что он был все-таки вороном, а не вороной).
Итак, версия вторая. Я передаю ее своими словами (в отличие от Домовушки, повествование которого нуждалось в переводе на современный нам язык по причине устаревших оборотов речи, ученая птица уснащала свой рассказ множеством научных терминов и заумных выражений). К тому же я не буду повторять те детали, которые в этих двух версиях совпадали.
Лада действительно была наследницей отцовского престола, но отец ее был вовсе не царь, а князь Светлого княжества, входившего в состав государства, о котором Ворон туманно заметил, что оно находится не-Здесь.
Я спросил:
– А где, если не здесь?
– Не «не здесь», а не-Здесь. То есть Там, – ответил Ворон. И потребовал больше его не перебивать, все вопросы отложить на потом.
У них Там наследование велось по женской линии, в соответствии с традицией, восходившей еще к Василисе Премудрой. Дело в том, что по женской линии передавались магические способности, а местоположение княжества – на границе с Дремучими Лесами, в которых водилась с незапамятных времен всякая нечисть, и невдалеке от царства Кощеева – требовало от его правителей хотя бы элементарных навыков в прикладной магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Остаток ночи я провел у двери в первую квартиру, свернувшись на коврике для обуви.
На рассвете голод выгнал меня на улицу. Я, кажется, даже готов был обследовать помойку на предмет отыскания там съестного, но первый, кого я увидел во дворе, был белый пес. Он тоже заметил меня и потрусил ко мне своей исполненной достоинства походкой. Я выгнул спину дугой и распушил хвост. Он остановился в полуметре от меня и сказал:
– Не дури. Я тебя узнал, – говорил он по-собачьи, но я понимал его. Не так хорошо, как кошачий, но вполне сносно. – Лада очень беспокоится о тебе. Ни свет ни заря выгнала меня искать тебя. А уж Домовушка получил за то, что открыл дверь, – уж поверь. Так что давай, пошли домой.
– Нет! – фыркнул я. – К этой ведьме? В этот вертеп? Никогда!
– Лада не ведьма! – рявкнул он.
– А что она со мной сделала? За что?
– Не с тобой одним, – печально вымолвил пес. – У нее не было другого выхода. Потом тебе объяснят, и ты поймешь… Она плачет. Всю ночь проплакала, – продолжал пес, и глаза у него были грустные-грустные, вот-вот сам прослезится. – И в том, что ты сбежал, она обвиняет меня. Потому что ведь она тебя поручила мне, а я не уследил. Очень тебя прошу, пошли! Домовушка кашу варит. Манную…
Слаб человек, даже если он всего только кот. И я был слаб. Я пожалел пса, и Ладу, которая плачет, и получившего нагоняй Домовушку. И я вернулся в пятьдесят вторую квартиру, хотя только две минуты назад зарекался переступать ее порог. Что делать! У меня доброе сердце.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой многое проясняется, но еще большее становится неясным
Нет, это слишком нелепо даже для сказки. Такое возможно только в научной работе.
Эдингтон
Должен отметить редкое чувство такта, присущее всем обитателям пятьдесят второй квартиры. Я не услышал ни одного упрека, не поймал ни одного укоризненного взгляда.
Домовушка встретил нас с порога радостным возгласом:
– О! А каша, поди, и остыть-то не успела!
Ворона пробормотала что-то вроде приветствия. Она была занята завтраком. Держась за резную антикварную жердь одной лапой, в другой она сжимала ломоть хлеба, время от времени клювом отрывая от него кусочки. При этом крошки падали вниз, в мисочку, по-видимому, специально для этой цели поставленную на плиту.
На столе в ряд стояли четыре плошки с кашей. Я ожидал очередного унижения, думал, что мне, как всякому коту, поставят миску на пол и я буду вынужден лакать языком. Я так проголодался, что был согласен даже и на это. И тем приятнее было мое удивление, когда Домовушка придвинул к торцу стола лавку и сказал:
– Садись-ка, коток, вот сюда… Ан нет, низковато будет! Подушечку надо подложить! – И он сбегал в комнату и принес мне подушку в бархатном темно-красном чехле.
Пес пристроился напротив меня. Ему лавку никто не придвигал, он просто встал на задние лапы и положил передние на стол. Поймав мой любопытствующий взгляд, сказал (по-человечески, не по-собачьи):
– Мне на лавке очень высоко. Приходиться есть стоя.
Птица закончила свою трапезу. Домовушка проворно подхватил мисочку с плиты, покрошил туда еще немного хлеба и высыпал содержимое карасю в банке. Карась зашлепал губами, подбирая крошки.
Я ожидал, что и Лада сейчас присоединится к нам, но она появилась одетая для улицы, в плаще и косынке, завязанной под подбородком.
– Пришел, миленький? – спросила она меня, пощекотав за ушком. – Ну вот и хорошо. Тебя здесь никто не обидит. А я приду с работы, и мы обо всем поговорим. Домовушка, закрывай дверь. Пока!
Лада упорхнула. Домовушка долго возился с замками – я насчитал на связке десять ключей различной величины, и не менее пяти из них он пустил в ход. Потом он еще задвинул тяжелый засов и не забыл про цепочку, после чего долго загибал пальцы, сверяясь с дверью, как бы считая запоры. Наконец он повесил связку с ключами на дверную ручку и вернулся в кухню.
Пес уже вылизал свою миску и отошел от стола. Я тоже почти справился со своей порцией, но как можно медленнее приканчивал остатки. Меня интересовало, для кого предназначена четвертая тарелка.
Домовушка подошел к висевшей над дверью паутине и позвал:
– Товарищ капитан, а товарищ капитан! Вы завтракать-то изволите али как? – Паутина не шелохнулась, и Домовушка заметил с некоторой иронией: – Не соизволяют.
Он снял с подоконника миску, накрытую полотенцем, и поставил на стол. Полотенце откинулось, и из миски вылезла огромная бурая жаба, покрытая буграми и бородавками. Домовушка пододвинул жабе тарелку с кашей и тоже наконец сел завтракать.
Жаба вежливо, не обращаясь ни к кому конкретно, сказала: «Приятного аппетита», – и принялась за еду. Кушала она очень аккуратно, уставив в потолок свой сосредоточенно-отрешенный взгляд, далеко высовывала длинный язык, прихватывая им кашу и как-то сбоку занося ее в широкий рот.
Меня и так знобило, но тут просто затрясло. Я сказал:
– Спасибо, все было очень вкусно, – и спрыгнул с лавки.
– Вот! – завопил Домовушка. – Учитесь! Сколько я вас кормил, поил, никто словом добрым мою стряпню не помянул!.. У ты мой сладенькой!.. Я ж говорил, говорил я, что котейко нам уюту и тепла придаст!..
И в этот момент дернула меня нелегкая почесаться – засвербело что-то под правым, разодранным вчера ухом. Почесался я задней левой – как будто всю жизнь это делал.
– Блохи! – с ужасом закричал Домовушка, бросая свою ложку в тарелку с кашей, так что брызги полетели во все стороны. – Блох успел нахватать! Купаться! Немедленно!
Он цапнул меня за шкирку, как можно дальше вытянув лохматую свою лапку, и потащил в ванную, прихватив под мышку бархатную подушку. Там плюхнул меня вместе с подушкой в пустую ванну, вылил в нее, наверное, полбутылки дорогого ароматного шампуня, открыл воду, взбил покруче пену и удовлетворенно вздохнул. Я, не успев опомниться, оказался тщательно вымыт, вытерт пушистым китайским полотенцем, уложен на кровать, ту самую, с шишечками. А когда Домовушка пристроился в кресле с вязанием, я услыхал историю Лады в его изложении. Должен отметить, что позже я слышал несколько вариантов этой истории. Некоторые в целом повторяли друг друга, разнясь лишь в деталях. Другие, наоборот, совпадали в деталях, но по-разному интерпретировали основные события. Для удобства и чтобы не запутаться, я их пронумеровал, но излагать на этих страницах буду в хронологическом порядке. Так сказать, по мере поступления.
Итак, версия первая, принадлежащая Домовушке. Я сохранил стиль, только немного, если можно так выразиться, причесал его, убрав устаревшие и неграмотные выражения.
– В некотором царстве, в некотором государстве жили-были царь-батюшка со своею царицею. Жили они не тужили, ели сытно, пили сладко, да только не было у них малых детушек, и очень они оттого печалились. И вот однажды видит царица сон…
В этом месте я прервал Домовушку:
– Ты же обещал мне про Ладу рассказать, а сам какую-то сказку завел.
– И-и-и, миленькой, самая про Ладу это быль и есть!…И видит царица сон, будто стала она белою утицею, и снесла она яйцо золотое, а невесть откуда налетел черный коршун, схватил то яйцо и взвился в поднебесье. Проснулась царица, свой сон царю-батюшке поведала, да и молвит: «Царь, говорит, государь, сулит этот сон нам беду неминучую, горькую. Рожу я ребеночка, но похитят наше дитятко драгоценное прямо из колыбели, и не вырастет оно ни в царевну премудрую, разумную, ни в царевича, удалого добра молодца, и некому будет тебе престол передать да на покой уйти не удастся, потому как заклятие на чадушко наше наложили страшное, а какое и кто наложил – то мне неведомо…» А надо тебе, касатик, знать, что был в том царстве-государстве закон, по которому ежели царская дочь не премудрая, то никакая она не царевна наследная, а просто царска дочь – красна девица. И царицей ей опять же никак не стать. И все тому закону подвластны были. И сама царица, Лады нашей матушка, тоже весьма в премудрости превзошла в бытность свою царевною…
Я снова прервал Домовушку:
– А царь? Я так понимаю, что царю мудрость нужнее, чем царице.
– И-и-и, миленькой, царю, бывает, мудрость без надобности. Царю нужнее сила молодецкая да умение воинское, в трудах ратных да в походах царь время свое проводит, а царице царством править приходится, порядок блюсти да за казной следить. Потому в том царстве-государстве царица царя главнее. И престол отцовский не царевичу переходит, а только царевне. А ежели случится такое, что нет у царя дочери, так царевичу назначено жену себе искать премудрую, разумную, опять же красну девицу. А как соткет она ковер самотканый, да спечет хлеб без печи и огня, да еще что подобное сотворит, да в главной столичной церкви с царевичем обвенчается, вот тогда станет царицею.
– Пригорюнился тут царь-батюшка, – продолжал Домовушка, – стал думу думати: как беды неминучей избежать, как лихо такое избыть? И призвал к себе преминистра. «Советник мой наипервейший, преминистр мой дорогой, скажи-помоги, как мне быть, как горю подсобить?» И преминистр ему посоветовал призвать ведунью опытную, чародейку могучую, чтобы сняла она заклятие с не рожденного еще дитяти.
Призвали чародейку опытную, ведунью всеведущую в палаты царские белокаменные, рассказали о сне, царицей виденном. Поглядела чародейка в книги волшебные, бобы на белом плате раскинула, воск белый от меду липового плавила на огне можжевеловой веточки да в воду родниковую, серебряной чашею в полнолуние зачерпнутою, тот воск лила. И вот что она царю-батюшке с его царицею сказала: «Славный царь-батюшка и ты, царица премудрая! Наложили заклятие на вас силы темные, мне неведомые. И не могу я, слабая, снять то заклятие, потому как есть опасность, что царица при том ума-разума, а то и живота своего лишится. Но не горюйте раньше времени, царь с царицею! Есть средство помочь хоть и тяжко то, и труда много приложить будет надобно». – «Помоги, чародейка, сделай милость такую! А уж мы тебя за службу всем, чем только пожелаешь, одарим, и златом-серебром, и каменьями самоцветными, и мехами дорогими, и узорочьем…» Согласилась ведунья им помочь и велела в лесу дремучем, в чащобе глухой построить терем без гвоздя единого, в пять глав, семь углов, из бревна дубового да соснового. И царица, как пришел ей срок родить, удалилась в тот терем вместе с чародейкой, да с мамками, да с няньками, да с повивальными бабками, да еще с супругой преминистра, которой тогда же срок подходил.
И в том тереме в пору полуденную явилось на свет дитятко светлое, царевна наследная, наша Ладушка. Уж как ее берегли, как стерегли мамки-няньки, да матушка, да мудрая Бабушка! Ветерку дунуть на нее не давали, пылиночке подле упасть не позволяли. И все напрасно, потому чему бывать, того не миновать и если кому что суждено, то и сбудется. Триста дней, триста ночей чародейка, ведунья всеведущая, глаз не смыкала, заклинания творила, чтоб беду отвести. И осталось одно только словечко сказать, и не грозило бы боле нашей Ладушке злое заклятие. Да сморила усталость ведунью мудрую, чрезмерно силы свои она порастратила. Тут же, у колыбельки, и задремала, однако и во сне дитятко держала крепко. Налетела сила темная, сила злобная, подхватила колыбельку с дитятком, да и унесла в края далекие, неведомые, и чародейку вместе с нею, только их мамки-няньки и видели. Чародейка проснулась, стала заклинания творить, помогла немного горю, отогнала силу темную, силу злобную. Да только успела злая сила унести их за тридевять морей, за тридесять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и пути-дороги назад чародейка не ведала. Оказались они посреди леса темного, незнакомого, пошли куда глаза глядят. Шли они, шли, да и набрели на избушку-развалюшку, людьми брошенную, позабытую. И поселились в избушке той. Звери лесные им прокорм приносили, грибы-ягоды, оленухи младенца, Ладушку, молоком поили, так зиму они перезимовали, а по весне стали думати, как им дальше быть. И спросили они Домовушечку…
– Стоп-стоп, – сказал я, – а Домовушечка откуда появился?
– А он в избушке той за печью жил, – пояснил Домовушка, – несчастный был, хилый, запаршивел весь, потому как, ежели хозяева домового своего в брошенном дому оставляют, болеет тогда домовой и погибает вовсе. А чародейка домового того вылечила, выходила да приветила, молочком оленьим отпоила, грибами-ягодами откормила. Меня то есть, – скромно добавил он. – И сказал им Домовушечка, что неподалеку от леса того дорога проходит, из железа сделанная. И что ежели сесть на ту дорогу, то куда душенька твоя только ни возжелает, дорога та мигом домчит. Оставила чародейка Ладушку на Домовушкино попечение, обратилась голубицей сизою и полетела к той дороге узнать-разведать, правду ли слухи Домовушке донесли. Вернулась скоро, и не голубицею уже, а в обличье человеческом и с телегою. Погрузили скарб свой нехитрый на ту телегу и только в путь собираться, как пал в ноги им Домовушечка, умолял-просил, чтоб не кидали его, болезного, хиреть в одиночестве, взяли бы с собой, а он им и пригодился бы. Говорила тут Бабушка таковы слова: «Да как же взять-то тебя, милый родимый наш Домовушечка! Заклятие-то с дитятки не снято еще, по всему свету белому сила злая, темная ищет Ладушку. Может, на погибель свою едем, кто то знает, кто ведает!..» Но упросил Бабушку Домовушка, взяли и его с собой, погрузились на телегу и к дороге, из железа сделанной, приехали. Сели на ту дорогу и добрались скоро до стольна города Питербурха…
– Что, в тридевятом царстве-государстве тоже Петербург имеется? – спросил я насмешливо.
– Так это, миленькой, для них оно тридевятое да тридесятое, – важно ответил Домовушка, отматывая от своего клубка нитку подлиннее. – А для нас с тобой оно что ни на есть первое, родимое…Значит, приехали они все четверо по железке в Питербурх, а там…
Но узнать, кто же был четвертым, я не успел. Потому что дверь со скрипом распахнулась и в комнату влетела птица. Птица взгромоздилась на часы, как на насест, и прокаркала:
– Ну-ну, и что там?
– Летел бы ты к себе, – кротко попросил Домовушка, – а мы тут с котейкой сами посидим, поболтаем…
– Посмотрите на него! – с пафосом вскричала птица. – Воспользовавшись моим отдыхом после бессонной ночи, прошедшей в трудах праведных, этот неразумный индивидуум взялся за свое и морочит голову вновь прибывшему своими сказками… – Последнее слово птица произнесла с непередаваемым презрением.
– А тебе бы обзываться только, – сказал Домовушка обиженно. – А я вовсе не сказки рассказываю, а истинное происшествие. До Питербурха дошел уже…
– «Питербу-урха»! – передразнила ворона. – Твоя антипатия к образованию переходит все границы. Пойдем со мной, я тебе все объясню, – велела она мне.
Спорить с птицей мне показалось небезопасно – в памяти еще свежи были воспоминания о ее гипнотическом даре. Я повиновался, хотя, право слово, куда уютнее было лежать на мягкой кровати, наблюдать за мельканием спиц в быстрых Домовушкиных лапках, слушать его сказку и подремывать, не принимая эту сказку очень уж всерьез.
Ворона привела меня в кабинет, усадила на стол и сама пристроилась рядом, использовав теперь в качестве насеста пюпитр с книгой.
– Во-первых, – сказала ворона, умостившись удобнее, – выброси из головы сказки Домовушки, которые он выдает за чистую монету. Он безграмотен и из верных предпосылок делает неверные выводы – в меру своего понимания. Что он тебе успел рассказать?
Я вкратце изложил содержание Домовушкиного рассказа.
– Общая канва событий более-менее соответствует действительности, – пробормотала птица задумчиво, – но допущен ряд фактических неточностей…
И я услышал историю Лады в изложении Ворона (потому что он был все-таки вороном, а не вороной).
Итак, версия вторая. Я передаю ее своими словами (в отличие от Домовушки, повествование которого нуждалось в переводе на современный нам язык по причине устаревших оборотов речи, ученая птица уснащала свой рассказ множеством научных терминов и заумных выражений). К тому же я не буду повторять те детали, которые в этих двух версиях совпадали.
Лада действительно была наследницей отцовского престола, но отец ее был вовсе не царь, а князь Светлого княжества, входившего в состав государства, о котором Ворон туманно заметил, что оно находится не-Здесь.
Я спросил:
– А где, если не здесь?
– Не «не здесь», а не-Здесь. То есть Там, – ответил Ворон. И потребовал больше его не перебивать, все вопросы отложить на потом.
У них Там наследование велось по женской линии, в соответствии с традицией, восходившей еще к Василисе Премудрой. Дело в том, что по женской линии передавались магические способности, а местоположение княжества – на границе с Дремучими Лесами, в которых водилась с незапамятных времен всякая нечисть, и невдалеке от царства Кощеева – требовало от его правителей хотя бы элементарных навыков в прикладной магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44