Бобби тогда ужасно над нею потешался. Она так хотела помнить о нем только хорошее, но всплывали чаще всего не очень приятные воспоминания.
Тот летний день был дождливым, в небе сверкали молнии. Делать было нечего, все планы разрушила погода: ни пикника с Левиттсами, ни купанья в соленой воде, ни бутербродов с тунцом в пляжном кафе – тогда это было ее любимое блюдо. Вместо этого ей пришлось весь день просидеть в старом дощатом пляжном домике вместе с Бобби.
Ей двенадцать, Бобби – десять с половиной. Он был мальчиком спокойным и, как ей казалось тогда, скучным. Все дни сидел сиднем и читал, в то время как она репетировала и репетировала – уже тогда ее тело начинало превращаться в совершенный, подвластный ей инструмент.
Ее педагога восхищала не только техника, но и дисциплина Лорин. "Никогда еще не видела такого усердия в девочках этого возраста, – говорила преподавательница Адели, матери Лорин, и Лорин ужасно гордилась таким отзывом. Она все вспоминала и вспоминала слова преподавательницы.
Но ей все-таки хотелось и других радостей, доступных ее ровесникам: она хотела гулять с подружками, бегать в кино, на вечеринки, есть мороженое и торты. И если уж все это было ей недоступно, она хотела как бы испытать все удовольствия через Бобби. А он вовсе и не собирался предаваться подобным утехам, и Лорин оставалось только шпынять и дразнить его.
Она издевалась над его страстью к чтению, над безразличием к одежде и, больше всего, над слабым телом. Лорин уже хорошо разбиралась в мускулах и физической подготовке, поэтому худые, слабенькие руки и ноги Бобби вызывали у нее насмешки.
Она с ужасом наблюдала, как он за один присест поглощает по шесть тостов со сливочным маслом. Да если б она хоть раз так поела, она бы наутро в дверь не прошла! А он ел, ел, и ни капельки не толстел. Он поглощал калории, как копилка – пенни.
И все же бывали между ними моменты и тепла, и близости, например, когда Лорин читала ему на ночь истории о короле Артуре, или «Приключения Робина Гуда» Говарда Пайла, или когда она в свой день рождения вернулась с занятий и обнаружила нарисованную им для нее картинку...
Но в тот дождливый летний день, когда родители куда-то ушли и заняться было нечем, произошло нечто ужасное. Непоправимое.
Бобби смотрел по телевизору «Шоу Ван Дайка», а Лорин вышла на террасу. По металлической крыше колотил дождь, стулья и диваны отсырели и сидеть на них не хотелось. Она с тоской вспоминала солнышко, которое уже достаточно позолотило ее худые плечи, соленую морскую воду. Потом сделала несколько упражнений, пару-тройку вращении. Потеряв равновесие, она чуть не шлепнулась и почувствовала, что растянула ногу. Хватит, достаточно! Лорин вернулась в дом, чтобы выпить диетической «колы».
Бобби перед телевизором не было. На экране застыла картинка, рекламирующая пасту «пепсодент». Лорин прошла на кухню, открыла холодильник. Ни диетической «колы», ни диетической «соды»! Она оглядела полки: молоко, кувшин с охлажденным кофе, две бутылки тоника.
Придется тащиться под дождем в магазин! Ну да ладно, всего два квартала. Она решила пойти.
Лорин вернулась в гостиную: шоу продолжается, любимое шоу Бобби, а он где-то болтается!
Она подошла к двери в свою комнату и замерла на пороге. Все мысли о «коле» вылетели у нее из головы. Она увидела, что Бобби открыл второй ящик старого комода – тот самый, в котором она держала свое белье, и что-то разглядывает. Потом он вытащил из ящика пару трусиков: она уже носила «взрослые» трусики. Бобби с интересом растянул резинку, заглянул внутрь.
В голове у Лорин словно что-то взорвалось. Она была оскорблена! Брат смотрел на то, на что никому смотреть не положено! Она в три прыжка подскочила к нему и вырвала трусики.
Он с удивлением и испугом смотрел на нее, разинув рот.
– Но я... – начал было он.
Лорин влепила ему затрещину. Голова его дернулась на тонкой шейке, он отлетел к комоду, нога в носке поскользнулась на натертом полу, он шлепнулся и разревелся.
Как ни странно, это разозлило Лорин еще больше.
– Ты – сопляк! – Закричала она. – Рева, дурак!
Она запихнула обратно трусики в ящик и с силой задвинула его на место. Потом склонилась над плачущим братишкой:
– Никогда, никогда больше не трогай мои вещи! Слышишь, рева?! Если еще хоть раз куда-нибудь полезешь – пожалеешь!
Она рывком подняла его на ноги.
– Выметайся отсюда и не смей больше заходить ко мне в комнату. Понял?!
Бобби понял. И больше никогда не просил почитать ему на ночь.
* * *
– Значит, все прошло хорошо.
– Исключительно хорошо. Он склонился перед неизбежным и стал совсем ручным.
Киеу улыбнулся:
– Отлично.
Когда Киеу улыбался, Макоумеру казалось, что улыбается весь мир. В его улыбке было какое-то особое обаяние, перед которым не мог устоять никто, а женщины и подавно.
– Харлан Эстерхаас – важное звено для нас: он контролирует комитет по армейской службе. И вот теперь мы контролируем его. Меня особенно радует, что все прошло без больших осложнений, – Киеу прошелся по комнате. – В воздухе стоял запах благовоний: Киеу только что закончил вечерние молитвы.
Макоумер следил за ним глазами: он чувствовал в Киеу какое-то внутреннее беспокойство. Тихо, почти нежно, он спросил:
– Киеу, что с тобой?
– Я... Я испытываю стыд, – Киеу остановился. – Сенатор Берки... Это из-за меня все так получилось.
– Забудь о Берки. Сомневаюсь, что я мог бы проделать эту работу лучше тебя. Все решало время... И если и была совершена ошибка, причины ее кроются в самой системе. В конце концов, это система подсказала нам его имя, – он улыбнулся. – Ничего страшного. Тот, кем мы заменим Берки, сослужит делу «Ангки» куда лучше. Я имею в виду сенатора Джека Салливера, главу Особого комитета по разведке. Да и отсрочка пошла нам на пользу: он теперь совсем созрел для нас.
– А как насчет Ричтера?
Макоумер немного подумал, потом ответил:
– По-моему, отец для него больше не помощник. А куда ему еще податься? Некуда. Так что на время давай-ка оставим его в покое. Если нам и придется о нем позаботиться, то мы сделаем это с одного раза.
Их взгляды встретились.
– Понятно, – сказал Киеу.
– Отлично, – Макоумер кивнул. Провел длинным пальцем по безукоризненно ухоженным усам. – И все-таки жаль, что «клоп» попал к нему в руки. Тебе придется найти способ заполучить его обратно.
– Не думаю, что это будет очень трудно.
– Во всяком случае, мы должны придерживаться расписания, предусмотренного «Ангкой».
– Готтшалку приятно будет узнать об этом. Он через Эллиота попросил нас о подтверждении.
– Что ж, пусть Эллиот даст ему это подтверждение, – пробурчал Макоумер. – Он ведь теперь располагает полной информацией, не так ли?
Макоумер в свое время запросил компьютер дать ему психологические характеристики политиков, из которых можно было бы сделать президента. Компьютер выдал пять имен, но вскоре сократил это число до одного кандидата: Атертона Готтшалка. И только тогда Макоумер сделал свое предложение. Нет, он сделал его отнюдь не сразу: он подбирался к Готтшалку постепенно, понемногу выдавая тому информацию, он подталкивал Готтшалка к решению, которое показалось бы ему его собственным. И Готтшалк, словно сшитый у хорошего портного костюм, стал удобным: Макоумер давно уже понял, что без определенных удобств гибкой политики быть не может.
Во время своей службы в Юго-Восточной Азии Макоумер, ради многого, научился предусматривать последствия, прикрывать все возможности, даже те, которые казались отдаленными или гипотетическими. Он рассматривал все данные то под тем, то под этим углом, копил их, складывал в папку, которую именовал «красной» – папку эту он держал в сейфе, забронированном в рядовом отделении Городского банка. «Операция Султан» приучила его к осторожности.
Не то чтобы он ожидал каких-либо осложнений с Готтшалком: иначе система не выбрала бы это имя. Но эта же система выбирала и Роланда Берки... Макоумер вынужден был признать, что когда дело касается людей, полностью полагаться на компьютер нельзя: люди – ужасно бестолковые создания, они не умеют придумывать и просчитывать все до конца, и поэтому совершают чудовищные глупости.
Вот почему он потрудился и заполучил две катушки восьмимиллиметровой кинопленки, к тому же великолепно озвученной, на которой во всей красе представала «тренировочная» деятельность Атертона Готтшалка с Кэтлин Кристиан – деятельность, мало совместимая с президентской.
– Что ж, тогда он знает, что делать с этой информацией, – Макоумер вернулся к действительности. Он стоял у окна и наблюдал за бегунами в Греймерси-парке. Люди, которые следили за собой, вызывали в нем уважение: он знал, как много значит хорошая физическая форма.
Он решил было поблагодарить Киеу за те особого рода услуги, которые тот ему в последнее время оказывал, но сдержался, парень, чего доброго, обидится. Макоумер прекрасно знал, чем Киеу занимается с Джой, и это не только не злило его, но даже радовало. Джой теперь совсем не привлекала Макоумера физически, но чтобы не злить ее братца, Макоумер предпочитал это скрывать. Поэтому он теперь все чаще бывал вне дома, оставляя Киеу и Джой наедине. Он полагался на привлекательность Киеу и на одиночество Джой. И он прекрасно понимал, что Киеу делает все это ради своей особой, восточной верности и преданности ему, Макоумеру. Так из-за чего же расстраиваться?
– Включи телевизор, уже почти пять, – Макоумер всегда смотрел дневной выпуск новостей. Ночные новости он узнавал из утреннего выпуска «Нью-Йорк тайме».
На экране появился Дэн Розер Известный политический обозреватель.
. Лицо у него было озабоченным, и, даже на экране видно, бледным.
– Что за черт? Сделай-ка погромче!
На заднем фоне появилась черно-белая фотография человека с резкими чертами лица. Фотография была заключена в траурную рамку.
«Подполковник Роджер Де Витт, американский военный атташе, посланный в Каир для переговоров с президентом Мубараком, был застрелен неизвестными лицами, – говорил комментатор. – Точной информацией мы пока не располагаем, но известно, что в преступлении участвовали по меньшей мере трое убийц».
Розер глянул на лежавший перед ним лист:
"Несколько минут назад нам сообщили из Бейрута, что ответственность за убийство взяла на себя местная террористическая группировка под названием «Ливанская революционная фракция».
В Каире президент Мубарак назвал преступление чудовищным и сообщил, что призвал египетские вооруженные силы помочь в поимке убийц подполковника Де Витта.
Официального заключения из Белого дома пока не последовало, однако пресс-секретарь Эдвин Уиттс, как сообщают, назвал это политическое убийство «признаком времени».
Сенатор Атертон Готтшалк, который собирается выдвигать свою кандидатуру на следующие президентские выборы и который давно призывал к усилению мер по обеспечению безопасности американских дипломатов и военнослужащих как внутри страны, так и за рубежом, обратился к президенту с предложением провести в жизнь планы по созданию особого полувоенного подразделения по борьбе с терроризмом.
Мистер Готтшалк заявил, что он глубоко шокирован «хладнокровным убийством подполковника Де Витта». Конец цитаты.
А сейчас мы передаем репортаж корреспондента Си-би-эс в Каире Дэвида Коллинза о мерах по розыску убийц..."
Макоумер махнул рукой:
– Хватит. Я услышал достаточно.
Киеу выключил телевизор. Они некоторое время молча смотрели друг на друга, потом Макоумер улыбнулся характерной для него загадочной улыбкой.
– Просто замечательно, – мягко произнес он, – как порою жизнь решает все проблемы.
* * *
Кэтлин вышла из самолета в аэропорту «Ла Гуардиа» ровно в 10.10 вечера: самолет приземлился лишь на три минуты позже расписания, и это несмотря на то, что над Нью-Йорком бушевала гроза.
Это было необычное ощущение: полет сквозь грозовые облака, когда, казалось, молнии вот-вот ударят в обшивку, по которой неистово колотил дождь.
Кэтлин взяла багаж и сквозь раскрывшиеся при ее приближении двери вышла во влажную нью-йоркскую ночь. Она вздохнула: но крайней мере здесь прохладнее, чем в Вашингтоне.
Она увидела заказанный заранее лимузин и махнула шоферу. Тот уложил багаж и предупредительно открыл перед нею заднюю дверь.
– В «Паркер Меридиан», – скомандовала она, опускаясь на обитое бархатом сиденье.
Как же просто, подумала Кэтлин, было оформить эту поездку как командировку! Она работала старшим референтом в фирме «Брейди и Меерсон», вполне солидной и занимавшейся проблемами корпоративного законодательства, но лишь в районе Вашингтона. Однако Меерсон находился сейчас в Нью-Йорке: он работал по иску, предъявленному правительством в рамках антитрестовского законодательства к корпорации Эй-ти-ти. Этот румяный голландец, ужасно старомодный и потому любивший, чтобы ему помогали только лучшие специалисты, чуть ли не запрыгал от радости, когда Кэтлин позвонила и предложила свои услуги. Она знала, что он примет ее предложение, не взирая на ворчание некоторых партнеров рангом пониже: в отличие от Меерсона, они ее недолюбливали.
Но, по правде говоря, ее совершенно не интересовали ни Эй-ти-ти, ни сам Меерсон: она метила повыше. И для достижения этой цели, усмехнулась она про себя, вовсе не требовалось какое-то специальное образование...
Она глянула на золотые, украшенные бриллиантами часики. Без четверти одиннадцать. Что сейчас делает Готтшалк? Дома он, или у себя в конторе, наверстывает упущенное с ней, Кэтлин, время? Или с этой своей коровой-женой, тискает ее здоровущие титьки? Кэтлин вспыхнула: в ней проснулась ревность собственницы.
Вряд ли. Скорее всего, он сейчас толкает очередную судьбоносную речь перед сборщиками средств на предвыборную компанию. Не то, чтобы она так уж в него не верила, вовсе нет. Просто она верила в другое: в то, что даже если мир полетит в тартарары, она все равно сумеет ухватить свой кусок.
И лучше поскорее.
* * *
Трейси, следовал в своем «ауди 4000» за темно-синей «импалой» Туэйта. Они свернули на Шестьдесят девятую улицу в Бэйридже.
Полночь. На улицах тишина – подходящее время для их встречи с Айвори Уайтом и фотографиями, сделанными медэкспертом. Часть уличных фонарей вообще не работала, часть светила вполнакала, с легким зудением.
Они прошли по разбитому бетону дорожки, на верхней ступеньке крыльца Туэйт, который следовал впереди, остановился так резко, что Трейси ткнулся ему в спину. Туэйт тихо выругался.
Трейси стал рядом с полицейским и прочел сделанную краской на дверях надпись: «HIJO DE PUTA. PUERCO SIN COJONES» «Сукин сын. Свинья поганая» (исп.).
.
– Сволочь! – прорычал Туэйт и вставил ключ в замок. И в ту же секунду Трейси почувствовал тот особый резкий запах, напомнивший ему искалеченные пламенем и взрывами ночи в джунглях.
– Стой! – закричал он. – Там...
Но Туэйт успел открыть дверь, и нью-йоркская ночь озарилась оранжевым и красным, взрывная волна отбросила их от двери, оглушила, швырнула на землю. Инстинктивно оба они закрыли лицо, и осколки и щепки терзали, рвали в клочья их одежду и тела.
– Нет! – завопил Туэйт. – Боже правый, нет! – он поднялся на четвереньки, и, перебирая руками по стволу дерева, встал на ноги. Сделал шаг вперед, к дому, но более опытный Трейси успел схватить его и повалить на землю – Трейси знал, что сейчас последует.
И верно, раздался второй взрыв, гораздо более мощный, и в их сторону полетели камни из фундамента, доски, осколки. Все вокруг, казалось, мгновенно покрылось битым щебнем и стеклом, в котором отражались, плясали языки пламени.
Послышался топот бегущих в их направлении людей, крики, вой сирен. Туэйт и Трейси стояли перед бушующими языками пламени, почерневшие, измученные, окровавленные.
Туэйт, шатаясь, двинулся по истерзанной лужайке к останкам своего дома, своей жены и детей. Он все еще думал, что может спасти их, но огонь, главный теперь его враг, не впускал его на порог.
– Пусти меня! – кричал он. – Дорис, где ты?! – он грозил кулаками огню, он кричал: – Филлис, доченька, я иду!
Трейси упорно следовал за ним.
– Ты не сможешь войти, – как можно спокойнее произнес он. Господи! Ну и взрыв!
– И ты посмеешь меня остановить? – крикнул ему Туэйт: – он уже ничего не соображал.
– Они погибли, Туэйт, – Трейси обхватил полицейского сзади. – Подумай сам, посмотри на это пламя. При таких взрывах не выживает никто. Ты только сам погибнешь!
Туэйт вырвался и повернулся к Трейси. Трейси увидел, как изменилось лицо друга: казалось, оно окаменело, из глаз бежали слезы, оставляя на почерневших щеках белые бороздки.
– Пусти меня! А то я тебя убью! – В этих безумных глазах Трейси увидел решимость.
Трейси опустил руки.
– Послушай, Туэйт...
Но детектив уже бежал прочь – не к пылающему дому, а прочь, прочь от него, во тьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Тот летний день был дождливым, в небе сверкали молнии. Делать было нечего, все планы разрушила погода: ни пикника с Левиттсами, ни купанья в соленой воде, ни бутербродов с тунцом в пляжном кафе – тогда это было ее любимое блюдо. Вместо этого ей пришлось весь день просидеть в старом дощатом пляжном домике вместе с Бобби.
Ей двенадцать, Бобби – десять с половиной. Он был мальчиком спокойным и, как ей казалось тогда, скучным. Все дни сидел сиднем и читал, в то время как она репетировала и репетировала – уже тогда ее тело начинало превращаться в совершенный, подвластный ей инструмент.
Ее педагога восхищала не только техника, но и дисциплина Лорин. "Никогда еще не видела такого усердия в девочках этого возраста, – говорила преподавательница Адели, матери Лорин, и Лорин ужасно гордилась таким отзывом. Она все вспоминала и вспоминала слова преподавательницы.
Но ей все-таки хотелось и других радостей, доступных ее ровесникам: она хотела гулять с подружками, бегать в кино, на вечеринки, есть мороженое и торты. И если уж все это было ей недоступно, она хотела как бы испытать все удовольствия через Бобби. А он вовсе и не собирался предаваться подобным утехам, и Лорин оставалось только шпынять и дразнить его.
Она издевалась над его страстью к чтению, над безразличием к одежде и, больше всего, над слабым телом. Лорин уже хорошо разбиралась в мускулах и физической подготовке, поэтому худые, слабенькие руки и ноги Бобби вызывали у нее насмешки.
Она с ужасом наблюдала, как он за один присест поглощает по шесть тостов со сливочным маслом. Да если б она хоть раз так поела, она бы наутро в дверь не прошла! А он ел, ел, и ни капельки не толстел. Он поглощал калории, как копилка – пенни.
И все же бывали между ними моменты и тепла, и близости, например, когда Лорин читала ему на ночь истории о короле Артуре, или «Приключения Робина Гуда» Говарда Пайла, или когда она в свой день рождения вернулась с занятий и обнаружила нарисованную им для нее картинку...
Но в тот дождливый летний день, когда родители куда-то ушли и заняться было нечем, произошло нечто ужасное. Непоправимое.
Бобби смотрел по телевизору «Шоу Ван Дайка», а Лорин вышла на террасу. По металлической крыше колотил дождь, стулья и диваны отсырели и сидеть на них не хотелось. Она с тоской вспоминала солнышко, которое уже достаточно позолотило ее худые плечи, соленую морскую воду. Потом сделала несколько упражнений, пару-тройку вращении. Потеряв равновесие, она чуть не шлепнулась и почувствовала, что растянула ногу. Хватит, достаточно! Лорин вернулась в дом, чтобы выпить диетической «колы».
Бобби перед телевизором не было. На экране застыла картинка, рекламирующая пасту «пепсодент». Лорин прошла на кухню, открыла холодильник. Ни диетической «колы», ни диетической «соды»! Она оглядела полки: молоко, кувшин с охлажденным кофе, две бутылки тоника.
Придется тащиться под дождем в магазин! Ну да ладно, всего два квартала. Она решила пойти.
Лорин вернулась в гостиную: шоу продолжается, любимое шоу Бобби, а он где-то болтается!
Она подошла к двери в свою комнату и замерла на пороге. Все мысли о «коле» вылетели у нее из головы. Она увидела, что Бобби открыл второй ящик старого комода – тот самый, в котором она держала свое белье, и что-то разглядывает. Потом он вытащил из ящика пару трусиков: она уже носила «взрослые» трусики. Бобби с интересом растянул резинку, заглянул внутрь.
В голове у Лорин словно что-то взорвалось. Она была оскорблена! Брат смотрел на то, на что никому смотреть не положено! Она в три прыжка подскочила к нему и вырвала трусики.
Он с удивлением и испугом смотрел на нее, разинув рот.
– Но я... – начал было он.
Лорин влепила ему затрещину. Голова его дернулась на тонкой шейке, он отлетел к комоду, нога в носке поскользнулась на натертом полу, он шлепнулся и разревелся.
Как ни странно, это разозлило Лорин еще больше.
– Ты – сопляк! – Закричала она. – Рева, дурак!
Она запихнула обратно трусики в ящик и с силой задвинула его на место. Потом склонилась над плачущим братишкой:
– Никогда, никогда больше не трогай мои вещи! Слышишь, рева?! Если еще хоть раз куда-нибудь полезешь – пожалеешь!
Она рывком подняла его на ноги.
– Выметайся отсюда и не смей больше заходить ко мне в комнату. Понял?!
Бобби понял. И больше никогда не просил почитать ему на ночь.
* * *
– Значит, все прошло хорошо.
– Исключительно хорошо. Он склонился перед неизбежным и стал совсем ручным.
Киеу улыбнулся:
– Отлично.
Когда Киеу улыбался, Макоумеру казалось, что улыбается весь мир. В его улыбке было какое-то особое обаяние, перед которым не мог устоять никто, а женщины и подавно.
– Харлан Эстерхаас – важное звено для нас: он контролирует комитет по армейской службе. И вот теперь мы контролируем его. Меня особенно радует, что все прошло без больших осложнений, – Киеу прошелся по комнате. – В воздухе стоял запах благовоний: Киеу только что закончил вечерние молитвы.
Макоумер следил за ним глазами: он чувствовал в Киеу какое-то внутреннее беспокойство. Тихо, почти нежно, он спросил:
– Киеу, что с тобой?
– Я... Я испытываю стыд, – Киеу остановился. – Сенатор Берки... Это из-за меня все так получилось.
– Забудь о Берки. Сомневаюсь, что я мог бы проделать эту работу лучше тебя. Все решало время... И если и была совершена ошибка, причины ее кроются в самой системе. В конце концов, это система подсказала нам его имя, – он улыбнулся. – Ничего страшного. Тот, кем мы заменим Берки, сослужит делу «Ангки» куда лучше. Я имею в виду сенатора Джека Салливера, главу Особого комитета по разведке. Да и отсрочка пошла нам на пользу: он теперь совсем созрел для нас.
– А как насчет Ричтера?
Макоумер немного подумал, потом ответил:
– По-моему, отец для него больше не помощник. А куда ему еще податься? Некуда. Так что на время давай-ка оставим его в покое. Если нам и придется о нем позаботиться, то мы сделаем это с одного раза.
Их взгляды встретились.
– Понятно, – сказал Киеу.
– Отлично, – Макоумер кивнул. Провел длинным пальцем по безукоризненно ухоженным усам. – И все-таки жаль, что «клоп» попал к нему в руки. Тебе придется найти способ заполучить его обратно.
– Не думаю, что это будет очень трудно.
– Во всяком случае, мы должны придерживаться расписания, предусмотренного «Ангкой».
– Готтшалку приятно будет узнать об этом. Он через Эллиота попросил нас о подтверждении.
– Что ж, пусть Эллиот даст ему это подтверждение, – пробурчал Макоумер. – Он ведь теперь располагает полной информацией, не так ли?
Макоумер в свое время запросил компьютер дать ему психологические характеристики политиков, из которых можно было бы сделать президента. Компьютер выдал пять имен, но вскоре сократил это число до одного кандидата: Атертона Готтшалка. И только тогда Макоумер сделал свое предложение. Нет, он сделал его отнюдь не сразу: он подбирался к Готтшалку постепенно, понемногу выдавая тому информацию, он подталкивал Готтшалка к решению, которое показалось бы ему его собственным. И Готтшалк, словно сшитый у хорошего портного костюм, стал удобным: Макоумер давно уже понял, что без определенных удобств гибкой политики быть не может.
Во время своей службы в Юго-Восточной Азии Макоумер, ради многого, научился предусматривать последствия, прикрывать все возможности, даже те, которые казались отдаленными или гипотетическими. Он рассматривал все данные то под тем, то под этим углом, копил их, складывал в папку, которую именовал «красной» – папку эту он держал в сейфе, забронированном в рядовом отделении Городского банка. «Операция Султан» приучила его к осторожности.
Не то чтобы он ожидал каких-либо осложнений с Готтшалком: иначе система не выбрала бы это имя. Но эта же система выбирала и Роланда Берки... Макоумер вынужден был признать, что когда дело касается людей, полностью полагаться на компьютер нельзя: люди – ужасно бестолковые создания, они не умеют придумывать и просчитывать все до конца, и поэтому совершают чудовищные глупости.
Вот почему он потрудился и заполучил две катушки восьмимиллиметровой кинопленки, к тому же великолепно озвученной, на которой во всей красе представала «тренировочная» деятельность Атертона Готтшалка с Кэтлин Кристиан – деятельность, мало совместимая с президентской.
– Что ж, тогда он знает, что делать с этой информацией, – Макоумер вернулся к действительности. Он стоял у окна и наблюдал за бегунами в Греймерси-парке. Люди, которые следили за собой, вызывали в нем уважение: он знал, как много значит хорошая физическая форма.
Он решил было поблагодарить Киеу за те особого рода услуги, которые тот ему в последнее время оказывал, но сдержался, парень, чего доброго, обидится. Макоумер прекрасно знал, чем Киеу занимается с Джой, и это не только не злило его, но даже радовало. Джой теперь совсем не привлекала Макоумера физически, но чтобы не злить ее братца, Макоумер предпочитал это скрывать. Поэтому он теперь все чаще бывал вне дома, оставляя Киеу и Джой наедине. Он полагался на привлекательность Киеу и на одиночество Джой. И он прекрасно понимал, что Киеу делает все это ради своей особой, восточной верности и преданности ему, Макоумеру. Так из-за чего же расстраиваться?
– Включи телевизор, уже почти пять, – Макоумер всегда смотрел дневной выпуск новостей. Ночные новости он узнавал из утреннего выпуска «Нью-Йорк тайме».
На экране появился Дэн Розер Известный политический обозреватель.
. Лицо у него было озабоченным, и, даже на экране видно, бледным.
– Что за черт? Сделай-ка погромче!
На заднем фоне появилась черно-белая фотография человека с резкими чертами лица. Фотография была заключена в траурную рамку.
«Подполковник Роджер Де Витт, американский военный атташе, посланный в Каир для переговоров с президентом Мубараком, был застрелен неизвестными лицами, – говорил комментатор. – Точной информацией мы пока не располагаем, но известно, что в преступлении участвовали по меньшей мере трое убийц».
Розер глянул на лежавший перед ним лист:
"Несколько минут назад нам сообщили из Бейрута, что ответственность за убийство взяла на себя местная террористическая группировка под названием «Ливанская революционная фракция».
В Каире президент Мубарак назвал преступление чудовищным и сообщил, что призвал египетские вооруженные силы помочь в поимке убийц подполковника Де Витта.
Официального заключения из Белого дома пока не последовало, однако пресс-секретарь Эдвин Уиттс, как сообщают, назвал это политическое убийство «признаком времени».
Сенатор Атертон Готтшалк, который собирается выдвигать свою кандидатуру на следующие президентские выборы и который давно призывал к усилению мер по обеспечению безопасности американских дипломатов и военнослужащих как внутри страны, так и за рубежом, обратился к президенту с предложением провести в жизнь планы по созданию особого полувоенного подразделения по борьбе с терроризмом.
Мистер Готтшалк заявил, что он глубоко шокирован «хладнокровным убийством подполковника Де Витта». Конец цитаты.
А сейчас мы передаем репортаж корреспондента Си-би-эс в Каире Дэвида Коллинза о мерах по розыску убийц..."
Макоумер махнул рукой:
– Хватит. Я услышал достаточно.
Киеу выключил телевизор. Они некоторое время молча смотрели друг на друга, потом Макоумер улыбнулся характерной для него загадочной улыбкой.
– Просто замечательно, – мягко произнес он, – как порою жизнь решает все проблемы.
* * *
Кэтлин вышла из самолета в аэропорту «Ла Гуардиа» ровно в 10.10 вечера: самолет приземлился лишь на три минуты позже расписания, и это несмотря на то, что над Нью-Йорком бушевала гроза.
Это было необычное ощущение: полет сквозь грозовые облака, когда, казалось, молнии вот-вот ударят в обшивку, по которой неистово колотил дождь.
Кэтлин взяла багаж и сквозь раскрывшиеся при ее приближении двери вышла во влажную нью-йоркскую ночь. Она вздохнула: но крайней мере здесь прохладнее, чем в Вашингтоне.
Она увидела заказанный заранее лимузин и махнула шоферу. Тот уложил багаж и предупредительно открыл перед нею заднюю дверь.
– В «Паркер Меридиан», – скомандовала она, опускаясь на обитое бархатом сиденье.
Как же просто, подумала Кэтлин, было оформить эту поездку как командировку! Она работала старшим референтом в фирме «Брейди и Меерсон», вполне солидной и занимавшейся проблемами корпоративного законодательства, но лишь в районе Вашингтона. Однако Меерсон находился сейчас в Нью-Йорке: он работал по иску, предъявленному правительством в рамках антитрестовского законодательства к корпорации Эй-ти-ти. Этот румяный голландец, ужасно старомодный и потому любивший, чтобы ему помогали только лучшие специалисты, чуть ли не запрыгал от радости, когда Кэтлин позвонила и предложила свои услуги. Она знала, что он примет ее предложение, не взирая на ворчание некоторых партнеров рангом пониже: в отличие от Меерсона, они ее недолюбливали.
Но, по правде говоря, ее совершенно не интересовали ни Эй-ти-ти, ни сам Меерсон: она метила повыше. И для достижения этой цели, усмехнулась она про себя, вовсе не требовалось какое-то специальное образование...
Она глянула на золотые, украшенные бриллиантами часики. Без четверти одиннадцать. Что сейчас делает Готтшалк? Дома он, или у себя в конторе, наверстывает упущенное с ней, Кэтлин, время? Или с этой своей коровой-женой, тискает ее здоровущие титьки? Кэтлин вспыхнула: в ней проснулась ревность собственницы.
Вряд ли. Скорее всего, он сейчас толкает очередную судьбоносную речь перед сборщиками средств на предвыборную компанию. Не то, чтобы она так уж в него не верила, вовсе нет. Просто она верила в другое: в то, что даже если мир полетит в тартарары, она все равно сумеет ухватить свой кусок.
И лучше поскорее.
* * *
Трейси, следовал в своем «ауди 4000» за темно-синей «импалой» Туэйта. Они свернули на Шестьдесят девятую улицу в Бэйридже.
Полночь. На улицах тишина – подходящее время для их встречи с Айвори Уайтом и фотографиями, сделанными медэкспертом. Часть уличных фонарей вообще не работала, часть светила вполнакала, с легким зудением.
Они прошли по разбитому бетону дорожки, на верхней ступеньке крыльца Туэйт, который следовал впереди, остановился так резко, что Трейси ткнулся ему в спину. Туэйт тихо выругался.
Трейси стал рядом с полицейским и прочел сделанную краской на дверях надпись: «HIJO DE PUTA. PUERCO SIN COJONES» «Сукин сын. Свинья поганая» (исп.).
.
– Сволочь! – прорычал Туэйт и вставил ключ в замок. И в ту же секунду Трейси почувствовал тот особый резкий запах, напомнивший ему искалеченные пламенем и взрывами ночи в джунглях.
– Стой! – закричал он. – Там...
Но Туэйт успел открыть дверь, и нью-йоркская ночь озарилась оранжевым и красным, взрывная волна отбросила их от двери, оглушила, швырнула на землю. Инстинктивно оба они закрыли лицо, и осколки и щепки терзали, рвали в клочья их одежду и тела.
– Нет! – завопил Туэйт. – Боже правый, нет! – он поднялся на четвереньки, и, перебирая руками по стволу дерева, встал на ноги. Сделал шаг вперед, к дому, но более опытный Трейси успел схватить его и повалить на землю – Трейси знал, что сейчас последует.
И верно, раздался второй взрыв, гораздо более мощный, и в их сторону полетели камни из фундамента, доски, осколки. Все вокруг, казалось, мгновенно покрылось битым щебнем и стеклом, в котором отражались, плясали языки пламени.
Послышался топот бегущих в их направлении людей, крики, вой сирен. Туэйт и Трейси стояли перед бушующими языками пламени, почерневшие, измученные, окровавленные.
Туэйт, шатаясь, двинулся по истерзанной лужайке к останкам своего дома, своей жены и детей. Он все еще думал, что может спасти их, но огонь, главный теперь его враг, не впускал его на порог.
– Пусти меня! – кричал он. – Дорис, где ты?! – он грозил кулаками огню, он кричал: – Филлис, доченька, я иду!
Трейси упорно следовал за ним.
– Ты не сможешь войти, – как можно спокойнее произнес он. Господи! Ну и взрыв!
– И ты посмеешь меня остановить? – крикнул ему Туэйт: – он уже ничего не соображал.
– Они погибли, Туэйт, – Трейси обхватил полицейского сзади. – Подумай сам, посмотри на это пламя. При таких взрывах не выживает никто. Ты только сам погибнешь!
Туэйт вырвался и повернулся к Трейси. Трейси увидел, как изменилось лицо друга: казалось, оно окаменело, из глаз бежали слезы, оставляя на почерневших щеках белые бороздки.
– Пусти меня! А то я тебя убью! – В этих безумных глазах Трейси увидел решимость.
Трейси опустил руки.
– Послушай, Туэйт...
Но детектив уже бежал прочь – не к пылающему дому, а прочь, прочь от него, во тьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88