В былые времена лыжи и легкая атлетика, велосипед и коньки были родственными видами, поскольку многие чемпионы и рекордсмены совмещали выступления на беговой дорожке стадиона – летом и на лыжне – зимой или соответственно на треке и на ледяной дорожке катка.
Теперь сезонных видов не стало. Футбол тоже стал круглогодичным и совместительство с хоккеем упразднилось. Возник вопрос о заполнении зимнего времени, о поддержании спортивной формы. Для всех видов спорта я считал основой успеха в предстоящем старте – быть в хорошем физическом состоянии.
Но какими средствами осуществляется классическая формула «В здоровом теле – здоровый дух»? Я искал ответа, наблюдая за тренировками братьев Знаменских, Николая Королева, Ивана Аниканова и других видных спартаковских спортсменов. Средства применялись самые различные и в их многообразии плутали футболисты, отыскивая свою систему тренировок.
В этом отношении конный спорт мне всегда представлялся видом соревнований, где можно получить ответ на вопросы, связанные с подготовкой организма к высшим испытаниям на выносливость.
Глава 2
ПОРЯДОК БЬЕТ КЛАСС
Не могу точно вспомнить, когда я впервые попал на ипподром. Может быть, это случилось в тот незабываемый для лошадников день, еще в дореволюционное время, когда в отчаянной схватке на беговой дорожке между знаменитым Крепышом и Дженераль-Эйчем в очередной раз вспыхнул жаркий спор о преимуществах метисной и орловских линий рысистого коня.
Во всяком случае отчетливо помню себя с отцом, держащим меня за руку, в очереди, протянувшейся во всю длину аллейки, ведущей от Петербургского (ныне Ленинградского) шоссе до беговых трибун.
Такое скопление народа могло быть вызвано только выступлением «лошади века». Этот титул заслужил сын Громадного и Кокетки, нескладеха жеребчик, вислозадый, с несоразмерно длинными ногами, косолапящими на шагу, презрительно названный Караморой и отданный в свое время бесплатно, в придачу к проданному косяку.
Лишь к пяти годам Крепыш развился в серого красавца рысака, поражавшего знатоков конного спорта мощью и резвостью своего бега. Более славного представителя орловских чистопородных рысаков не было за всю историю их существования.
Про Крепыша писались книги, стихи, исследования. Имя жеребца не сходило со страниц спортивной и общей прессы. И он действительно достойно сражался с вывезенными из Америки, тоже знаменитыми ипподромными бойцами дореволюционного времени – Боб-Дугласом, Джон Мак-Керроном, Гей-Бингеном и их сверстниками.
В упомянутом заезде на дистанцию полтора круга – 2400 метров – американский рысак вышел победителем, опередив орловца на два корпуса.
Шум и споры как на трибунах ипподрома, так и в печати долго не прекращались вокруг этого исторического матча. Резкость и непримиримость суждений обуславливалась тем обстоятельством, что на Крепыше ехал Вильям Кэйтон, а на Дженераль-Эйче отец Вильяма – Франк. Подвергалась сомнению чистота езды. Нашлись очевидцы, которые якобы «своими ушами слышали», как грозно «цыкнул» на сына Франк при выходе на финишную прямую. После чего Вильям будто бы резко осадил Крепыша, по-беговому говоря, «взял на себя».
Обвинения в родственном сговоре подкреплялись и неоправданной тактикой бега. Такой, мол, непревзойденный мастер своего дела, действительно наездник высшего международного класса, и вдруг всю дистанцию ехал «ухо в ухо», вторым колесом. Отыскались и дотошные математики, точно определившие, что за три поворота Крепыш прошел дистанцию на несколько метров длиннее, чем проигранный отрезок.
Слава Крепыша после этого поражения не померкла. Он утверждал ее с каждым последующим выступлением, продолжая устанавливать новые феноменальные рекорды и летом и зимой. Один из них – 2 минуты и 0,8 сек. по льду – отличный результат и для сегодняшнего дня.
Владельцы Крепыша, Шапшал и Катлама, взяв очередной реванш у представителей американской линии, провели своего серого гиганта перед переполненными трибунами в шелковой попоне победителя приза с вытканной на ней надписью: «Смеется тот, кто смеется последним».
На протяжении многих десятков лет, что я посещаю бега, эти «смеющиеся последние», то есть победители, неизменно менялись. Чаще ими бывали представители метисной породы, рысаки, происходящие от скрещивания американской и орловской кровей. Не так уж редко брали реванш и чистопородные орловцы, выигрывая отдельные призы высшего ранга, в том числе и самый почетный, ранее называвшийся «Дерби», ныне «Большой Всесоюзный».
Но не борьба селекционеров, вернее, не только их борьба за доказательство преимуществ своей породной линии привлекает и пожизненно приковывает интерес любителей к беговому спорту. Что-то неизъяснимо волнующее таится в этих рыжих, вороных, серых, гнедых, четкой рысью, без права на ошибку – галоп или иноходь, – стремящихся по беговой дорожке к финишу, к победе.
Помимо увлекательного зрелища, меня постоянно занимал, прямо-таки интриговал вопрос, так сказать, непохожести лошади на себя в отдельных заездах. То она легко побеждает, то в этой же группе остается последней, даже тогда, когда интересы наездника стоят вне влияний каких-либо «свинцовых мерзостей» сговора, так называемой «левой езды».
Исаак Эммануилович Бабель, любивший лошадь большой любовью своего доброго сердца, утверждал, что хороший человек не может не любить коня. В ложе беговых трибун он часто говорил: «Лошадь, как и человек, обладает той же „гармонией чувств“. И на интригующий меня вопрос, распустив по лицу обаятельную бабелевскую улыбку, „полную губ“, отвечал вопросом: „А разве вы в любом матче одинаково играете?“
Его вопрос бил в цель без промаха. Не только на себе, на примере самых выдающихся футболистов я убеждался в нестабильности уровня выступлений. Подобно игроку, «проваливались» и команды. Но это был вопрос, а не ответ.
Мой родственник и друг Павел Матвеевич Чуенко, один из лучших представителей наезднической элиты, прошедший школу соревнований «с самими Кэйтонами», дал по этому поводу безапелляционное заключение. Оно было столь же лаконично, сколь и непонятно для непосвященного: «порядок бьет класс!»
В этой классической формуле, выведенной вековым содружеством зоотехнической науки с опытом выдающихся тренеров-наездников, содержится ключ к разгадке сенсационных результатов, на мой взгляд, в любом виде спорта.
Изредка эта формула применяется в футбольных обзорах и обсуждениях игры, но в искаженном понимании ее первого слагаемого. Под «порядком» подразумевается вся организация работы коллектива, в том примерно смысле, как хозяйка говорит о порядке, заведенном в доме.
В беговом деле «порядок» – физическое состояние лошади. Насколько ее сердечно-сосудистая система и костно-мышечный аппарат соответствуют боевым требованиям, настолько она в порядке. И вот, если лошадь более классная по кровям и более резвая по рекорду на данный час находится «не в порядке» – не миновать ей быть в «побитом поле», то есть претерпеть поражение.
Суждения Исаака Эммануиловича были абсолютно спортивными. В тотализатор он не поставил ни копейки и потому был свободен от обиды или преувеличенного восторга в характеристике той или иной лошади.
Ценить рысака в зависимости от собственного проигрыша или выигрыша в данном заезде – свойство подавляющего большинства посетителей ипподрома.
– В лошади высоко развито чувство преданности человеку, – делился своими наблюдениями за лошадьми, приобретенными во время пребывания в Первой Конной армии, Бабель.
– Но от лошади можно требовать не больше, чем она может дать, – соглашаясь с ним, добавлял Павло. – Помните Корнета?
О бегах я помнил многое. Всесоюзные праздники рысистого коннозаводства, когда разыгрывался приз для класснейших рысаков четырехлетнего возраста, всегда были большим событием в конном спорте. Праздничная обстановка царила в день «Дерби» на ипподроме. Зеленые газоны, цветочные клумбы, возможность свободно пройти на круг в перерыве между заездами, когда мимо тебя мчатся статные красавцы рысаки, под управлением наездников в разноцветных, ярких камзолах, «разминающие» своих питомцев перед очередным стартом, духовые оркестры, заполняющие паузы, фанфары, вызывающие на дорожку участников заезда, – весь этот шумный красочный спектакль на открытом воздухе погожего летнего дня второго воскресенья июля привлекал на ипподром огромные массы посетителей. Такие впечатления у людей, любящих спорт, не забываются.
Я помнил всех довоенных победителей «Дерби», начиная с 1922 года, когда после долгого перерыва, вызванного хозяйственной разрухой, Наркомзем восстановил рысистые испытания на Московском ипподроме. Видел, как в первом официально открытом после революции призе «Дерби» победу одержала кобыла Брысь под управлением И. И. Кочеткова.
Мне довелось быть свидетелем спортивных сенсаций на беговой дорожке ипподрома, рождавшихся в самых, казалось бы, непредвиденных обстоятельствах.
В «Призе Республики», разыгрывающемся на дистанции 2400 метров, гнедой жеребенок Алойша, выступавший под управлением первоклассного наездника Александра Сорокина, после команды стартера «пошел» сделал свечку: вздыбился во весь свой огромный рост, грозя обрушиться на качалку с наездником. На трибунах раздался многотысячный вскрик удивления и досады. Алойша теперь был «битый» фаворит: во всех кассах ставки в тотализаторе в подавляющем соотношении делались на него. Конкуренты, достойные состязаться с ним на равных, убежали уже далеко, а норовистый жеребец упрямо приплясывал на задних ногах, не желая двигаться вперед. Наконец Алойша принял старт. На глазах у зрителей происходило спортивное чудо. Гнедой жеребец, бывший, казалось, в безнадежной позиции, стал пожирать пространство с какой-то неукротимой энергией. Впечатление было такое, что все свое упрямство он переключил на другую цель – догнать убежавших.
Алойша сделал невозможное: догнал! Но более того, он нашел в себе достаточно сил, чтобы перегнать. Когда он финишировал, шаг за шагом выдвигаясь из общей группы вперед, на трибунах творилось что-то невообразимое. Он-таки стал победителем заезда, доказав недоказуемое, что безнадежных положений в спорте нет, пока не кончилось соревнование.
Когда гнедой рысак, потемневший от пота, с клочьями падающей изо рта белой пены, со своим наездником Александром Александровичем Сорокиным, человеком небольшого роста, казавшимся рядом со своим питомцем совсем миниатюрным, совершал перед трибунами круг почета, получая самые восторженные овации зрителей, народный артист СССР Михаил Михайлович Климов, дружественно расположенный ко мне и хорошо знавший отца по совместным выездам на охоту, утирая платком слезы умиления, говорил: «Несравненно, дружок мой, несравненно!»
Обсуждая события дня, Сорокин отозвался о победе Алойши коротко исчерпывающе: «Классный жеребенок, был в великолепном порядке».
Не забудешь и неожиданного выигрыша приза «Дерби» Хозяином под управлением замечательного тактика езды Степана Филипповича Пасечного. Никем накануне старта не принимавшийся в расчет гнедой сын выводного американца Боб-Дугласа, Хозяин уверенно первенствовал в обоих гитах с рекордной резвостью. Конечно, после розыгрыша приза находились «знатоки», отроду не державшие вожжи в руках, кричавшие «я говорил», «я знал», «я считал». Их много в каждом виде спорта. Но, по сути дела, никто не знал фактического «порядка» жеребца, кроме, может быть, самого наездника.
После выигрыша приза Степан Филиппович говорил, что по «порядку», мол, накануне видел – с жеребенка можно спросить в беге столько, сколько надо.
Не мог я не помнить и о Корнете.
Был такой серый жеребенок, сын Воина, основоположника целой линии рысаков орловской породы. Корнет – так себе конь, из середнячков, никаких рекордов не ставил. Но в руках находился у знаменитого Михаила Дмитриевича Стасенко, наездника, многократно выигрывавшего как «Дерби», так и другие именные призы высшего бегового ранга. И прославленный темно-гнедой Гильдеец, давший высококлассное потомство, и рыжая Баядерка, и серая Горта, и множество других резвачей-рекордистов прошли через руки Михаила Дмитриевича за его шестидесятилетнюю практику по тренингу рысака и испытания его на скорость и выносливость.
Специалисты считали, что у маститого наездника жесткие руки, лошадь слишком строго управлялась и, может быть, поэтому на ходу питомцы Стасенко не гляделись так красиво, как, скажем, бежали рысаки у Павла Беляева. «Как часы», – говорят о таком ходе беговики.
Шел рядовой беговой день. Никаких именных призов особого значения не разыгрывалось. Но приятно было сидеть в ложе, при отличной солнечной погоде, в окружении людей, любящих спорт, по влечению сердца посещающих трибуны ипподрома, так же как и трибуны стадиона во время футбольных матчей.
В ложе как раз возник спор о слабом выступлении «Спартака», последовавшем за хорошей победой.
Ветеран русского футбола Евгений Захарович Архангельский, сверстник и одноклубник по «Новогирееву» Бориса Чеснокова, Павла Канунникова, братьев Артемьевых, приверженец конного спорта еще со времен Крепыша, с высот своего футбольного авторитета громил и тренеров, и игроков-спартаковцев: «В наше время не так играли».
Басистый Арнольд Григорьевич Арнольд, в прошлом популярный эстрадный танцор, затем изобретательный режиссер в коллективе Л. О. Утесова и в Госцирке, о котором в своей книге «Спасибо, сердце!» Леонид Осипович пишет: «…Его уже нет, к сожалению, с нами. Но память о нем всегда живет среди тех людей, кто сталкивался с ним в творческих исканиях…»
С Арнольдом меня связывала многолетняя дружба. Мы были одновалентны по отношению друг к другу: оставаясь вдвоем, мы совсем не тяготились вдруг возникающим молчанием, и увлечения наши совпадали. Футбол стоял на первом месте. Арнольд в молодости подвизался на футбольных полях Киева, по свидетельству Володи Агатова, автора известной песни «Темная ночь», он, длинноногий и быстрый, получил кличку «Пинчер». Однако тяга к искусству победила. Но не настолько, чтобы погасить привязанность к футболу и конному спорту. Картинки из театральной жизни он умело и остроумно переводил на обсуждающуюся тему – в данном случае – спартаковские перепады в игре. Арнольд отослал нас к великому русскому трагику Павлу Степановичу Мочалову, напомнив о взлетах и падениях в его творчестве. Рассказал, как замоскворецкий купчина из партера закричал артисту, своему должнику по лавке, в восторге чувств за доставленное удовольствие: «По мясу квит!», а на следующем спектакле Мочалов мог услышать: «Плати за мясо!»… Так, мол, и «Спартак» играет только по вдохновению.
Однако дискуссию резко прекратил звонок, вызывающий лошадей на старт. Среди группы участников появился и Корнет. Он хорошо гляделся на предстартовой проминке: легко отвечал на посыл наездника, весело помахивал хвостом и прядал ушами – признаки хорошего настроения лошади.
Высокого роста, тонкий, как лоза, стартер Обезьянинов, в костюме, напоминающем наряд горца – длинная блуза, перетянутая тонким ремешком с насечками, неширокие брюки в сапоги и легкая кубанка на голове, – стоял на судейской вышке, подняв руку с красным флажком.
Шеренга участников для принятия старта с хода двинулась в направлении стартера, равняясь на лошадь, бегущую по бровке.
– Полевые, тише, – истошно кричал Обезьянинов, выравнивая рысаков, как огромную свечу держа флаг в вытянутой руке. Лошади, с трудом сдерживаемые наездниками, дробно топоча, подходили к стартовой линии. Но одна из полевых все же вырвалась вперед. Обезьянинов, оставаясь недвижим, как обелиск, отчаянно громко, на высоком фальцете закричал: «Наз-а-а-а-д!!!» Это был фальстарт.
Рысаки легким троттом двинулись на исходные места, послушно подчиняясь вожжам наездников, которые в свою очередь неукоснительно следовали отрывочным указаниям стартера – «в спину», «ворочь», «подавайте».
Во второй раз нарушителем оказался Корнет. Он резко с поля бросился вперед, стараясь обеспечить себе выход на бровку. Но Обезьянинов был начеку, опять тем же истошным криком «Назад!» зафиксировал нарушение: «Стасенко, не вырывайте – пущу сзади!»
После неоднократных фальстартов система наконец сработала. Когда лошади без явных нарушений правил подошли к линии старта, Обезьянинов вдруг, словно складной аршин, согнулся в коленях, завалил корпус назад и, опустив резким движением руку с флагом вбок, до земли, заголосил: «Поше-о-о-о-л!!!» Тут же раздался протяжный звон судейского электросекундомера – рысаки устремились по широкой беговой дорожке к первому повороту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Теперь сезонных видов не стало. Футбол тоже стал круглогодичным и совместительство с хоккеем упразднилось. Возник вопрос о заполнении зимнего времени, о поддержании спортивной формы. Для всех видов спорта я считал основой успеха в предстоящем старте – быть в хорошем физическом состоянии.
Но какими средствами осуществляется классическая формула «В здоровом теле – здоровый дух»? Я искал ответа, наблюдая за тренировками братьев Знаменских, Николая Королева, Ивана Аниканова и других видных спартаковских спортсменов. Средства применялись самые различные и в их многообразии плутали футболисты, отыскивая свою систему тренировок.
В этом отношении конный спорт мне всегда представлялся видом соревнований, где можно получить ответ на вопросы, связанные с подготовкой организма к высшим испытаниям на выносливость.
Глава 2
ПОРЯДОК БЬЕТ КЛАСС
Не могу точно вспомнить, когда я впервые попал на ипподром. Может быть, это случилось в тот незабываемый для лошадников день, еще в дореволюционное время, когда в отчаянной схватке на беговой дорожке между знаменитым Крепышом и Дженераль-Эйчем в очередной раз вспыхнул жаркий спор о преимуществах метисной и орловских линий рысистого коня.
Во всяком случае отчетливо помню себя с отцом, держащим меня за руку, в очереди, протянувшейся во всю длину аллейки, ведущей от Петербургского (ныне Ленинградского) шоссе до беговых трибун.
Такое скопление народа могло быть вызвано только выступлением «лошади века». Этот титул заслужил сын Громадного и Кокетки, нескладеха жеребчик, вислозадый, с несоразмерно длинными ногами, косолапящими на шагу, презрительно названный Караморой и отданный в свое время бесплатно, в придачу к проданному косяку.
Лишь к пяти годам Крепыш развился в серого красавца рысака, поражавшего знатоков конного спорта мощью и резвостью своего бега. Более славного представителя орловских чистопородных рысаков не было за всю историю их существования.
Про Крепыша писались книги, стихи, исследования. Имя жеребца не сходило со страниц спортивной и общей прессы. И он действительно достойно сражался с вывезенными из Америки, тоже знаменитыми ипподромными бойцами дореволюционного времени – Боб-Дугласом, Джон Мак-Керроном, Гей-Бингеном и их сверстниками.
В упомянутом заезде на дистанцию полтора круга – 2400 метров – американский рысак вышел победителем, опередив орловца на два корпуса.
Шум и споры как на трибунах ипподрома, так и в печати долго не прекращались вокруг этого исторического матча. Резкость и непримиримость суждений обуславливалась тем обстоятельством, что на Крепыше ехал Вильям Кэйтон, а на Дженераль-Эйче отец Вильяма – Франк. Подвергалась сомнению чистота езды. Нашлись очевидцы, которые якобы «своими ушами слышали», как грозно «цыкнул» на сына Франк при выходе на финишную прямую. После чего Вильям будто бы резко осадил Крепыша, по-беговому говоря, «взял на себя».
Обвинения в родственном сговоре подкреплялись и неоправданной тактикой бега. Такой, мол, непревзойденный мастер своего дела, действительно наездник высшего международного класса, и вдруг всю дистанцию ехал «ухо в ухо», вторым колесом. Отыскались и дотошные математики, точно определившие, что за три поворота Крепыш прошел дистанцию на несколько метров длиннее, чем проигранный отрезок.
Слава Крепыша после этого поражения не померкла. Он утверждал ее с каждым последующим выступлением, продолжая устанавливать новые феноменальные рекорды и летом и зимой. Один из них – 2 минуты и 0,8 сек. по льду – отличный результат и для сегодняшнего дня.
Владельцы Крепыша, Шапшал и Катлама, взяв очередной реванш у представителей американской линии, провели своего серого гиганта перед переполненными трибунами в шелковой попоне победителя приза с вытканной на ней надписью: «Смеется тот, кто смеется последним».
На протяжении многих десятков лет, что я посещаю бега, эти «смеющиеся последние», то есть победители, неизменно менялись. Чаще ими бывали представители метисной породы, рысаки, происходящие от скрещивания американской и орловской кровей. Не так уж редко брали реванш и чистопородные орловцы, выигрывая отдельные призы высшего ранга, в том числе и самый почетный, ранее называвшийся «Дерби», ныне «Большой Всесоюзный».
Но не борьба селекционеров, вернее, не только их борьба за доказательство преимуществ своей породной линии привлекает и пожизненно приковывает интерес любителей к беговому спорту. Что-то неизъяснимо волнующее таится в этих рыжих, вороных, серых, гнедых, четкой рысью, без права на ошибку – галоп или иноходь, – стремящихся по беговой дорожке к финишу, к победе.
Помимо увлекательного зрелища, меня постоянно занимал, прямо-таки интриговал вопрос, так сказать, непохожести лошади на себя в отдельных заездах. То она легко побеждает, то в этой же группе остается последней, даже тогда, когда интересы наездника стоят вне влияний каких-либо «свинцовых мерзостей» сговора, так называемой «левой езды».
Исаак Эммануилович Бабель, любивший лошадь большой любовью своего доброго сердца, утверждал, что хороший человек не может не любить коня. В ложе беговых трибун он часто говорил: «Лошадь, как и человек, обладает той же „гармонией чувств“. И на интригующий меня вопрос, распустив по лицу обаятельную бабелевскую улыбку, „полную губ“, отвечал вопросом: „А разве вы в любом матче одинаково играете?“
Его вопрос бил в цель без промаха. Не только на себе, на примере самых выдающихся футболистов я убеждался в нестабильности уровня выступлений. Подобно игроку, «проваливались» и команды. Но это был вопрос, а не ответ.
Мой родственник и друг Павел Матвеевич Чуенко, один из лучших представителей наезднической элиты, прошедший школу соревнований «с самими Кэйтонами», дал по этому поводу безапелляционное заключение. Оно было столь же лаконично, сколь и непонятно для непосвященного: «порядок бьет класс!»
В этой классической формуле, выведенной вековым содружеством зоотехнической науки с опытом выдающихся тренеров-наездников, содержится ключ к разгадке сенсационных результатов, на мой взгляд, в любом виде спорта.
Изредка эта формула применяется в футбольных обзорах и обсуждениях игры, но в искаженном понимании ее первого слагаемого. Под «порядком» подразумевается вся организация работы коллектива, в том примерно смысле, как хозяйка говорит о порядке, заведенном в доме.
В беговом деле «порядок» – физическое состояние лошади. Насколько ее сердечно-сосудистая система и костно-мышечный аппарат соответствуют боевым требованиям, настолько она в порядке. И вот, если лошадь более классная по кровям и более резвая по рекорду на данный час находится «не в порядке» – не миновать ей быть в «побитом поле», то есть претерпеть поражение.
Суждения Исаака Эммануиловича были абсолютно спортивными. В тотализатор он не поставил ни копейки и потому был свободен от обиды или преувеличенного восторга в характеристике той или иной лошади.
Ценить рысака в зависимости от собственного проигрыша или выигрыша в данном заезде – свойство подавляющего большинства посетителей ипподрома.
– В лошади высоко развито чувство преданности человеку, – делился своими наблюдениями за лошадьми, приобретенными во время пребывания в Первой Конной армии, Бабель.
– Но от лошади можно требовать не больше, чем она может дать, – соглашаясь с ним, добавлял Павло. – Помните Корнета?
О бегах я помнил многое. Всесоюзные праздники рысистого коннозаводства, когда разыгрывался приз для класснейших рысаков четырехлетнего возраста, всегда были большим событием в конном спорте. Праздничная обстановка царила в день «Дерби» на ипподроме. Зеленые газоны, цветочные клумбы, возможность свободно пройти на круг в перерыве между заездами, когда мимо тебя мчатся статные красавцы рысаки, под управлением наездников в разноцветных, ярких камзолах, «разминающие» своих питомцев перед очередным стартом, духовые оркестры, заполняющие паузы, фанфары, вызывающие на дорожку участников заезда, – весь этот шумный красочный спектакль на открытом воздухе погожего летнего дня второго воскресенья июля привлекал на ипподром огромные массы посетителей. Такие впечатления у людей, любящих спорт, не забываются.
Я помнил всех довоенных победителей «Дерби», начиная с 1922 года, когда после долгого перерыва, вызванного хозяйственной разрухой, Наркомзем восстановил рысистые испытания на Московском ипподроме. Видел, как в первом официально открытом после революции призе «Дерби» победу одержала кобыла Брысь под управлением И. И. Кочеткова.
Мне довелось быть свидетелем спортивных сенсаций на беговой дорожке ипподрома, рождавшихся в самых, казалось бы, непредвиденных обстоятельствах.
В «Призе Республики», разыгрывающемся на дистанции 2400 метров, гнедой жеребенок Алойша, выступавший под управлением первоклассного наездника Александра Сорокина, после команды стартера «пошел» сделал свечку: вздыбился во весь свой огромный рост, грозя обрушиться на качалку с наездником. На трибунах раздался многотысячный вскрик удивления и досады. Алойша теперь был «битый» фаворит: во всех кассах ставки в тотализаторе в подавляющем соотношении делались на него. Конкуренты, достойные состязаться с ним на равных, убежали уже далеко, а норовистый жеребец упрямо приплясывал на задних ногах, не желая двигаться вперед. Наконец Алойша принял старт. На глазах у зрителей происходило спортивное чудо. Гнедой жеребец, бывший, казалось, в безнадежной позиции, стал пожирать пространство с какой-то неукротимой энергией. Впечатление было такое, что все свое упрямство он переключил на другую цель – догнать убежавших.
Алойша сделал невозможное: догнал! Но более того, он нашел в себе достаточно сил, чтобы перегнать. Когда он финишировал, шаг за шагом выдвигаясь из общей группы вперед, на трибунах творилось что-то невообразимое. Он-таки стал победителем заезда, доказав недоказуемое, что безнадежных положений в спорте нет, пока не кончилось соревнование.
Когда гнедой рысак, потемневший от пота, с клочьями падающей изо рта белой пены, со своим наездником Александром Александровичем Сорокиным, человеком небольшого роста, казавшимся рядом со своим питомцем совсем миниатюрным, совершал перед трибунами круг почета, получая самые восторженные овации зрителей, народный артист СССР Михаил Михайлович Климов, дружественно расположенный ко мне и хорошо знавший отца по совместным выездам на охоту, утирая платком слезы умиления, говорил: «Несравненно, дружок мой, несравненно!»
Обсуждая события дня, Сорокин отозвался о победе Алойши коротко исчерпывающе: «Классный жеребенок, был в великолепном порядке».
Не забудешь и неожиданного выигрыша приза «Дерби» Хозяином под управлением замечательного тактика езды Степана Филипповича Пасечного. Никем накануне старта не принимавшийся в расчет гнедой сын выводного американца Боб-Дугласа, Хозяин уверенно первенствовал в обоих гитах с рекордной резвостью. Конечно, после розыгрыша приза находились «знатоки», отроду не державшие вожжи в руках, кричавшие «я говорил», «я знал», «я считал». Их много в каждом виде спорта. Но, по сути дела, никто не знал фактического «порядка» жеребца, кроме, может быть, самого наездника.
После выигрыша приза Степан Филиппович говорил, что по «порядку», мол, накануне видел – с жеребенка можно спросить в беге столько, сколько надо.
Не мог я не помнить и о Корнете.
Был такой серый жеребенок, сын Воина, основоположника целой линии рысаков орловской породы. Корнет – так себе конь, из середнячков, никаких рекордов не ставил. Но в руках находился у знаменитого Михаила Дмитриевича Стасенко, наездника, многократно выигрывавшего как «Дерби», так и другие именные призы высшего бегового ранга. И прославленный темно-гнедой Гильдеец, давший высококлассное потомство, и рыжая Баядерка, и серая Горта, и множество других резвачей-рекордистов прошли через руки Михаила Дмитриевича за его шестидесятилетнюю практику по тренингу рысака и испытания его на скорость и выносливость.
Специалисты считали, что у маститого наездника жесткие руки, лошадь слишком строго управлялась и, может быть, поэтому на ходу питомцы Стасенко не гляделись так красиво, как, скажем, бежали рысаки у Павла Беляева. «Как часы», – говорят о таком ходе беговики.
Шел рядовой беговой день. Никаких именных призов особого значения не разыгрывалось. Но приятно было сидеть в ложе, при отличной солнечной погоде, в окружении людей, любящих спорт, по влечению сердца посещающих трибуны ипподрома, так же как и трибуны стадиона во время футбольных матчей.
В ложе как раз возник спор о слабом выступлении «Спартака», последовавшем за хорошей победой.
Ветеран русского футбола Евгений Захарович Архангельский, сверстник и одноклубник по «Новогирееву» Бориса Чеснокова, Павла Канунникова, братьев Артемьевых, приверженец конного спорта еще со времен Крепыша, с высот своего футбольного авторитета громил и тренеров, и игроков-спартаковцев: «В наше время не так играли».
Басистый Арнольд Григорьевич Арнольд, в прошлом популярный эстрадный танцор, затем изобретательный режиссер в коллективе Л. О. Утесова и в Госцирке, о котором в своей книге «Спасибо, сердце!» Леонид Осипович пишет: «…Его уже нет, к сожалению, с нами. Но память о нем всегда живет среди тех людей, кто сталкивался с ним в творческих исканиях…»
С Арнольдом меня связывала многолетняя дружба. Мы были одновалентны по отношению друг к другу: оставаясь вдвоем, мы совсем не тяготились вдруг возникающим молчанием, и увлечения наши совпадали. Футбол стоял на первом месте. Арнольд в молодости подвизался на футбольных полях Киева, по свидетельству Володи Агатова, автора известной песни «Темная ночь», он, длинноногий и быстрый, получил кличку «Пинчер». Однако тяга к искусству победила. Но не настолько, чтобы погасить привязанность к футболу и конному спорту. Картинки из театральной жизни он умело и остроумно переводил на обсуждающуюся тему – в данном случае – спартаковские перепады в игре. Арнольд отослал нас к великому русскому трагику Павлу Степановичу Мочалову, напомнив о взлетах и падениях в его творчестве. Рассказал, как замоскворецкий купчина из партера закричал артисту, своему должнику по лавке, в восторге чувств за доставленное удовольствие: «По мясу квит!», а на следующем спектакле Мочалов мог услышать: «Плати за мясо!»… Так, мол, и «Спартак» играет только по вдохновению.
Однако дискуссию резко прекратил звонок, вызывающий лошадей на старт. Среди группы участников появился и Корнет. Он хорошо гляделся на предстартовой проминке: легко отвечал на посыл наездника, весело помахивал хвостом и прядал ушами – признаки хорошего настроения лошади.
Высокого роста, тонкий, как лоза, стартер Обезьянинов, в костюме, напоминающем наряд горца – длинная блуза, перетянутая тонким ремешком с насечками, неширокие брюки в сапоги и легкая кубанка на голове, – стоял на судейской вышке, подняв руку с красным флажком.
Шеренга участников для принятия старта с хода двинулась в направлении стартера, равняясь на лошадь, бегущую по бровке.
– Полевые, тише, – истошно кричал Обезьянинов, выравнивая рысаков, как огромную свечу держа флаг в вытянутой руке. Лошади, с трудом сдерживаемые наездниками, дробно топоча, подходили к стартовой линии. Но одна из полевых все же вырвалась вперед. Обезьянинов, оставаясь недвижим, как обелиск, отчаянно громко, на высоком фальцете закричал: «Наз-а-а-а-д!!!» Это был фальстарт.
Рысаки легким троттом двинулись на исходные места, послушно подчиняясь вожжам наездников, которые в свою очередь неукоснительно следовали отрывочным указаниям стартера – «в спину», «ворочь», «подавайте».
Во второй раз нарушителем оказался Корнет. Он резко с поля бросился вперед, стараясь обеспечить себе выход на бровку. Но Обезьянинов был начеку, опять тем же истошным криком «Назад!» зафиксировал нарушение: «Стасенко, не вырывайте – пущу сзади!»
После неоднократных фальстартов система наконец сработала. Когда лошади без явных нарушений правил подошли к линии старта, Обезьянинов вдруг, словно складной аршин, согнулся в коленях, завалил корпус назад и, опустив резким движением руку с флагом вбок, до земли, заголосил: «Поше-о-о-о-л!!!» Тут же раздался протяжный звон судейского электросекундомера – рысаки устремились по широкой беговой дорожке к первому повороту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28