А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Как всегда, тонко и умно определил суть ее успеха Павел Александрович Марков. Благодарно в адрес автора что-то сказали Яншин, Станицын и другие участники спектакля. Дело дошло даже до меня: я за столом был единственным «от публики». В припадке зрительского восторга я неуклюже перехватил: сравнил «Мольера» Булгакова с «Отелло» Шекспира, только что поставленного в Малом театре, в пользу первого. Маленькая правдоподобная лесть воспринимается лучше, чем самая маленькая правдоподобная критика, но на лице автора читалось что-то похожее на – «ну, уж это чересчур».
Все были довольны за Булгакова. Он много пережил и долго ждал, пока была поставлена на сцене пьеса «Дни Турбиных». Продолжал ждать своего сценического воплощения и «Бег». И вот теперь «Мольер» открывал новую страницу в летописи театральной драматургии с фамилией Булгакова.
На том и разошлись ранним утренним часом в самом радужном настроении.
Но я рано поздравлял Яншина с большой творческой победой. Ее, говоря футбольным языком, не засчитали: через несколько дней спектакль «Мольер» решением какой-то комиссии был снят с репертуара. Постичь причину неудачной судьбы, на наш взгляд, великолепной пьесы мы с Яншиным не смогли.

Глава 6
НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ТРИДЦАТЫЕ

…Наша команда многократно меняла названия. Они возникали в зависимости от производственного профиля шефствующего коллектива: «Пищевики», «Мукомолы», «Дукат», «Промкооперация».
В то время существовало лишь одно добровольно-спортивное общество «Динамо». Оно объединяло в своих рядах работников НКВД и милиции. Динамовцы с первых дней своего существования зашагали крупными шагами по пути спортивных успехов. Первым председателем и одним из инициаторов создания общества был Феликс Эдмундович Дзержинский.
Нашей команде много внимания уделял комсомол. В этом ничего удивительного не было. Ведь на Пресне, где возник прародитель сегодняшнего «Спартака», коллектив МКС, он организовался по инициативе футболистов, проживающих в этом районе, и при непосредственном участии райкома комсомола.
Руководители молодежи тридцатых годов, секретари ЦК ВЛКСМ – Дмитрий Лукьянов, признанный комсомольский оратор, Сергей Салтанов, Павел Горшенин – были нередкими гостями в нашей команде. Однако идею создания добровольно-спортивного общества по примеру «Динамо» подал нам Александр Васильевич Косарев.
Какой это был необычайно притягательный человек! В борьбе за справедливую жизнь и народную правду Косарев, паренек из бедной рабочей семьи московской окраины, прошел большой и нелегкий путь от подсобного рабочего на дореволюционном заводе до всеми признанного вожака молодежи.
Мне многократно приходилось встречаться с Александром Васильевичем, когда он уже был секретарем Центрального Комитета ВЛКСМ. Случалось это и на официальных приемах, когда он был одет «по протоколу» – в отличном гражданском костюме, в белой рубашке с галстуком. Как бы приняла в штыки такой его наряд комсомолия времен гражданской войны. Но время бежало стремительно, в ногу с ним менялись и нормы быта. Появлялся он вдруг на квартире и у Николая, и у меня, благо, мы жили с братом в одном подъезде, в более повседневном костюме, без «гаврилки». Однако, как бы он ни был одет, он всегда мне вспоминался по первой встрече – лукавая искорка в глазах, чуть приподнятая правая бровь и непокорный петушок на затылке.
Сам характер встреч говорил о простоте Александра Васильевича. Наверное, эта искренность, душевная чистота и была той неотразимой силой, которая так влекла молодежь к Косареву.
Так, одна из встреч состоялась на углу Сандуновских бань. Прямо тут же у входа в переулке. Я был предупрежден Николаем, что Александр Васильевич может прийти попариться в Сандуны, наслышанный, мол, о твоих рекордах на полке.
Еще дедом в Погосте я был приучен париться на соломе в русской печке. Я на самом деле сильно парился. С татарами, завзятыми любителями парной, выдерживал соревнование. Однажды схватился в парилке с сухоньким старичком. Худой такой, словно дезертир с кладбища. Никак не хотелось ему уступать. А он знай себе лежит, закрыв глаза, на лавке и на меня даже не взглянет. После последней поддачи из меня весь дух вышел – еле выбрался из парной. Переживал поражение, как у калитки доктору Седову. Тем более что мое соревнование началось на глазах у ребят. Только я им в раздевалке признался, проиграл вот, как слышу шум какой-то. Смотрю – несут моего конкурента. Оказывается, он на полке-то без сознания лежал, пока я его из парилки выкуривал. Еле отходили старичка. Да и сам-то я еле очухался. В футбольных кругах тогда много по этому поводу смеялись. Вот этот случай и рассказал Николай Александру Васильевичу, пригласив в баню попариться с футболистами.
Смотрю, подходит Николай, а рядом с ним среднего роста, ладно сбитый молодой человек. В кепочке, в белой апашке с расстегнутым воротом и в летних парусиновых туфлях. «Вместо Косарева какого-то новичка футболиста Николай привел», – подумалось мне.
Заметив мою кислую физиономию, Николай неодобрительно спросил: «Не узнал, что ли, Александра Васильевича?»
Я почувствовал, что краснею, нелепо засуетился, что-то забормотал, извиняясь, а Косарев, протянув руку, так по-доброму улыбался, что у меня все смущение прошло.
Мы отменно попарились. А одеваясь, Александр Васильевич напомнил о том, что ждет предложений по организации нового общества и его названию.
Я уже писал, как оно родилось, это название, в своей книге «Большой футбол». Здесь лишь напомню, что после длительных споров и бесконечного количества предложений судьбу названия решила книга Джованьоли «Спартак», к месту попавшая на глаза Николаю, когда инициативная группа футболистов собралась у него на квартире для обсуждения этого вопроса.
– Нам нужен девиз, отображающий лучшие качества личности атлета: мужество, волю к победе, стойкость в борьбе, ловкость и силу, верность идее. Вождь римских гладиаторов имел все эти достоинства. Предлагаю назвать общество «Спартак»! – сказал Николай, подняв книгу вверх.
Всем понравилось. На том и порешили.
Вместе с новым названием, нашедшим безоговорочное одобрение Косарева, «Спартак» получил загородную спортивную базу – Тарасовку, безотказно служащую команде и по сие время.
Много пережила футбольных передряг, и радостных и печальных, деревянная двухэтажная гостиница и газонное футбольное поле за сорок лет служения спартаковскому футболу. Да не только спартаковскому и не только футболу. Здесь на опилковых дорожках показывали пример спортивного трудолюбия братья Серафим и Георгий Знаменские; здесь проводили тренировочные сборы боксеры во главе с Николаем Королевым и Ираном Ганыкиным; здесь закаляли и моральную и мышечную мускулатуру Иван Аниканов, Семен Бойченко, Николай Дурнев; здесь совершенствовали мастерство Игорь Нетто, Сергей Сальников, Алексей Парамонов; здесь же готовились к предстоящим схваткам игроки сборной страны – и Григорий Федотов, и Лев Яшин, и Эдуард Стрельцов.
Самым бурным событием в истории существования спартаковской базы было пребывание у нас басков. Впрочем, что я говорю? Не только для Тарасовки, для всего спортивного мира это было крупнейшее событие. Веха, обозначающая крутой поворот в развитии нашего футбола. Скажу больше, в те тридцатые годы, когда мы едва поспевали отмечать дерзновенные свершения наших героев земли и неба – Стахановых и Кривоносовых, Чкаловых и Громовых, когда и жизнь была хороша и жить было хорошо, – приезд басков на фоне всего этого выходил из ряда только спортивных событий. Баски привлекли к себе широкое народное внимание, взбудоражили интерес представителей всех слоев населения.
Гордые, непримиримые духом баски у себя на родине в это время сражались за свою независимость с фашистами генерала Франко. Лозунг «Но пасаран!» – «Они не пройдут!» – знали у нас все – от мальчишки до старика.
Сборную команду басков гражданская война застала, когда эти прославленные футболисты гастролировали по Европе. Кто-то из них уже успел скрестить шпагу с фашистами. Но путь к родным пенатам перерезали фашисты. И когда стало известно, что баски после победного турне по Франции, Чехословакии и Польше приедут к нам, любители футбола потеряли покой.
Было известно, что испанский футбол являлся лучшим образцом стиля, называемого на Западе «латинским». Сочетание индивидуального творчества с коллективными действиями придавали испанскому футболу, по выражению некоторых специалистов, «волшебную прелесть».
В активе испанского футбола были записаны победы над сборными командами Австрии, Италии, Франции, Чехословакии, Венгрии, Швеции, Германии. Особой строчкой значилась «победа века», когда испанская сборная впервые одержала верх над непобедимыми до того англичанами. Это было в 1929 году.
Добавьте сюда, что только неправомерное судейство лишило испанцев победы над хозяевами поля, итальянцами, в полуфинальном матче мирового чемпионата 1934 года и что четыре баска – Луис Регейро, Исидро Лангара, Энрико Силлаурен и Заморра входили в символическую сборную команду мира профессионального футбола. В те времена слово «профессионал» звучало для любителей футбола как своего рода жупел. Вот какие мастера кожаного мяча ехали к нам в гости!
И они приехали. Вот они идут по перрону Белорусского вокзала. Уверенной, чуть развинченной походкой ковбоев, знающих себе цену. Идут как бывалые, поездившие по миру парни, себя показавшие и других посмотревшие. Не глазеют по сторонам, как новобранцы туристической группы, а присматриваются привычным глазом к незнакомой толпе встречающих. Толпа огромная, на всю привокзальную площадь. Истины ради оговоримся, что в то время она была значительно меньше. На месте памятника Горькому стояли дома. А рядом была трамвайная станция, тоже занимавшая изрядное место на площади.
Интерес к приезду басков определялся количеством заявок, поступивших в дирекцию стадиона «Динамо». Желающих попасть на первую встречу с «Локомотивом» оказалось два миллиона человек.
Баски не уронили своего престижа. Более того, они покорили нашего зрителя. Когда я в своей памяти перебираю высшие эмоциональные переживания, которые я когда-либо испытал, наблюдая футбол, то зримо вижу перед собой игру басков на стадионе «Динамо» в июне 1937 года. Подобное же восхищение я испытал еще только один раз, когда увидел сборную Бразилии на Шведском чемпионате мира в 1958 году.
Это матчи-спектакли. Именно такое мастерство, артистизм исполнения позволяет употреблять слово «искусство» применительно к футболу.
Михаил Михайлович Яншин, сидя рядом со мной на трибуне стадиона «Динамо», утирал носовым платком слезы умиления и повторял: «Какой спектакль, какой спектакль!» – когда испанские футболисты с присущей им элегантностью забивали мяч за мячом в ворота железнодорожников.
Матч закончился победой гостей со счетом пять-один. Я уходил со стадиона с двойственным чувством. С одной стороны, мастерство басков не могло не вызвать восхищения. С другой – я уже не в первый раз получил предметный урок, свидетельствовавший о моем отставании по разделу футболознания. Мне в это время шел тридцать первый год. У меня уже был опыт встреч на профессиональном уровне. Я успел посмотреть выдающихся профессионалов – Планичку, Свободу, Пуча в Чехословакии, финалистов мирового чемпионата 1934 года в Италии, сильнейших профессиональных игроков Европы австрийцев Хидена, Жордана, француза Дельфура, югослава Живковича, англичанина Кеннеди и многих других и даже сыграть против профессионалов в памятных матчах 1934 года в Чехословакии и в 1936 году во Франции, соответственно против «Жиденице» и «Рэсинга». Я уже имел звание чемпиона СССР, как раз присвоенное мне в 1936 году, за первое место в осеннем чемпионате страны. Я был убежден, что все видел и все знаю, что касается большого футбола.
И вдруг такое откровение. Оказалось, что я еще многого, если не сказать больше, в футболе не постиг. Я испытывал внутреннюю неловкость, когда на другой день Юрий Карлович Олеша расспрашивал меня о басках в кафе «Националь». Чтобы было понятно мое состояние, я должен сделать отступление, упомянув о Юрии Карловиче Олеше.
Об этом писателе я знал еще в самые молодые свои футбольные годы. Правда, тогда мне и в голову не приходило, что судьба меня с ним сведет на долгие времена для тесного дружелюбного общения.
Первое знакомство с творчеством Олеши удивило и взволновало меня. Я прочитал «Зависть». Привлекала необычная поэтическая приподнятость олешинской прозы, образность мышления, метафоричность литературного стиля писателя. Непохожесть на кого-либо другого.

…Том Вирлирли,
Том с котомкой,
Том Вирлирли молодой!..

Поэтическое восприятие колокольного звона преломилось у художника в образ юноши с котомкой за спиной. Утренний туман только рассеивается. Том Вирлирли, пишет автор, улыбаясь и прижимая руку к сердцу, смотрит на город. Это клятвенная присяга. Он сделает все. «Он – это само высокомерие юности, сама затаенность гордых мечтаний»…
Пройдут дни, продолжается в повести, и скоро мальчики, сами мечтающие о том, чтобы также с котомкой за плечами пройти в майское утро по предместьям города, по предместьям славы, будут распевать песенку о человеке, который сделал то, что хотел сделать, Томе Вирлирли!
И я был мальчиком, распевавшим эту песенку. И все мои сверстники ее в душе распевали, гоняясь за футбольным мячом и ощущая себя в предместьях славы и стремясь к ней всей своей неуемной юношеской душой.
«Затаенность гордых мечтаний» – вот струнка, которую автор задел в душе юных спортсменов совсем еще молодой Советской республики.
Он был первым писателем – и гордился этим, – который ввел в художественную литературу футбольную тему.
Сближение с Юрием Карловичем происходило постепенно. И в этом было какое-то предопределение. Как-то я наблюдал за ним целый вечер, но не знал, что это Олеша. Вот как это было. В ресторане «Метрополь», устав от застольного спора о футболе, в котором никто, как обычно, никому ничего не мог доказать, несмотря на то что все спорящие – Федор Селин, Константин Блинков, Валентин Прокофьев – в футболе далеко не новички, я заинтересовался сидевшей неподалеку компанией, тоже из четырех человек. Среди них один привлекал особое внимание своей внешностью. Его голова просилась на медаль. Широкий лоб мыслителя, крупные черты лица, с большим, чуть расширяющимся книзу носом, тяжелый подбородок и густая шапка каштановых волос придавали всему его облику породистую респектабельность. Впечатление незаурядности личности усиливалось от его совершенно раскованной манеры держаться в обществе, в особенности когда в оживленной компании вдруг раздавался взрыв развеселого хохота.
Заразительней всех смеялся именно этот человек с небрежной прической на своей скульптурной голове.
«Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!..» – отчетливо разделяя каждый слог, искренним и громким смехом отвечал он на какую-то, видимо, очень комическую историю, что в очередь рассказывали то сидящий от него слева человек с мясистым лицом и пухлыми губами, с густой шевелюрой рано поседевших волос, то сидящий справа моложавый человек, одетый в элегантный пиджак с модными по тем временам острыми плечами (я еще подумал – «вроде моих»), то размещавшийся напротив брюнет с надменно-ироническим выражением на лице.
Откуда я мог предполагать, что это был Юрий Карлович Олеша, сидевший в компании с Львом Никулиным, Валентином Стеничем и Валентином Катаевым. Они были молоды тогда. Непринужденное веселье за их столом вызывало зависть. Я с любопытством наблюдал за жизнерадостной четверкой, как будто предчувствуя, что в недалеком будущем не раз разделю с ними компанию за столом, а с одним из них завяжу прочный узел тесного многолетнего общения.
К их столу подошла высокая, статная барменша с подносом, уставленным ликерами и фруктами. Она была красива. Ее золотистая коса была уложена вокруг головы короной. Этот венец еще больше укрупнял ее фигуру с высоким бюстом. Большой поднос барменша несла царственной, неторопливой поступью.
Человек с головой мыслителя встал, поднял руки и, бережно охватив голову барменши у висков, поцеловал ее в лоб.
«Королева!..» – услышал я его поощряющий голос.
Однако удивил меня не голос и не поступок. Угадывалось, что весь эпизод дань чисто эстетическому началу. Барменша была действительно и лицом и статью очень хороша, поцелуй был символическим поклонением чистой красоте. Удивило же меня и даже чем-то обидело то обстоятельство, что для того, чтобы поцеловать женщину, мужчине пришлось приподняться на носках. Трудовое усилие поклонника снизило эффект. Получился поцелуй на цыпочках, – так у меня мелькнуло в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28