- Зашла дальше, чем собиралась? - с пониманием уточнила она.
- Упс! В точку! - Я залихватски прищелкнула пальцами и расхохоталась как можно циничнее.
* * *
Элизабет обвела взглядом комнату, предоставленную мне для ночлега.
- Извини за все это. Свекровь постаралась. Мне бы и в голову не пришло сделать стены желтыми. - Она передернулась. - Фу!
Вселяясь, я совершенно не обратила внимания на окружающее и лишь теперь огляделась. Это было просторное помещение с двумя дверями: порог одной я переступила, поднявшись по лестнице на крышу гаража и оказавшись на крохотной лестничной площадке; другая, как выяснилось, вела в ванную. Двуспальная кровать не торчала посредине, а уютно пристроилась в углу. У окна стоял простой стол, в другом углу - шкаф в том же стиле, рядом с ним - комод, одновременно служивший туалетным столиком. Дощатый пол был прикрыт тканым ковром, очень похожим на деревенский половик, только большим и квадратным. Общее впечатление складывалось на редкость приветливое, как от чистенького деревенского домика. Лучшего места, где женщина может спрятаться от злого мужа, нельзя было и придумать.
- А мне нравится, даже очень, - честно призналась я. - Сколько возьмешь за постой?
- За постой ничего, - пожала плечами Элизабет. - Вот если захочешь остаться насовсем, тогда и поговорим. Давай не будем далеко заглядывать.
- Давай не будем. - Я благодарно улыбнулась.
- Вот ключи абсолютно от всего. - Она положила на стол целую связку. - Кухня и гостиная в твоем распоряжении, будь там как дома. И вообще, заходи в любое время. Детям не терпится с тобой познакомиться.
Когда дверь за Элизабет закрылась, я полежала, вначале прислушиваясь к затихающим шагам по лестнице, потом провожая взглядом сполохи огней проезжающих машин на потолке, и сама не заметила, как снова уснула.
Следующие три дня я провела в добровольном затворничестве, выходя только в магазин за питьевой водой и апельсинами, на которых могла сидеть месяцами. Не хотелось ни видеть кого-то, ни говорить с кем-то. Уважая мое настроение, Элизабет не навязывала свое общество.
В ящике стола нашлись бумага и ручка, и на третий день я отдала должное эпистолярному жанру: писала письма без адреса, просто чтобы высказать то, что приходило на ум или вспоминалось.
О том, например, как мы с отцом на Рождество засиживались допоздна в ожидании фильма «Филадельфийская история» (того прежнего, с Кэтрин Хепберн), который почему-то каждый раз показывал один из каналов. Или о том, как однажды мы с мамой (мне тогда было двенадцать) решили сами сшить костюм на Хэллоуин и какой это был жуткий провал. О школе танцев и о том, как мисс Мария (по-настоящему Магда, эмигрантка из Венгрии) хватала мой многострадальный подбородок всей пятерней и провозглашала басом: «Никогда, никогда я не видела такого жизнерадостного ребенка!»
И это была чистая правда. Я росла на редкость жизнерадостной и имела к тому все основания - единственный ребенок любящих, счастливых в браке родителей. Отцовская практика разрасталась, я могла позволить себе все, что хотела, и тем не менее рано научилась ценить радость собственного приработка, своих небольших, но независимых денег, научилась тратить их со вкусом и удовольствием (к примеру, на джинсы от лучших модельеров и деликатесы из фирменных магазинов). Почему же все так обернулось? Каким образом беззаботная, грациозная девочка, восхищавшая своими пируэтами строгую мисс Марию, превратилась в сварливую, озлобленную на весь мир женщину?
Снова и снова я задавала себе этот вопрос, но ответа не находила. Помнится, учителя предсказывали мне блестящее будущее, а потому считали своим долгом придираться по поводу и без повода. «Ты очень одаренная, Ванда, и, приложив достаточные усилия, сможешь стать кем захочешь. Ты уже выбрала себе профессию? С твоими способностями следует с детства стремиться к цели».
Увы, такой цели у меня не было. Мне легко давались как точные, так и гуманитарные науки, но не было особых предпочтений. По математике и родному языку я шла блестяще, неплохо справлялась и с факультативными предметами, но ничто не привлекало меня больше остального. Я даже не понимала, чего от меня, в сущности, хотят, почему все время повторяют, что я могу добиться того и этого, достигнуть той и этой высоты. Когда по результатам школьного опроса «Кто из выпускного класса добьется в жизни успеха» я обошла Анни Маги, претендентку на золотую медаль, и снова попала под ливень восхвалений, то так прямо и спросила преподавательницу английского: почему ко мне лезут, почему не оставят в покое?
- Потому что за такими, как ты, будущее, - ответила миссис Никки, заговорщицки мне подмигнув. - Талантами нельзя разбрасываться. Мы хотим гордиться тобой, так что, уж пожалуйста, не разочаруй нас.
Гордиться, ха-ха! Свои лучшие годы я потратила на никчемный брак и в тридцать два не могу похвастаться ничем, вообще ничем. Живу из милости под чужой крышей, прячусь от человека, который мечтает меня убить, а в голове ничего, кроме несуществующей музыки. Интересно, что бы сказала миссис Никки, если бы нам довелось встретиться? Вряд ли бы ей удалось выразить свое разочарование с помощью одних только допустимых в обществе выражений.
Излагая все это на бумаге (так сказать, выражая весь ужас в словах), я пришла к выводу, что существует две точки зрения на ситуацию. Первая: я - неудачник по определению, а значит, все было просто обязано пойти кошке под хвост. Вторая: из страха не оправдать чужих ожиданий я снова и снова бросала в сортир свои шансы, снова и снова спускала воду, пока не смыла без остатка все, чем меня так щедро облагодетельствовала природа.
Короче, спасибо за участие. Победитель уже известен. Это не вы. Собрав всю писанину вместе, в виде «шапки» я добавила такой абзац:
«Добро пожаловать в мою личную страну пророчеств, которые никогда не сбываются. Я снабдила бы вас путеводителем, но, к сожалению, забыла его составить, а если бы и составила, он не стоил бы ломаного гроша. Так что если заблудитесь, выбирайтесь сами».
К тому времени руку у меня ломило до самого плеча, а почерк превратился в неудобочитаемые каракули, но еще нужно было дать моему опусу в письмах название.
Подумав, я вывела на первом чистом листе: «Ванда Лейн, самый бестолковый человек на планете», отложила написанное и отправилась в ванную со своей новой зубной щеткой и опять-таки чужим полотенцем.
Элизабет постучала, когда я выходила из ванной. Даже после прохладного душа все еще слишком взвинченная несколькими часами самокопания, я рывком распахнула дверь и забегала кругами по комнате: там поправила подушку, тут плотнее задвинула ящик, заново уложила содержимое сумки, вываленное на постель в поисках зубной щетки. Такая бурная активность не может не настораживать, поэтому гостья переступила порог не без некоторой опаски. Покончив с уборкой, я сорвала с головы полотенце и принялась яростно сушить волосы.
- А я было собралась устроить тебе разнос за вялость и пассивность, - хмыкнула Элизабет. - Вижу, что опоздала.
Она уселась на единственный стул, а я, оставив наконец в покое волосы, бросила полотенце на груду грязного белья и плюхнулась на постель.
- Извини, что так долго не вылезала отсюда. Чтобы взять себя в руки, требуется время. Но дело уже сдвинулось с мертвой точки - мне гораздо лучше. По крайней мере уже есть кое-какие идеи насчет того, что я делаю не так - оказывается, почти все.
Я тарахтела, как курьерский поезд на предельной скорости. Элизабет слушала с выразительно поднятой бровью.
- Раз дело пошло на лад, думаю, ты уже не против поговорить об Уолтере Бриггсе?
Самый звук этого имени мгновенно лишил меня дара речи. Я думала об Уолтере, думала почти непрерывно, вопреки всем доводам рассудка вплетая его образ в картины воображаемого будущего, но имя так резануло слух, что картины эти лопнули мыльными пузырями, да и из меня самой основательно выпустило пар.
- Я видела его сегодня, - безжалостно продолжала Элизабет. - Он очень встревожен.
- Надеюсь, ты не сказала, что прячешь меня? - спросила я полным подозрения, осипшим голосом (тема нервировала меня отчаянно).
- Нет, конечно, - отмахнулась она. - Сказала только, что мы встретились и поговорили и что у тебя все в порядке.
- Спасибо…
Я откинулась на подушки, ежась и нервно пошевеливая пальцами скрещенных ног, не решаясь встретиться с Элизабет взглядом.
- Ты так и не расскажешь, что между вами произошло?
- Как-нибудь потом, ладно? Сейчас мне некогда. Дел по горло.
- Каких еще дел?
- Не могу найти твои наклейки. Оторвешь еще стопку?
Она кивнула и сразу вышла, а минут через пять вернулась с парой бутылочек диетической колы, пачкой фломастеров и двумя неначатыми стопками наклеек. Зубами стащив колпачок с красного фломастера, невнятно произнесла:
- Ну-ш, приштупим?
- Только я не знаю, как начать, - призналась я.
- Я шама.
Она наконец выплюнула колпачок. С минуту что-то выводила на верхнем листке, потом оторвала его и протянула мне. Там стояло аккуратное «Найти работу».
- С этого и начнем.
Листок занял место над кроватью. Оглядев дело рук своих, Элизабет удовлетворенно кивнула.
- Обрести себя заново - это не шутка. С одной стороны, требуется тщательное планирование, с другой - периодические всплески интуиции, и все это нанизывается на первичную структуру с большой степенью свободы. На этом этапе как раз и выдвигаются всевозможные, порой самые неожиданные задачи по усовершенствованию себя самой.
- У меня нет времени на «всевозможное» и «самое неожиданное», - угрюмо возразила я, чувствуя, как голова пухнет от этих заумных рассуждений.
- Я говорю вообще, в принципе. Когда задачи определены и записаны, дается время на их оценку. Чем больше задач, тем яснее вырисовываются основные тенденции. Затем все их многообразие сводится к десяти жизненно важным. В их совокупности как раз и заключается то, что на самом деле необходимо, над чем стоит работать. Добейся этого - и все! Перед нами новенькая, готовая к жизни Ванда.
Я не без труда захлопнула отвисшую челюсть.
- И ты утверждаешь, что в твоем случае это сработало?
- Ну… я еще в процессе. Хватит разговоров! Давай пиши.
К одиннадцати часам вечера, когда с писаниной было покончено, мы сидели по-турецки на кровати, заваленной скомканной бумагой, и с каким-то благоговейным страхом созерцали стену, испещренную желтыми квадратиками наклеек, которым вроде как полагалось в корне изменить мою жизнь.
- По-моему, я спятила именно тогда, когда позволила себя в это втянуть.
- Если помнишь, мне не нравится слово «спятила».
Я запустила в Элизабет подушкой, на которую опиралась локтем. После еще нескольких минут благоговейного созерцания стены она спросила:
- Когда ты намерена снова встретиться с Уолтером? Не тяни слишком долго, он в самом деле ужасно тревожится.
- Не сейчас. Не могу же я хвататься за все сразу. Вот достигну своих целей, тогда посмотрим. Если новая Ванда не придется ему по душе, что ж, переживу. Я не могу вернуться к нему такой, как сейчас. Нет ничего хуже, чем комплекс неполноценности.
- Разумно.
- Элизабет!
- Что? - Она неохотно отвела взгляд от наклеек.
- Обещай, что не скажешь Уолтеру, где я скрываюсь. Если будет спрашивать, говори, что со мной все в порядке.
- Обещаю. И не нужно так жалобно смотреть. Я умею держать слово. Скажи лучше, с чего ты хочешь начать.
- Понятия не имею. - Я окинула взглядом громадьё своих планов. - Их чересчур много, этих задач. Может, выберешь какую-нибудь наугад?
- Пожалуйста.
Привстав с закрытыми глазами, Элизабет пошарила рукой по стене и сорвала наклейку. Я приняла желтый квадратик не без внутреннего трепета.
- Ну, это проще простого!
- А что там?
Я показала надпись «Найти работу», и мы разразились дружным смехом.
- Завтра тебе придется поднатужиться, дорогая моя Ванда.
- Да уж поднатужусь.
- Тогда до завтра. - Элизабет спрыгнула с постели, стащила меня за руку и стиснула в объятиях. - На завтрак - между прочим, он здесь в половине седьмого - будут блинчики с черничным вареньем. Не вздумай проспать. Учти, я приду и пинками выгоню тебя из постели.
Глава 7
- Знакомьтесь, это Ванда, которая живет над гаражом. Она побудет у нас какое-то время.
Дети радостно приветствовали меня. В ответ я пробурчала что-то невразумительное - утро никогда не было моим любимым временем суток.
Элизабет водрузила на стол миску блинчиков, и дети набросились на них так, словно не ели целую неделю. Детей было двое. Старший, Алекс, угловатый подросток лет пятнадцати, судя по надписям на кроссовках, майке, куртке и даже рюкзачке, явно предпочитал всему остальному «Найк». Он больше помалкивал, погруженный в какие-то свои мысли. Кейси, эдакая Дюймовочка лет двенадцати, с копной темных волос и поразительно яркими голубыми глазами, наоборот, тараторила не переставая.
- Мне очень нравится Джастин Тимберлейк! А тебе, Ванда?
Элизабет, благослови ее Господь, наконец налила мне крепкого кофе.
- Оставь Ванду в покое, Кейси, мы же с тобой договаривались. Она не привыкла так рано вставать.
- К тому же с моей стороны было бы бестактным признаваться в любви к Джастину Тимберлейку, - заметила я, когда кофеин несколько разогнал туман в моей голове.
- Почему это? - удивилась Кейси.
Я оттянула свою футболку, на которой Джордж Майкл сиял поблекшей, местами потрескавшейся от стирок и утюга улыбкой.
- Видишь? Так что пусть он остается в блаженном неведении.
- Он тоже ничего, - снисходительно признала девочка. - По крайней мере внешне.
- Хватит болтать, Кейси! - прикрикнула Элизабет. - Ешьте быстрее, а то опоздаете на автобус. У меня нет времени развозить вас по школам.
Проглотив завтрак, дети по очереди чмокнули мать и наперегонки понеслись к выходу. С невольной улыбкой проводив их взглядом, я повернулась к Элизабет, которой наконец удалось сесть.
- Из рюкзачка Кейси в самом деле торчал паяльник, или мне померещилось?
- Это ее внеклассный проект. Между прочим, сама выбирала. Скоро будет сдавать. Она же у меня вундеркинд с техническим складом ума. Уже починила наш музыкальный центр и мою электрическую зубную щетку, наладила часовой механизм в кофеварке. Боюсь, не пошла бы в автомеханики.
Я понимающе кивнула, припомнив страхи своей мамы. Наверняка ей казалось, что все надежды на мое будущее с ревом и воем уносятся вдаль на мотоцикле Джорджа. Между прочим, так оно и вышло.
- У тебя сегодня напряженный день? - спросила я, чтобы перевести мысли Элизабет в безопасное русло.
- Пожалуй, что так. Наведаюсь на радиостудию.
- Зачем? - удивилась я.
- А вот зачем. - Она склонилась ко мне и понизила голос, как если бы делилась секретом. - Я не хотела говорить об этом заранее… ну, ты понимаешь, чтобы не сглазить, но, похоже, мне светит постоянное время! Передача типа «Радиодоктор: вопросы и ответы».
Элизабет рассмеялась, и в ее смехе не было и тени иронии, зато хватало радости и гордости. Я вдруг сообразила, что за все утро она ни разу не вставила в разговор грубое словцо. Занятая собой, я не заметила в ней столь разительной перемены.
- Да ну? - сказала я, чтобы что-то сказать, и снова ощутила укол ревности, на этот раз к успеху.
Удача явно поворачивалась к Элизабет лицом, в то время как мне светила лишь целая стена желтых квадратиков - море задач, которые еще предстояло выполнить. «Это нечестно! Нечестно!» Обиженный ребенок в моей душе залился горькими слезами.
- Все началось неделю назад, когда я наконец перестала кормить пациентов цитатами и начала высказывать собственное мнение. Ты не представляешь, какое это облегчение!
Ну правильно, буквально все у нее идет на лад.
- И что, они это терпят? Не разбежались?
- Кто как. От двоих я сама не чаяла избавиться, так что все к лучшему. Зато одна пациентка расхвалила меня своей подруге, которая, между прочим, как раз и работает на радиостудии, в программе «Обо всем понемногу». Сегодня у нас с ней встреча, насчет времени в эфире и прочего.
- Обалдеть! - прокомментировала я, терзая свои блинчики и мысленно умоляя обиженного ребенка повзрослеть хотя бы до старшей детсадовской группы. - Страшно рада за тебя.
Хотелось верить, что это прозвучало не слишком фальшиво, потому что в глубине души (где-то очень глубоко) я в самом деле желала Элизабет успеха в делах. К сожалению, подавляющую часть моего «я» составляли обиженный ребенок и никудышный друг.
- Между прочим, это твоя заслуга, - вдруг сказала она.
- Что за глупости!
- Нет, в самом деле. Не то чтобы ты меня чему-то научила, но столкнула с места, на котором я слишком долго топталась. За что тебе большое спасибо.
Мы улыбнулись друг другу. В целом это был приятный момент, однако было в нем и нечто настораживающее. Наша дружба была дружбой двух неудачниц, она проклюнулась и выросла на благодатной почве сходства наших судеб и с обеих сторон питалась злобой и ожесточением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25