— У вас нет ни малейшего представления о том, куда он мог податься? — спросил Джино. Она покачала головой.— А его подружки? Хозяйка поджала губы.— У моих жильцов есть право на личную жизнь. Он сунул ей двадцатку.— Подружек у него множество. Каждую неделю появлялась новая.— Какая-нибудь чаще других?— Нет. Они приходили и уходили. — Она шмыгнула носом. — Такой молоденький петушок не захочет клевать из одной-единственной кормушки.Джино кивнул. Ничего, когда он разыщет Коэна, то поджарит его яйца на углях, а потом скормит уличным голубям.Никто еще не обкрадывал Джино Сантанджело. Никто.— Неужели мы обязаны идти? — с недовольством спросила Синди.— Да, — коротко ответил ей Джино. Настроение его по возвращении из Сан-Франциско было, мягко говоря, не на высоте.— Значит, как я догадываюсь, нам придется остаться там на весь уик-энд? — Она застонала.— Да.Так же как и Синди, Джино не испытывал ни малейшего желания присутствовать на очередном рауте мистера и миссис Дьюк. Но на этот раз предстояло празднование двадцать седьмой годовщины их супружеской жизни, и уклониться от приглашения не представлялось возможным. В ушах еще стоял бархатный голос Клементины, с которой Джино разговаривал по телефону.— Если ты не придешь, Джино, я буду считать, что ты меня избегаешь. Ты уже пропустил нашу последнюю вечеринку, мы не виделись с тобой более трех недель. — Пауза. — Мне бы очень не хотелось думать, что ты и правда меня избегаешь… Мне бы чрезвычайно не хотелось, чтобы так подумал Освальд…Уж не скрывалась ли за этими словами угроза? Джино расхохотался. Какая угроза? Что-то разыгралось у него воображение! Если ему не захочется их больше видеть, ничего они с этим поделать не смогут.Только вот больно много сенатору Дьюку известно. О нелегальных лотереях. О доходах, приносимых клубом. Об азартных играх. Об огромных суммах наличности. Дьюк в состоянии покончить с ним в одно мгновение: ему достаточно будет звонка в налоговое управление, чьи агенты и так не оставляют Джино своим вниманием.Но добрый сенатор никогда так не поступит. Потому что ему, такому доброму, есть что скрывать самому. От его имени Джино сделал немало в высшей степени сомнительных выплат. Отдельные сделки по акциям тоже совершались уже за острой и четкой гранью закона. А принадлежащие Джино компании — ведь он выплачивал сенатору директорские оклады в виде гонораров за услуги в качестве финансового советника.Да-да. В известном смысле они оба оказались партнерами.«Хорошо, — решил Джино, — еще один вечер, я должен им его». И придя, он все же обязательно скажет Клементине: «Было по-настоящему весело… но это всего лишь маленькая составная часть… всего остального».А пока его беспокоили совсем другие проблемы. Этот долбаный Парнишка, бесследно смывшийся с его деньгами два дня назад, а ведь за награду в тысячу долларов большинство сограждан донесут в полицию на родную мать.Пропал. Растворился. Хрен-недомерок. Ну ничего, когда он вновь вынырнет на поверхность, он свое получит. Сполна.— Что мне надеть? — спросила Синди.— Что хочешь, — без всякого интереса ответил Джино.— Может, красное шелковое…— В красном ты похожа на проститутку.— Благодарю. Ты умеешь сказать комплимент даме.— Ну так не спрашивай.«И не буду, — подумала она. — Надену именно то, что захочу, пусть это даже будет красный шелк. Пускай я в нем похожа на проститутку».А вслух она задала другой вопрос:— О Парнишке что-нибудь новое слышно?— Нет. Я в клуб.— Может, я подойду… я…— Не сегодня. У меня деловая встреча.— С кем?Он только посмотрел на нее.Синди пожала плечами. Она знала, когда лучше промолчать. В любом случае, ее планы начали уже неспешно претворяться. Очень скоро она будет держать в своих руках бразды правления.В ночном клубе «У Клемми» яблоку было негде упасть. Дела здесь шли лучше некуда.Джино подошел к стойке гардероба, чтобы перекинуться парой слов с Верой. Выглядела она теперь куда привлекательнее, чем прежде, и была абсолютно трезва.— Ну-ка догадайся! — Глаза ее сверкали.— Что такое?— Он выходит!— Вот как? — У Джино не было нужды спрашивать кто. Под ложечкой засосало.— Здорово, а?С отсутствующим видом он кивнул. Что тут можно было сказать? Что лучше бы им запереть этого сукина сына за решеткой навеки?— Джино? — Вера дернула его за рукав. — Я знаю, что у тебя с ним никогда не ладилось…Ха! Как удачно она научилась строить фразы.— ..но мне очень важно, чтобы вы сейчас нашли общий язык. Паоло переменился — такая отсидка кого хочешь заставит измениться, — Она смолкла, набрала в грудь побольше воздуха и продолжила:— Он восхищается тобой. Только о тебе и говорит. Он гордится тобой, понимаешь, гордится!Конечно. Еще бы. Не дурак же он, в конце концов, понимает, с какой стороны бутерброда намазано масло.— Мне показалось, — в голосе Веры стали слышны нотки сомнения, — что вы помиритесь друг с другом и сможете встретиться, чтобы поговорить. — Она заговорила быстрее. — Ему нужна какая-нибудь работа, и чем быстрее, тем лучше. А теперь, когда Джейк сделал ноги…Внезапно до Джино дошло, что именно она старается ему внушить.— Выбрось это из головы, — сказал он решительно. — Забудь об этом.— Оставь, Джино, не нужно так. Он же твой отец. Хоть что-то это для тебя значит?С чистой душой Джино мог бы сказать — ничего.— Когда он выходит? — холодно спросил он.— Через пару недель.— Как я понимаю, ты заберешь его к себе?— Конечно.Он покачал головой.— У тебя совсем не осталось мозгов, Вера, ты знаешь об этом? Знаешь, что будет дальше? Станешь целовать ему руки, пока он снова не набросится на тебя с побоями…— Говорю тебе — он стал другим человеком.— Посмотрим. К себе его не подпускай. Ни видеть его, ни слышать о нем я не хочу.Вера пристально взглянула на него.— А знаешь, временами ты превращаешься в бессердечного выродка.— Знаю. А как, ты думаешь, я добился всего того, что сейчас имею?С этими словами он двинулся дальше, цепким взглядом окидывая помещения клуба, проверяя, все ли идет как следует. Кивком приветствуя знакомых и друзей. За одним из столиков Джино заметил Пчелку с подругой в компании двух джентльменов. Увидев его, Пчелка отвела глаза.Джино тут же вспомнил, как она стояла перед ним — в чулках и туфлях на высоком каблуке. Ее гладкое белое тело. Уж лучше бы она сказала ему о своей заразе еще до того, как начала раздеваться. Груди у нее хорошей формы. Очень хорошей.Он остановился около девушки по прозвищу Америка. Волосы цвета воронова крыла и длинные ноги. Как-то однажды он оказал ей честь. Впечатление осталось не слишком памятным, но вполне приемлемым. Склонившись к ее уху, негромко сказал:— Я подвезу тебя сегодня вечером домой. Зайдешь ко мне в кабинет в двенадцать. Девушка зарделась.— Да, сэр!Ее память была явно лучше.Шлюхи. Десять центов дюжина. Независимо от того, одеты ли они в туалеты от Живанши или в жалкие обноски.Надев красное шелковое платье, Синди тем самым решила бросить вызов собиравшемуся у Дьюков обществу. Глубокое декольте и полностью открытая спина. Пышную прическу украсил на виске искусственный цветок красного же цвета.Джино промолчал, но его взгляд, искоса брошенный на жену, сказал все.Ей было наплевать. Поправив перед зеркалом волосы, Синди с отчаянной решимостью бросилась завоевывать сердца мужчин.Клементина — воплощение вкуса, одетая в классическое черного атласа платье, отвела Джино в сторону.— Мне кажется, тебе нужно поговорить со своей супругой, — шепнула она. — Маленькая Синди, похоже, пустилась во все тяжкие.— Ты так думаешь? — Он равнодушно повел головой в направлении занятой оживленной беседой Синди. — Если ей хочется приятно провести время, то меня это нисколько не волнует.Клементина сдержала рвущееся из нее раздражение.— А должно бы волновать. Ее поведение касается и тебя. Она же тебя выставляет идиотом.— Вот как? В таком случае, кем ты выставляешь Освальда?Ровный тон давался ей с усилием. Джино, этот подонок, пытался давить на нее — на нее, всегда подчинявшую себе других!— Это совсем другое дело.— Почему?— Ты и сам знаешь почему.— Да, я знаю. Но мне казалось, что это хорошо охраняемый секрет — то, что твой муж — гомик.— Не произноси этого слова.— Оно же тебе нравилось.— Нравилось. А тебе нравилось проводить свое время со мною. Что случилось, Джино? Он пожал плечами.— Я был в отъезде. Тебе это известно.Да. Ей это известно. Как было еще до его отъезда известно то, что он избегает ее. До сих пор ни один мужчина не пытался еще избегать Клементины Дьюк. Пока ей самой, конечно, этого не хотелось.Желание продолжать разговор у нее пропало, — Сигарету, — холодно потребовала она.— Нет ни одной. Могу предложить тебе сигару. Она смерила его презрительным взглядом. Коротышка с кукурузиной. Не будь он так необходим Освальду и ей самой, мести бы ему улицы за десять центов в день. А ведь они дали ему все. Ввели в общество. Научили себя вести. Сделали человеком.С пронзившим ее чувством горечи Клементина вдруг осознала, что любит его. Любовь — это вовсе не клубника со сливками. Любовь — это ревность, стремление обладать и выворачивающая душу жалость к себе самой.Она ему больше не нужна. Это было правдой, точно такой же, как и то, что Освальд — гомик.— Джино, — с напряжением в голосе произнесла Клементина, — Освальд хочет обсудить с тобой один вопрос. Если только тебя это не слишком затруднит, то, возможно, ты согласишься подъехать сюда завтра к десяти утра, он будет ждать тебя в своем кабинете. Дело это… очень личное. А мы с Синди в это время пройдемся по магазинам.Джино удивился. Что же это за дело, личное настолько, что о нем нельзя поговорить в городе?— Хорошо, — коротко ответил он.— Так… Ну, мне нужно показаться гостям… Ты извинишь меня, я знаю.Он смотрел ей вслед. Умопомрачительная шлюха.Краем глаза Джино поймал веселящуюся Синди. Женщины красивее среди присутствовавших не было.Джино и сам не мог объяснить, почему ни к той, ни к другой он не испытывал абсолютно никакого желания. Может, потому, что начал он слишком уж рано? Чересчур много женщин, вот он и пресытился — теперь даже один раз за ночь казался ненужным излишеством. Когда-то занятия любовью представлялись ему увлекательной; волнующей игрой. И вот на смену этому волнению пришла скука. Да. Скука.Очень может быть, что в этом виноват он сам.Джино усмехнулся. Вспомнил о Джейке. О том, как собирался с ним рассчитаться. На губах его появилась улыбка. У Парнишки были яйца! Это Джино по душе. Хорошее, мужское качество.Да, так и будет. Сначала он преподаст Парнишке урок, а потом разрешит вновь вернуться в свою семью.— Почему бы нам не пообедать? — в третий раз задал свой вопрос Генри Маффлин-младший.Склонив головку набок, Синди кокетливо посмотрела на него.— Просто мне неприятно будет видеть, как Джино разжует тебя и выплюнет.— Смех один!Теперь он уже не был тем зеленым юнцом, что увивался когда-то вокруг Клементины Дьюк. Угри прошли, и в тридцать один год он стал владельцем весьма приличного состояния, которое оставил ему не так давно умерший отец.— Отлично сказано, Генри! — Она испытывала наслаждение, видя, как его глаза жадно шарят по ее груди.— Я говорю с-с-совершенно с-с-серьезно! — упрямо твердил Генри. Несмотря на курс интенсивной терапии, он так и не избавился от заикания. — Я хочу п-п-пообедать с тобой. Просто п-п-пообедать. Что в этом дурного, тем более что я обещаю вести себя прилично?Синди вспомнила о докладе частного детектива. Листок с текстом она спрятала дома под матрасом.«Мистер Сантанджело вышел из клуба примерно в десять минут первого ночи. Его сопровождали двое мужчин, один из которых вел машину. Вместе с мистером Сантанджело вышла девушка — высокого роста, черноволосая. Они проследовали до…»— Ну? — не отступал Генри.— Хорошо, — согласилась Синди, удивляясь самой себе. — Почему бы и нет?Генри просиял. В самом деле, почему бы и нет? Его переполняло ликование. Жена Джино Сантанджело согласилась пообедать с ним. Конечно же, они отправятся в «Плазу». Цветы. Шампанское. И предусмотрительно заказанный наверху номер. Или — так, может, даже лучше — пообедать уже в номере?— В понедельник? — с волнением спросил он.— Вторник. — Синди и самой было интересно, с чего это ее так понесло, но тем не менее она решила быть последовательной до конца.— Великолепно.— Я думаю. Она хихикнула.Джино расхаживал по кабинету. На память пришла их первая встреча в этой самой комнате — Освальд показался ему тогда недалеким простачком. Да-да, наивным, как ягненок.Он взял со стола серебряный нож для бумаги, небрежно подбросил на ладони, как бы взвешивая. В этот момент вошел сенатор.— Вечер вчера был на славу, — бодро заметил Джино. Освальд кивнул. Набрякшие под глазами тяжелые мешки, казалось, тянули его лицо вниз. Он был явно не в настроении поддерживать светскую болтовню.— Джино, — начал он, переходя прямо к делу, — просьбы, с которыми я обращался к тебе раньше, были просто несущественными мелочами.Джино аккуратно положил нож на место. Начало ему не понравилось, как не понравилась и манера речи Освальда — тот говорил, склонив голову на плечо, избегая смотреть в глаза собеседнику.— Согласен, — осторожно признал он.— Я неоднократно напоминал тебе, что может наступить такой момент, когда потребуется действительно серьезная услуга…Джино тут же насторожился.— Насколько серьезная?— Весьма… серьезная. Наступило молчание.— Продолжайте, — выдавил наконец из себя Джино. Сенатор прочистил горло.— Мне необходимо устранить одного человека, — медленно проговорил он, — и я хочу, чтобы ты лично проследил за этим. КЭРРИ. 1937 Бернард Даймс сидел в кожаном кресле в своем кабинете — том самом, где Кэрри когда-то наводила порядок. Глазами она быстро обвела помещение, заметив только незначительные перемены. Те же серебряные рамки с фотографиями знаменитостей. Афиши на стенах. Огромный письменный стол по-прежнему завален кучей бумаг, к которым никому не позволялось прикасаться.На звук открываемой двери Бернард повернулся вместе с креслом.— Мне остаться, сэр? — сдержанно осведомился Роджер.— Нет-нет. Все в порядке. Я позвоню, когда ты понадобишься. — Он махнул рукой, отсылая швейцара прочь. — Садись, Кэрри.Сев на стул, Кэрри уставилась взглядом на свои сложенные на коленях руки.— Мы ведь знакомы, не правда ли? — мягко спросил он.Она с удивлением посмотрела на него.— Да.— У меня очень хорошая память на лица. Встретив человека, я уже никогда не забуду его. Меня только сводит с ума то, что иногда я не в состоянии вспомнить, при каких обстоятельствах мы виделись. Ну, так где же мы познакомились с тобой?— П-простите? — Она запнулась от волнения.— Где?— Здесь. — Кэрри чувствовала себя озадаченной.— Здесь?— Да, сэр. Я работала у вас.— Вот как? — Теперь уже удивился он. — Когда?— О, это было несколько лет назад, — едва слышно пробормотала она. — Тогда я была совсем молоденькой.Он смотрел на нее, в недоумении подняв брови домиком.— Нет, не может быть… Наверное, где-то в другом месте.— Я работала у вас.Но Бернарда это не убедило.— Мистер Даймс, я работала у вас, в этом самом доме в двадцать шестом году. Мне пришлось внезапно уйти от вас по… семейным причинам.Недоумение на его лице сменилось недоверием.— Правда, — взволнованно продолжала Кэрри, — это правда. Неужели вы не помните? Я встретила вас в итальянском ресторанчике. Меня подвел к вам хозяин, и вы согласились дать мне работу. Вы должны это помнить.Перед глазами Бернарда появилась маленькая худенькая девочка, ничуть не похожая на эту сидевшую напротив молодую женщину. Волосы заплетены в косички, одета кое-как, на лице ни намека на косметику, но Бернард Даймс не смог бы в течение двадцати трех лет быть весьма процветающим продюсером, если бы оказался неспособным все-таки узнать красивую женщину, которую видел пусть даже многие годы назад.— Так значит, — спросил он, — в течение всего этого времени ты так и довольствовалась ролью прислуги? И тебя это устраивает?Кэрри изучала узоры ковра.
— Думаю, да, сэр.— Что с тобой, Кэрри? У тебя нет никакого честолюбия?Кэрри была поражена. С нею разговаривали, как с личностью.— У меня есть честолюбие, сэр, — она едва заметно вздрогнула, — но не так-то просто найти другую работу. Он смотрел на нее какое-то время, а потом сказал:— По-видимому, ты права. Но ведь ты очень красива. Тебе следовало бы больше интересоваться собственной жизнью.Кэрри пожала плечами.— Я знаю…В задумчивости он не спускал с нее глаз; внезапно, поддавшись какому-то импульсу, поднялся из кресла, подошел к ней, протянул карточку.— Придешь в театр Шуберта. Завтра, в десять утра. Может, найдется место в хоре. — Суровый взгляд. — Не хочешь же ты на всю жизнь остаться прислугой, а?Она покачала головой.— С Бекерами я улажу все сам. Не беспокойся, — Бернард позвонил в колокольчик, и швейцар вошел немедленно. — Роджер, проводите Кэрри вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52