– А Ты говорил мне, что не станешь вмешиваться в ход событий!
– Никогда не говорил Я такого, лишь обещал тебе, что никакая внешняя сила не будет управлять полетом костей.
Томас вдумался в слова Корабля, пытаясь одновременно побороть чувство глубочайшего отчаяния. Но не в его силах было терпеть.
– Ты играешь со мной! Ты можешь делать все, что Тебе вздумается, и не называешь это все…
– Ты тоже можешь сделать все, чего захочешь.
Томас застыл. Что за силы передал ему Корабль? Сам он никакой мощи в себе не чувствовал. Перед всеприсутствием Корабля он казался себе беспомощным. И к чему было упоминание о Хали Экель и случае с Иисусом?
– Мой бес, – снова заговорил Корабль. – Повторяю тебе – есть события, возможные лишь тогда, когда они непредвиденны. Ваэла испытывает к юному Панилю искреннее влечение.
«Юному Панилю!»
– Зачем Ты мучаешь меня?! – вырвался крик из глубины опустошенного сердца Раджи Томаса.
– Ты мучаешь себя сам.
– Так говоришь Ты!
– Когда же ты очнешься?
В беззвучном голосе Корабля явственно звучало разочарование.
Томас понял, что он больше не боится. Он слишком устал. И оставаться в субмарине у него не было больше причин. Оукс одобрил экспедицию. Завтра они отправятся в назначенное время – и Ваэла, и Паниль, и он сам.
– Я проснусь завтра утром, Корабль, и поведу это суденышко.
– Если бы так…
– Ты собираешься меня остановить?
Странно, но Томаса почти обрадовала перспектива прямого вмешательства Корабля.
– Остановить? Нет. Эта пьеса, похоже, должна быть сыграна до конца.
Грусть ли прозвучала в голосе Корабля – Томас не мог сказать с уверенностью. Он откинулся на спинку кресла. Между лопатками притаилась грызущая боль. Он закрыл глаза, передавая мыслью свою усталость и отчаяние.
– Корабль! Я знаю – мне ничего не скрыть от Тебя. И Ты знаешь, почему я завтра уйду в море.
– Да. Я знаю даже то, что ты от себя скрываешь.
– Теперь Ты работаешь моим психиатром?
– И кто из нас пытается заменить другого? Вот вечный вопрос.
Томас открыл глаза.
– Я должен.
– Так рождается иллюзия, называемая людьми «кысмет».
– Я слишком устал, чтобы играть словами.
Он соскользнул с командирского кресла, встал, держась за подголовник.
– Завтра все мы можем погибнуть, – пробормотал он себе под нос. – Ваэла, Паниль, я.
– Должен предупредить, – откликнулся Корабль, – что склонность к трюизмам суть самая скучная из всех людских слабостей.
Томас ощутил, как отходит на задний план навязчивое присутствие Корабля в его сознании, но знал – оно не уйдет полностью. Куда бы он ни шел, что бы ни делал – Корабль всегда с ним.
Мысли его вернулись к тем далеким временам, когда его учили (нет, скорей натаскивали) не просто на психиатра – на капеллан-психиатра.
«А бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне». Матф. 10, 28.


Старик Матфей знал, как вселить в душу страх Божий!
Томас сообразил, что не сразу сумел превозмочь острый ужас, сковавший его.
«В раннем возрасте, – напомнил он себе, – дрессировка наиболее успешна».

Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них. Еккклесиаст, 9, 12.


Христианская «Книга мертвых», из корабельных архивов.

Вернувшись на Корабль с лобного места, Хали долго еще не могла найти в себе силы покинуть комнату. Раз за разом она оглядывала тускло освещенное тесное помещение – тайник, где Керро столько часов провел, причащаясь словам Корабля. Она вспоминала – одолженное ей тело старухи, боль в непослушных коленях, в согбенной спине. Прежнее, до мелочей знакомое тело вдруг ощутилось заново со слепящей ясностью.
И вспомнился человек, прибитый к деревянному кресту на холме. «Какая дикость!»
Иешуа.
Она прошептала его имя вслух:
– Иешуа.
Легко было понять, как это сочетание звуков преобразовалось в Иисус и даже в Хесус – имя Льюиса.
Но понять, зачем стала она свидетельницей его смертных мук, Хали не могла. Она не понимала. И странно – ей ведь не встречались упоминания об этом давнем случае ни в учебных программах корабля, ни в рассказах рожденных на Земле корабельников.
В первые же секунды после возвращения она задала этот вопрос Кораблю и получила загадочный ответ:
– Потому что в прошлом человечества кроются события, которые не следует забывать.
– Но почему я? Почему сейчас?
Ответом послужило молчание, и Хали решила, что ответ ей придется искать самой.
Она уставилась на комконсоль. Место за учебным терминалом теперь принадлежало ей, она знала это. Керро ушел… на нижсторону. Корабль привел ее сюда, подарил его убежище.
Смысл был ясен: «Больше Керро Паниль сюда не придет».
Опустошающее чувство потери затопило ее. Хали смахнула с ресниц слезы. Здесь оставаться не стоит. Она поднялась и, подхватив прибокс, выскользнула через входной люк.
«Почему я?»
Из софтверного хранилища она пробралась в переход Д, ведущий обратно в медсектор, в хитросплетения корабельного чрева.
Прибокс пискнул, и Хали вздрогнула.
– Экель слушает, – ответила она и подивилась, как молодо звучит ее голос после того, старушечьего, исходившего из уст взятого взаймы тела.
Прибокс потрещал секунду.
– Экель, зайдите в кабинет доктора Ферри.
Она нашла сервок и, вместо того чтобы идти пешком, покатила в медсектор.
«Ферри, – думала она. – Меня переводят? Может, я отправлюсь на нижсторону к Керро?»
Мысль о Керро воодушевляла ее, но отправляться на нижсторону было страшновато. Слишком много нехороших слухов гуляло о таких назначениях. И в последнее время оттуда никто не возвращался – никто, кроме немногих из узкой верхушки медсектора. Занятая работой, Хали никогда раньше не задумывалась об этом, но теперь проблема вдруг обрела жизненную важность.
«Зачем им столько народа?»
Утечка с Корабля оборудования и продовольствия уже давно служила постоянной темой тревожных разговоров. Повторяющиеся раз за разом дневные задания требовали приложить еще больше усилий… Но о пропавших людях мало кто вспоминал.
«Нас приучили не замечать, что все мы окончательно смертны. Не потому ли Корабль показал мне Иешуа?»
Эти слова заполняли ее мысли, слышались в гуле сервока, везущего Хали в медсектор, к Уинслоу Ферри.
Ей было ясно, что, хотя жизнь Иешуа завершилась, его слова продолжали оказывать влияние на мир. Пандора была местом великих свершений. Она пожирала оборудование, продукты, людей. Какое влияние окажет на будущее она?
«Завершение…»
Сервок остановился. Оглянувшись, Хали увидала, что находится на стоянке для сервоков в медсекторе, а люк кабинета Ферри – прямо перед ней. Открывать люк ей не хотелось. Тело ее все еще трепетало после ниспосланных Кораблем испытаний, и Хали не хотелось, чтобы Ферри ее трогал. Не в том даже дело, что она не любила старого дурака. Он слишком много пил – спиртное ему привозили из Колонии, – и он всегда пытался дотронуться до нее.
Все знали, что спиртное ему привозит Демарест. После ее визитов у него всегда пополнялись запасы.
«На его талоны столько не выменяешь».
Хали уставилась на запертый люк. Что-то определенно было не так – и на нижстороне, и на борту. Почему Рашель Демарест вообще брала на себя такой труд?
«Если она приносит ему вино – то что получает взамен?»
Любовь? Почему бы нет? Даже такие невротики, как Ферри и Демарест, нуждаются в любви. Или… если не в любви, то хотя бы в половых партнерах.
Омерзительный образ вонючего встал у нее перед глазами. Она ощутила его прикосновение – так отчетливо, словно пальцы его дотрагивались до ее нынешнего юного тела. Она невольно потерла плечо.
«Может, так они и становятся такими непотребными. Без любви… нет любимых».
Но нарушить приказ она не могла. Соскользнув с сервока, она пересекла коридор. При ее приближении затворы люка отщелкнулись. Звук этот почему-то напомнил Хали стук меча, покидающего ножны.
– А, Хали, дорогая моя. – Ферри развел руки.
– Доктор Ферри. – Она кивнула.
– Садись куда пожелаешь.
Он похлопал по диванчику рядом с собой. Хали устроилась напротив, в кресле, спихнув с него ворох бумаг и дискет. Несмотря на все усилия кондиционеров, в кабинете попахивало брагой. Ферри был, похоже, пьян… или просто в хорошем настроении.
– Ха-али, – повторил он, вытягивая ноги так, чтобы коснуться ее лодыжки. – Тебя переводят.
Она снова кивнула.
– На нижсторону?
– Тебя отправляют в натали, – ответил Ферри.
Новость застала Хали врасплох. Девушка глупо заморгала. «В натали?!» Она никогда не стремилась в элитную команду акушеров, принимавших все естественные роды. Даже не надеялась. Мечтала – да… но она никогда не добивалась невозможного.
– И как тебе это нравится? – поинтересовался Ферри, подталкивая ее ногу своей.
«В натали! Ежедневно сталкиваться с таинствами богоТворения!»
Она молча кивнула сама себе. Она войдет в число избранников, открывавших люк к тайне жизни… она поможет растить детей на борту, пока в возрасте семи анно они не разойдутся по своим школам и интернатам.
Ферри усмехнулся красными от вина губами.
– Ты, кажется, потрясена. Не веришь?
– Я… верю, – пробормотала Хали. – Я подозревала, что это… – она обвела кабинет рукой, – из-за перевода, но…
Ферри не откликнулся, и девушка продолжила:
– Я думала, меня пошлют на нижсторону. В последнее время туда всех переводят.
Уинслоу поставил локти на стол и подпер руками подбородок.
– Ты не рада новому заданию?
– Ох, я рада, конечно, только… – Хали потерла горло. – Я не думала, что я… то есть… Почему я?
– Потому что заслуживаешь этого, дорогая. – Он хохотнул. – И есть план перевести наталей на нижсторону. Так что ты сможешь получить лучшее из обоих миров.
– На нижсторону? – Хали покачала головой. Слишком много потрясений валилось на нее одно за другим.
– Да, на нижсторону, – терпеливо повторил Ферри, словно ребенку.
– Но я думала… то есть первейшее положение богоТворения – что мы отдаем наших детей Кораблю до исполнения им семи лет. Корабль назначил наталей родохранителями… их место здесь, их сословие…
– Не Корабль! – хрипло перебил Ферри. – Это сделал какой-то кэп. Решение оставлено за нами.
– Но разве Корабль…
– Нигде не записано, что такова воля Корабля. Теперь наш кэп решил, что перевод наталей на нижсторону не будет нарушением богоТворения.
– И… сколько… когда?…
– Быть может, пандоранский анно. Ты понимаешь – помещения, припасы, политика. – Он махнул рукой.
– Когда мне отправляться к наталям? – Завтра. Передохни. Перевези вещи. Поговори с… – Ферри выдернул из вороха на столе записку, прищурился, – с Узией. Теперь ты у нее под началом.
Его нога коснулась пятки Хали, потерла подъем стопы.
– Спасибо, доктор. – Она поджала ноги.
– Не вижу благодарности.
– И все равно спасибо, особенно за отпуск. Мне нужно освежить кое-что в памяти.
Он поднял пустой бокал.
– Можем выпить… в ознаменование…
Хали покачала головой, но не успела выговорить «Нет», как Ферри с ухмылкой подался к ней.
– Скоро будем соседями. Выпьем хоть за это.
– О чем вы?
– Нижсторона. – Он подсунул ей бокал. – После наталей…
– Но кто же останется здесь?
– В основном производственные мощности.
– Корабль? Фабрика? – Она порозовела от гнева.
– Почему нет? На что он нам еще сгодится, когда мы будем на нижстороне?
Хали вскочила.
– Да вы… да ты родной матери лоботомию сделаешь!
Под изумленным взглядом Ферри она развернулась и выскочила из люка.
И всю дорогу до каюты в ушах ее звучал Иешуа: «Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?»

Люблю смотреть, как все сходится.
Керро Паниль, «Записные книжки».

Ночьсторона за ночьстороной – всегда ночьсторона! Что за ужас!
Легата очнулась в темноте на полу в корабельной каюте. Гамак опутывал ее рваными клочьями кошмаров. Кожу леденили пот и страх.
Рассудок возвращался постепенно. Легата ощупала остатки гамака на себе и под собой, холодный пол.
«Я на борту!» Она прибыла прошлой деньстороной по приказу Оукса – тому доложили, будто Ферри слишком глубоко ушел в запой, чтобы от него была польза. Загнав челнок в знакомый ангар, Легата была потрясена тем, как мало рабочих встретило ее. Льюис устраивал настоящие налеты на борт, прореживая ряды корабельников, чтобы возместить потери в Редуте.
«Сколько же человек он потерял на самом деле?»
Она выдернула из-под себя клочья гамака и швырнула в темноту.
Предупрежденный о ее приходе Ферри наглотался стимуляторов и представлял собой трясущуюся развалину. Легата устроила ему разнос с удивившей ее саму яростью и забрала последние запасы выпивки – по крайней мере, она надеялась, что последние.
«С кошмарами надо что-то делать».
Пробуждение смазало детали, но она помнила – ей снилась кровь и десятки остроносых орудий, врезающихся в ее нежную плоть, и над всем этим – кривая улыбка Моргана Оукса. Улыбка Оукса… но глаза Мердока, и где-то вдали… хохот Льюиса.
Она нашарила в темноте обрывки простыни, целую подушку, скомкала все и поползла по полу каюты на коврик. Только раз в жизни она чувствовала себя такой разбитой, опустошенной… беспомощной.
«В Комнате ужасов».
Потому она и рванулась бежать П – чтобы вернуть хоть каплю самоуважения. Самоуважение вернулось… но не сохранилось воспоминаний.
«Что случилось в той комнате? Что за игру затеял Морган? Зачем он отправил меня сюда?»
Вводную часть она помнила вполне ясно. Все очень невинно. Оукс налил ей пару бокалов, оставил кассету с голозаписью, содержавшей… как он выразился? – «некоторые наслаждения, доступные тем, кто может их себе позволить».
Начал он с того, что показал технические отчеты и диаграммы о ходе проводимых Льюисом работ по спецклонам. Алкоголь тогда путал мысли, но большая часть его слов в памяти застряла.
– Льюис произвел прелюбопытные модификации в процессе клонирования, – говорил Оукс.
«Действительно – прелюбопытные».
Льюис мог вырастить клон тридцати биологических лет за десять суток.
Он мог подгонять клонов под определенные функции.
Глядя на голографические изображения клонов, созданных в Первой лаборатории, Легата еще подумала, что может поиграть с Оуксом в эту игру, только по ее правилам.
«Я даже не знала, что за игру он затеял!»
Когда Оукс предложил ей провести инспекцию в Первой лаборатории, она не подозревала, что он хочет с ней… ждет от нее…
«Нет ничего святого!»
Эта мысль не оставляла ее. Легата полной грудью вдохнула сладкий отфильтрованный бортовой воздух. Совсем не такой, как на нижстороне. Она знала, что тратит время попусту. Прежде чем возвращаться к Оуксу, она должна кое-что сделать.
«Он полагает, что ему меня больше нечего бояться. Пусть продолжает так думать».
Силы ее не иссякли. Но после того, что сотворил с нею Оукс, после Комнаты ужасов, Легате начало казаться, что она единственная, кто знает его достаточно хорошо, чтобы победить. Он не станет мешать ей, пока не увидит в ней угрозу… или вызов своей власти.
«Пока он жаждет моего тела… а теперь я знаю, что за игру мы ведем…»
Но напряжение копилось в ней – ночные кошмары… выпавшие воспоминания…
Она треснула по полу кулаками. Тревога росла в ней, точно живое существо, словно дитя, зачатое в насилии. Смятенные ее чувства казались ей вершиной, и с этой вершины она оглядывала свое настоящее, как, говорят, умирающие охватывают одним взглядом всю прошлую жизнь.
Болели разбитые о металл руки.
«Капеллан должен рассеивать тревоги, а не рождать их!»
Капеллан. Она как-то нашла первоначальное значение слова и очень удивилась, увидав в распечатке: «Хранитель священных реликвий».
Каковы священные реликвии Корабля?
Люди?
Она заставила себя постепенно расслабиться в темноте бортовой каюты, но сознание ее продолжали занимать вопросы без ответов, и снова ей не хватало воздуха. Накатило головокружение, и память выбросила единственный смазанный кадр – Легата в Комнате ужасов касается рукоятки, а напротив нее – искаженное лицо клона и распахнутые от ужаса глаза…
«Повернула я рукоятку? Я должна знать!»
Она свернулась клубком, чтобы не биться снова о палубу.
«Сама я повернула ту рукоятку или моей рукой двигал Оукс?»
Она затаила дыхание, зная, что обязана вспомнить. Должна. Так же, как должна уничтожить Оукса, – единственная, кому это под силу.
«Даже Корабль не может уничтожить его. – Она вгляделась в темноту. – Не можешь, правда, Корабль?»
Чужие мысли проникли в ее мозг – головокружение, морок, – она встряхнула головой, отгоняя наваждение.
«Нет… ничего… святого…»
Тело ее сотрясли судороги.
«Комната ужасов…» Нет, она должна вспомнить, что там произошло! Должна познать пределы своей силы, прежде чем испытывать чужую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43